Лучше радоваться, чем завидовать

[b]Сегодня народному артисту России Игорю Дмитриеву исполняется 80 лет. Благородная внешность, прямая осанка, аристократические манеры... Друзья говорят ему: «На тебя хоть мешок надень, все равно будет сидеть, как фрак».– Игорь Борисович, зрители привыкли видеть вас в ролях герцогов, графов, вельмож… Откуда у вас манеры аристократа?[/b]– Помните, в самом начале романа «Война и мир» приведен диалог на французском языке в салоне Анны Павловны Шерер, моей прапрабабушки. Сын Анны Павловны Адам Христианович Шерер согрешил с дворовой девушкой Авдотьей Емельяновной Демиденко. В результате этого родился мальчик, ставший одним из моих предков по линии бабушки – Александры Адольфовны, вышедшей замуж за кавалерийского офицера Петра Артамоновича Дмитриева, моего деда. Кстати, мой дед был первым, кто посадил меня на лошадь. Потом это умение мне пригодилось, поскольку в восьми фильмах я снимался верхом. Так что если раньше я в анкетах писал, что из крепостных, то теперь могу писать, что я из дворян – и то и другое является правдой.[b]– Когда вам жилось лучше – раньше или сейчас?[/b]– Вы знаете, всегда было сложно. Я не был членом партии, не был официальным артистом. Ведь всегда при партии были свои актеры, которые участвовали в правительственных концертах, входили в разные комитеты. Я был там чужым. К тому же мой сын женился на американке и уехал за границу. И когда речь шла о выдвижении меня на звание народного артиста, мне припомнили его отъезд. На бюро обкома было сказано: «Какой же он народный артист, если не смог воспитать своего сына?» И в течение десяти лет мне не давали этого звания. Ну, это бог с ним. Но я и теперь не вписываюсь в современные структуры – бизнесменов, деловых людей, потому что я не могу даже сосчитать сдачу, которую мне дают в магазине.И самое удивительное и радостное для меня, что я нисколько не завидую им. Потому что я знаю: упоение властью над зрительным залом не покупается, это счастье ни с чем нельзя сравнить. Ну, что ж, не буду я вкусно ужинать в ресторане. Кстати, когда я был молодым актером, мы могли позволить себе пойти в «Кавказский», «Европу» или в «Восточный» ресторан, имея всего десять рублей. А сейчас, если я и бываю в ресторане, только тогда, когда меня кто-то приглашает на какую-нибудь презентацию или фуршет. Но чтобы я сам пошел в ресторан пообедать или кого-нибудь из друзей позвал, это исключено. А не дай бог, еще приедут иностранцы, которые меня кормят за границей, когда я к ним приезжаю. У меня много друзей-актеров за рубежом, с которыми я снимался. Им же не объяснишь, что ты не можешь их пригласить в ресторан. Я просто отделываюсь какими-то домашними чаепитиями.[b]– А вам не приходила в голову мысль уехать, например, к сыну?[/b]– Приходила. Я в свое время прожил полтора месяца в Италии, три месяца в Соединенных Штатах. Объехал всю Америку, живя на берегу то одного, то другого океана и присматривался. Я прикидывал: ну, вот я живу, допустим, в Калифорнии, в пяти минутах ходьбы от океана. И что дальше? Как можно жить, когда с утра не звонит телефон и тебя не зовут на радио, телевидение, в кино, на презентацию, фестиваль, в театральный институт, где я был даже председателем государственной комиссии? Я был не так давно в Израиле, видел кое-кого из моих бывших коллег, друзей. Одни действительно как-то смирились, другие делают вид, что им очень хорошо, и все время стараются убедить в этом приехавших из России. Но, вы знаете, ко мне и здесь хорошо относятся. Вчера, например, мне надо было заплатить за квартиру, и была гигантская очередь, так дама, сидевшая в сберкассе, перешла в отдел коммунальных платежей и любезно приняла у меня деньги без очереди.[b]– Пользуетесь своей популярностью?[/b]– Усиленно. Любовь зрителей – это самый главный источник физических и духовных сил. Нет высшей оценки труда, чем то, когда незнакомые люди здороваются с тобой на улице. Когда неизвестная дама берет тебя за руку в метро и говорит: «Мы вас очень любим, берегите себя». Или какой-то человек вдруг дарит маленькую книжечку сонетов Шекспира – просто так. Поверьте, в этом нет амикошонства или панибратства, но есть какая-то удивительная трогательность и деликатность.Кстати, деликатность – это самое дорогое, самое важное качество, которое я ценю в людях. К сожалению, почти ушедшее из нашего обихода, потому что сейчас другие энергетические силы в цене. Улыбка зрителей, их доброе слово – вот то, что сейчас облегчает мне жизнь.[b]– С вами часто случаются забавные истории?[/b]– Совсем недавно был забавный случай. Я стою на заправке, подходит какой-то человек: «Игорь, здорово! Как живешь?» Я говорю: «Ничего». А сам понятия не имею, кто этот человек. «Ты наших не встречаешь?» – спрашивает он. Кто наши? Какие наши? Я говорю: «Да нет, ты знаешь, все занят – съемки, репетиции... никого не вижу». Он начинает мне рассказывать, что вышел на пенсию, разменялся с сыном, теперь живет отдельно, приглашает к себе в Сестрорецк на рыбалку, грибочки... Вдруг говорит: «А Фаина-то Николаевна умерла, ты слышал?» Я тут же делаю мрачное лицо, говорю: да-да, я слышал, понятия не имея, кто такая Фаина Николаевна. И уже заправляя машину, он говорит: «Слушай, у меня же фотография твоя есть, такая смешная, я тебе пересниму. Мы там стоим втроем, и ты горшок в руках держишь. Только я не понимаю, почему ты с нами снялся, мы ведь были в старшей группе, а ты в младшей». И вдруг я понимаю, что мы были с ним в одном детском саду.Он часто видит меня по телевизору, и ему кажется, что я вижу его тоже. «Нашими» он называл детсадовцев, а Фаина Николаевна оказалась воспитательницей.[b]– Так вы, значит, автолюбитель?[/b]– Да, но сейчас бензин очень дорогой. И гараж находится очень далеко от дома, поэтому езжу редко. Оставлять машину около театра и играть четырехчасовой спектакль, думая о том, что ее уже нет, очень трудно. Однажды был такой эпизод. Я играю спектакль, а помощник режиссера из-за кулис кричит: «Игорь Борисыч, Игорь Борисыч, там машина какая-то гудит, это не ваша?» Я, продолжая играть, говорю в кулисы: «А если моя, что же я должен уйти со сцены, что ли?»[b]– В театре рассказывают легенды про вашу слабость к огородничеству…[/b]– Это не слабость, это радость. Хотя и тут есть свои проблемы – надо сажать картошку, доставать где-то навоз... Мои друзья в Америке подарили мне мешок калифорнийского червя. Это лучшее удобрение, один мешок равен машине навоза.[b]– Что еще доставляет вам радость, кроме игры и земледелия?[/b]– Мне доставляет радость отсутствие у меня зависти к чужому богатству, чужой славе. Надо знать, что все могло бы быть хуже. И если я буду злиться и кому-то завидовать, у меня будет только больше морщин на лице. Да, я не сыграл свою любимую роль классического репертуара – Арбенина в лермонтовском «Маскараде», о которой мечтал всю жизнь. Но я сыграл в произведениях Шекспира, Толстого, Мольера. Я не играю заглавных ролей в кино? Но, с другой стороны, я снялся в 120 фильмах на разных студиях мира – в Венгрии, Германии, Чехословакии, Марокко, Алжире, США. Пусть и в небольших ролях, но все же. Зачем я буду завидовать людям, которые строят трехэтажные особняки недалеко от моей одноэтажной дачки в две комнатки? Лучше я буду думать: какое счастье, что моя дача находится ближе к лесу. Нужно во всем искать хорошее — это дает колоссальную энергию. Жарко на улице? Хорошо – редиска вырастет. Дождь? Зато не будет так пыльно под окнами. Только так.Лучше я буду радоваться, чем завидовать.