Овцы и волки Германа Стерлигова

На околице заброшенной деревни Еремеево вбок от проселка уходили две еле заметные проезжие колеи. «Правильно встали, сейчас вас заберут», – произнес в телефонную трубку невидимый собеседник и отключился. Десять минут спустя около моей машины притормозил джип «Тойота». Водителя за лобовым стеклом видно не было – только вихрастые кудри торчали из-за рулевого колеса.Больше вокруг не было ни души, и я вылез из салона. «Тойота» моментально сдала метров на десять назад, и из приоткрывшейся двери осторожно выглянула мальчишечья голова:– Вы к нам?– Наверное…– Садитесь, пожалуйста.Четверть часа, пока мы тряслись по буеракам, болотным кочкам, разбитым тропам и кривым лесным дорожкам, юный водитель мастерски управлял машиной. Наконец впереди на обширной пустоши показались окруженные деревянной изгородью постройки, а чуть правее замаячила фигура всадника на поджарой лошади. Объехав лениво бредущее к воротам овечье стадо, мы припарковались во дворе.Всадник спешился и ждал меня под навесом у летней кухоньки. Это был Герман Стерлигов – в недавнем прошлом известный политик и крупный бизнесмен, а в прошлом куда более отдаленном – основатель одной из первых в стране бирж со звучным именем «Алиса», чей рекламный ролик с забавной мордой кавказской овчарки, наверное, до сих пор памятен большинству россиян. Три с половиной года назад со всем своим многочисленным семейством он бросил московскую квартиру и дом на Рублевке, уехал в богом забытую деревеньку Слобода Можайского района и словно исчез с горизонта. Периодически объявляясь в столице, он удивлял общественность неординарными проектами, угощал знакомых бараниной из собственного хозяйства и снова удалялся в леса. Донельзя заинтригованные таким поведением человека, совсем недавно баллотировавшегося на пост президента России, мы напросились к нему в гости и спустя три часа после выезда из Москвы достигли пределов его имения.Выслушав комплимент маленькому водителю, Стерлигов улыбнулся:– Это Арсений, мой старший. Ему десять исполнилось. Вообще-то я его одного даже в ближайшее село Поречье отпускаю. Но водить полноприводный автомобиль – нехитрая наука. Вы бы его за рычагами бульдозера видели! Когда дорогу окончательно развозит, даже джип не помогает. Тогда Арсений доезжает на бульдозере до проселка, я встаю сзади на стальной лист, и таким макаром он буксирует меня до дома.Из бревенчатого сруба вышла юная красавица с деревянным корытцем теплого мягкого хлеба. Оказалось, это шестнадцатилетняя дочка Стерлигова Пелагея.– Попробуйте, только испекли. Молока хотите?Мне налили поллитровую кружку свежего молока – само собой, парного. Тишина и покой царили вокруг. Бараны, лениво перемещаясь по лугу, входили через распахнутые ворота.[b]– И сколько у вас в стаде голов?[/b] – спросил я главу семейства, отхлебывая душистый напиток.– Около восьмидесяти, из них штук пятнадцать молокососов. Сколько овец, сказать не могу – лень считать. Когда надо зарезать – под нож пускаем барана. Одна из задач овцеводства – извести баранов, пока они не стали половозрелыми. Покрывать овец нужно баранами с другого стада, иначе порода ухудшится. Овец стараемся не резать, чтобы приплод не уменьшался.[b]– Куда деваете шерсть?[/b]– Некуда ее девать. Вон горами лежит. Не занимается никто теперь этим на селе…[b]– Выходит, бараны стали для вас главным смыслом жизни?[/b]– Да что вы! Смысл жизни для меня – спасение души. На втором месте – семья. А бараны – просто источник дохода.[b]– То есть, дело это прибыльное?[/b]– Вы даже не догадываетесь, насколько. Позволяю себе телефоны за тысячу долларов, машины неплохие…[b]– Отчего же все говорят, будто фермерство в стране нерентабельно?[/b]– Потому что восприятие сельского хозяйства в России повернуто с ног на голову. Сегодня фермер – как правило, человек, считающий землю объектом для получения прибыли. Если так относиться к земле, то сельское хозяйство и в самом деле невыгодно. Потому что тогда растениеводу нужны химикаты, животноводу – селекция. В общем, всякая дрянь. Вам наш хлеб понравился?[b]– Не то слово![/b]– А магазинный есть нельзя. Так же и с мясом, яйцами, молоком. Я с семьей постоянно живу на своей земле. Встаем в полседьмого, ложимся в десять вечера. Каждая минута – радость, несмотря на то что дел невпроворот. Вот если так относиться к сельскому хозяйству, а не смотреть на него через долларовые банкноты, тогда оно само станет прибыльным.[i][b]Как он посрамил губернатора[/b][/i][b]– Подождите. Вы говорите, что живете на своей земле. Но приходилось слышать, что власти неохотно оформляют землю фермерам в собственность…[/b]– Ну да, формально эти 37 гектаров мы арендуем. Губернатор Громов выделил областную землю из так называемого Фонда перераспределения целевым назначением под разведение овец. Правда, он не верил, что я буду разводить овец, но я его посрамил. Но какая, в сущности, разница – аренда или собственность? Все это временное, в могилу-то с собой не утащишь. Во-первых, тут до горизонта соседей не сыщешь: деревни стоят брошенные, поля не обрабатываются. Когда-то вот тут, прямо на месте моего хозяйства, находилась деревня Слобода. А теперь она только на старых картах значится: ни головешки не уцелело. Паси овец где хочешь. Во-вторых, местные власти понимают: на селе осталось так мало работников, что с каждого впору пылинки сдувать. Поэтому с формальностями нам всегда идут навстречу.[b]– Но вы живете отшельниками среди лесов в такой глухомани, что просто выбраться к цивилизованному месту – проблема. По человеческому обществу не скучаете?[/b]– Нисколько. Общество телезрителей, которое сейчас сформировалось в России, мне отвратительно и противно. Я в нем жить не хочу.[b]– В стране не только телезрители живут…[/b]– А с другими людьми мы общаемся. Как раз завтра в пять утра едем к знакомым в Тульскую область, которые так же в непроходимых лесах поселились.[b]– Помнится, вы в последние президентские выборы участвовали в кандидатской гонке. А еще раньше пытались стать мэром Москвы. Если вам так не нравится российское общество, зачем же вы хотели им управлять?[/b]– А до этих была еще одна предвыборная кампания – губернаторская, в Красноярске, когда разбился Александр Лебедь. Но и красноярские выборы, и московские мыслились всего лишь как подготовка к президентским. К сожалению, в главной предвыборной гонке мне не дали поучаствовать – сняли в самом начале. Скрывать не буду: я шел во власть, чтобы получить диктаторские полномочия и навести в России порядок. Но не с точки зрения финансовой дисциплины, как Пиночет, а в нравственном смысле. Ибо то растление и разврат, которые царят в нашем обществе, убивают будущее поколение и вообще всю страну.[b]– Еще баллотироваться собираетесь?[/b]– Ни в коем случае. Конечно, как узнаешь об очередной дури в стране, хочется взять шашку и рубануть. Но… после неудачной президентской кампании я подумал: чего ради навязываться-то? Для начала наведу-ка я порядок у себя в семье. Потому что это тот круг людей, за которых я отвечаю персонально. А за так называемый русский народ у меня желания отвечать больше нет.[i][b]Домострой среди индейцев[/b][/i]Овечье стадо вольготно расположилось во дворе и втихаря подбиралось к грядкам. Но тут рыкнула собака, из дома выскочил Арсений и палкой выгнал скотину за плетень. Овцы и бараны, распихивая друг друга, понеслись на дальний луг, где трава сочнее.– Алена, чаю поставь да дровишек подкинь! – зычно приказал глава семейства супруге и удалился на минутку присмотреть за баранами.Из дома моментально показалась молодая симпатичная женщина в сарафане и принялась колдовать у очага. За нехитрыми заботами она, коренная москвичка с высшим образованием, рассказала, как легко восприняла переезд с Рублевки в медвежий угол Подмосковья и как радостно обитать им тут, среди природы.– Гусь скоро будет? – кратко осведомился Герман, возвращаясь под навес.– Сию минуту! – ответствовала благоверная и исчезла в избе.[b]– Я смотрю, в семье с дисциплиной полный порядок…[/b]– Как вам сказать… Его надо все время поддерживать, потому что малейшее ослабление контроля чревато неприятностями. Детей надо воспитывать, а жену – удерживать в определенных рамках, потому что женщина – сосуд немощный. Но знаете, как меняется человек в естественных условиях, когда вместо неоновой рекламы видит березки! На Рублевке жена мне постоянно говорила, что воспитание детей для нее – работа. Тут детей мы воспитываем, когда выдается свободная минутка среди хозяйственных забот. И подобных фраз про «работу» я от нее больше не слышу. Хотя переезд ей, конечно, дался тяжело. Три месяца вой стоял, пока в палатке жили![b]– А она говорит, что легко…[/b]– Врет.Подали гуся, а к нему – яичницу, в которой было, наверное, штук десять яиц. За обедом хозяева рассказали, что в первое лето, пока строились, у них сожгли почти готовый дом из лиственницы. «Ну и хорошо, – замечает Герман. – Он такой здоровый был, что мы бы его нипочем не протопили. Так что Господь подправил».[b]– Кто сжег-то?[/b]– Да индейцы.[b]– ???[/b]– Ну, я так местных называю. Одна семейная пара улучила момент, когда на стройке никого не было. Мы тогда по глупости местное население чуть ли не святыми людьми считали. Ничего. Образумились. Теперь у меня, когда гостей не ждем, три злые собаки по округе бегают. Да и ружьишко всегда заряжено.[b]– А как же свобода передвижения, дарованная россиянам Конституцией?[/b]– У пули тоже свобода передвижения.[b]– Вы это серьезно?[/b]– Поверх голов стрелял неоднократно, если индейцы не понимали человеческой речи. На поражение – пока ни разу: моментально ложились в бурьян и начинали разговаривать как миленькие. За первые два года я так всех непрошеных визитеров натренировал, и больше попыток проникновения не было.[i][b]Луч света в темном царстве[/b][/i]Покончив с обедом, хозяин пригласил меня в избу. Пройдя через веранду, мы оказались в средних размеров горнице, примерно четверть площади которой занимала русская печь. За длинным обеденным столом на лавках сидели Арсений и еще два хлопца поменьше.– Сергий и Пантелеимон, – представил мне сыновей Герман Львович. – А еще есть Михей. Ему два года, он наверху спит.На спальню второго «этажа» вела небольшая лестница в потолке.– Что это такое? – разгневался Стерлигов. – Почему лампада опять потухла?Пелагея опрометью бросилась поправить лампадку перед ликом Спасителя.[b]– И где же тут ближайшая школа?[/b] – поинтересовался я, глядя, как споро Арсений расправляется с раскраской «Бабочки мира».– А хрен ее знает! Мы детей в школу не отдаем. Пользуясь Законом «О домашнем обучении», учим с Аленой детей самостоятельно. Еще профессоров МГУ сюда приглашаем. А Пелагея, например, историю Арсению уже сама преподает.[b]– И что же, дети ежегодно экзамены сдают?[/b]– Легко. Директриса в московской школе сказала Пелагее: на следующий год не приезжай, потому что учителя после твоего экзамена обижаются. Ведь учитель оперирует тем, чему его научили в вузе, а Пелагея – летописями, персоналиями, первоисточниками, о которых педагог в лучшем случае слышал.[b]– Но у старшего всегда есть возможность показать, что младший глупее. Если дочь на экзамене попросят рассказать о классовой борьбе в Киевской Руси, что тогда?[/b]– Она скажет, что это бред сивой кобылы, который отец запретил изучать, а людей, которые придумали эту терминологию, он зовет дебилами. Хотел бы я посмотреть на учителя, который после этого рискнет поставить неудовлетворительную оценку![b]– Думаю, таких найдется предостаточно. Телевизора, понятное дело, у вас нет. А радио?[/b]– Ни радио, ни компьютера. Да к нам и электричество-то не подведено![b]– Как??? Что же вы делаете зимой, когда темнеет в четыре часа – лучину зажигаете?[/b]– Зачем лучину? Свечи. У нас хорошие восковые свечи, с ними светло. Электроэнергия нам нужна только для насоса, которым мы воду качаем. Этой цели служит генератор – ему на месяц канистры хватает.[b]– А холодильник?[/b]– Когда очень холодно, скоропортящиеся продукты храним на террасе. Когда не очень – на балконе.[b]– А летом?[/b]– Идем покажу.Мы выходим во двор и направляемся к колодцу. Секунда – и Стерлигов достает из него большой герметически запакованный сверток.– Масло. Так можно хранить продукты в самую немилосердную жару.[b]– Масло у вас, как и все молочные продукты, вижу, свое. Мяса любого – завались. Хлеб печете сами. О картошке я не говорю… Что-то вообще вы покупаете в продуктовом магазине – к примеру, шоколад?[/b]– Издеваетесь? Шоколад мы не едим – почитайте на этикетке, из чего он состоит. Дайте подумать… Из съестного мы покупаем растительное и оливковое масло и крупы. Все. Вон, видите, теплицу не стали закрывать. Это потому, что мы проглядели, как две гусыни там на яйца сели, а тревожить потом пожалели.По деревянным «тротуарам», крепко сшитым из толстых досок (ноу-хау этого сезона – прежде, по словам Стерлигова, по хутору ходить было грязновато) путешествуем от постройки к постройке.Минуем баню, дом для наемных рабочих (в хозяйстве трудятся три батрака-молдаванина, каждому из которых хозяин ежемесячно платит по 600 долларов), конюшню на две кобылы, сарай-амбар, птичник с насестом, коровник, хлев для коз и, наконец, подходим к «сердцу» всего комплекса – овчарне. Стадо еще не вернулось с дальнего луга, и Герман, улыбаясь, встает сапогами на щедро унавоженный слой земли: – Раз в году вот это богатство вырезается и вывозится на поля.Так называемое нерентабельное сельское хозяйство – вещь безотходная и самая естественная на земле. Жаль, что придурки, которые печатают купюры и чеканят монеты, этого не понимают…[i][b]Алиса навеки[/b][/i]Мы возвращаемся к дому, и у крыльца я замечаю небольшой колокол. «АЛИСА» – крупно выгравировано на нем.– Это наш биржевой… – скупо бросает Стерлигов, и в его словах я слышу тщательно скрываемый отголосок ностальгии по давно минувшим веселым денькам.[b]– Прошло много лет, но я отчетливо помню: в течение нескольких месяцев 1990 года реклама биржи «Алиса» просто не сходила с телеэкрана…[/b]– На самом деле по нынешним меркам ее было не так уж много. Просто в тот момент на ТВ коммерческая реклама, не считая нас, вообще отсутствовала. Оттого и складывалось впечатление, что «Алиса» везде.[b]– До какого момента продержалась биржа «Алиса»?[/b]– До 1993 года. Потом я преобразовал ее в холдинг из двух сотен предприятий, и в таком виде «Алиса» просуществовала еще 7 лет. Правда, на фирмы из этого холдинга я случайно натыкаюсь и по сей день. Буквально вчера нашлась компания, которая принадлежала мне, а я и не знал об этом.[b]– А кавказская овчарка Алиса? Откуда она, кстати, взялась?[/b]– Купили на каком-то рынке – уж и не помню, где. Алиса пережила и биржу, и холдинг, и сдохла лет пять назад. Но у меня тут живут ее внуки. Не та большая злобная псина, что вдали, а вот эти – Плюша и Жулька. Жульку сейчас в Алису переименовываем – уж больно на бабку похожа.[b]– В прошлом году вы объявили о весьма своеобразном начинании, вызвавшем большой общественный резонанс, – переписи непьющих мужиков. Не будем говорить о его сути: «Вечерка» подробно об этом писала. Чем закончилось дело?[/b]– Нас запретили. Минюст трижды отказал в регистрации Некоммерческого партнерства «Реестр непьющих мужиков», чем фактически поставил нашу деятельность вне закона. На самом деле я понимаю, почему властям наша деятельность невыгодна: это же какая статистика пьянства откроется![b]– И все же я не понимаю: что заставило вас – молодого и успешного предпринимателя – бросить процветающий бизнес?[/b]– Пожалуй, скука. Посудите сами. Когда я начинал свое дело, мне сказали: долезешь до вершины – сокровища будут твоими. Я долез, а вместо сокровищ – говно. Ну не обидно ли?![b]– Может, с вершиной не повезло? Не туда лезли?[/b]– Так самое печальное, что и приятели, которые другие горы штурмовали, то же самое говорят… …Я распрощался с семейством Стерлиговых. В дорогу мне дали десяток огромных деревенских яиц (только что из-под несушек) и теплый «кирпич» хлеба. И молока парного дали тоже, только я полбанки расплескал на ухабах. «Ой, Сергий, гони коз, они мне сейчас весь крыжовник съедят!» – завопила где-то за домом Алена. Арсений довез меня на «Тойоте» до моей «четверки», а Герман ехал верхом рядом. Вскоре он стал отставать.Ехал я, пристально глядя на него в заднее зеркало, и думал: кто же он, этот странный человек? Пресытившийся жизнью богач? Мятущаяся душа, которой нет покоя ни среди сильных мира сего, ни в алмазных кущах земного рая? Отшельник, испугавшийся вызова низменной нашей цивилизации и предпочетший ей путешествие на век назад? Заботливый семьянин, оберегающий жену и детей от скверны нынешних дней? Все это так, но все не то.А может, он просто настоящий патриот Отчизны – только не в трескучем, а в истинном смысле этого слова, о котором мы давно позабыли?[b]ДОСЬЕ «ВМ»[/b][i]Герман Львович Стерлигов родился в 1966 г. в Загорске. Отслужив в армии, работал токарем-расточником на ЗИЛе. Потом год проучился на юриста. Эти знания ему позднее сильно пригодились: в 1988 году он участвовал в создании первых кооперативов, после чего открыл биржу «Алиса». «Название такое дурацкое, – вспоминает Герман. – Но чем тупее, тем быстрее его запоминают. Особенно в рекламе». Биржа окупила кредит в 2 миллиона рублей в считаные дни, а 23-летний бизнесмен стал сказочно богат. К нему приходили занимать деньги Гусинский и Ходорковский. Пиар-кампании Стерлигова гремели на всю страну. Чего стоила только гробовая контора: во время иракской кампании американцам были предложены 50 тысяч гробов. Те отказались, но Саддам Хусейн собирался их приобрести, чтобы солдаты из Штатов возвращались на родину в красивых деревянных домовинах.На растяжках в центре города красовались звучные слоганы типа «Вы поместитесь в наши гробики без диеты и аэробики!» На то, что контора не сколотила ни одного гроба, мало кто обращал внимания. Говорят, что его состояние оценивалось в 200 миллионов долларов. Но сам Стерлигов утверждает, что никогда не занимался подсчетом собственных финансов. Потому и не знает, насколько был богат.[/i]