На московских барахолках царствовали спекулянты

[b]В приказе военного министра от 16 октября говорилось: «В то время как части на фронте несут все лишения, отстаивая грудью свою страну, некоторые тыловые гарнизоны, потеряв воинский облик, позорно предают страну... Разбивают военные склады, устраивают погромы и бесчинства, подуськиваемые преступной агитацией, убивают своих офицеров…» [/b]В России бушевала стихия, и в «раскачивании лодки» особенно усердствовали «левые» партии… За первую неделю октября 1917 года в стране произошло 16 аграрных и 8 пьяных погромов, 24 выступления с применением вооруженной силы. Все они сопровождались грабежами, а награбленное сбывалось в крупных городах. Пассажирские поезда, направлявшиеся в Москву, были переполнены спекулянтами, одетыми в солдатскую форму. Подмосковные мужики облизывались, глядя на проходящие «продовольственные» составы. Но в конце концов жителям деревень, расположенных близ одной из подмосковных станций Рязанской железной дороги, надоело созерцание, и они решили секвестрировать проплывавшее мимо добро. Тем более что лозунг за них большевики уже придумали: «Грабь награбленное!» Едва к станции подошел пассажирский поезд, как его тотчас же окружили несколько сот крестьян, и начался «осмотр багажа». Реквизировали буквально все – до последней корки хлеба. Некоторые солдатики пытались сопротивляться. В четырех вагонах забаррикадировались по всем правилам окопного искусства. Это привело толпу в ярость, и вооруженные топорами мужики легко взяли штурмом «крепости» на колесах. А потом начался самосуд. «Товарищей» били нещадно, выкидывали из окон, гонялись за ними по полю… А в заключение, по моде тех лет, состоялся митинг. На московских же барахолках царствовали спекулянты. Вот что пишет по этому поводу в своем «Дневнике» московский обыватель Н. П. Окунев: «Что делается теперь у нас на Сухаревке, где мирно и тихо продавались, бывало, старые книги, дешевая мебель, поношенная обувь, одежда и из-под полы что-нибудь краденое, вроде часов, брошек… Было и тогда грязно и шумно, но не так страшно грязно, как теперь. Раньше чернело или пестрело от праздничного базара, а теперь все посерело: две трети этого скопища состоят из солдат, дезертиров или жуликов, носящих солдатскую форму. Вот где фронт, вот где тьма русской силы! Не то чтобы выносилось на рынок то, что произведено за неделю усидчивым трудом, нет, это все приобретено не усидчивым трудом, а устойчивым стоянием в хвостах или, еще проще, – грабежом. Никакой застенчивости, никакой тайны в продаже и покупке краденого… Вот оно – торжество хамократии!» Прошло несколько дней, и все в Москве повернулось в еще более страшную сторону – на смену «просто грязи» пришли грязь и кровь.