Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту
Сторис
Если попали в ДТП, что делать? Полицейский с Петровки

Если попали в ДТП, что делать? Полицейский с Петровки

Теракт в Крокус Сити

Теракт в Крокус Сити

Какие профессии считались престижными в СССР?

Какие профессии считались престижными в СССР?

Выборы

Выборы

Ювелирные украшения из СССР

Ювелирные украшения из СССР

Идеальный мужчина

Идеальный мужчина

Полицейский с Петровки

Полицейский с Петровки

Фестиваль молодежи

Фестиваль молодежи

Русский след в Гарри Поттере

Русский след в Гарри Поттере

Коньяку товарищу Урке!

Общество

[b]На ловца и зверь бежит. Пусть и не сразу. Очень давно видел я у знакомого большую фотографию. Идут по Кремлевскому двору несколько человек, свободно так вышагивают, будто каждый сам по себе. Одни в кителях (Сталин, Каганович), другие в полной форме (Ворошилов), кто при галстучке (Молотов), кто в затрапезе (Калинин). И еще другие. Дело явно до войны. А знакомый объяснил: — На парад идут, на Мавзолей.[/b][i]Он точно знал — ему снимок подарил сам фотокорреспондент, кажется, родственник.Я эту картинку иногда потом вспоминал — больно уж они были там какие-то раскованные. А со временем стал интересоваться: что же еще есть в Мавзолее? Снаружи пост № 1, внутри вождь № 1.Всем понятно. Но ведь еще что-то должно быть, кроме какой-нибудь бойлерной. К тому же слухи всякие порой доходили. С подробностями.Я при случае заводил на этот счет разговор со знающими, казалось бы, людьми, но среди них стоявших когда-либо на трибуне № 1 все-таки не было.[/i]Состав на Мавзолее с годами медленно менялся, правое его крыло всегда плотно заполняли военные, в центре и чуть слева — главные люди страны. И не только общеизвестные. Были такие, которых по фамилиям вроде бы знали, но они как-то сливались, не были резко выражены, как сейчас бы сказали, шли общим списком: Кириленко, Кириченко, Коротченко… Нет, я ничего против них не имею, — наверное, так было нужно, принято. Ведь законы трибуны или президиума тоже предполагают неодинаковость, расслоение… А через много лет приехал я на день рождения на дачу к старинному нашему приятелю, бывшему крупному промышленнику, как мы его дома называли — магнату. Заводы его государственные, конечно, рухнули, но сам он устоял, опять и умело укрепился, с легкостью обзавелся новыми связями.Среди его сегодняшних гостей замечались и депутаты Государственной думы, и еще какие-то персонажи, мелькавшие порою в передачах Киселева, Сванидзе или Сорокиной. Если и не все они были прежде между собой знакомы, то теперь-то наверняка перезнакомились.Но не только они. Здесь попадались, хотя, разумеется, они составляли меньшинство, и его былые влиятельные покровители, ныне почти забытые, а также просто издавна симпатичные хозяину соученики и собутыльники. Я относился к последней категории.Вообще он был молодец. Сам вел стол и, предоставляя слово для тоста, мимоходом давал краткую характеристику каждому выступающему, иногда шутливую или снисходительную. Объявив меня, он упомянул о моих песнях, и правильно сделал: вряд ли они читали мои книги.Сидели на большой веранде. Когда же хозяйка предложила перерыв — слегка размяться, чтобы тем временем произвести на столах чистую перемену, и все охотно повалили в сад, — ко мне приблизился пожилой, а точнее сказать, старенький незнакомый человек, показавшийся смутно знакомым. Он напоминал мне писанный сухой кистью официальный остраненный портрет, поднятый на длинной палке над праздничной, как сегодняшние гости, толпой. Почти оттиск.Однако глаза смотрели осмысленно. Он доверительно сообщил мне, что любил две мои песни.В прежней своей жизни никогда бы так не сказал, не давая повода для сближения, исключая возможность просьбы с моей стороны. А теперь… Я скромно ответил: — Очень приятно.Видел я его, точно видел, однако фамилию сейчас не спросил, постеснялся да и не хотел обижать.Но сердце застучало: он же там наверняка бывал! Закинул издали: сидим хорошо.Но раньше-то, ах, как было! Какие праздники, какие приемы! Небось не раз на Мавзолее стояли… Он, польщенный: — Конечно.— А в ноябре-то, наверно, холодно? — спросил я наугад и как в точку попал.Он сдержанно оживился: — На Октябрьскую? Да, ветерок так и крутит! Мы хотя бы на теплом стояли, снизу приятно. А брусчатка-то ведь, как лед. Мы только к началу выходили, а войска-то давно стоят, загодя. И бывает, поземка по брусчатке метет, так и завивается.Я поддержал: — Да, холодрыга! Он: — Примкнувший говорил: «Красиво мерзнуть на параде». Хрущ ему: — Как это можно красиво мерзнуть?.. А ведь это Пушкин. Примкнувший-то культурный был.— А Михал Андреич? — Сусло' ? Нет, он идеолог. Его все боялись… А я это любил — парады.На Майскую теплынь, легко. А здесь продирает. Но я любил. К торжественному маршу… па-батальонно… на одного линейного дистанции… (Лишь тут я заметил, что он хорошо принял. А, может, захмелел с отвычки, закалки прежней нет)… первый батальон, прямо… остальные, напра-а-а-ва! …Шагамм арш!… — выкрикивал он шепотом. — И пошли! А техника, не дотронуться! Примкнувший говорил: «Зол мороз вблизи железа».Я: — Это из «Теркина».Он: — Ведь я не только при дяде Лене. Я Никиту застал. Хозяина не застал, зря говорить не буду. Но слыхал кое-что… Он даже когда там лежал, жутковато было. Но недолго понежился… Я стал замечать, что некоторые из гостей, стоявших группками, внезапно дружно хохочущих (анекдот!) или бродящих по саду в одиночку, хотели бы ко мне подойти, спросить о ком-нибудь (Солженицын? Евтушенко!), но обнаружив, с кем я общаюсь, передумывали.— Я когда первый раз вышел на Мавзолей, трепетал — где я! Ну, армия прошла, пошел народ с транспарантами. Народ и армия едины… Я: — А разве не «народ и партия»? Он, после краткого раздумья: — Армия тоже. Пока парад, все стояли на месте, а потом по одному, по двое — погреться. Захожу — не понимаю, куда идти, никак не соображу, тут мне подсказали. Обслуживали официантка и солдатик в гимнастерке, а сверху халат. Запивка, бутербродики, кофе.— Спецбуфет? — Трапезная! Поняли, кто назвал? Я засмеялся: — Примкнувший? Вы его все время цитируете.— Стоит того. Ну наливают мне водочки… Я: — Спецзаказ? Он, серьезно: — Да, напитки и продукты были качественные. А здесь, сегодня, плохие что ли?.. И замолчал, задумался. Я испугался — вот дурак, перебил! Но он после заминки опять нажал на «пуск»: — Да, наливают. Ну что, говорю, с праздничком? С Октябрем!.. И слышу: обожди, обожди. Первую — не чокаясь. Почему? Как почему? За Ильича! Боже мой, да ведь это поминки. Ведь он здесь, рядом. Но дрожи, скажу честно, никакой. Вот так. А потом уже — с праздничком.За здоровие ваше. Вдруг: «Товарищи, кто же там, наверху? Нельзя же чуть не всем сразу. Надо по очереди!» Я бегом наружу… Он неожиданно посмотрел на меня строго, глазки колючие, погрозил пальцем: — Мало ли что я рассказываю.Может, придумал. Откуда ты знаешь? Я: — Такое не придумаешь.Он: — Может, и так. Потом я много раз там бывал. И всегда по первой не чокались. Октябрьские поминки. Маршалы, правда, на холоду стояли прочно, люди военные. Сусло' тоже не уходил, пример показывал, другим укор. У него валенки были с галошами, как у милиционера… Мой собеседник то расслаблялся, смотрел почти со слезой, то подбирался, хмурился. Седой, лицо красное, спекшееся.— И ведь иностранцы были. Не всех погреться звали, иные сами шли, не остановишь. Кекконен любил. Никита, помню, взял рюмку водки, сам ему подает: «Товарищ Урка, хочу выпить с вами»… Тот в ответ: «Да, да, конечно. Но я бы желал и друга Микояна уважить»… «А, — говорит Хрущев, — коньячку армянского, значит? Ну Анастас Иваныч у нас в этом смысле националист. Налейте коньяку товарищу Урке»… А демонстрации долго шли. Согреешься, выйдешь — хорошо! Народ машет. Но не мне же. Я так, иногда руку к шляпе подниму на секунду. Или к шапке, если мороз. Головные уборы у нас всех были обычно одного типа… Стоишь, смотришь на портреты. Что-то меня маловато несут, а Кольки полно.— Булганина? — Зачем? Подгорного… Впрочем, и того отставили, и другого, — он пожевал губами и мечтательно усмехнулся. — И Никитку тоже… А дядя Леня, тот, бывало, скажет: особо не усердствуйте, вечером прием.Нагрузки большие.— Ну и как? — Я после демонстрации сразу в машину, домой, горячая ванна, поспать часок. Потом бритье, пожалуйста — как огурчик.— Да, — согласился я, — одно дело, когда в хороших годах и сил много. А дряхлым да немощным каково было на Мавзолей забираться? Он опять глянул остро, погрозил пальцем: — Понял, куда гнешь. Конечно, так. Хозяин, сказывали, до самого конца бегом взлетал. Всем видно, что бодр.Я: — А впоследствии, по слухам, поручни там устроили и даже эскалатор маленький, как в универмагах. А? Он усмехнулся, пожал плечами: — Вы же помните, какие генсеки у нас бывали. Знаешь, — продолжал он доверительно, — что я тебе скажу? Чем больше живешь, тем меньше удивляешься. Это ясно. Но вот я там и поразился по-настоящему. Согрелся тогда, в первый раз, и тут меня человек тихонечко спрашивает: «Никуда не нужно на минуточку?..». С морозца-то в самый раз, и не в Большой же Кремлевский дворец по малой нужде бежать! Ну, он мне показывает — где, и тут я слышу звук: воду спускают… Что же это? Не писсуар, а общественный туалет с унитазами? В Мавзолее! А куда деваться? Природа требует. Буфет же есть, с горячим чаем, с кофием. С выпивкой.…А я вспомнил, будто вчера было, те демонстрации, машущие бумажными цветами продрогшие радостные колонны. Бауманский район… Ленинский район… Краснопресненский… Октябрьский… Громогласные приветствия из репродукторов. Какие-то фигурки на Мавзолее… Ветер жгучий, холодно. Ничего, ничего, скоро уже конец. Васильевский спуск.Сейчас побросаем транспаранты в грузовики — и через мост бегом к Новокузнецкой или направо, по набережной. Ничего, скоро согреемся… Тут кто-то сзади обнял нас, сразу обоих, за плечи. Это был хозяин, нет, не тот с большой буквы, что бегом взлетал на трибуну. А теперешний, здешний хозяин, приятель, магнат.— Ну как, ничего? — спрашивал он. — Не скучаете? — и дружески улыбался. А его жена, хозяйка, тоже свойская баба, уже звонко кричала от дверей: — Гости дорогие, прошу к столу! И мой собеседник выпрямился и, ликуя, пропел нам обоим: — К торжественному маршу… па-батальонно… на одного линейного дистанции… Вернувшись домой, я в тот же вечер записал наш разговор, чтобы не забыть, не упустить детали.И я думал о нем. Разумеется, прежде он при знакомстве только сухо бы кивнул мне. Да что мне! Раньше он не откровенничал ни с кем никогда, он был в высшей степени вышколен, подготовлен, как готовится разведчик высшего класса, он всю жизнь оставался полностью закрыт даже для окружающих, невозмутим, непроницаем. Никто не знал его, ибо главная его задача состояла в том, чтобы не допустить ошибки, то есть не раскрыться.И сегодня он не сделал промаха, не опростоволосился, не дал маху — он сознательно захотел рассказать, пусть совсем немного, о том, что он знал и чувствовал в своем жестко регламентированном, почти никому неведомом прошлом. Обычно такую потребность испытывают в конце жизни те, кто был причастен к государственным, партийным, агентурным или техническим тайнам.

Эксклюзивы
Вопрос дня
Кем ты хочешь стать в медиаиндустрии?
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.