[b]Ну и толстяк же этот врач!.. Чем-то похож на Геринга: одутловатое, немного щенячье лицо с обвислыми щеками, еще больше расплывающееся под козырьком фашистской фуражки. Разве такому место на фронте, на передовой, там, где рвутся снаряды?.. Правда, сам он так не думает и, едва прибыв в часть, доверительно признается начальнику: “Говорят, что толстяки глупые и трусливые. Так вот – я смелый и злой!..” И не понять ему, за что озверевший от страха, постоянного зрелища смерти, от войны молодой подтянутый офицер в ответ дает ему по зубам.[/b]Действие фильма “Последний поезд” – дебюта в большом кино Алексея Алексеевича Германа (так в титрах: режиссер – сын прославленного Алексея Германа-старшего) – разворачивается в оккупированной фашистскими силами зоне. Собственно, “фашистские силы” – это в фильме растерявшиеся усталые люди или просто агрессивные мародеры, а “оккупированная зона” – обычная заснеженная русская степь. Скупая, черно-белая эстетика отсылает и к фильмам Германа-старшего, и к кинематографу бывших соцстран 60-х годов, нередко беспощадному к зрителю в своем максималистском стремлении отобразить зверскую сущность фашизма. Тяжела для восприятия и тщательно продуманная фонограмма: ее лейтмотив – кашель всех персонажей, надсадный, тяжелый, или привычное хрипловатое подкашливание: от зимнего русского холода не укрыться нигде. И только на финальном титре, где говорится о смерти центрального персонажа, – несколько светлых аккордов старинного клавесина.А история совсем проста и разворачивается в течение одного дня: приехал из Германии расквартированный во фронтовую часть врач, а война-то, похоже, проиграна. Тут как в аду. Можно повесить горстку партизан (таких “партизан” в советском кино еще не бывало: какой-то зав. сельским клубом, с пистолетом-то не умеющий обращаться, и две миловидные девушки), но и самим оккупантам не вырваться из этого морозного поля, вроде бескрайнего – но куда ни пойдешь, кривая все равно выведет либо на партизан, либо на фашистов. Потому что – война. Этот сперва веселый, а потом хмурый толстяк-врач ничего общего с Герингом не имеет. Он действительно человек добрый.Просто, как выразился сам режиссер, представляя фильм на правозащитном фестивале “Сталкер”, в 1933-м его угораздило проголосовать не за ту партию – и вот как все обернулось, вот он черт знает где, в диком краю, непонятно зачем… На нашем экране еще не звучала так пронзительно тема всеобщей деморализации, какую несет с собой война. И неосознаваемых, судорожных каких-то попыток остаться человеком, прикрывшись воспоминаниями о сытой мирной жизни… Все растеряны. Врач приехал сюда не убивать, а лечить раненых, – но первое, с чем он сталкивается в этом царстве холодной смерти, это с усталостью людей от убийств. С такой же растерянностью в душе живет и умирает его случайный приятель на час – бывший скромный австрийский почтмейстер… И партизаны совсем не похожи на привычных, экранных – не благородные мстители народной войны, а растерянные селяне, которым жизнь просто не оставила иного выхода.Режиссером смоделирована ситуация, в которой виноватых нет. И потому органичным кажется душераздирающий финал, когда умирающая на снегу русская партизанка в последнюю минуту агонии судорожно хватается за мягкую руку немецкого врача – просто уходящая жизнь в последний раз хочет ощутить земное, человеческое тепло.Сколько было в советские годы антивоенных книг, фильмов да просто выступлений, клеймивших всевозможных агрессоров. Но такое ясное ощущение бессмысленной преступности и трагического абсурда ЛЮБОЙ войны, пожалуй, на нашем экране впервые.