«Прелюбодей мысли» или защитник людей?

[b]В те времена, как отмечал Гоголь, «звание поверенного было плохо уважаемым мелкой канцелярской тварью и даже своими доверителями».[/b][i]Стоит ли удивляться? В условиях деспотического режима, полицейского государства профессия адвоката является излишней по определению. Известна сентенция Николая Первого: «Пока я буду царствовать, в России не нужны адвокаты, без них проживем». Не напоминает ли это стремление иных современных «правоохранителей» всеми правдами и неправдами ограничить роль адвоката как на стадии предварительного следствия, так и в самом судебном заседании? Только в обществе, находящемся в процессе осознания необходимости защиты прав своих граждан, профессия адвоката может занять подобающее место. Так было в России после Судебной реформы 1864 года, когда, как по волшебству, на общественной сцене появилось целое созвездие блестящих адвокатов.Был ли дореволюционный суд присяжных с обязательным участием адвокатов «хорошим судом»? Адвокат Сергей Андреевский уверял, что «едва ли в каком государстве найдется более человеческий, более близкий к жизни, более глубокий по изучению души преступников суд, чем наш суд присяжных».С современной точки зрения российский дореволюционный суд присяжных, возможно, и в самом деле страдал «оправдательным уклоном».[/i]Речь идет не только о политических процессах типа дела Веры Засулич, поступок которой ее защитник Александров умудрился представить как «высокочтимый подвиг гражданской доблести». Вспомним нашумевшее дело рязанского губернского воинского начальника Николая КострубоКарицкого и его любовницы Веры Дмитриевой, рассмотренное Рязанским окружным судом с участием присяжных заседателей в январе 1871 года. Подсудимые обвинялись в похищении ценных бумаг на сумму около 38 тысяч рублей, а кроме того (цитирую обвинительное заключение), «в употреблении средств для изгнания плода», то есть в незаконном производстве аборта у Дмитриевой, забеременевшей от Карицкого.Современному российскому суду не потребовалось бы и десятой доли собранных доказательств, чтобы отправить в места лишения свободы всех обвиняемых. К тому же — поразительное дело — в дополнение к собранным следствием доказательствам сама Дмитриева призналась в совершенных преступлениях! В то время «незаконные методы следствия» не применялись, а права подследственных соблюдались неукоснительно (что же еще нужно для обвинительного приговора?). Но вот в дело вступает знаменитый адвокат Плевако, которому удается доказать, что «сознание» Дмитриевой — не что иное, как самооговор. И присяжные оправдывают всех подсудимых! Речь столичного адвоката произвела на провинциальных присяжных неотразимое, прямо-таки гипнотическое впечатление, заставила их, говоря словами Андреевского, «поступать сейчас же согласно внушению».Тогда многим казалось, что адвокат нарушает первейший нравственный принцип, который впоследствии предельно емко сформулирует Александр Солженицын — «жить не по лжи». Адвокат сознательно обосновывает перед присяжными невиновность своего доверителя, хотя сам вполне уверен в обратном.Достоевский вообще полагал, что адвокат — это человек, обреченный на бессовестность, а прокурор, если он честный и объективный, сам должен сказать все, что нужно в защиту обвиняемого. («Это сколько же веков нам еще ждать», — заметит по этому поводу Солженицын). В реакционных кругах к присяжным поверенным прочно приклеилась кличка «прелюбодеи мысли».[b]«Бездна падения» [/b]Несостоявшийся адвокат УльяновЛенин, придя к власти, фактически отменил адвокатуру. В суде, задачей которого стало «узаконить» террор против классовых врагов в соответствии с революционной целесообразностью, для адвокатов, естественно, не находилось места. Но все же и в первые годы революции мы встречаем поразительные по мужеству случаи адвокатской защиты на политических процессах. Так было в деле обвиненного в измене красного командира Филиппа Миронова, когда адвокат Рыбаков, назвавший себя в ходе слушаний «защитником людей» (потрясающий термин для эпохи массового озверения — гражданской войны!), не оставил камня на камне от обвинительного заключения, поддержанного влиятельнейшим деятелем большевистской партии Иваром Смилгой. Несмотря на блистательную речь провинциального защитника, которой могли бы позавидовать светила дореволюционной столичной адвокатуры, Миронов и его сторонники были приговорены к расстрелу. К счастью, приговор тогда не был приведен в исполнение.Но время шло, и адвокатура в Стране Советов угасала. «Бездна падения» советской адвокатуры (слова Вышинского, сказанные, правда, совсем по другому поводу) — политические процессы 30-х годов, особенно процесс так называемого правотроцкистского блока. Адвокаты Брауде и Коммодов — «защитники» врачей, обвиненных в «злодейском умерщвлении» Куйбышева, Горького, Менжинского и Максима Пешкова, из кожи лезут вон, чтобы придать правдоподобие бредовой версии «медицинских убийств», углубляются в эпизоды «мрачного средневековья», когда придворные медики и в самом деле травили своих пациентов, и, разумеется, требуют для своих подзащитных сурового наказания, а уж для всех остальных подсудимых — только смертной казни. И если поведение обвиняемых можно объяснить «дьявольскими методами следствия», то что заставляло именитых адвокатов действовать подобным образом? Только одно — трусость. Но прав Булгаков: трусость, несомненно, — самый страшный порок. Добавлю от себя: с высоким званием адвоката этот порок несовместим.К сожалению, означенным пороком страдают и иные современные адвокаты, подчас фактически идущие на поводу у следствия. Не секрет, что и в наши дни адвокату приходится сталкиваться с давлением со стороны и правоохранительных органов, и властных структур, и так называемого общественного мнения. Стоит один раз «оступиться», как станешь «карманным» адвокатом — «бандитским», «милицейским» или каким-нибудь иным. А точнее — перестанешь быть адвокатом как таковым.Трудно представить, но и в наши дни находятся люди, утверждающие, что адвокат имеет право признать вину своего подзащитного. Всем памятно дело капитана Никитина, обвиненного в передаче секретных сведений норвежской экологической организации «Беллуна». Как известно, капитан Никитин виновным себя не признал, убедительные доказательства его вины в деле отсутствуют. Естественно, адвокаты Никитина заняли позицию полного несогласия с обвинением, которое они охарактеризовали как надуманное и абсурдное.Каково же было мое удивление, когда на страницах «Независимой газеты» я обнаружил статью известного литератора В. Топорова, который взял на себя неблагодарную роль — указывать профессиональным адвокатам, каким образом им осуществлять защиту по делу Никитина.Оказывается, по мнению Топорова, адвокат Никитина должен был, «признав вину подзащитного (?!) и указав на смягчающие вину обстоятельства… попросить приговор без лишения свободы». Воистину, такое понимание роли адвокатуры вполне достойно незабвенного Андрея Януарьевича Вышинского. И это пишет не следователь и не прокурор, а известный литератор. Таков уровень правосознания российского «образованного общества»! А что говорить о «правосознании» иных работников МВД и прокуратуры, которые не имеют высшего образования, плохо знают Закон и для которых адвокат не более чем досадная помеха? А бывает, как говаривал известный булгаковский герой, «и того хуже».Включаю как-то телевизор. На экране — известный адвокат, читающий лекцию сотрудникам ГУВД и Московского уголовного розыска. Один из оперативников задает адвокату вопрос: вот мы задерживаем человека и обнаруживаем у него пистолет. А в кармане у задержанного лежит заявление: так мол и так — нашел пистолет на улице, иду сдавать в милицию. Говорят, члены преступных группировок не ленятся каждый день такие заявления писать заново. Что, мол, делать милиционерам, задержавшим такого субъекта? Слушаю ответ известного адвоката и ушам своим не верю: «Порвите, — говорит, — заявление, и дело с концом».Разве имеет право адвокат облачаться в мундир прокурора или следователя? А если человек действительно нашел пистолет на улице? Понимаю, вероятность этого невелика, но даже если на 100 виновных пострадает один невиновный — к чему тогда нам все разговоры о правовом государстве? Разве не ясно, что в таком случае надо не суетиться, а провести необходимые следственные действия и установить, откуда же в действительности взялось оружие. А всякие сомнения и неясности должны трактоваться исключительно в пользу подозреваемого. Не может обвинительное заключение основываться, как это у нас бывает сплошь и рядом, на предположениях и гадании на кофейной гуще! Совсем недавно газеты широко освещали такой случай. К предпринимателю нагрянули члены одной из московских преступных группировок и открыли по его даче огонь из помповых ружей. Предприниматель не растерялся и, выйдя навстречу нападавшим с автоматом в руках, уложил на месте двух бандитов одиночными выстрелами — всего в обойме у него было три патрона. Остальные сочли за лучшее поспешно покинуть «поле боя». На вопрос следователей относительно происхождения оружия предприниматель заявил, что он обнаружил автомат в земле накануне пришествия бандитов, перекапывая огород. Казалось бы, объяснение смехотворное. Но можно поставить вопрос и по-другому: если у бизнесмена хватило денег, а главное, решимости незаконно приобрести автоматическое оружие, то какие обстоятельства могли помешать прикупить к нему и полный боекомплект патронов? Так что не все так уж однозначно, как может показаться на первый взгляд… К чести сотрудников прокуратуры, они не стали спешить с предъявлением обвинения в незаконном хранении оружия. К сожалению, необходимые следственные действия им завершить не удалось, поскольку предприниматель все же оказался жертвой нового покушения. Здесь возникает важная проблема — защиты свидетелей и потерпевших. Но это уже другая тема… [b]Что есть истина для адвоката? [/b]Мне часто задают вопрос, которым мучилось российское образованное общество в прошлом веке: имеет ли право адвокат лгать «во имя» своего подзащитного. Отвечу: адвоката в конкретном деле не интересует истина как философская категория, для него значимо лишь то, что может послужить доказательству несостоятельности обвинения против его доверителя. Ему совершенно неинтересно знать факты, могущие подтвердить причастность обвиняемого к совершению преступления. И даже если такие факты станут ему известны, он постарается их как можно скорее забыть. Называйте это профессиональной деформацией — как угодно… Да и страдаем мы сегодня отнюдь не от избытка оправдательных приговоров! И не от «злоупотребления адвокатским красноречием», а напротив, от закрытости, кулуарности судебной системы. Тысячу раз прав Солженицын, говоря: «Злоупотребление красноречием — это худо. Но какое же слово тогда применимо для злоупотребления закрытостью?».Чем стремительнее будет снижаться роль адвоката в России, тем вернее Россия будет приближаться к репрессивному режиму.Сегодняшняя Россия ускоренными темпами превращается в полицейско-бандитское государство, втягивается в «дьявольскую карусель беззакония», от которой не защищен никто — ни шахтер, ни министр, ни известный деятель культуры, ни руководитель депутатской фракции, ни даже президент.Так и должно было случиться.Опошление и угасание либеральной идеологии в России закономерно связаны с распространяющимся пренебрежительным отношением к адвокатуре. Адвокаты — продукт нарождающегося либерального общества. Мировоззрение адвоката — это либеральное мировоззрение, другим оно и быть не может. Но это не «фальшивый либерализм», намертво связанный с теми или иными экономическими доктринами, которые нам предписывают осуществить какой угодно ценой.Либерализм — это идеология прав и свобод человека. Защита этих свобод — сама суть деятельности практикующего адвоката.Адвокат, как отмечал корифей российской адвокатуры В. Спасович, является «рыцарем слова живого, свободного». Там, где живое и свободное слово находится под запретом или не может пробить себе дорогу к общественному сознанию, там не может быть и подлинной адвокатуры.В стране, где кровь невинных льется ежесекундно, где функции парламента сведены к политическим спектаклям и постыдному шутовству, где заказные убийства, заказные уголовные дела и заказные клеветнические статьи стали нормой жизни, адвокат по-настоящему не востребован. Смириться с таким положением — значит поставить жирный крест на перспективах возрождения России как правового, демократического государства.Практика работы адвокатов убеждает, что все разговоры о правовом государстве в России пока еще так разговорами и остаются. Адвокатская практика показывает, что граждане зачастую либо не знают правовых норм, либо не умеют ими пользоваться, либо опаздывают с обращением за помощью.Законом предусмотрен допуск адвоката к участию в деле с момента предъявления обвинения, а в случае задержания подозреваемого или применения к нему меры пресечения в виде заключения под стражу до предъявления обвинения — с момента объявления протокола о задержании или постановления о применении этой меры пресечения.Обращает на себя внимание тот факт, что большая часть так называемых признательных показаний, как правило, дается задержанными в первые дни, а то и часы пребывания в следственном изоляторе. Почему? В первые часы после задержания человек, как правило, пребывает в состоянии психологического шока.Как же важно, чтобы именно в этот момент адвокат разъяснил задержанному его права и обязанности. В частности, такое: никто не обязан давать показания против самого себя и своих близких. Более того, подозреваемый или обвиняемый вправе вообще отказаться от дачи показаний. Как часто «показания», данные в состоянии шока, под влиянием угроз, запугивания и лживых посулов в первые часы следствия, роковым образом оборачиваются против обвиняемого на суде! Пресловутое представление о признании как «царице доказательств» накрепко засело в головах иных «правоохранителей». Очень трудно преодолеть и сложившийся стереотип, заключающийся в представлении адвоката в качестве «пособника» преступника. Что может быть нелепее этого представления? У адвоката есть только одно оружие — знание Закона и готовность до конца отстаивать интересы своего доверителя. За ним не стоят ни мощь репрессивного государства, ни влиятельные финансовые структуры. И тем не менее для иных руководителей МВД и прокуратуры «страшнее адвоката зверя нет» — именно он «виноват» в том, что в суде, как тришкин кафтан, расползается дело, шитое недостаточно квалифицированными и не слишком добросовестными следователями! Сегодня мы стоим перед выбором. Речь идет о том, по какому пути пойдет наше общество. По пути обеспечения прочного правопорядка, основу которого, как подчеркивал еще замечательный русский правовед Богдан Кистяковский, составляют «свобода личности и ее неприкосновенность», или по пути заказных уголовных дел, необоснованных обысков и арестов, тотальной слежки, произвола спецслужб и — в конечном итоге — войны всех против всех? Выбор за нами.