[b]Преступление года: из запасников Эрмитажа похищен 221 ценнейший экспонат. Музейщики в шоке. Искусствоведы в шоке. Общественность в шоке. Чиновники не в шоке, но делают вид, что в шоке, поскольку понимают, что быть не в шоке неприлично. Но давайте, оправившись от всеобщего шока, попробуем осмыслить – что же, собственно, произошло?[/b]Не знаю точно, сколько единиц хранения собрано в Эрмитаже, но уверен, что никак не меньше двухсот двадцати тысяч – крупнейший музей Европы! К тому же похищенное – не совсем экспонаты. Экспонаты – то, что выставляется. А запасники просто сундуки музея. И вполне можно считать, что из великого собрания пропала всего лишь десятая доля процента. И окажись во главе Эрмитажа не Пиотровский, а какой-нибудь отставной чиновник, дело бы вообще замяли. Так есть ли повод для шока? Поскольку невозможно оценить нравственное влияние произведений искусства на человека, принято считать, что они бесценны. Это утверждение я хотел бы оспорить – ведь именно бесценность картин и скульптур делает их совершенно беззащитными. Бесценны – значит, цены им нет.В былые годы, когда в больших столичных магазинах обнаруживалась недостача, директора шли в тюрьму, а порой и под расстрел – а как же, хищение в крупных размерах. А вот Ленин, Свердлов и Сталин, чтобы заткнуть финансовые дыры советской экономики, по дешевке распродавали уникальные картины из российских музеев, вовсе не считая это преступлением: ведь ущерб стране невозможно было выразить в деньгах, значит, его как бы и не было.Между тем бесценное имеет свою цену, часто совершенно фантастическую. Иная картина на аукционе уходит и за сто миллионов долларов, и дороже.Коллекции российских музеев непродажны, но реально они стоят даже не миллиарды – десятки миллиардов отмененных у. е. Приди какому-нибудь чиновному безумцу идея пустить их в продажу, как делали когда-то кремлевские сидельцы, и выручка от искусства перекроет доходы от нефти.Я не знаю, сколько «стоят» наши музеи. Подозреваю, что наш фактурный министр культуры тоже не знает. А надо знать! Ни один трезвый хозяйственник не допустит, чтобы со склада у него пропали двести двадцать мешков сахара. Могу только представить, как жестко стерегут золотой запас страны, – никому не придет в голову посадить у дверей Центробанка бабусю в тулупе с дробовиком. А ведь золото безлико – сегодня ушло, завтра придет, и разницы между слитками никакой. У валюты вообще каждый год по кусочку отгрызает инфляция. А стоимость произведений искусства только растет, причем так, что глашатаи на аукционах от восторга и ужаса роняют свои молотки.Двести двадцать пропавших единиц хранения для Эрмитажа, наверное, не так уж много. Но для иного областного центра это новый музей, который способен изменить судьбу города. Толпы туристов стремятся в Каунас только ради картин Чурлениса. В американской Флориде, у маленького городка вблизи Тампы, своя приманка – музей Сальвадора Дали, собранный, прямо скажем, не из главных его работ. Но ведь едут, едут люди, ежедневно оставляя в местных гостиницах, ресторанчиках и магазинах немалые деньги.Не пришла ли пора нам хотя бы приблизительно определить цену бесценного? Пусть страна знает, чем располагает, помимо нефтедолларов. Пусть и эта сфера жизни станет прозрачной. Зачем это нужно? А хотя бы затем, чтобы власти всех уровней закаялись экономить на зарплатах музейных охранников.