Он простил ее за то, что не дождалась с фронта

[b]Осенью 41-го года встретились в эвакуации в Ташкенте москвичи – 15-летний парнишка и 17-летняя девушка. Вспыхнула юная нежно-романтическая любовь. Ее звали Инна, его – Шура, он мой брат. В первые дни войны он, как и почти все подростки, осаждал военкомат, но там таких и слушать не хотели, а вот на «оборонном фронте» поработать довелось – рыли окопы под Москвой. А в 43-м Шурка уже учился в военном училище связи на Пироговке, почти напротив нашего дома на Зубовской, 14.[/b]Когда курсанты строем шагали к Садовому или Пречистенке мимо наших окон, что в торце дома на 5-м этаже, Шурка поправлял пилотку, чтобы мы с мамой сверху могли различить его среди одинаково стриженных голов в полевых, защитного цвета, пилотках. А еще Шурка частенько бегал в самоволку домой, ведь это было совсем рядом, чтобы принести мне, десятилетней, лакомство: пару абрикосин или груш из своего обеденного компота или кусочек сахара…И Инну, как сейчас, вижу стоящую у ограды училища – стройную, в красной блузке из шелка, подаренного моей мамой, с чудесной русой косой. Вот ребята строем выходят на улицу, косятся на красивую девушку, а брат мой на свой страх и риск выбегает из строя, быстро целует ее и пулей вскакивает обратно, а командир делает вид, будто ничего не заметил. И еще мне видятся ослепительная улыбка Инны и серые, как бы «мохнатые», глаза из-за пушистых ресниц…После ускоренного курса обучения брат уехал на фронт, и полетели письма-треугольнички – в Москву, нам с мамой и Инке. Отец мой с начала войны тоже был на фронте, так что ждали мы наших мужчин втроем. Получив весточку, тут же спешили поделиться радостью друг с другом. Но в конце 44-го года Инна пришла вся в слезах к моей маме просить совета. Сказала, что к ней сватается очень солидный майор. Который оканчивает академию, и в перспективе у него большое будущее…А жизнь у Инки тогда была очень нелегкой: погиб отец, на руках у нее были больная мать и сестренка-школьница. Жила осиротевшая семья в деревянном домишке-развалюхе в Измайлове, на трамвае до работы на Зубовской ой как долго и трудно было добираться, так что она у нас иной раз и ночевала. Добывать дрова, керосин, лекарства, продукты по карточкам, словом, выжить, семье могла помочь только она.Что было делать? И мама моя сказала: не жди Шуру, выходи замуж, война еще не окончена, все может случиться… Права ли была мама, давая такой совет? Даже сейчас, с высоты прожитых лет не знаю, как ответить. Легко судить со стороны – а каково было этой девочке тогда, в войну? Не знаю, не знаю. Поплакала Инна и вышла замуж. Через год родила девочку.Тут и кончилась война, и вернулись, слава Богу, домой мои отец и брат. Шурка Инну не простил. Через три года сам женился, и у него тоже появилась дочка.Как давно все это было!…Брат умер в 53 года от контузий и тяжелой болезни. А с Инкой жизнь нас развела надолго, но вот недавно мы встретились с нею.В мой дом вошла высокая, худенькая, с узелком косицы на затылке, с палочкой, но с той же прежней прекрасной улыбкой пожилая женщина. Мы обнялись, расплакались, узнавая друг друга, и все наши разговоры сводились к воспоминаниям о том трудном и все же счастливом времени, когда они с Шурой были молоды, счастливы, все близкие были живы…И не держит она ни тени обиды на маму за тот ее совет, и на всю жизнь сохранила в душе благодарность моему отцу, который когда-то ей, голодной, отдал весь свой паек с хлебом – все это через любовь к моему брату. В течение всей жизни они изредка встречались – Инна и Шура. А последняя их встреча была перед самой кончиной Шуры в больнице, куда он позвал Инну, чтобы попрощаться.Значит, все-таки простил. За то, что «не дождалась».Инне сейчас за 80. Давно ушли из жизни ее мать с сестрой, муж, мои родители, живет она с семьей дочери, с внуками, с правнуком.…Наверное, кто-то осудит моих героев, но легко, повторяю, судить со стороны! Жизнь – это не кино-мелодрама.И еще показала мне Инна три письма-треугольничка с фронта – от своего Шуры. Бережно гладила сухой ладошкой листочки и вспоминала, как они с братом в письмах ссорились из-за каких-то пустяков, ревности, когда каждое письмо было «последним», а потом были еще и еще слова любви и стихи и, конечно, только что появившееся «Жди меня, и я вернусь…»Сколько лет эти письма хранятся в заветной шкатулке!– Не могу, – говорит, – расстаться с ними, рука не поднимается.Хотя я изменила имена моих героев, но все же спросила Инну, можно ли опубликовать мой рассказ, и она даже обрадовалась, сказала, что, если напечатают, это будет ее долг памяти так рано ушедшему из жизни, покалеченному войной любимому Шурке.[b]Нина ПЛЕТНЕВА,ваша постоянная читательница[/b]