Погоня за модой в разгар НЭПа

В XIX веке драматург Островский дал возможность одной из своих героинь высказаться по поводу моды и погони за ней: «Я знаю только один закон: если это носят все, то такое же обязательно должно быть у меня. Чего бы это ни стоило…» Это гламурное правило перекочевало в ХХ век, а оттуда – в тот, в котором живем мы… И никакие революции не смогли стать ему помехой.В разгар НЭПа у советских Кислярских и Дядьевых, а также у их жен в моде были фокстротные вечеринки, на которые надлежало являться в «подобающем виде». И борьба за «соответствие», которую вела знаменитая домохозяйка Эллочка Щукина из романа «Двенадцать стульев», на самом деле была не столько схваткой с Вандербильдихой, сколько попыткой проникнуть в круг московского гламурного общества. И даже ее лексикон из тридцати слов, этот язык тогдашней «тусовки» – аналог нынешних «вау», «типа», «как бы», «братела», «я в шоке» и др.Потуги Эллочки были смешны и жалки. Какой такой «мексиканский тушкан»? Мода требовала носить котиковое манто, каракулевые саки, беличьи шубки, на худой конец пальто из коверкота.Жизни не было без шелковой блузки и платья, причем определенного цвета.Самым модным в 1927 году был, к примеру, зеленый. А еще – французское белье, чулки, шляпки, шали; летом – туфельки на каблучках, а зимой – фетровые ботики...В 1927-м, когда разворачивается борьба Эллочки за право советской женщины чувствовать себя женщиной, в моде, к примеру, были сумочки «душераздирающе красного цвета». В ней непременно должна была быть складная пудреница фирмы «Коти» и флакон парижских духов «Шанель № 5», которые только что дебютировали в России.Весь этот товар был дорогим и, естественно, контрабандным. Разве мог инженер Щукин с его двумя сотнями жалования обеспечить Эллочкины потребности? Впрочем, подавляющее большинство советских мужей и таким жалованием не располагали, а потому могли позволить своим женам купить одну шляпку в год или раз в два года «построить» коверкотовое пальто.А ведь в Москве, к примеру, существовали и другие «разорители карманов»: парикмахерские и салоны красоты с их дорогущими маникюрами, завивками и массажами. А еще нужно было обязательно вывезти жену на курорт! Где деньги взять? Может быть, именно поэтому газеты были полны сообщений о выявленных растратчиках казенных средств, взяточниках и расхитителях социалистической собственности. Кого-то сажали, а кто-то так и не попался. Впрочем, на место каждого «павшего бойца» тут же усаживался новый: казна большая, а жить всем хочется! Некоторые дамы, не желая вводить мужей в соблазн стать «расхитителями», находили выход сами. Весьма обычным делом среди модниц 1920-х была любительская проституция. Места, где они находили клиентов, остались теми же, что и до революции – галереи московских пассажей. Именно там московские красавицы, словно в полусне, бродили от витрины к витрине, выбирая мужчин, многие из которых приходили туда именно за таким товаром. Впрочем, право выбора оставалось за дамой, наметанным взором определявшей «стоимость клиента». При этом никакой развязности и пошлости, свойственных «уличным профессионалкам»! «Ничего такого» о даме и подумать никто не мог до того момента, пока она, подойдя вплотную к мужчине и не глядя на него, ласково не шептала: «Я живу недалеко…» А потом, делая вид, что достает из сумочки пудреницу, так же тихо добавляла: «Тридцать рублей…» Если мужчина не улавливал смысла этого «пароля», дама проходила мимо, заговаривая с более сообразительным… Тридцать рублей в 1927 году – это цена на черном рынке двух коробочек пудры «Коти» или модной шляпки… В кругах «светских дам» такой способ добывания денег для «приличного существования» считался орудием эмансипации – права распоряжаться своим телом по собственному усмотрению. Это называлось «занимать крайне левую позицию в половом вопросе» – политическая грамотность была неотъемлемой частью московской гламурной жизни 1920-х...