Что любит и чего не любит наша печень

[i][b]Юбилейная пациентка[/b][/i]В знаменитом Склифе не зря говорят, что с приходом к руководству институтом профессора Анзора Хубутия трансплантация органов переживает здесь самое настоящее возрождение. И верно, если раньше проводили всего 5–6 пересадок печени в год, то сейчас – 30–35. Это больше, чем в других клиниках столицы. Значит, и число спасенных резко возросло.Как и за счет чего удалось нарастить такой темп? От чего зависит успех спасительных операций? С этими вопросами я и шел к доктору [b]Анзору ХУБУТИЯ[/b]. Был и личный интерес: в 1996 году в далеком уральском городке от цирроза печени скончалась моя мама. И меня интересовало – была ли хотя бы теоретическая возможность ее спасти? Ведь тамошние врачи о пересадке понятия не имели.Поэтому первый вопрос я задал с дальним прицелом.[b]– Анзор Шалвович, кто эта счастливая “юбилейная” пациентка?[/b]– Простая женщина средних лет Роза Хаманаева из Дагестана. Когда она к нам поступила, на нее было жалко смотреть – худая, изможденная, с обреченным взглядом.У нее был цирроз печени, и спасти ее могла только пересадка. Мы провели операцию в канун Нового года, так что у всех нас был двойной праздник.Обычный курс реабилитации после такого хирургического вмешательства – 21 день. На днях мы выписали Розу в хорошем состоянии, пожелав ей здоровья и долгих лет жизни. Специально хочу подчеркнуть: все операции москвичам в нашем НИИ проводятся бесплатно. Это принципиальная позиция мэра Москвы Юрия Михайловича Лужкова, руководителя Департамента здравоохранения Андрея Петровича Сельцовского, которую я полностью разделяю. К слову сказать, в США пересадка печени стоит около 350 тысяч долларов, в Германии – около 220 тысяч евро.[b]– Возглавив НИИ им. Склифосовского, вы в несколько раз увеличили количество трансплантаций печени. С чем это связано? Не являются ли они, так сказать, непрофильными для клиники скорой помощи?[/b]– Судьба преподнесла мне подарок, моим наставником был прославленный хирург Валерий Иванович Шумаков, который до самого последнего дня возглавлял НИИ трансплантологии. К нему я пришел в далеком 1975 году и начал постигать искусство пересадки сердца, печени, других органов.Естественно, продолжил эту работу я и здесь, поскольку слишком много людей погибает в стране, не дождавшись спасения. Нет для врача ничего мучительнее видеть угасающий взор тяжелобольного. И нет большей радости видеть первую, еще очень слабую улыбку возвращенного к жизни человека. Пересадка – это и есть в таких случаях самая неотложная помощь, иначе пациент умрет.Конечно, нам не удалось бы резко нарастить количество пересадок, если бы не понимание и помощь руководителя Департамента здравоохранения Москвы А. П. Сельцовского. Сам он хирург-травматолог и прекрасно понимает нас. К тому же большой поклонник трансплантологии.Замечу, “азы” трансплантологии зарождались у нас в стране. Врач В. П. Демихов еще более полувека назад провел операцию, восхитившую весь мир: вживил голову щенка с шеей и лапами в шею взрослой собаки. При этом собачонка реагировала на окружающих и пила молоко. Кстати, именно в нашем институте с 1955 по 1986 год Демихов руководил лабораторией пересадки жизненно важных органов. Недаром знаменитый хирург Ренат Акчурин, державший в руках сердца многих великих людей России, сказал: “Доктор Демихов – один из величайших экспериментаторов мира, технологиями которого до сегодняшнего дня пользуются все клиники мира, занимающиеся пересадками сердца, печени, почек, легких”.Сейчас ученые многих стран работают над проблемой выращивания печени и почки в лабораторных условиях. Но, к сожалению, пока эти органы могут дать только доноры – безнадежно больные люди, и только тогда, когда их мозг уже мертв. Такое “заимствование” всегда связано с нравственными и этическими проблемами, организационными, технологическими и многими другими трудностями. Успех операции всякий раз зависит от четкости и слаженности действий большого количества медицинского персонала.[i][b]Ради жизни другого[/i]– Вот об этом, пожалуйста, поподробнее, чтобы у читателей не сложилось мнение, будто донорскую печень можно поставить на новое место, как запчасть к двигателю автомашины.[/b]– В пересадке участвуют три бригады. Первая “забирает” печень донора, аккуратно отсекая ее главные сосуды. Затем ее промывают специальным консервирующим раствором и помещают в целлофановый контейнер, наполненный ледяным муссом с физиологическим раствором.Все это происходит в той или иной больнице. Когда донорскую печень привозят к нам, мы также подвергаем ее тщательной предоперационной подготовке.Вторая бригада – уже в нашем институте извлекает пораженный циррозом орган нуждающегося в пересадке печени больного. И наконец, самый важный момент: третья бригада пересаживает донорскую печень на свое “рабочее” место. Вместе с хирургами, медсестрами, реаниматологами и анестезиологами в этой напряженнейшей битве за жизнь человека заняты около 15 врачей и сестер.[b]– Как решается вопрос о возможности изъятия у донора того или иного органа?[/b]– Читатели “Вечерки” должны знать – и это надо сказать открытым текстом – донорский орган всегда изымается исключительно у обреченного больного, когда его мозг мертв. Такой человек уже перестает существовать как личность и переходит в стадию искусственной жизни, поддерживаемой медикаментами и искусственной вентиляцией легких. Как правило, это люди, получившие тяжелейшие черепно-мозговые травмы, несовместимые с жизнью. Или больные с разорвавшейся аневризмой сосудов головного мозга.О таких пациентах каждая больница сообщает в Московский координационный центр органного донорства, где работают прекрасные врачи-специалисты высочайшей квалификации. Врачи выезжают на место и тщательно обследуют безнадежного больного. В составе такой бригады всегда есть нейрофизиолог, судебно-медицинский эксперт, невролог, причем все – из разных лечебных учреждений. Они не подчинены ни Центру забора органов, ни другим лечебным учреждениям. Все делается объективно и независимо, в порядке, установленном российским законодательством.После того как выездная бригада зафиксирует смерть мозга больного, будут проведены все необходимые анализы, в частности, по проверке отсутствия в его крови алкоголя или наркотиков, – только тогда врачи дают согласие на трансплантацию его органов.Если у врачей есть хоть малейшее сомнение в смерти мозга, если они полагают, что такого человека еще можно спасти, – они никогда не дадут согласия на изъятие его органов в донорских целях.Должен вам сказать, что в России самое строгое законодательство о трансплантологии. Мы порой теряем человека из-за тщательного соблюдения всех необходимых процедур. Ведь у каждого донорского органа есть свой “срок жизни” вне человеческого тела. Печень может находиться в изъятом состоянии не более 8 часов. Промешкал – и не имеешь права пересаживать ее больному.[b]– А требуется ли согласие родственников на то, чтобы взять у безнадежного пациента какой-либо орган для спасения другого человека?[/b]– Конечно, если родные есть, всегда запрашивается их согласие. И вы знаете, они нередко свое согласие дают. Однако никакой денежной компенсации им не предлагается. Считается, это было бы аморально. Просто язык не поворачивается предлагать деньги. Так заведено во всем мире.[b]– Анзор Шалвович, а вы во время операции что конкретно делаете?[/b]– Надеваю окуляры с шестикратным увеличением и начинаю сшивать сосуды – воротную вену, нижнюю полую вену, печеную артерию и, конечно, желчный проток. Стежок за стежком. Причем швы нужно наложить так, чтобы они не пропускали кровь. И это занимает 3–3,5 часа.Потом убираем зажимы на сосудах и пускаем кровоток. И вы знаете, какая чудесная картина происходит, когда донорская печень оживает на глазах? Ее окраска меняется: из бледно-серой она становится розовой. Это чудесное превращение – первый признак, что пересадка прошла успешно. Мы видим, как пересаженная печень начинает выделять желчь. Для нас все это всегда большая радость.Практически все 100 больных, которым в Склифе пересадили печень, выжили, разъехались по домам, вернулись к работе и активной жизни.Они говорят: “Спасибо вам, доктор”, и, признаться, редко кто из них задумывался, кто именно подарил ему вторую жизнь…[i][b]Миссия Христа[/i]– При входе в ваш кабинет сразу обращаешь внимание на большой иконостас с изображением святого Пантелеймона-целителя в центре. Но сочетается ли вера в Бога с трансплантацией человеческих органов? Как наша церковь относится к ней?[/b]– Эту икону покровителя врачей – святого Пантелеймона работы современных русских мастеров Ростова Великого – мне подарили. Она освящена, освящен и мой кабинет. Каждый день в полседьмого утра я приезжаю сюда и молюсь за здоровье больных и за успех предстоящей операции.В свое время мой учитель академик В. И. Шумаков задал вопрос Папе Римскому о допустимости пересадки человеческих органов. Тот ответил, что люди, отдавая часть себя другому человеку, спасая людские жизни, совершают микропоступок Христа. Я не слыхал, чтобы и Русская православная церковь протестовала против трансплантации.[b]– Два года назад в СМИ сообщалось, что любимый молодежью солист группы “Любэ” Николай Расторгуев страдает почечной недостаточностью. Он мужественно переносит болезнь, проходит сеансы гемодиализа...[/b]– Вы знаете, я большой поклонник Николая Расторгуева. Мне нравится его творчество. Но это к слову. Думаю, если бы он обратился к нам, мы могли бы ему помочь…[b]– Традиционный, можно сказать, вопрос: что любит и чего не любит наша печень? От чего нужно категорически отказаться, чтобы не нажить цирроза?[/b]– Человеческая печень – уникальный орган. В ней происходит и синтез, и очищение крови. Когда, скажем, удаляют какую-то пораженную ее часть – она восстанавливается до прежнего размера. Если взамен больного участка прижить донорскую половинку – приживется! Общеизвестно, что печень не любит жирной, пережаренной пищи, больших доз алкоголя. Если бы я был ортодоксом, то сказал бы: ни капли спиртного, ешьте только все отварное и обезжиренное и пейте одни соки. Но я так не скажу. Во Франции, например, издревле культивируют виноделие и ни о каком широко распространенном циррозе понятия не имеют. Все знают целебную силу виноградного вина, все больше научных данных о его пользе приводят и у нас, и за рубежом.Говорят, в разумных пределах оно полезно для профилактики сердечно-сосудистых заболеваний.Цирроз очень часто начинается после гепатитов Б и С, которые подхватить можно в самых неожиданных местах.Так что профилактика цирроза – это прежде всего профилактика гепатитов, распространение которых приобрели форму эпидемии.[b]– В своих интервью вы с гордостью рассказываете, что благодаря поддержке правительства Москвы обладаете самым современным оборудованием и находитесь на уровне лучших европейских клиник. Выходит, у вас никаких проблем?[/b]– В любом медицинском учреждении есть проблемы, и Институт им. Склифосовского не исключение. Многого не хватает и нам. Действительно, за последние несколько лет благодаря поддержке правительства Москвы у нас появилось и современное оборудование, и расходные материалы. Но ведь и нуждающихся в медицинской помощи меньше не стало. Наоборот, с каждым годом их становится больше. Поэтому мы стремимся наращивать количество пересадок, прекрасно сознавая, что каждая такая операция – это спасенная человеческая жизнь.[b]Справка “ВМ”[i]Анзор Шалвович ХУБУТИЯ[/b] – профессор, доктор медицинских наук, заслуженный врач России.Окончил Нижегородский (Горьковский) государственный мединститут.Защитил кандидатскую диссертацию по хирургическому лечению нарушений ритма сердца, докторскую – по пересадке сердца.С 1975 года – в НИИ трансплантологии и искусственных органов, который возглавлял знаменитый В. И. Шумаков. Был его заместителем.С 2006 года профессор А. Ш. Хубутия – директор Московского НИИ скорой помощи им. Н. В. Склифосовского.Провел около 1000 операций по пересадке сердца, печени, почек и других органов, в том числе искусственных.[/i]