Приближается тридцатилетие принятия Продовольственной программы. Не самый радостный юбилей в истории страны, которая с трагической цикличностью пережила несколько голодоморов, при первой тревоге бросалась запасать гречку и подсолнечное масло и рассматривала одновременное появление сразу нескольких сортов колбасы в качестве доказательства существования Бога.

Программа, в реалистичность которой никто и изначально не верил, так и осталась очередным памятником социализму наряду с хрущевским коммунизмом в 1980 году (вместо коммунизма провели Олимпиаду) и обещанием каждой семье отдельной квартиры к 2000-му. Вряд ли многие еще живые инициаторы этого документа готовы с радостью отмечать такую годовщину и особенно главный ответственный за ее реализацию — миротворец Горбачев. Тогда секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству.

Между тем искры, некогда высеченные тем пространным документом, долетают и до нынешних верхов. Последнее доказательство — дискуссия, вспыхнувшая в Госдуме между Владимиром Путиным и депутатом-коммунистом по поводу производства мяса в стране.

Тридцать лет прошло, а вопросы властям задают те же, что и в блаженной памяти 1982-го.

И тогда, и сегодня еда остается вопросом политическим. Понятно, что термин «продовольственная безопасность» — это отнюдь не неологизм. Но Продовольственная программа, в которой регламентировалось производство всего и вся — от молока до ягод и грибов, была скорее жестом отчаянья. Режим прекрасно сознавал, что пустые магазинные полки угрожают ему куда вернее всего американского ядерного потенциала. Но продолжал заниматься пропагандистским виртуалом. Меня, совсем еще молодого журналиста, поразили цековские эксперты, которые в частных беседах откровенно говорили: «Нам не верят!» В ответ пропагандисты, куражась, заявляли, что дневную норму в две тысячи калорий на Старой площади, видимо, считают с учетом водки.

Спустя три десятилетия тот же Михаил Горбачев буквально стенал, что можно было бы отрезать часть военного бюджета, который оценивался, если по совести, в сто миллиардов советских рублей, и пустить деньги на массовую закупку продовольствия. Естественно, оплакивал он не ассортимент «Елисеевского», а свою утраченную власть. Ее цена, как выясняется, измерялась в бидонах с молоком и бифштексах.

Но и тогда, и сейчас речь в первую очередь заходит о продовольственном импорте.

Понятно, что в годы тучных коров, то есть хороших цен на нефть, вопрос решался автоматически. Известна фраза главы Госплана: «Скажите, сколько надо зерна, и я его куплю!» Но чем дешевле становилось золото черное, тем громче говорили о необходимости развивать собственное сельскохозяйственное производство.

Трагическое падение нефтяных цен при Горбачеве до 8 баксов за баррель фактически решило его судьбу. Кто не помнит перекрытия магистралей курильщиками и голодных бунтов в провинции. Только позже стало понятно, что резкий скачок производства нефти Саудовской Аравией, нарушивший нефтяную конъюнктуру, был инспирирован американцами. Провал продовольственной безопасности ударил по нашей безопасности и стабильности в целом. Модель воздействия на внутриполитическую ситуацию в России через желудки граждан была ярко и недвусмысленно продемонстрирована. И это был наглядный пример. Словом, Продовольственная программа, как невыученный урок, догнала и накрыла карьеру Горбачева.

Но вернемся к думскому спору.

Владимир Путин совершенно резонно заметил, что в СССР не было специального мясного животноводства. Но пока потребление мяса у нас примерно 63 кг на человека в год.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции