Тут бусинки из маминого браслета, разлетевшегося на моей руке на школьной дискотеке, сломанные сережки, доставшиеся в наследство, порванная цепочка, подаренная любимым — ни починить, ни выбросить. Над этой мешаниной, нелепым «златом», абсолютным хламом с точки зрения здравого смысла я люблю «чахнуть» — пересматривая каждый обломочек и бусину.

Долго не могла понять почему. Потом поняла: в каждом «обитателе» шкатулки живет воспоминание о том, что никогда не повторится.

Оно тоже лежит тут. Кольцо из невероятно тонкого золота, больше похожего на фольгу, с небольшим бриллиантиком.

Оно разорвано ровно посередине и носить его невозможно: стоит нацепить кольцо на палец, как металл тут же больно прикусывает кожу, будто не хочет, чтобы его надевали. Я и не ношу. Только достаю иногда и рассматриваю, бережно держа на ладони, не надевая — чтобы не кусалось.

А храню его тут просто потому, что боюсь потерять. Тут, среди «богатств», надежно.

Кольцо отдала мне прабабушка — пережившая мою бабушку, свою дочь. А ей, в свою очередь, оно досталось от крестной, Веры, которая была ее старше всего на пару лет, но растила прабабушку вместо умершей рано матери. Вера вышла замуж в октябре 1917 года, кольцо подарил ей жених Николай. Она обещала ему никогда не снимать его с руки: они очень любили друг друга. Бог не послал им детей.

Войну Вера встретила в родном Ленинграде. Николай ушел на фронт 23 июня 1941 года, но незадолго до блокады вернулся в Ленинград покалеченным. Они переживали блокаду вместе.

Он — не пережил. Она — продержалась.

Она не снимала кольцо, когда пыталась похоронить мужа, вгрызаясь в мерзлую землю лопаткой для торта. Она очень хотела похоронить его сама.

Когда везла его на саночках — потеряла хлебные карточки. Слезы были горячими. А земля мягче не становилась.

Наверное, оно тогда и начало лопаться. А лопнуло окончательно, когда Вера начала пухнуть от голода. Перетянув палец, кольцо исчезло в складках кожи. Но она так его и не сняла. Она же обещала.

Все имеет предел, даже металл: золото сначала растянулось до тонкого, а затем лопнуло. Предела не было у тех, кто оставался в городе, рвался к нему по Дороге жизни, умирал за Победу в окопах и шагал к ней по дорогам войны.

Нет предела и у памяти. А когда он наступает — я достаю кольцо. Оно живет в шкатулке, каждая из вещиц которой напоминает о том, что никогда не повторится.

Дай бог, не повторится и это.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции

память