Вспоминая 90-е: почему московский борщ лучше украинского
Я работал «на фирме», офис которой располагался в доме по улице Петровке. В лихие девяностые разные АО рождались и исчезали ежеминутно. Солидные конторы жили немного дольше и нередко умирали вместе со своими хозяевами. Их уход в мир иной сопровождался салютом из стрелкового оружия и пиротехническими спецэффектами.
Был обычный рабочий день. Я вошел в подъезд, поднялся по заплеванной каменной лестнице на второй этаж и позвонил: два коротких и один длинный — «свои». Охранник запустил меня в помещение. Босс пребывал на месте:
— И главное — вкусно! Как тут не есть? Не могу остановиться! Вот же готовит, гад!
Отпихнув от себя стол, заваленный бумагами, Глеб Васильевич закинул руки за голову. Кресло скрипнуло благородной кожей, принимая в себя тучное тело, и мягко отъехало к стене. Кондиционер не справлялся — лицо начальника покрывали крупные капли пота. За оконными стеклами расплывалось жаркое и пыльное столичное лето.
Еще в мае Холмов («Ударение на первый слог! Еще ни разу правильно не прочитал никто!» — обычно возмущался босс) выписал из Харькова повара-метрдотеля. Разумеется, не для домашней готовки — для бизнеса: он открывал новый ресторан. Заведение было рассчитано на узкий круг состоятельных лиц. Простому народу без всяких ресторанов есть было нечего. Глеб, владелец нескольких кораблей, автозаправочных станций и гостиницы, присмотрел умельца в одной из поездок. Толк в еде Холмов знал и пожрать всегда любил. Иногда он на память цитировал нам Гиляровского: те места из «Москвы и москвичей», где описывались всякие кушанья.
Хохол в первый же день продемонстрировал, что приехал не напрасно: приготовил потрясающий московский борщ. Отличался он от украинского тем, что содержал копчености, в остальном готовился так же. Было вкусно. Днем мастер натаскивал нерадивых поваров, приоткрывая им секреты своего искусства, а потом творил чудеса на кухне у Глеба в подмосковной Барвихе.
Изумительные биточки, неземного вкуса форель, тающая во рту телятина, бараньи ребрышки, кордон блю и прочие сказочные кушанья возникали на столе в обеденном зале Глеба будто по волшебству и так же быстро исчезали, оставляя после себя чудное благоухание в вечернем воздухе и новые килограммы жира на теле хозяина. Холмов страдал, Хохол лукаво щурился…
— Ты представляешь! — продолжал Глеб. — Прихожу с работы, а он ножки поросячьи на стол. И пахнут — свихнуться можно! Час ночи. Что делать? Съел!
— Целый день готовил, старался! — оправдывался Хохол.
— С утра пораньше он на рынок ездит. С корзинкой, — Глеб засмеялся и довольно покрутил головой. — Так вот, выбрал самые свежие. Хохла не обманешь! Принес, говорит: «Вот, Глеб Васильевич, поросячьи ножки купил. Лучшие, передние. Потому что на задние ноги свинья гадит и мочится. Потом, сколько ни вымачивай их, запах остается. Я, конечно, могу и из задних сделать — пальчики оближешь, да только это для общепита, а дома зачем? Скоблил их, в воде ключевой мыл, смолил, колдовал долго». А сделал… Ну блин!
Холмов помрачнел и обреченно махнул рукой. Покрытая густой растительностью кисть легла на пузо, живот заколыхался. Повисла пауза. На лицо босса медленно вползло угрюмое выражение, он хмурился.
— Глеб Васильевич, а может, вам это… «кремлевскую таблетку» употребить? — подал голос, привстав со своего места, худощавый и очкастый Коля по кличке Прыщ.
Холмов помрачнел еще больше:
— «Кремлевскую таблетку»? Дерьмо твоя таблетка! Я такие таблетки из Лос-Анджелеса выписывал — не то, что здесь на каждом углу продают, а «виповские». Знал бы ты, сколько денег заплатил… И пояс для похудания.
Холмов оборвал сам себя, снова махнув рукою, и зло умолк. На этот раз тишину нарушать никто не решался. Из прихожей доносились приглушенные голоса. Вернее, слышно было только охранника, который с сомнением переспрашивал:
— К Глебу Васильевичу? А он вас знает?
Дверь в офис приоткрылась, в проеме возникла рябая физиономия секьюрити, он испуганно вращал глазами, не зная, как начать.
— Ну че там? Кто? — устало спросил Холмов.
— Говорит, родственница ваша, — охранник топтался в дверях.
— Родственница? — брови Холмова удивленно сделали «домик». — Ну, зови!
Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции