Главное
Истории
Гоголевский бульвар

Гоголевский бульвар

Буланова

Буланова

Развод Диброва

Развод Диброва

Премии

Премии

Питер ФМ

Питер ФМ

Cарафан

Cарафан

Бальзам звездочка

Бальзам звездочка

Мияги

Мияги

Летнее чтение

Летнее чтение

Секрет успеха. Наталья Павлова. Блиц

Секрет успеха. Наталья Павлова. Блиц

Худрук театра Моссовета Евгений Марчелли — о театре, СВО, религии и зрителях

Сюжет: 

Эксклюзивы ВМ
Общество
Худрук театра Моссовета Евгений Марчелли — о театре, СВО, религии и зрителях
Фото: Артур Новосильцев / АГН Москва

Спектакль, ставший главной постановкой текущего сезона, — история о том, как одиннадцать солдатских писем оказались в руках почтальона Надежды. Чтобы отправить их адресатам, их придется прочитать. И за каждым письмом стоит судьба, эти письма ждут в тылу с нетерпением, и Надежда сделает все, чтобы они дошли до получателей... Евгений Марчелли рассказал «Вечерней Москве», как возникла идея поставить спектакль о событиях СВО, взаимоотношениях с труппой театра и собственной идентичности.

— Евгений Жозефович, театральному зрителю нужна тема специальной военной операции?

— Театр, стремящийся быть живым и современным, не может жить вне реальности, никак не реагировать на происходящее за его стенами, а тем более, как говорится, прятать голову в песок. Сто лет назад Театр Моссовета начинался именно с осмысления актуальных и острых на тот момент тем — только что завершившейся Гражданской войны, НЭПа и других событий. Другое дело, что отнюдь не всегда такое осмысление слишком актуальной действительности получается глубоким и художественным — по понятным причинам.

Вот, скажем, в 1925 году был поставлен спектакль по произведению Владимира Наумовича Билль-Белоцерковского (1884–1970) «Шторм», ставший одной из легенд советского театра и несколько раз в репертуаре возобновлявшийся. А затем по его же пьесе поставили спектакль «Штиль», о котором сегодня знает далеко не каждый историк сцены. Или вот был еще спектакль под названием «Начистоту» — на тему коллективизации, — едва ли не с треском провалившийся и быстро снятый. Так что вопрос «как?» ничуть не менее важен, чем вопрос «о чем?».

— Другие обходят тему СВО, несмотря на господдержку на самом высоком уровне. Чем вы это объясняете?

— Когда началась СВО, возникло состояние ожога, шока, и первым желанием (не только у меня одного) было призвать стороны к миру. Я среди многих деятелей культуры подписал письмо с призывом остановить военные действия. В тот момент у меня, конечно, не было понимания, что все возможности мирных переговоров исчерпаны и СВО — единственный путь установить этот самый мир. Сегодня, после того как я побывал в Донецкой и Луганской народных республиках, вижу, что иного пути нет... Не так легко осмыслить эти сложные процессы и тем более заключить эти мысли в качественный драматургический материал. В нашем случае режиссер «Неотправленных писем» Вячеслав Манучаров сам принес материал и идею постановки, в основу которого лег роман Олега Роя.

— СВО испортила ваши отношения с кем-нибудь?

Таких людей достаточно, и мне грустно от этого. Впрочем, все началось даже раньше. Еще после событий в Одессе, в Доме профсоюзов, я позвонил одному своему другу, который живет там, и спросил, что у них происходит. На что он мне ответил: «У нас все в порядке, это у вас происходит». После такого ответа я понял, что общаться мы больше не будем... Я этой темы избегаю даже с теми, с кем давно знаком.

Например, недавно встречался с одноклассниками. И так получилось, что, не сговариваясь, темы СВО мы вообще не касались. Потому что нет уверенности в однозначности оценок происходящего. Мы ведь знаем, давайте будем честны, порой эти события приводят к конфликтам и разрывам даже внутри одной семьи. Установка наших родителей «лишь бы не было вой­ны» живет в нашем подсознании и мешает принять реальность.

— Как вы относитесь к вере?

— Я верующий. Меня в детстве не крестили: мама была партийным организатором, работала в военторге — была идейной коммунисткой. О крещении не могло быть и речи. А папа — итальянец, католик. Повзрослев, я стал об этом задумываться: кто я — православный или католик. До сих пор не определился, но божественное присутствие в жизни для меня очевидно.

— А как соотносятся вера и убийство, пусть даже и на войне?

— Это защита мира. Это не амбиции — политические, географические. В этом, по-моему, и есть божественное предназначение — защита мира.

— О чем нужно говорить сегодня со зрителем?

— Мне кажется, что театры сегодня должны — и не в последнюю очередь — привносить в жизнь радость и тепло. Сегодня этого очень не хватает.

— Как раз об этом ваша другая премьера — «Замужняя невеста»?

— Несмотря на то что поставлен спектакль был по стихотворной комедии, написанной вскоре после Отечественной войны 1812 года, вышла нежная семейная история, где отношения близких людей — главное. Вообще семья — единственная настоящая опора в жизни, наш абсолютный тыл и защита.

Сцена из спектакля «Неотправленные письма». В роли почтальона Надежды актриса Ольга Кабо Сцена из спектакля «Неотправленные письма». В роли почтальона Надежды актриса Ольга Кабо / Фото: Владимир Федоренко/РИА Новости

— Что, на ваш взгляд, нельзя показывать на сцене?

— У каждого человека, занимающегося искусством, есть свои границы дозволенного. Для меня запретная тема — насилие... Над слабыми, беззащитными в любом виде. В русской классической драматургии, например, очень много страдания и боли. Сегодня с этими темами, мне кажется, нужно обходиться очень аккуратно и деликатно, чтобы не нанести травму. После начала СВО жизнь в Москве видимых изменений не претерпела — все выглядит по-старому. Но в восприятии людей все изменилось.

— Отмена русской культуры Западом как-то повлияла?

— Нет. Это все очень временно и быстротечно. Кроме того, мое понимание настоящего в театре и искусстве сильнее этих запретов.

— Сегодня театр в России словно в зоне турбулентности: скандалы, увольнения, реформы — как это отразится на искусстве?

— Раскаты грома, молнии, гроза — все это определенно закончится. И будет солнце, свежий воздух и чистота.

— Больше всего потряс скандал с Римасом Туминасом, в результате режиссер покинул Театр Вахтангова...

— Для меня это очень грустная история. Мне кажется, что здесь имела место быть и определенная провокация: возможно, кому-то очень хотелось подставить выдающегося режиссера. Возможно, сыграла свою роль его болезнь... Ведь он, будучи иностранцем, так уважительно, нежно и глубоко работал с произведениями Пушкина, Лермонтова, Толстого, и это было гениально.

— Очевидно, что для развития театра его нужно обновлять. В чем суть вашего переформатирования Театра им. Моссовета?

— Я скажу так: когда уходит художник из театра, при всем желании искусственно продолжать его курс в театре невозможно — что-то будет обязательно меняться. Сколько ни старайся, по-старому уже не получится. Нужно попробовать освободиться, встать на другие рельсы и принять позицию пришедшего в театр нового художника...

Перемены происходят со многими театрами, и это естественный процесс. Когда приходит новый человек, в него должны поверить и дать ему некий аванс, возможность пробы. Мне кажется, внутри Театра Моссовета мне дали этот аванс. Труппа приняла мою эстетическую установку и мое понимание искусства сцены, но только сейчас, через четыре года, ко мне постепенно приходит ощущение соединения с театром.

Я сторонник плавного изменения курса. Резкие движения, радикальные изменения — это не мой путь. При этом я не конфликтный, стараюсь бережно относиться к наследию Театра Моссовета. Мне хочется все строить на взаимности, любое изменение в театре должно быть по любви.

— И все-таки голос противников слышен. Как быть?

— Пробуем договариваться. Не всегда получается. Остается терпеть и стараться не зацикливаться на этом. Чтобы не возникло злобы. С трудом, но получается.

— Чем у вас закончилась история с Александром Домогаровым, который собирался уйти из театра?

— Он подал заявление об уходе. Неожиданно для меня. В начале сезона я предложил ему заглавную роль в моем спектакле «Тартюф» по Мольеру. Он поучаствовал в первых репетициях и, как мне казалось, принял мою концепцию. Но потом попросил освободить его от этой работы по причинам здоровья и занятости в других проектах. И вот сейчас заявление… Не знаю, что случилось. Я ощущаю Александра Юрьевича как близкого себе по духу человека, который оказался в сложной жизненной ситуации и не знает, как из нее выйти. Может быть, я и не прав в этом своем ощущении.

— Это потеря для театра?

— Конечно. Я с ним, к сожалению, толком не поработал, но я видел другие его работы — он талантливейший человек. Но талант, как правило, идет рука об руку со сложным характером. Безусловно, очень жалко с ним расставаться, но порой случаются обстоятельства непреодолимой силы. Но даже с уходом самых выдающихся мастеров театр не заканчивается. Тем более что у нас в труппе все артисты замечательно талантливые, просто кто-то менее медийный, а кто-то еще не раскрылся в полной мере.

— На днях Театр Моссовета объявил конкурс пьес «Москва и москвичи». Зачем?

— Уговорить современных авторов писать о Москве. Вдруг что-то интересное появится? Тем более что и денежные призы у конкурса достаточно солидные: их три — по миллиону рублей каждый. Сегодня Москва в каком-то особенном, удивительном, почти волшебном состоянии пребывает. Не зафиксировать это в литературе просто жалко! Время уходит, Москва через пять лет будет уже другой. Получится конкурс — будем очень рады! Поставим пьесу у нас на сцене. Очень рассчитываем, что и другие московские театры к нашему проекту подключатся, и в итоге появятся три разных спектакля по интересным новым пьесам, в которых — как прописано в условиях конкурса — наш город будет не просто местом действия, но одним из главных действующих лиц.

— Председатель экспертного совета конкурса — сам Андрей Кончаловский!

— Он наше все. Великий человек, по счастью, работающий в нашем театре. И коренной москвич.

— И тоже немного итальянец...

— Да. Он, кстати, по-итальянски прекрасно говорит. И, можно сказать, по-итальянски темпераментно включен в жизнь Театра Моссовета. Сейчас работает над «Чайкой». Готовится новая редакция его спектакля, когда-то шедшего у нас. Его супруга Юлия Высоцкая тогда играла Нину Заречную, а сейчас репетирует Аркадину. Вот буквально позавчера разговаривал с Андреем Сергеевичем — он горит: полон желания творить! Хочет, чтобы открылся занавес и зал ахнул! Для меня невероятно ценно общение с этим выдающимся мастером, советуюсь с ним почти по каждому вопросу в театре.

— Раз уж мы про итальянцев заговорили. Кем больше вы себя ощущаете?

— Космополитом (смеется). Мама русская, папа итальянец, вырос я в Киргизии, где жили кроме киргизов и русских немцы и евреи, и еще масса других национальностей. Помню свои терзания, кто я есть. Мама меня звала Женей, папа — Джузеппе... Моя бабушка по линии отца, француженка Луиза Фердинандовна Фаркоз, по-русски почти не разговаривала. А рос-то я преимущественно у нее, и в детстве с ней я разговаривал на французском. Позже, когда папа умер, я понял, что просто должен выучить итальянский — купил самоучитель и сам выучил до свободного разговорного уровня. Я и сейчас его, кстати, продолжаю учить — уже с педагогом.

Худрук театра Моссовета Евгений Марчелли — о театре, СВО, религии и зрителях Фото: Из личного архива

— Каким образом ваша семья оказалась СССР?

— Мой дедушка, Рокко Карлович Марчелли, был итальянским коммунистом, сподвижником Пальмиро Тольятти. Он жил в Турине, работал шахтером. С зарождением фашизма его семья стала подвергаться опасности. Мой папа Жозеф с детства умел играть на гармони и рассказывал, как его маленьким возили на маёвки: выезжали на пикник коммунисты, рядом на свой пикник располагались фашисты: сначала выпивают и вместе поют, а потом начинается драка. И папу заставляли громко растягивать меха, чтобы никто не слышал, как дерутся коммунисты и фашисты. Вообще фашизм в Италии поначалу представлялся как такой немного кукольный театр. Но когда он стал набирать силу, коммунистам пришлось уехать, и дедушка с семьей скитался по Европе, пока СССР не дал им в 1930 году убежище. Папе тогда было 16 лет, они жили в Ленинграде. 22 июня 1941 года папе дали советское гражданство, и он тут же ушел на фронт добровольцем. В 1942 году всех иностранцев было приказано убрать из рядов Советской армии, и он был демобилизован. Потом «заработала система»: всю нашу семью отправили в разные лагеря, дедушка там и умер. После лагеря папу отправили на поселение в город Фрунзе в Киргизии, где он встретил мою маму, и где родился я. Всю жизнь папа работал музыкантом. В 1930-х годах он играл на баяне в ансамбле Утесова, его даже можно узнать на одной из афиш тех лет. Папа так в Киргизии и умер, а маму я перевез в Советск (бывший Тильзит, город в Калининградской области – прим. ВМ), когда работал в «Тильзит-театре».

— В одном интервью вы как-то сказали, что ощущаете себя русским в России…

— И это тоже правда. А как иначе? Все русское — все мое родное. Я русский с итальянскими нюансами: темперамент, нетерпение, доброжелательность. Люблю пиццу и пасту. Как говорит один мой друг, итальянский продюсер, который здесь работает: «Тебя всегда приятно слушать, у тебя всегда хорошее настроение, ты настоящий итальянец». Во мне всегда живет мажорное ощущение жизни, это так выглядит внешне. А внутренне, мне кажется, я минорный и грустный человек. Такая типично русская, «чеховская» черта...

ДОСЬЕ

Евгений Марчелли — советский и российский режиссер театра, кино и телевидения. Внук итальянского коммуниста Рокко Марчелли, соратника Пальмиро Тольятти, генерального секретаря компартии Италии. Семья бежала в СССР в 1930 году.

Евгений Марчелли руководил Омским государственным академическим театром драмы и Театром имени Федора Волкова в Ярославле, был художественным руководителем «Тильзит-театра» в Советске и Калининградского областного драматического театра. Заслуженный деятель искусств РФ, лауреат премии «Золотая маска». В 2020 году назначен худруком Театра имени Моссовета.

Эксклюзивы
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.