Этнограф Анна Теплова: Без фольклора нельзя понять отечественное искусство

15 июля профессиональный праздник отмечают этнографы. Корреспондент «Вечерней Москвы» поговорила с этнографом, исследователем фольклора, искусствоведом Анной Тепловой о стереотипах, касающихся национального искусства, сохранении традиций в современном мире, популяризации исторического наследия и мифах, которые укоренены в представлениях россиян о самих себе.

В Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, цель которой — бережное сохранение традиций русского искусства, создана уникальная кафедра исследования народной культуры. Ее основательница искусствовед Анна Теплова рассказала «Вечерней Москве», какие тайны скрывает народный костюм и как ей удалось собрать собственную коллекцию. Поговорили про то, как этнографы спасли от забвения гусли, как музыка и танец сопровождали жизнь русского человека.

— Анна Борисовна, как вы впервые попали в этнографическую экспедицию?

— Все мое детство прошло в Третьяковской галерее, где работала мама, и, как положено, я собиралась поступать в МГУ на историю искусства. Готовясь к институту, многие из нас тогда искали вакансии в музеи, чтобы иметь дополнительные баллы. Я работала в Государственном историческом музее в отделе нумизматики. Как-то у нас был концерт ансамбля Дмитрия Покровского, и я была совершенно сметена, честно признаться, силой и красотой народного пения.

Позже я узнала, что это не только концертный коллектив. Он зародился как лаборатория при фольклорной комиссии Союза композиторов РСФСР. Я стала совмещать учебу и работу в ансамбле, и участие в этнографических экспедициях всегда было для нас обязательным. Первая поездка случилась в село Линово Сумской области (северо-восток Украины. — «ВМ»). Сегодня это тоже культовое место, есть целые коллективы, которые работают только на его материале, например «Народный праздник». Традиция и правда потрясающая. Они себя называют «горюны» (субэтнос. — «ВМ»). Их пение настолько мощное, что слушатели просто замирают! Само село находится на месте неолитической стоянки, пережило татаро-монгольское нашествие... Есть даже легенда, что во время первого нашествия татары его просто не увидели, потому что оно находится в логах. Потом нашли, конечно. Там впервые, уже ощущая себя искусствоведом, я заинтересовалась народным искусством и прежде всего костюмом.

После Линово я поехала в Калугу. Мы приобретали часть нарядов для ансамбля, но я уже что- то оставляла и в своей коллекции, она как раз тогда началась.

— Тогда, в 1980-е годы, эти костюмы еще бытовали, например, на деревенских праздниках?

— Многое лежало в сундуках, но, конечно, их носили прежде всего на свадьбы. Но в то время уже была непростая ситуация. С одной стороны, традиционная одежда им была уже не нужна, и как практичные крестьяне, они ее использовали в хозяйстве. Поневы (отрез ткани, который обматывается вокруг бедер (юбка), была распространена в южных губерниях. — «ВМ»), например, ткутся из козьей шерсти, поэтому их разрезали и отдавали мужчинам–дальнобойщикам как коврики под спину. Но при этом женщины еще понимали смысл и значение этих костюмов.

Самый первый наряд мне отдала мама девятерых детей. Это был ее венчальный костюм, и когда она принимала решение, то собрала своих ребят и спросила, нужен ли он им. Женщина долго сомневалась. То садилась на сундук, говоря, что ничего не отдаст, то говорила: «Заберите лучше, а то он пропадет».

В Курской области произошла невероятная история. Мы выходим из села с рюкзаками и видим — вдоль улицы стоят женщины и держат в руках свои костюмы и головные уборы невероятной красоты, как детей: «Заберите! Вы хоть цените это, а дети разорят!» Это было больно и трогательно видеть, потому что это уникальная культура. Именно в этих местах была Курская дуга, страшные сражения. Они спасали свои костюмы от немцев, которые забирали у них шитые золотом головные уборы и сжигали, чтобы выплавить драгоценный металл. Женщины закапывали сундуки с одеждой в землю, просто чтобы сохранить. И вот пришло время, когда это стало никому не нужно.

— Отдавали пожилые люди?

— Да, конечно. Но в ХХ веке и они уже практически не ткали полотнища, из которых шились сарафаны, сами делали только что-то очень простое — половики, полотенца...

— Они помнили символику костюмов? Например, какой орнамент что означал?

— Значения в основном сохранились только в названиях. Например, белгородский вышитый узор «шлях» — дорога, или «репей». Но глубокой семантики, конечно, нет, потому что это поколение уже не носители культуры, а хранители. Но при этом эти костюмы использовали. В Курской губернии мне одна женщина рассказала, как там переходили на современную одежду, на ситцевые халаты. Традиционный костюм в этой губернии многослойный — рубаха, сарафан, завеска, много маленьких и больших поясов, или же «саяны» — бордовые сатиновые сарафаны с плиссировками. И вот история 1959 года. Женщина рассказывает, как впервые надела ситцевый халатик: «Решила, что пойду так в магазин. Подхожу к воротам, выглядываю и смотрю, есть ли кто-то. Никого. Ну все, можно идти! Только повернула, и вышел сосед! Очнулась уже в огороде, в капусте — мне было так стыдно, я чувствовала себя абсолютно голой»...

В Белгородской области по сей день надевают традиционную одежду на свадьбы или на Духов день (День Святого духа отмечается на следующий день после Святой Троицы. — «ВМ»).

— Вы говорите о местных жителях или об ансамблях, сохраняющих культуру?

— О местных. Ансамбли ведь как появились? Люди живут–поживают, поют свои песни. А тут приезжают исследователи, которые поражаются красоте местных песен, как они звучат, как люди танцуют. Этнографы начинают с этим работать и своим любопытством поддерживают певцов. Они при ученых, собственно, и собирались в коллективы. Каждое село хотело показать мастеров, самых лучших певцов.

Интерес к национальной культуре вспыхивает в 1960-х годах, тогда становятся популярны этнографические концерты. Как раз фольклорная комиссия, при которой был ансамбль Покровского, этим и занималась. Они привозили в Москву совершенно невероятные коллективы. На них был ажиотажный спрос, так что несколько раз сносили стеклянный вестибюль при входе в Дом композиторов. Чудесная художница Татьяна Маврина создала цикл картин «Белгородские певицы», «Курские певицы» — она их рисовала по впечатлению от концертов.

— Почему в 1960-е произошел всплеск интереса? Появились энтузиасты?

— Они были всегда. В XVIII и XIX веках уже были специалисты. Но в то время было сложно вычленить, что есть народное искусство. Фольклор, предметы с традиционными орнаментами были повсеместно включены в бытовую жизнь, но при этом культура сословий была разная. Недаром говорили: «Мы изучаем пунические войны, но совершенно ничего не знаем о восстании Разина». Это и по сей день так. Пушкин в «Записке о народном образовании» Николаю I написал: «Россия очень плохо известна русским». И я сегодня готова подписаться под этими словами.

Исследователям надо было дифференцировать искусство, вычленить его из повседневности, осознать как прекрасное явление. Друг Пушкина, Киреевский, заинтересовался старыми текстами, стал их собирать, так появились былины, записанные им сказки. И сам Пушкин во время ссылки в Михайловское стал фиксировать слова песен, которые пели девушки, — он был поражен глубиной смысла, метафоричностью языка. Поэт играл с Киреевским — прислал ему двенадцать песен, где три были его авторства, а остальные народные, и предложил угадать!

Но вначале, кстати, больше обращали внимание на религиозную культуру — на церковное облачение, на ювелирные украшения. А уж потом смотрели на крестьян, и вдруг видели, что они, оказывается, тоже в золоте ходят...

— Крестьян чаще представляют как сословие бедное, ущемленное...

— «...И механически ржавой лопатою мерзлую землю долбит», — как у Николая Некрасова. Все серые, в сермяге, колтун в волосах, бесцветный образ. А потом вдруг полотно «Вихрь» Филиппа Малявина! Откуда, казалось бы...

— Песни записывались, костюмы сохранялись. А танцы, традиционные хороводы известны?

— Да, этнографы все фиксировали в заметках, потом уже даже записывали на видео. Традиция сохранилась до сих пор. Например, в селе Усть–Цильма в Коми. Оно было основано новгородцами. В начале 1990-х было 450-летие села, и мы приезжали к ним на праздник. Там люди собираются и водят сложные орнаментальные хороводы.

Танец — нематериальное наследие. И в нем человек является субъектом и объектом. С одной стороны, он творец, а с другой — исполнитель. Народная культура ведь вообще антропологична — она вокруг человека, для человека и говорит нам о мировоззрении, представлениях, философии. В танце есть свой рисунок. Одна исследовательница считала, что геометрические фигуры на северных прялках на самом деле — орнаментика хоровода.

Но сами хороводы очень сложные, как письмо. В той же Усть–Цильме на поляне собирается все село, надевают лучшую одежду, выглядят, будто райские птицы. Ткани XVII века и современная парча сочетаются в их одежде. В хороводе два ведущих, которые по определенной схеме ведут эти танцы, и участники сначала идут кругом, разделяются сторона на сторону, становятся квадратом, потом сплетаются и расплетаются в плетень, сходятся и расходятся... Если ты представишь, что вместе с Богом ты на все это смотришь сверху, то восхищен сложностью рисунка, живого и пульсирующего.

На юге по большей части была распространена индивидуальная пляска. Но, например, в Курске есть курагоды — крыловые, «кривой танок», или «Тимоня» — в такой хоровод собираются несколько сел — до шестисот человек. А в центре — музыканты с жалейками, скрипкой, вокруг которых и закручивается движение. Женщины более спокойны, ходят по кругу, как курочки, а мужчины — петушки, которые их обходят, подпрыгивают, входят в этот круг...

— Почему традиция сохраняется неравномерно, а в какой-то губернии лучше, в какой-то хуже?

— Вернее сказать, что наши знания зависят от исследователей. Например, долгое время считалось, что гусли исчезли и уже никто не знает, как на них играть. В живописи появляется образ Бояна, который, как прибалты, кладет инструмент на колени и перебирает струны. Хотя опять же Богданов–Бельский писал про детей, которые играют на гуслях другим манером. И вдруг в Новгороде в археологических слоях исследователи нашли гусли, реконструировали инструмент. Как на них играть-то? Тогда этномузыколог Анатолий Мехнецов поехал в те места и нашел живых носителей мастерства. В 1990-е годы в каждом доме в Новгородчине фактически бабульки на гуслях играли, под них пели и плясали. Это буквально как гитара для человека ХХ века. И вот так гусли и мастерство игры на них были спасены, обрели популярность в наше время.

Большую роль играют популяризаторы. К примеру, Курская и Белгородская традиции хорового исполнения просто оказались более раскрученными. Но сказать, что народная культура развивалась и сохранялась неравномерно, невозможно. Человек жил внутри этой красоты и многопластовости этой культуры. Всегда был социальный пласт. Одежда — паспорт женщины, который расскажет вам, откуда она приехала, замужем ли, сколько детей, женился ли ее старший сын. Есть духовный пласт, и он очень христианский.

— Не языческий?

— Это тоже ошибочный современный стереотип, что народная культура языческая. Академик Борис Рыбаков в свое время взял на себя смелость, дофантазировал и написал книгу «Русское язычество», в которой как раз море семантических значений объяснено. Но нет ссылок, в каком селе он это услышал, узнал. Наука всегда точна, и источник обязательно должен быть зафиксирован, или же нужно оговаривать, что это только твои предположения.

Очевидно, что языческая культура — детство человека с другим вектором отношений с сакральными силами. Основное чувство — страх, что, допустим, солнце урожай высушит, вода зальет, русалки защекочут или еще что-то. Тогда я выстраиваю договорные отношения: я тебе — жертву, ты мне — безопасность. При этом люди понимали, что мир шире и устроен иначе. Народ открыл для себя христианство и вошел в него очень быстро, поскольку оно оказалось созвучным. Тут нет страха, а есть любовь. Несмотря на то что употребляется выражение «Страх Божий» — это иное чувство, когда мы боимся потерять любовь и уважение того, кого мы сами любим. Договорные отношения уже не работают. Поэтому те же тексты насквозь христианские. В них есть смирение, покорность Божьей воле. Мало кто знает, что существуют «смертные колыбельные»:

С неба ангелы летят,

Душу Ванечки хотят.

Мы не будет норовить,

Повезем хоронить.

Они как раз показывают смирение перед Богом. Это норма осмысления человеком своего места на земле.

— Почему вокруг народной культуры так много стереотипов? Опять же представления о традиционном костюме и песнях...

— Подлинное искусство заменено сценическим, далеким от первоисточника. Народная культура не презентационна по сути своей, это не шоу, а естественная жизнь. Оно не рассчитано на зрителя. Маленькие дети и старушки смотрят, конечно, как молодушки пляшут, но это все же другое. А в советское время появился сценический фольклор, где были взяты элементы вне контекста и без понимания глубинного смысла, гипертрофированы и вынесены на подмостки. Цель-то изначально, может быть, и благая, как хор Пятницкого, изначально созданный как крестьянский, а уже впоследствии превратился в большое хоровое действо, в котором мы разделили пение, музыку и танец.

— Ваша коллекция костюмов тоже не отлеживается в сундуках?

— Да, я использую все вещи в просветительских программах. Я долго думала об этом, поскольку это влияет на сохранность предметов. Но мне женщины отдали их как раз для того, чтобы я показывала эту часть нашей культуры, поэтому на занятиях со студентами, на лекциях я предлагаю примерить традиционные костюмы, чтобы они могли почувствовать, что это, даю уникальную возможность прикоснуться к культуре. А многие предметы, как, например, коллекция традиционных кукол для игры в свадьбу, была сделана мастерами специально для моих учебных программ.

— Сейчас искусствоведов, которые работают с этнографическим материалом, исследуют народную культуру, недостаточно. Правда ли это?

— Да. Но я считаю, что во многом это как раз предмет исследования искусствоведов. Этнографы собирают материал, но важно именно осмысление. Поскольку народное искусство отражает философию, в нем сочетается множество смыслов, это только надо уметь увидеть. И при этом понять отечественное изобразительное искусство или литературу без знания фольклора невозможно.

Сегодня много стихийных хранилищ, где нет специалистов для изучения, атрибуции, экспонирования, поэтому образование в этой сфере будет востребованным. И для нас важно открыть глубину и красоту народного искусства и ответить Пушкину, что мы наконец-то стали русскими, которые хорошо знают Россию во всем ее многообразии.

ДОСЬЕ

Анна Борисовна Теплова — заведующая кафедрой народной художественной культуры РАЖВИЗ Ильи Глазунова, член Международного научно–экспертного совета по духовно–нравственной безопасности, этнолог, автор–разработчик программ для детей дошкольного возраста, автор программы воспитания детей на основе русской традиционной культуры, автор программ для родителей.

Область научных интересов — традиционная культура как фактор становления внутреннего мира ребенка, процессы становления детской картины мира, духовно–нравственное воспитание детей.