Хороший шанс объединиться. Психиатр Андрей Жиляев — о потерях и приобретениях после коронавируса

Согласно опубликованным на днях данным опроса исследовательского центра портала Superjob, каждому одиннадцатому сотруднику, работающему во время карантина удаленно, нужен психолог. Причем в большей степени нуждаются в помощи или хотя бы консультации специалиста представители старшего поколения.

О том, как изменится после пандемии наш мир и наше общество, мы говорили с нашим экспертом, психиатром, профессором Андреем Жиляевым. Опыта такого долгого совместного переживания и проживания общей проблемы и беды наше общество не имело. Конечно, обстоятельства, вызванные коронавирусом, изрядно всех перепахали. Так что перемены со всеми нами случатся фактически неизменно.

— Андрей Геннадьевич, так давайте начнем с…

— …непосредственно медицинской составляющей. Да, произошедшая достаточно трагическая череда событий, связанных с коронавирусом, высветила несколько аспектов, которые изначально не были учтены. Вообще надо сказать, что наша советская, отечественная медицина всегда в качестве одного из основных разделов своей работы имела ту самую противоэпидемическую составляющую, с которой сегодня все мы и столкнулись. Но в советские времена, и коллеги это подтвердят, мы чуть ли не раз в квартал обязательно посещали профессиональный семинар, где нас обучали в том числе и противоэпидемическим мероприятиям. Мы не просто слушали, а сдавали затем навыки работы в противоэпидемических очагах. Были в те времена повсеместно и санитарные бюллетени повсюду — от поликлиник до предприятий.

— Простите, перебью, но я по теме: говорят, в России и в столице в частности за последнее время в разы сократилось количество кишечных инфекций, поскольку все просто вспомнили золотое правило — мойте руки перед едой, да и просто мойте… В СССР эпидемий не было?

— Ну, все же не совсем так. В начале 1980-х я как врач работал в разных районах России, в том числе медиком в студенческих стройотрядах, и нам регулярно сообщали, что в такой-то области — вспышка холеры, а в другой — случаи брюшного тифа, а в третьей — что-то там еще.

Забавное воспоминание, кстати, вдруг всплыло: столкнувшись с подобными проявлениями, я тогда начал принимать меры, каким нас обучали, но был молод и неопытен и в результате совершил невольную диверсию: надо было прохлорировать колодцы, но вместо двух положенных ложек хлорки я взял по полведра на колодец… В итоге меня, конечно, все ненавидели и даже приезжали на меня посмотреть, поскольку люди доставали из своих колодцев ведра, с которых сталактитами свисали белые кристаллы… Такой вот был эпизод.

— Кошмар. Хотя сейчас и смешно это слышать. Но эпидемия, я так понимаю, не развернулась.

— Нет, конечно… Кстати, в те времена совсем по-другому была построена информационная картинка, и людям сообщали не столько подробности эпидемиологической истории, сколько четко информировали их по поводу того, что нужно делать и как, на что особенно обращать внимание, чтобы избежать заражения. В итоге ни одна из эпидемий, которые начинали развиваться в СССР, глобального течения просто не приобрела. Ну а если сравнить масштабность предпринимаемых тогда мероприятий, то мы увидим, к чему могла бы привести недооценка ситуации.

— Вы с почтением относитесь к эпидемиологам, я чувствую. Но если честно, в медицинской среде, как правило, к ним существует, а точнее существовало до нынешней поры, несколько… снисходительное отношение.

— Увы, но это так. Даже в институте те, кто учился на лечебном факультете, как-то исторически свысока поглядывали на коллег с санитарного, санитарно-гигиенического или медико-профилактического факультетов. В частности, потому, что они не имели разрешения на лечение пациентов, что вроде как-то отделяло их от лечфаковцев — «белой кости». Это похоже на то, что многие из нас испытывают по отношению к служащим в армии в мирное время. Зачем, мол, это нужно, зачем содержать да еще и платить всем этим дармоедам-нахлебникам? Но когда что-то случается, приходит «война»… Сами теперь знаете, что случается. И поскольку мы говорим сегодня о нашем будущем, обязательно хочу подчеркнуть: эпидемиология никогда не была предметом страховой медицины, модель которой мы вслед за западными сообществами избрали в качестве основополагающей. Эта служба может быть только государственной, в рамках медицины коммерческой она не будет работать никогда. К сожалению, мы склонны к принятию резких и необдуманных решений, и в новой России эта отрасль медицины была фактически развалена.

— Верно, есть такое обывательское восприятие: где Санэпид — там просто запреты на все…

— Эпидемиологи всегда демонстрировали, скажем так, сверхбдительные функции, над чем мы, избалованные мирным существованием и отсутствием таких бед, как нынешняя, порой и посмеивались. Но вот говорят про военный устав, что он написан кровью, так и правила, и законы этой службы написаны потерями, страданиями людей, совершенными когда-то ошибками, смертями. Тем не менее у нас функции санитарных служб постепенно сместились в сторону лицензионно-разрешительной системы, выдачи различных разрешений, что, конечно, важно и не лишено смысла, но это далеко не все, что необходимо в рамках санитарного надзора. И несерьезное отношение людей к этой службе привело к тому, что произошло — и не только в нашей стране. Мы забыли, к сожалению, многие верные, выверенные правила, вплоть до того, что и сами врачи в ряде случаев перестали воспринимать как аксиомы правила общения с инфекционными больными. Отсюда же и та первичная растерянность и не стопроцентная оправданность первоначально предпринимаемых мер в рамках текущего карантина.

— У нас просто давно не было массовых заболеваний, а таких, как нынешнее, и подавно.

— Вот тут вы ошибаетесь. За последние годы были вспышки и дифтерии, и огромный риск распространения коревой инфекции. Просто если это не затронуло лично вас, это не значит, что это не существует, верно? В связи с этим, и снова обращаясь к тому, что совершенно точно должно будет поменяться после пандемии, я вам расскажу о своем отношении к прививкам и антипрививочной деятельности. Еще в 1980–1990 годы в современной нам России стали, к сожалению, игнорироваться банальные правила, разработанные теми же инфекционистами. Например, четко соблюдалось правило: ребенка нельзя вакцинировать, если у него имеются пусть даже малейшие катаральные проявления, если он совсем чуть-чуть, но все же нездоров. Игнорирование этого правила и превращение прививочной кампании в нечто заорганизованное привело к печальным последствиям. Вы же наверняка знаете, что сейчас родители всего лишь подписывают информационный лист-согласие на прививку ребенку. Но они сами, если не врачи, не в состоянии уловить его нездоровье, оценить, не красноватое ли у него горло, и все такое. Но если вакцинирование проводится без учета этого состояния, то процент возможных негативных последствий от прививки резко возрастает. Понимаете? Такие печальные случаи стали происходить. А далее у некоторых людей произошел перенос этого негативного результата на совершенно ни в чем не повинную вакцину: вы наверняка знаете, что в итоге сегодня против прививок развернулось целое движение. Понятно, что пришедшей, скажем, в школу медсестре гораздо удобнее привить всех сразу, да и физической возможности оценить состояние каждого ребенка она одна не имеет. Но удешевить таким образом эту систему не получится — без последствий! Зачем мы выплеснули с водой и ребенка, если все наработанные схемы, апробированные временем и опытом, были и есть? Альпинист лезет в гору, вбивая крюки. Зачем ему вбивать крюк, если он не собирается им пользоваться? Увы, мы поддались ослеплению западным укладом медицины. И почему-то решили, что качество современных вакцин полностью нейтрализует противопоказания, которые к ним имеются. Но так нельзя! Это точно надо исправлять…

— Подождите, но разве у нас сейчас не говорят об индивидуальном подходе к пациентам?

— Говорят. Появился даже термин «персонифицированная медицина». Но медицина — штука тонкая. И там, где рулят деньги, и во главе угла встают исключительно квазиэкономические подсчеты, самая благая истинная цель забывается. У нас же пока так, как ни печально это признавать. Обратите внимание, ведь и отчеты медицинские составляются как? «Выделено и освоено столько-то миллионов рублей». На что же это и ради чего было потрачено — давайте разбираться. Такой подход к медицине невозможен, и профессионалы это понимают. Я очень надеюсь, что та ситуация, которую все мы преодолеваем, изменит и это.

— Каких перемен в медицинской отрасли вы еще ждете?

— Не то что жду, на какие надеюсь... Ну, давайте по пунктам. Одна из составляющих — надежда на изменение, скажем так, информационного поля. В ситуации с коронавирусом у нас, увы, не сложилось единого канала подачи информации. Что я имею в виду? Во время войны, например, люди получали информацию только по сводкам Советского информбюро. Это было правильно, все остальные разговоры пресекались и даже карались. Я вовсе не призываю к жестким мерам, но вы поймите — если единого канала нет, люди пытаются восполнить недостаток информации по открытым источникам, составляют представление о ситуации, опираясь на непроверенные факты, какую-то чушь, неизвестно кем написанную в интернете. А там регулярно пытаются сеять смуту. Такого быть не должно — впредь не дай нам бог пережить что-то подобное еще раз.

— Мне кажется, после всей этой истории общество должно изменить и свое отношение к врачам. Когда-то, в царские еще времена, врачи были светом и светочами, а потом…

— На эти перемены я тоже надеюсь! Но свои ожидания сформулировал бы несколько иначе. Сейчас врачи работают на пределе своих возможностей, это абсолютная правда. И очень хорошо, и справедливо, что их собираются материально поощрить. При этом фокус общественного внимания обращен ныне только на тех медиков, которые героически воюют на коронавирусном «фронте». Хорошо, а их коллеги, оставшиеся на прежних местах? Те врачи, кто не работает в коронавирусных госпиталях, но на плечи которых легли еще и функции коллег? Те же онкологи, например? У нас часто начинаются некие кампании. Они возникают достаточно спонтанно и плохо подготовлены, поскольку мы вообще склонны к принятию половинчатых решений, которые до добра не доводят никогда. Например, какое-то время назад много копий было сломано по поводу статуса учителя — все понимали, что престиж этой профессии нужно поднимать. Это правильно, но нельзя дать отмашку и ждать, что этот престиж поднимется сам по себе. Учителю по-прежнему крайне трудно работать в условиях, когда над ним полностью довлеет образовательная доктрина. Так что если мы реально хотим перемен, нужно менять сам подход — то есть начать системно подходить к определению социальных приоритетов.

— А мы — общество социальных приоритетов, Андрей Геннадьевич? Не смешите.

— Мы — социальное государство, это у нас декларировано. И нам нужна единая территориальная база врачей-специалистов, и нужно определить механизмы поддержки тех людей, которые оказывают реальную пользу государству и реально честно и ответственно выполняют свои функции. Простите за сравнение, но в блокадном Ленинграде существовала единая для всех работающих людей рабочая пайка. Это было правильно, поскольку, в конце концов, все работали на Победу. А сейчас одни получат премии — совершенно справедливо! А другие, несшие также огромные нагрузки, останутся за скобками? Я уверен: нам нужен не дифференцированный подход, но должна оцениваться по неким критериям работа на благо общества, на весь социум. Помните, может, даже в песне пелось — «люди в белых халатах»? Без деталей, хирурги имеются в виду, терапевты, окулисты — просто «люди в белых халатах!» Так обозначалась принадлежность в социальному сообществу, высоко ценимому в обществе. Вот и нам нужно будет перейти к восприятию некоего статуса человека, его принадлежности к той или иной социальной категории, к осознанию тех функции и той роли, что предписана каждому государством.

— Похоже, вы в целом надеетесь на возвращение уравниловки?

— Если только в каком-то очень узком смысле. Сейчас уже делаются попытки формировать отличия внутри профессий по квалификациям, но это пока не восполняет потребности в общественном признании. И попытка компенсировать это рублем не решает проблемы полностью — осознание ценности клятвы Гиппократа происходит вне этого, но если со стороны общества есть запрос на хорошего врача. У нас почти все сегодня определяется лишь деньгами, а это неправильно. Люди должны задумываться о смысле свой деятельности и взвешивать преимущества полученного государственного социального статуса. К слову: когда-то я метался между желанием стать врачом и пойти учиться на переводчика. В результате выбрал лечебное дело. Окончательно склонили меня к этому родители, которые как-то очень просто сказали, что врач сам по себе будет полезен всегда и везде. Мне кажется, «полезность» — неплохой мотивирующий посыл.

Кстати говоря, в этом плане я довольно оптимистичен, поскольку долго преподаю, и, по моим наблюдениям, процент искренне мотивированных студентов-медиков, настроенных именно на то, чтобы нести пользу людям, не снижается, кто бы и что ни говорил. Очевидно, у нас еще велик запас прочности социальной надличностной мотивации, которая заставляет человека жить не для себя, а реализовывать себя через принесение пользы другим. Я бы сказал, это весьма даже устойчивый тренд! И именно после истории с коронавирусом не удивлюсь, если традиционно высокий конкурс в медицинские вузы станет еще выше.

— Хорошо, если так. Ну а общество? Как оно может измениться? Я просто уверена, что это будет несколько иной мир…

— Думаю, что теперь потребность в сохранении здоровья будет более острой. Все случившееся вынудит людей больше ценить то, что раньше казалось не таким существенным, но хрупкость чего стала очевидной. Так получилось, что из-под гигантской кучи навешанных нам за последние десятилетия псевдоценностей обнажились ценности иные, настоящие, но забытые.

Ценность личного человеческого общения, например, становится, стала уже более очевидной. И потеря тех связей, которые, возможно, прежде не казались нам особо важными, вдруг остро выявила их значимость… Конечно, все это нас поменяет.

— Станем ли мы опасливее?

— Возможно, кто-то — да. И я, и мои коллеги в области медицинской психиатрии уже заметили, что примерно треть пациентов, которые обращались за помощью в последнее время, имели в числе основных жалоб тревогу и страхи относительно заражения коронавирусом.

Так формируются фобии. Эмоции далеко не всегда контролируются разумом… Заходя в темную комнату в собственной квартире, вы можете быть уверены, что ничего страшного не произойдет, но при этом можете ощущать дискомфорт, ведь так?

— Нас объединит пережитая совместно пандемия? Ведь сейчас люди много помогали друг другу.

— Да, верно, акции поддержки проходили, все это было и есть. Но к этому я отношусь довольно критически. Поскольку для кого-то участие в подобной акции — не столько социальный инстинкт, сколько стремление к самореализации, а проще говоря — к хайпу. Но могут быть иные проявления, менее массовые, более спокойные, без ненужного креатива, который иногда у нас чрезмерен. Помните, как говорят водители дальних автобусных маршрутов после остановки в пути? Уважаемые пассажиры, посмотрите вокруг — рядом ли ваши соседи, все ли на месте? Вот примерно так, как мне кажется, и надо канализировать ту социальную поддержку, реформировав ее в некое движение. Ну, например, соседи. У нас все практически социальные институты развалились, институт соседства — тоже. Какой удачный момент для его восстановления! Например — повесить в подъезде доску, на которой можно обращаться друг к другу.

«Если можете, купите молока и хлеба — квартира 84, Настасья Ивановна, 84 года». Ведь и купят, и принесут, и имя запомнят! Это и будет объединяющим фактором. Простым и очень человеческим.

СПРАВКА

Андрей Геннадьевич Жиляев — врач-психиатр, психотерапевт, психолог, доктор медицинских наук, профессор, действительный член Академии медико-технических наук РФ, профессор Первого МГМУ им. Сеченова, профессор НИИ общей реаниматологии им. В. А. Неговского.

Главные факты по теме коронавируса в России и мире можно прочитать ЗДЕСЬ >>>

Читайте также:

Коронавирус: главные события и цифры за сутки на утро 26 мая

Попова: Повышения смертности среди российских врачей во время пандемии нет