Валерий Аграновский — все материалы автора

Валерий Аграновский

[b][i]Забавные истории изложу позже, а сначала «детский вопрос».Что разумному человеку предпочтительнее знать о себе: правду или ложь (во спасение)? Первый вариант вашего ответа попытаюсь угадать сразу: редька не слаще хрена.Второй вариант может быть таким: правда сильнее лжи; но и ложь тоже не слабее, особенно когда она во спасение.А «третьих вариантов» — пруд пруди.[/i][/b][i]Остановимся. В одной палате со мной лежал больной. Лет сорока пяти или меньше. Работяга. Ему уже сделали операцию: отрезали почти весь кишечник: выпил какую-то гадость и сжег пищевод. Вывод из желудка сделали наружу и кормили беднягу через вороночку, которая торчала из живота. Сосед сначала мучился, но руки на себя не наложил: к чему только не привыкает человек. Жаль мужика, но кто виноват; он сам себе устроил такую жизнь.[/i]Я же попал к хирургам с аппендицитом да еще в командировке, и было это ровно первого мая 1959 года.Больничка была маленькая, чистенькая — районная. Сегодня таких уже нет, одни многоэтажки с клопами и злобными, как собаки, сестричками, которым месяцами не дают даже нищенскую зарплату. Нас было в палате человек десять, если не больше. Больные вели себя сдержанно, на политические темы особенно не распространялись, время было еще неустойчивое: можно и в психушку загреметь, благо она тоже была в том областном городе. Я уже готовился к выписке, дня три-четыре осталось. Соседа навещал сын, а жена не ходила: так ему и надо, беспробудному алкашу (мы поняли это со слов взрослого сына), но наш «трубочник» не пал духом. Как-то я возвращаюсь с перевязки, вижу: стоит мой «трибун» в подштанниках на постели да еще с трубкой из живота и держит перед народом зажигательную речь, а начинал он ее такими словами: «Лично я советскую власть не боюсь…», а уж затем непременно о политическом «моменте», причем вполне достойно, то есть без матюшка (он меня почитал, как представителя прессы) и еще старался без контры. Но заканчивал персональным обращением ко мне: «Почему в палате не положены бабы, ежели у нас равноправство?».Вспоминаю эти слова к тому, чтобы сказать: наш сосед был жизнелюбом.Навещали его сын, как я уже сказал, и еще работяги, точно такие, как он сам, и таскали бедняге традиционную четвертинку. Правда, соседа нашего врачи предупредили, что глоток водки для него грозит летальным исходом, а он их спросил: что за исход такой? Смерть — объяснили. «Ладно пугать какой-то «леталькой», сказали бы: будет «копец», я сразу бы понял». И вот, представьте, нашелся дурак и сказал нашему несчастному, что все это враки — живи, как хочешь. А как желал жить наш бедный алкаш? До сих пор не знаю, читатель, кто был в этой ситуации бесом-искусителем, а кто ангелом. С этого момента сосед потребовал от своих «несунов», чтобы носили ему ежедневно по «мерзавчику». Сам я был свидетелем настоящего счастья бедного соседа: чекушка оказалась ну точно царским изобретеньем. Горлышко точно вставлялось в воронку, торчащую из живота (хочешь под одеялом, а нет — то прилюдно), вставил, и прямо, как «у людей»: буль-буль-буль; десять секунд — «делов-то»! Не за столом, правда, и даже не в подворотне, но самая главная услада: мгновение до желудка, и с первой же «бульки» сосед уже горланил сильным детским фальцетом блатные песни или «бували дни веселыя», а потом костерил советскую власть уже на законных основаниях, никого не опасаясь, да еще на зависть всей палаты и даже случайных посетителей и дежурных врачей.Спрашивается, на чьей стороне истина: на той, где молчат и лгут (во спасение), или где вмазывают правду-матку в глаза да еще с достойным на то основанием? Много лет спустя, в начале мая 1982 года, меня догнал инфаркт, называемый врачами «трансмуральным». И вот я оказываюсь в реанимации Боткинской клиники. Огромная и до блеска вычищенная палата: высота — метров восемь, ширина — все десять, а длину я сосчитал по плафонам, которые были на потолке в пяти метрах друг от друга, а всего их шесть, вот и перемножьте: получите танцзал банкетного типа. Когда меня привезли, я был всего-то вторым, а через какое-то время и ровно в День Победы явился третий «танцор» — важный чиновник французского посольства (правда, всего лишь с подозрением на инфаркт). Вы уж меня простите, но рассказывать буду о случившемся, как оно было, не подбирая с изыском приличные слова, иначе история покажется пресной. Но она таковой не была: с цветом, с запахом и даже с особым больничным и праздничным колоритом. И еще, пока не забыл: нам, новичкам, врачи сказали, что двигаться категорически нельзя, даже поворачиваться в специальной постели с великой осторожностью. Что касается старожила палаты (им оказался пятидесятилетний профессор-физик из МГУ), то с ним вообще не разговаривали: он был «не в себе». Неподвижен, ни движения глаз, ни дрожания мускулов на лице, и вообще никакой живой реакции: сфинкс! Мы с французом лежали, смотрели в потолок и думали о смысле жизни, хотя ни он по-русски, ни я по-французски (но, признаюсь, не о первом мае, это я о себе говорю, а о посольском чиновнике только предполагаю).Правда, я вспомнил почему-то мудрого Казинса, который что-то говорил о Гиппократе: смысл был, кажется, в том, что задача врача сводится к лозунгу «не навреди!», а больного — быть самому себе лекарством. Зачем вспомнил? Бог его знает! И в этот момент мои философские экзерсисы нарушила молоденькая сестричка, которая принесла профессору «кружку Эйсмарха» (так я культурно называю клизму, чтобы хоть как-то облагородить последующие события).Предчувствуя ваше желание ускорить повествование, сразу беру «руки в ноги», добавив только два штриха: первый — профессор лежал по отношению ко мне визави и на расстоянии четырех плафонов над головой (двадцать метров), а по отношению к французу — наискосок (двадцать пять метров), а второй штрих оказался решающим: у профессора уже пять суток не было (извините) стула.Теперь — вперед на Голгофу! Первая клизма, издав последний звук типа «фрсс!» (как жидкость, засосанная водоворотом), не изменила профессорского выражения лица. Сестричка подумала, набрала новую порцию воды, и — «фрсс!». Уже не только сестра, но и мы с французом с интересом посмотрели на профессора: само бесстрастие. Маска вместо лица. Сестричка пошла за лечащим кардиологом, они вернулись, набрали третью клизму, снова «фрсс!» и — сфинкс, изваянный мрамором! Тут уже на помощь вызвали заведующего отделением, посовещались: ну, с богом: «фрсс!». Никакой реакции. Пошла четвертая… Последний салют в Москве, посвященный славной дате 9 Мая, кажется, из двухсот орудий, не годился в подметки звуку, которым салютовал наш профессор «кружкой Эйсмарха»: ее с резиновой трубкой вырвало из рук медсестры и отбросило в сторону. Физик-профессор и тут не изменился в лице, хотя вполне мог: для того, чтобы проверить, где он был бы сейчас, если подтвердился бы закон о силе действия, равного противодействию? И тут я вдруг увидел, что мой сосед стал в панике переползать по кровати в сторону («стой, стрелять буду!» — мог закричать врач), не спуская глаз с плафона на потолке. Я тоже туда посмотрел: по плафону с неотвратимостью судьбы сползал, целя прямо в голову французского дипломата, большой и густой «подарок» физика.Дали занавес.Потом, уже вместе с лечащим кардиологом, мы прикинули, и у нас получилось, что «подарок» с учетом длинной стороны треугольника пролетел от ствола до цели метров пятнадцать. Рекорд был достоин занесения в Книгу Гиннесса. Через неделю француз выписался (без дипломатической ноты протеста правительству, а с благодарностью). Я вернулся домой месяцем позже, а профессор еще остался в реанимации, но в последние дни уже узнавал меня и мило улыбался.Надеюсь, вы уже поняли, читатель, что два эпизода из моей жизни имеют единственную цель: самому вспомнить и вам сказать о кризисе нынешней медицины. Делать это можно лишь серьезно и не с наскока, но предварительно отрешившись от злобности, враждебности и недоверия. Я предпочитаю тональность ироническую: она продуктивней.Медицина страдает тяжкой болезнью, имеющей не функциональное, а органическое происхождение. Я не врач, у меня высшее медицинское «звание»: я пациент. Мои недуги говорят шепотом, в то время как болезни отечественной медицины криком кричат.Оставляю эту безразмерную тему без рецепта: нет у нее начала и не виден конец. Знаю только, что отдельные успехи и блистательные достижения «штучных» врачей и таких же клиник вселяют в нас надежду: вдруг «починится» вся система отечественного здравоохранения. Или и это — химера? Как очень многое в нашей реальной жизни? Пустой карман — пустые хлопоты.Вы, конечно, помните точно подмеченное Всеволодом Мейерхольдом: «Остановившиеся часы, выброшенные на помойку, два раза в сутки показывают правильное время».

«Огонеть» можно!

Подумаем чем Бог послал

[b]О времени: [/b]Постепенность в принципе действует как ластик, стирающий ход времени. Видя себя в зеркале почти ежедневно (мужчины — бреясь, дамы — причесываясь), мы привыкаем к собственной физиономии. Зато, увидев однажды (спустя годы) по телевидению или наяву старого друга или знакомого, с ужасом замечаем, как мы сами изменились. Не они изменились, а именно мы! Что касается фотографий человека «от» рождения и «до» старости, иногда обильно мелькающие по телевидению и в печати, то я воспринимаю их как интимный образ судьбы, долженствующей быть скрытой от постороннего взгляда, а не «лежать», как в мавзолеях, для всеобщего поклонения или такого же проклятия. Но прав ли я? — не уверен; а что скажете вы, читатель? Движение времени лично я слышу по бою курантов и настенных часов. А вижу — по движению именно секундной стрелки: тюк-тюк, и прямо на глазах уходит жизнь; еще один тюк, и — финита.Десять лет в будущем — вечность, десять прожитых — мгновение. До середины жизни время лечит, после середины — убивает. Не аберрация ли все это? Из Начала возникает Конец. А что растет из Конца? Перпетууммобиле.[b]О возрасте и о печали: [/b]Все юбилеи воспринимаются мною как легальный переход границы. В молодости, когда мне стукало двадцать или тридцать, пересекая время из одного возраста в очередной, я видел, что у них там, как в чужих странах, все другое, а сам себе казался неизмененным. Недавно, проглотив, как касторку, семидесятилетие, я весь во власти странного чувства: там ничего не меняется, а вот себя стал ощущать совершенно другим (что не к лучшему — ох! — нет, не к лучшему): «оглянулся — старик?».Да и любой юбиляр кажется мне Цезарем, переходящим реку Рубикон (между Италией и родной римской провинцией, которая называлась — нет, не Ичкерией, а — Галлией), приняв, как пишут в словаре, «бесповоротное решение». Какое именно? А вот какое: начал войну, нарушив при этом законы. Нахожу у Даля: «Знай всяк свои рубежи». Напомню себе и вам Бальзака, сказавшего, что несчастье является пробным камнем характера человека (народа?). О возрасте, к сожалению, промолчал, а жаль.Впрочем, устами поэта было когда-то провозглашено, что годы — общечеловеческое богатство, но о цене поэт — ни слова: по какому курсу считать, если курс этот плавающий? [b]О зависти: [/b]Это качество мне принципиально незнакомо: ни к коллегам, ни к богатым людям, ни к пышущим здоровьем. Не вижу смысла в испепеляющей зависти и самоедстве. Воистину прав Манд, сказавший, что несчастными называются не те, у которых случается беда, а те, кто сами чувствуют себя людьми несчастными: у них самосознание несчастного человека. Спрашивается: кому завидовать, если все мы живем примерно одинаково скверно, буквально по Вольтеру: как во Франции, где на первом месте — любовь, на втором — злословие, на третьем — болтовня.А тайный смысл слов Вольтера в том, что два глаза даны человеку, чтобы одним видеть добро, а другим — зло. О зависти ни слова: промолчал. И правильно сделал философ-мудрец. В «третий глаз» верил ли он, не знаю; лично я — не верю, а «третий» как раз замечает нечто такое, чего у меня нет, зато есть у соседа. Отсюда и растет зависть, которой я начисто лишен, чего и вам желаю.[b]О корнях:[/b] Странно: от одного корня произрастают антагонистические понятия: предательство и преданность. Если бы меня спросили, какие человеческие качества я полагаю самыми замечательными и самыми гнусными, я назвал бы именно эти однокорневые слова. Не отсюда ли расхожее: между любовью и ненавистью — полшага? А на том свете, между прочим, легче сколотить компанию из порядочных людей: выбор богаче.[b]О мечте:[/b] Не удивляйтесь: я мечтаю, чтобы указом президента меня наградили в связи с юбилеем каким-то орденом. Почему, спросите вы? Отвечаю просто и доступно: для того, чтобы публично отказаться от награды! Не «комплекс» ли «Герострата» руководит мною? Не желание быть похожим на иных замечательных людей, уже отвергнувших награды, пожалованные Властью? Нет, дело в другом: в течение полутора лет журнал «Огонек» Виталия Коротича вместе со Львом Гущиным, выходящий фантастическим двухмиллионным тиражом, влияя на «умонастроение масс», как говорят сегодня о журнале, опубликовал три материала, принадлежащие перу вашего покорного слуги.Статьи были громкими (по тем временам) и касались весьма щепетильной темы: «О почестях и наградах» (№ 25, 1987), «О звездах, почестях и славе» (№ 48, 1987), «Личность решает все!» (№ 14, 1989). Заговорили тогда коллеги, что именно эти материалы на долгих три года перекрыли кислород, остановив лавину наград, званий и премий.Кажется, именно в тот период наш генсек Горбачев, достигший юбилейного возраста, сам отказался от законно положенного ему «ордена Ленина», а может, даже и «Героя». Ситуация была ошеломляющая.Недолго молчали бубенцы и литавры: традиция взяла свое.Скоро, потеряв по дороге множество орденов и званий с премиями (Трудовой славы, Гертруда, Почета, Ленинские премии, даже ордена того же имени и т. д.), общество воспряло, набрав побольше воздуха в «закрома легких»: недолго мучилась старушка в гвардейца опытных руках. И все вернулось на круги своя, конечно, удесятерив утраченное новыми наградами и почестями.Как упустить повод еще раз не прошептать, а громко воскликнуть: вспомните Сенеку, сказавшего: «Рабов меньше, чем тех, кто делает себя рабами»! Чем хуже мы живем, тем больше развлекаемся, устраиваем презентации, поднимаем тосты (неизвестно за что) и делаем вид, что быстро скачем на лихих скакунах, подкидывая зады и сидя притом на табуретках.Дайте мне орден! Я скоро верну его вам, ей богу, а если не верите, то напомню Достоевского, по завету которого я и поступаю: «Прежде чем проповедовать людям: «как им быть», положите это на себя. Исполните на себе сами, и вслед за вами пойдут. Что тут утопического, что невозможного, — сказал великий писатель, — не понимаю!». Пора остановиться, господа хорошие, еще не поздно, а если не можете, то летите, дорогие соотечественники, в никуда, где нет ни почестей, ни славы, ни даже нового и самого «главного» ордена аж целых трех степеней. Или подождете, пока сама природа нас всех остановит? Неужто не видно, что жизнь приходит в негодность? А вы — ордена? Еще одна цитата, и я поставлю точку: «Бедная Россия гибнет и разваливается. Все лучшее идет ко дну. На поверхности — подлость и бездарность». Вы знаете, когда это было сказано Львом Шестовым? Десятки лет назад.Точка.[b]О знаках препинания: [/b]Мне кажется, что «точка» — это констатация, к тому еще нейтральность, и спокойность по отношению к событиям, к которым адресуется; «запятая» — неуверенность, безликость, перечислительность; «многоточие» — поверхностность, мнимость мышления; «точка с запятой» — чего изволите; «тире» — пауза для вдоха и выдоха; «восклик» — обычно кликушествует, принуждает или зовет к насилию, к «вся власть Советам», «все на выборы», «долой или да здравствует многоженство». Но самым продуктивным знаком препинания я полагаю «вопросительный», так и говорю студентам, будущим журналистам: задавайте мне вопросы, потому что в них больше содержания, глубинность сомнения, сведений о вас, чем в ваших ответах на мои вопросы, в которых, кстати, тоже больше самораздевания, чем самоумолчания.Итак, пусть живет и процветает вопросительный знак — символ нашей запутанности и бессодержательности нашей политической, социальной и общественной жизни: почему и зачем мы так бездарно живем и надолго ли все это? [b]О богатстве и о бедности:[/b] В детские времена, помню, мой старший брат Толя попросил у мамы пятнадцать копеек на мороженое и на кино. Мама сказала: только в начале месяца ты получил у меня рубль — куда ушли деньги? А Толе было уже пятнадцать, уже провожал девочек. Сегодня, конечно, и масштаб денег изменился, и отношение к жизни.Осталось главное: всеобщее неравенство. Существует ли что-то в обществе и в нас самих, что не меняется вместе с нами? Оставим это философам и поговорим о практике: пришла ли пора вновь все разделить поровну, как при коммунизме? «И тебе половина, и мне половина». Уж очень далеко разошлись север с югом, а запад с востоком; как просто и соблазнительно их сблизить! На карте — раз плюнуть, а в жизни? Нет сил смотреть на «Мерседес-Бенц» в соседстве с ишаком и пешеходом. Революции хотели их пересадить, но из этого мало что получалось: мерседесовец садился на ишака, а ишатник на авто: что изменилось? Опять — революция, новый передел собственности? Прав ли был, мусоля во рту сигару, Уинстон Черчилль, говоря: «Капитализм — это неравное распределение богатства, социализм — равное распределение убожества»? О том, что мир устроен плохо, мы догадались, как только родились, но как «разменять» полюса, так и не знаем; вот и мучается общество, пытаясь найти ответ в религиях, но у всех результат — одинаковый, никого не удовлетворяющий: шум, вопль, тишина, пламенные речи, успокоение и призыв: к чему и зачем? Не зря Сенека давным-давно заметил: «Только малая печаль говорит, большая — безмолвствует». Вы что-то поняли? Тогда скажите.[b]О языке и грамотности: [/b]Волнующая меня и, надеюсь, вас простенькая, на первый взгляд, тема. Вы, наверное, уже слышали когда-то: «Однозначно звенит колокольчик»? Разумеется, не сразу различили подделку, тем более что мы привыкли: чем примитивнее звучит, тем проще «продукт» усваивается. Не зря мы ощущаем звуковую и, возможно, генетическую родственность таких слов: «однозвучно» и «однозначно». Если первое принадлежит перу классика, то второе — подделка, причем авторство присваивается молвой Жириновскому. Ведь ни в одном из современных словарей подобные наречия не имеют прописки.Откуда они появились? Нас с вами это, как ныне принято говорить, не колышет.Владимиром Далем сказано: «Словарь живого великорусского языка», а коли так, то появление в «живом» новых слов — закономерно. Кто был и есть их автором (тут же добавлю: губителем)? Прежде всего и главным образом — народ. Заметьте попутно: в спокойные и стабильные времена народ чаще безмолвствует, а если творит, то в самые трудные и смутные годы. По мнению лингвистов, появление сленгового слова «беспредел» (и таких же) не надо считать трагедией: на то и называется наш язык «живым». Я же полагаю, что все подобные термины и слова живут в общем доме под названием «Российская словесность». И, как я себе представляю, в комнатках-коммуналках. Иначе их не расселить: ведь слова отражают, когда они вместе, разнообразие и все богатство содержания. В этом и секрет нашего великого и могучего языка.Ладно: вселились чужаки — живите, хоть и без прописки. Но выдавливать из комнат прекрасных хозяев — грешно. Часто слышите вы, кроме кукушки-«однозначно», такие наречия, как «безусловно», «безапелляционно», «категорично», «абсолютно», «обязательно», — не счесть алмазов в родном языке! Я за то, чтоб жили в нашем языке все «цветы», оттенки, словесные перлочки, умножая богатство русского языка, давая всем нам при этом возможность выбора слов для выражения мыслей и чувств.Куда пропало слово «произвол», когда к нему подселили «беспредел», который оказался, если быть справедливым, словом сочным, густым и ярким? А дело в том, что его уже «раскрутили», как смазливую певичку или как бездарного политика-кликушу. Даже малохудожественный фильм обозвали «Беспределом». Говорят, парикмахер оставил на столе записку, прежде чем удавиться: «Всех не переброешь!». Добриться мы сами сумеем, но кто будет надевать на наши размышления слова? «Пока я мыслю, я существую!».Кто автор, не помню, но сказал он верно.[b]Окончание следует (следующий номер)[/b]

Подумаем чем Бог послал

[b]Окончание.Начало в «ВМ» от 5 января О голосах и о выборах:[/b] Давно знал историю, записанную Монтенем, но только сегодня сообразил, как она актуальна и поучительна для меня и всех нас, потому ее и процитирую, а вы, уверен, не пожалеете, прочитав. Итак, афинянам надлежало сделать выбор между двумя строителями, предлагавшими свои услуги для какого-то крупного сооружения. Один, более хитроумный, выступил с великолепной и заранее обдуманной речью о том, каким следует быть этому сооружению, и почти склонил народ на свою сторону. Другой же ограничился следующими словами: «Мужи афиняне, что он сказал, то я сделаю!». И победил.К чему это я? Ежу понятно: в предвыборной полемике все они говорят, если разобраться, одно и то же да еще одинаковыми словами, вкладывая в них каждый свое содержание. Кому из них отдать мой единственный голос? Теперь обращаюсь к читателю: мужи «афиняне», тому ли отдать наши симпатии, кто слаще скажет, или тому, кто это сделает? Но как «его» распознать среди одинаковых? Если б ему только дома строить, лично я ни секунды не сомневался, а тут целое государство предстоит обустраивать, сохранить, приумножить да еще в порядке содержать, в достоинстве. Вот тут и загвоздка, тут и ответ на вопрос: кому голос отдам и жалеть потом не стану? Господи, не хочу на грабли опять наступать, не о своем лбе думая, а о том, чтобы мимо его лба не промахнуться. Рецепта, читатель, вам не дам: даже если б сам знал, то рискованно, ведь рецепт у каждого из нас «штучный». Велика сия тайна, черт ее побери, да и сам черт не застрахован: запросто мазануть может — и в молоко! Но одну мысль все же оглашу: общественное мнение очень трудно сформировать, но еще труднее разрушить уже сформированное; так мы живем. Кто кого опередит, тот из пешки и в дамки выходит, и даже в президенты, что вовсе не означает, что пешкой быть перестает.«Вскрытие показывает».[b]О душе и совести:[/b] Расскажу вам одну историю из собственной жизни. Много лет назад (а если точно, то в 1942 году, когда была очень холодная зима) мы жили вместе с папой в Красноярске. Тут и началась Великая Отечественная.Куда девать лагерного транзитника? Конечно, сунули папу в подземную тюрьму, котораянаходилась под зданием НКВД.Там он благополучно и сидел до самой реабилитации. Потом папа, найдя в Тюмени меня, двенадцатилетнего мальчика, решил разыскивать маму, которая, как потом выяснилось, оказалась в Долинке, в Карагандинских лагерях: ее, за папу сидевшую, называли членом семьи изменника Родины («чесеиром»), отпустили только через полгода.Сразу скажу главное: вся эта история нашей семьи уже описана мною в документальной повести «Последний долг». Но то, что я сейчас хочу рассказать вам, никто, кроме самых близких, еще не знает, вы будете первыми читателями моего откровения. Я наконец решился.Пора. Тем более что в заголовок для изложения ситуации я внес ключевое слово «совесть». О душе даже и не говорю, вы сами потом поймете, только не торопите меня, пожалуйста.Мы с папой жили вдвоем в крохотной комнатке у хозяйки деревянного дома на улице Урицкого и видели из окна Енисей. Моего старшего брата Толю еще надо было папе искать: то ли на фронте, то ли в тылу, то ли в лагере, как маму. Опускаю бытовые подробности, не в них дело. Куда интересней наши с папой отношения, мы не виделись долгих четыре с «хвостиком» года, начиная с ареста родителей в тридцать седьмом, когда мне было всего-то семь лет, мы только начинали друг друга «осваивать». (Вдруг вспомнил сейчас прекрасный романс на слова Пеньковского: «Мы только знакомы, как странно…») [b]Роман-с![/b] Перехожу к сути. В комнатке была узенькая кровать, на которой мы спали валетом, еще стояли стул, табуретка и маленький столик, за которым мы «питались». Папа уже работал корреспондентом «Красноярского рабочего», а я учился в шестом классе. Однажды ночью я проснулся потому, что не ощутил возле себя папиного тепла. Горела свеча. Я поднял голову и увидел за столом папу, который шепотом говорил с каким-то незнакомым мне человеком. Я повернулся на бок и тут же уснул. Утром, собираясь уходить в школу и в редакцию, мы поговорили. «Пап, кто это был за дяденька?» «Какой?» — сказал папа. «Ну с которым ты разговаривал ночью?» — «Ты что-то путаешь, сын, я ни с кем не разговаривал». «Папа, — воскликнул я, — ты сидел вот тут, а он вот тут!» «Сынок, тебе приснился интересный сон». Я сразу все понял: оба они, конечно, шпионы! Говорить вам, как мы, дети, были воспитаны, не стану, если хотите, можете сами почитать о Павлике Морозове. Я лично перечитывать не хочу. И, конечно, решил немедленно идти в НКВД, куда ж еще? Школу я прогулял и через двадцать минут уже был на улице Революции перед входом в здание, в котором (знал бы я!) недавно сидел папа. Дальше я просто процитирую из книги: «…хозяин кабинета вышел, а затем вернулся с высокого роста блондином, одетым в штатский костюм, они еще немного пошептались, после чего хозяин кабинета оставил нас наедине, а блондин вдруг обратился ко мне по имени, что меня буквально потрясло. «Валерий, — сказал он, — мы благодарим тебя за рассказ, но твой отец, Абрам Давидыч, нам достаточно хорошо известен как совершенно честный и преданный Родине человек. Иди спокойно домой. Мой тебе совет: никогда не говори папе (он сказал именно так: папе), что приходил к нам. Ты очень огорчишь его, он и без тебя много пережил за последние годы». Затем штатский, как мне показалось, печально посмотрел на меня, протянул руку и представился: Степанов. Так состоялось мое первое знакомство со следователем, в кабинете которого папа прожил последние дни после реабилитации».Добавлю к сказанному, что «второй» раз мы встретились со Степановым в сибирском городе уже после смерти папы; почему я взял в кавычки «второй», вы поймете через полминуты.Тогда-то я и узнал, что именно Степанов «пересматривал» в Красноярске дело папы. Причем именно он объявил папе о реабилитации. И еще узнал, что, просидев последние восемь месяцев в одиночке (вот вам и упомянутый выше «хвостик»), папа свободу не принял. В реабилитацию не поверил, посчитав ее провокационной. И отказался выходить на волю, оставшись в кабинете следователя. Степанов не воспротивился. Ночью папа высунулся в коридор, потом спустился на первый этаж, а однажды рискнул ранним утром третьего дня сделать несколько шагов прочь от здания, но тут же вернулся в кабинет, пока не поверил: ему воистину дарована свобода.А следователь? — спросите вы. Он оказался благородным человеком, каких немало было тогда даже в «таком» Советском Союзе. Затем они попрощались, и папа покинул здание НКВД, пересек улицу и вдруг обнаружил себя у входа в кинотеатр «Совкино», где показывали в этот момент (4 июля 1942 года) «Праздник Святого Йоргена»; сразу два праздника? — не придумаешь. Папа купил билет, в зале кроме него сидели дети, человек десять школьников, которые всласть хохотали над главным героем в исполнении Игоря Ильинского, когда тот задом отпрыгивал с костылями под мышками от своих разоблачителей. Папа всю картину тихо и горько проплакал от счастья, в чем признался позже только мне, неожиданно попав на этот же фильм вместе со мной (и надо же такому случиться!) в том же «Совкино», и вновь не уберегся от сладких слез — и «раскололся» перед сыном. Комедия! Нам с Толей папа вообще о лагерной жизни в Норильске, об одиночке, об истории с реабилитацией никогда не рассказывал: оберегал нашу нетренированную психику и наше будущее (не дай Бог, дети озлобятся на Советскую власть, поломают себе судьбу, а зачем, пускай позже узнают такие веселенькие истории, поумнев).Ну а теперь финал, во имя которого я все это вам рассказываю: Степанова я впервые увидел только в командировке в 1965 году, уже работая спецкором «Комсомолки», и узнал от него все то, что могло случиться со мной, если бы я действительно попал «тогда» на прием именно к нему.Итак, главное: на самом деле в сорок втором, в то зимнее утро, в сибирскую «лубянку» я не ходил. И в кабинете Степанова не был; вы это уже поняли. И на папу никогда не доносил. Но одна только мысль заподозрить родного отца в предательстве и всего лишь мелькнувшее желание пойти на площадь Революции заставили меня, уже взрослого человека, осознавшего все прожитое и пережитое папой, ужаснуться. А потом жестоко да еще с подробностями описать в книге эту позорную для мальчика историю, наказав самого себя хотя бы публикацией. Кто не способен понять автора, к тому я все равно не достучусь, а кто способен, пусть поймет и простит, как когда-нибудь Бог простит всех похожих на меня грешников, если они покаются и заслужат прощения.Я всегда знал, что успею при жизни публично сказать всю правду, а в книге пусть останется так, как там написано, и станет предостережением всем вам и мне самому: при любых обстоятельствах, при любых режимах, при любых погодах и ситуациях все мы просто обязаны сохранять человеческое достоинство. Рано или поздно, но раскаиваться придется всем: и людям, и партиям, и бандитам, и блудник(ц)ам, согрешившим как в мыслях, так и наяву. Потому история озаглавлена мною не по-книжному: «Праздник Святого Йоргена». А яснее и проще: «О душе и о совести».[b]О смерти: [/b]Я часто думаю на эту тему, особенно в последнее время: вообще-то мы боимся смерти лишь до тех пор, пока живы, но это — слабое утешение. Ведь сама наша жизнь кажется мне болезнью с неизменным летальным исходом. Обратите внимание на то, что молодые торопят время, желая казаться старше, а пожилые тормозят, чтобы казаться моложе, но истина всех уравнивает: каждый из нас — овощ своего времени, куда ж мы торопимся и зачем тормозим? Не знаю. Пока мы живы, живо все, что нас окружает; ничего не было, когда не было нас, и не будет, когда нас не станет; у всех живущих — единое измерение времени: и секунда, и час, и вечность, и небытие. Согласны ли вы с тем, что люди, умирая летом, живут на час меньше, чем ушедшие в мир иной зимой? И все же есть у меня мерзкое качество, в котором признаюсь: завидую людям, которым повезло умереть во сне. Все знают, что их нет, а они сами, представьте, не знают! И я не хочу знать: какой в этом смысл, если «там» все равно, то ли были мы, то ли нас не было? Момент прихода в жизнь и момент ухода, как и в командировке, считается за один момент. Амба.Имею тем не менее вполне оптимистический лозунг, провозгласив который, поставлю в конце ненавистный мною восклицательный знак и завершу повествование своим любимым вопросительным: не бойтесь смерти, ведь все умирают — и ничего! Какой же я к черту пессимист? [b]О смысле жизни:[/b] На этот вопрос не каждый рискнет ответить с безапелляционностью. И я не рискую, кроме лукавого предположения: не в том ли смысл жизни, чтобы вечно искать ответ на этот вечный вопрос? Попробую, однако, родить заповедь Великого Грешника: всегда делайте так, как я говорю, но никогда не делайте, как я делаю.Вспоминаю (надо же!) великого философа, сказавшего, что жизнь сама по себе не благо и не зло, а вместилище всего того, во что мы сами ее превратили.От себя скромно добавлю: вообще-то жизнь кажется мне болезнью с неизбежным летальным исходом. Значит это, что перед вами не мечтатель-философист, а неисправимый материалист. Увы, оптимизмом от меня не пахнет, всего лишь тем, что я «фрукт» с прагматичным подходом к реальности.Скучно с таким? Не в этом дело — конечно, не обхохочешься.Зато подумать можно, чем Бог послал.

Эксклюзивы

Какое наказание грозит священнику и военному из ОПГ по делу об убийствах под Белгородом

Дубай отпустил россиян: как наши туристы, застрявшие в Эмиратах, возвращаются домой

Ставят под контроль: как изменится миграционная политика в России

Как купить автомобиль онлайн

Самые громкие и популярные сериалы сезона-2023/2024

Какое наказание грозит священнику и военному из ОПГ по делу об убийствах под Белгородом

Дубай отпустил россиян: как наши туристы, застрявшие в Эмиратах, возвращаются домой

Ставят под контроль: как изменится миграционная политика в России

Покупка машины на маркетплейсе: как это сделать и что нужно знать

Самые громкие и популярные сериалы сезона-2023/2024

Вечерка ТВ

Перекличка столиц. «Образ русского человека»

Преображенский клуб. «Будущее и вектор экономического развития: коррекция или полнейшая смена»

Круглый стол «Кто и как зарабатывает на войне?»

Приметы и советы

Народный календарь. Зачем умываться ключевой водой 21 апреля

Народный календарь. Как уберечь себя от русалок 20 апреля

Народный календарь. Как не навлечь проблемы в любви 19 апреля

Народный календарь. Как сохранить тепло и любовь в доме 18 апреля

Народный календарь. Кто сможет прогнать зло 17 апреля

Народный календарь. Зачем умываться ключевой водой 21 апреля

Народный календарь. Как уберечь себя от русалок 20 апреля

Народный календарь. Как не навлечь проблемы в любви 19 апреля

Народный календарь. Как сохранить тепло и любовь в доме 18 апреля

Народный календарь. Кто сможет прогнать зло 17 апреля

Проще, чем кажется

Как пережить сезон аллергий

Как выбрать качественный шашлык и сэкономить

Как подготовить дачу к летнему сезону

Какие грибы можно найти в Подмосковье в апреле

Как записать ребенка в первый класс в Москве

Как пережить сезон аллергий

Как выбрать качественный шашлык и сэкономить

Как подготовить дачу к летнему сезону

Какие грибы можно найти в Подмосковье в апреле

Как записать ребенка в первый класс в Москве

Автор

Установите vm.ru

Установите vm.ru