Главное

Автор

Антон Хованский
НЕ НУЖНО быть семи пядей во лбу, чтобы когда-нибудь понять: телевизионная реклама по достоверности чуть-чуть превосходит предвыборные обещания политиков, но уступает русским народным сказкам. В минувшую пятницу пришлось еще раз убедиться в этом на личном опыте.С некоторых пор идет на ТВ развеселая реклама о некоем сайте страховой компании, на котором возможно все. То есть вы туда «заходите» – а вам с порога протягивают готовый пакет страховых документов. Говорят, там даже можно эксклюзивный руль застраховать! И звонить можно круглосуточно! Признаюсь: не верил. Но – нужда заставила: понадобился срочно страховой полис… Дело было, как уже сказано выше, в пятницу, 10 октября, время – семь вечера.Сайт – его реклама разве что оскомину не набила – нашелся без труда и без труда же открылся. А вот далее начались проблемы. Страховой калькулятор, который должен был помочь в оформлении полиса «онлайн» (т. е. в режиме реального времени), раз за разом отказывался принимать информацию о клиенте – обо мне. И требовал, чтобы ответы на вопросы, выделенные красным цветом, были корректными. «Некорректным» почему-то оказался ответ на вопрос о гражданстве – мое, «российское», сайт не устраивало. Впрочем, не устроило и гражданство США, Великобритании, ЮАР и т. п.Помучившись с полчаса, плюнул на детище программистов и решил заказать полис по телефону – благо что он бесплатный и круглосуточный. Опять же – предупрежденный о том, что все разговоры записываются, – дозвонился сразу. Но оказалось, что звонить в страховую компанию действительно можно круглосуточно. Но вот консультацию получить или полис заказать – только в рабочее время.Я не буду задавать неуместный в данном случае вопрос: зачем рекламировать то, чего в принципе нет? На то она и реклама.Конечно, возможно, что на сайте был временный сбой или временные трудности – в эпоху интернетизации и хакеризации все возможно.Пусть моя неудача остается на совести тех, кто выпустил на экраны эту троицу – двух веселых мальчиков и блондинку со спорным интеллектом.…А полис я все-таки заказал. В другой компании. Через Интернет. Она, эта компания, не такая крутая, громких заявлений не делает. А если и делает – выполняет. В отличие от некоторых.
[i]«Помню, отец рассказывал, как однажды в классе учительница спросила: дети, кто-нибудь из вас видел великих людей? Он поднял руку, встал и сказал: «Я. И не только видел, но он и мой родственник.Это Керенский».Учительница вызвала маму, мою бабанечку, и попросила внушить отцу, что этого говорить никогда и нигде нельзя» [b](из рассказа Н. Л. Крушинской). [/b][/i]В конце XX века мы все чаще возвращаемся к собственной истории, к истокам родовым.Ведь история всей страны проходит через дом конкретного человека, его жизнь. Большинство из нас не знает своих корней. Современный школьник вряд ли назовет своих предков дальше прабабушки и прадедушки. Но есть дома, где из поколения в поколение передаются не только предания, но и семейные архивы.Кандидат биологических наук Наталья Леонидовна Крушинская — сама давно уже бабушка. Ее внучка Нина скоро окончит университет и станет филологом. Но свою любимую бабушку по линии отца — Анну Александровну Васильеву-Крушинскую, бабанечку (1882— 1968), как она ее нежно называет, Наталья Леонидовна, не только хорошо помнит, но и гордится ею, бережно хранит фамильные дневники, фотографии и статьи этой удивительной женщины, которая в 1959 году перевела с английского книгу известного историка Джоржа Тревельяна «Социальная история Англии», а в свои 86 лет написала статью для научного журнала о деде, известном синологе академике Василии Павловиче Васильеве. Анна Александровна прожила не только долгую, но и удивительно интересную жизнь. А свидетельство тому — дневник, посвященный внучкам Наточке и Леночке.«Мои дорогие девочки, я начинаю повесть о своей жизни и пишу ее для вас, моих любимых, с которыми связаны мы не только узами крови, но и узами большой дружбы, глубокой взаимной любви. Вспоминаю тебя, Наточка, которая всегда приходила ко мне, когда я хворала.Вижу куда-то устремившуюся Наташу в шапочке и первоклассницу Леночку в коричневом платьице с белыми воротничками и белыми рукавичками, вспоминаю Харитоньевский и ваше совместное посещение...» Этими строками начинается дневник бабанечки. О чем думала тогда она, в те 50-е, вспоминая свою жизнь? Возможно, о том, что ее внучки и пра-пра-правнуки, перечитывая эти страницы, вспомнят своих предков и почувствуют не только связь с прошлым, но и сопричастность своих корней к российской истории, уходящей в далекие века. Ведь по старинным родословным их ветвь идет от барона Иогана фон Икскюля, перешедшего в 1554 году на службу в державу Ивана Васильевича Грозного.Икскюль — так называлась древняя европейская культура охотников за оленями. Этот род насчитывает более одиннадцати веков. Иоганн Икскюль принял крещение и стал Федором Ивановичем по прозвищу Соковня. Его внуки при царе Алексее Михайловиче оказались в среде высшей московской знати и породнились с Милославскими, Морозовыми, Урусовыми. А внучка Феодосия Прокопьевна Морозова, которая была первой дамой при дворе царицы Марии Ильиничны и носила почетный титул «старшей боярыни», вошла в историю как знаменитая раскольница, сподвижница протопопа Аввакума — боярыня Морозова, — принявшая за веру мученическую смерть в Боровске. Она и ее родная сестра Евдокия Урусова, отрекшаяся за веру от мужа и детей, выступили против церковных нововведений патриарха Никона и после страшных пыток были заключены в подземелье, где их уморили голодом. Сестры умерли осенью 1675 года, а на могиле их родные братья положили надгробную плиту.В конце XVII века Соковнины, принадлежавшие к консервативным государственным кругам, составили центр старообрядчества. Они сопротивлялись не только нововведениям Никона, но и реформам Петра I. Алексей Прокопьевич Соковнин, возглавлявший заговор против царя вместе со своим зятем Пушкиным и Циклером, был обезглавлен, сопротивление сломлено, а Соковнины оказались вне придворных кругов.Среди потомков казненного бунтовщика — моряк-путешественник Андрей Ильич Хлебников, внучка которого стала женой Александра Васильевича Васильева, известного математика, написавшего первую научную биографию Н. И. Лобачевского. Александр Васильевич (1853—1929) был депутатом Первой Государственной Думы.Пройдет совсем немного лет, и в это семейство вольется еще один депутат Госдумы, сыгравший определенную роль в истории России. Это Александр Федорович Керенский. Двоюродная сестра бабанечки — Ольга Львовна Барановская — станет его женой. Похоже, что женщины этого старинного рода были слабостью будущего премьер-министра Временного правительства России.Только Анна Александровна Васильева-Крушинская в отличие от сестер не поддалась чарам Керенского. В своем дневнике она пишет о нем с иронией, называя героем в кавычках, погубившим не только ее любимую кузину, но и Россию. О двоюродной же сестре повествует с нежностью и любовью, начиная со знакомства и на протяжении всей жизни. А познакомились двоюродные сестры в 1892 году, когда одной было 10, а другой 8 лет.«Старшая дочь тети Мани, Ольга, была любимицей и гордостью тети. Высокая не по летам, с прелестным личиком, несколько грустным, очень понравилась нам всем. И с этого дня началась наша пламенная дружба, а брат Сергей стал ее верным рыцарем...» Осенью 1900 года Анна Александровна, уже окончив гимназию, приехала к тете Мане в Петербург, который сразу же захватил девушку. В тот приезд и состоялось первое знакомство А. А. Васильевой-Крушинской с Александром Федоровичем Керенским.«Из однообразной, скучной Казани я вдруг попала в красивейшую столицу с ее театрами, концертами, музеями. Приятно проводила вечера дома. Тетя Маня умела создать уют. Нам с Олей и вдвоем было хорошо и весело. Мы тогда мечтали с ней поступить на курсы, в следующем году она оканчивала восьмой класс.В один из вечеров, когда мы были дома, появился «герой».Его привел к нам Гриц. «Герой» приехал из Ташкента, где он часто бывал у тети Лиды Барановской, потому что ухаживал за ее дочерью Верой, нашей двоюродной сестрой, и считался даже ее женихом. Он учился на юридическом факультете. Появился Саша К. франтово одетым, в голубом мундире, весь с иголочки. Волосы бобриком, лицо бледное, точно выточенное из камня, когда говорил, зубы у него неестественно двигались. Сразу же он постарался всех нас затмить своими речами, своими познаниями, постоянно упоминал своих знакомых, важных сановников. Тут же похвастался, что сестра его замужем за адъютантом высокопоставленного военного. Одним словом, старался пустить «пыль в глаза» и покорить собеседников. Нам с Олей он не понравился. Мы решили, что он больше к нам не придет».Только все обернулось иначе.«Но он стал появляться, принимал участие в наших увеселениях и вскоре, отстранив Иванова (поклонника Оли, будущего профессора. — Авт.), стал сопровождать Олю, которая была полной противоположностью Веры. Их взаимное увлечение началось уже после моего отъезда в Казань.Оля была непосредственна, искренна, с большими духовными запросами, самоотверженна и горда, не признавала никаких компромиссов. Вера — избалована с детства, капризна, неестественна. Самолюбивая эгоистичная девушка, умеющая достигать своей цели любой ценой. Друг друга они не любили, в особенности Вера, она не смогла перенести, что «герой» предпочел ей Олю. Брак «героя» был неудачен, ему гораздо больше подошла бы Вера, чем Оля. Вера впоследствии стала артисткой Художественного театра. Она сумела очаровать руководителей этого театра и была принята в число сотрудников. Мне она никогда не нравилась на сцене: все было искусственно, не было настоящего вдохновения...» Две артистические натуры — Вера Барановская и Саша Керенский — расстались, но очень скоро стали родственниками.«Наступили Рождественские каникулы, и Олечка приехала к нам в Казань... Моя сестра Леля просто обожала ее и ходила за ней везде, мой брат называл их «два сапожка». Оля, как и моя сестра Леля, была меланхолична, задумчива, обе избалованы любовью своих матерей, вниманием окружающих. После замужества Оли отношения между ними изменились и появилась отчужденность. Саша Керенский стал часто жаловаться Леле на жену. Леля его жалела и обвиняла в том, что она недостаточно ценит великого человека, своего мужа. На этой почве и зародилась у сестры любовь, которая превратилась в обожание «героя». Между Олей и Лелей уже не могло быть прежней дружбы, и обе это тяжело переживали».Три сестры сыграли каждая свою роль в жизни Керенского: одну любил, на второй женился, третьей жаловался на неудачный брак, потому что та обожала «героя».После революции Ольга Барановская-Керенская уедет с сыновьями Олегом и Глебом в Англию. Мать чудом сможет навестить дочь в Лондоне и застанет ее грустной. Мальчики учились в колледже, а Оля работала машинисткой в конторе. Но все-таки она смогла дать детям хорошее образование. Братья окончили Коммерческое училище. Их соучениками были Дмитрий Шостакович, два сына Троцкого и сын Каменева.Олег Керенский сумел сделать на чужбине фантастическую карьеру: он стал инженером-мостостроителем. Олег Александрович руководил возведением знаменитого моста через Босфор в Турции, строил мосты в разных странах, но больше всего в Великобритании. Не случайно королева Англии удостоила его высокого титула Командора Британской Империи. Олег Керенский был членом научного королевского общества и многих правительственных комитетов. О том, что благодарные потомки помнят известного мостостроителя, свидетельствуют международные научные конференции, так называемые Керенские чтения, проводимые в Англии каждые два года. На них съезжаются мостостроители со всего мира, а председательствует герцог Эдинбургский.Внук Александра Федоровича Керенского и Оли Барановской Степан живет в Лондоне. У него антикварная лавка. Недавно приезжал в Петербург. И Наталья Леонидовна Крушинская видела его по телевизору. Но, к сожалению, связаться со Степаном не смогла. «Жаль, не знает он о том, что есть в Москве у него родственница, хранящая архив своей бабушки — дневники, фотографии, в том числе и фотографии его деда, отца и дяди. Наверняка в архиве Степана таких нет. Ведь когда они покидали Россию, не до того было, — говорит Наталья Леонидовна. — Мне бы очень хотелось разыскать своего дальнего родственника Степана и послать ему фотографии».[b]НА ФОТО:[/b][i]Васильева-Крушинская, Ольга Керенская и сыновья Керенской[/i]
[i]Виртуозный гитарист, прекрасный исполнитель песен и достаточно известный оператор. Сейчас — талантливый кинорежиссер, заботливый муж, отец и дедушка, а еще человек, умеющий созерцать снег, солнце, восходы и закаты, наслаждаться щебетаньем птиц. И это все Петр Тодоровский. Мы сидим в его уютной квартире и пьем кофе с шоколадом.[/i][b]— Каким был минувший год для вашей семьи? [/b]—Трудным. Для меня лично. Я не снимал кино, поэтому хандрю. И перспектив очень мало. Не ясно с деньгами ни на Мосфильме, ни тем более в Госкино. Там просто черная дыра. Но, конечно же, я кое-что делаю, сценарий написал: скоро он будет напечатан в Киноальманахе.Называется «Жизнь забавами полна». Надеюсь поставить по нему фильм... Ну и еще, конечно же, что-то делаю. Хожу по магазинам — я заготовщик продуктов, хотя это не очень приятное занятие. Потому что в моем возрасте не снимать кино — значит стариться. Это ненормально. Когда я снимаю — я живу, кому-то нужен, я в окружении людей, в работе... Вот сейчас от полного безделья сочинил не только музыку, но и слова к песенке, деваться-то некуда. Диск с Сергеем Никитиным записали.[b]— А вы хотели бы снять фильм про наши сиюминутные трудности, про кризис, например. Как рухнули мечты у большинства из нас? [/b]— Я никогда не снимал конъюнктуру. Если прямо сейчас снять то, что происходит, ничего хорошего не получится. Надо, чтобы все отложилось... Даже про перестройку я не могу вспомнить ни одного удачного фильма. О нашем времени хорошее кино снимут потом.[b]— О чем будет ваш новый фильм? [/b]— Про нашу жизнь. Я бы условно назвал это последней коммуналкой в Москве, хотя она далеко не последняя. Но это несбыточная мечта.[b]— Ностальгия по общежитию? [/b]— Нет. Хотя я сам с 1941 года по 1962-й где только не жил. И коммуналки были, и казармы, и углы снимал, пять лет — общежитие ВГИКа и столько же — общежитие Одесской киностудии. Двадцать с лишним лет мотался по углам.[b]— Вы знаете, что такое нет своего угла, и, наверное, вам известно, что такое голод? [/b]— О голоде я бы тоже мог снять фильм. Что такое чувство голода? Мечта съесть кусок хлеба. В Саратовском военно-пехотном училище, которое я окончил, только комсоргам рот выпадало счастье дежурства на кухне. За ночь надо было несколько мешков картошки гнилой перечистить, чтобы получить лишнюю порцию не хлеба, нет, баланды. Был случай, когда мы двое, самых таких... поехали в «закрытой будке» с буфетчицей на хлебозавод через весь город, и когда оказались на территории завода, я чуть в обморок не упал от запаха хлеба. Потом дверцы распахнулись, машину подогнали к специальному окошку, и буфетчица каждую буханку, оглядывая, передавала и считала. «Не вздумайте щипать», — сказала она. Приедем обратно, каждую буханку приму». И вот сидишь на хлебе, гладишь и ищешь, какой бы пупырышек отколупнуть. Ведь хлеба-то давали на 12 человек одну буханочку мокрую, тонкой ниточкой вымеряли. Причем не пшеничный хлеб, а полуржаной с овсом, который расползался. Капусту пустую три раза в день давали. Это было, когда бои шли в Сталинграде.После войны на юге тоже был голод. Когда я демобилизовался, и появился в Херсоне, то полгода не снимал военную форму и ордена, чтобы без очереди получить буханку хлеба. Тогда еще уважали военных.[b]— А тягу к кино когда впервые почувствовали? [/b]— Перед войной я чуть-чуть занимался фото. О кино никогда всерьез не думал. А уже во время войны... Шли тяжелые бои на восточном берегу Одера, и когда утром все затихло и мы поняли, что немцы ушли, нас обогнала «полуторка». С нее соскочил военный человек, достал из-под плащ-накидки камеру и стал в упор снимать проходящих солдат. Я подумал: какая замечательная профессия. Пройдет время, а потомки смогут увидеть эти события, эти лица. После демобилизации сразу же приехал в Москву и, конечно, не поступил. Экзамены оказались сложными.[b]— Неужели не помогло то, что вы фронтовик, имели награды, ранения?..[/b]— Я получил две «тройки». Мало того что с первого раза не поступил, меня после первого года учебы исключили за профнепригодность. По мастерству получил двойку. Все разъехались на каникулы, а я остался ждать окончательного решения ученого совета. Зав. кафедрой сказал: «Ну, фронтовик... Дадим ему на осень переэкзаменовку...». А осенью я привез новые работы и получил «пятерку». С тех пор ниже отметок уже не получал.[b]— На что вы тогда жили? [/b]— Занимался фотохалтурой, разгружал вагоны. В общем, подрабатывал. В 1954 году окончил операторский факультет ВГИКа. Обычно выпускник сначала работал ассистентом оператора, затем вторым оператором, а потом, если повезет, ему поручали уже самостоятельную работу. И мне повезло. Хуциев пригласил снимать свой первый фильм «Весна на Заречной улице». Я был на этой картине оператором вместе со своим однокурсником Василевским. Потом снял самостоятельно «Два Федора», «Жажду».[b]— А как началась режиссура? [/b]— По тем временам, чтобы оператор пришел в режиссуру без диплома — явление невиданное... Лежал сценарий поэта Григория Поженяна «Никогда». Постановку дали молодому режиссеру — выпускнику ВГИКа Володе Дьяченко, а я работал как главный оператор и сорежиссер. Это был экзамен.Картину хорошо приняли. После этого я пригласил Булата Окуджаву, и мы написали сценарий. Нам было не ведомо, что такое сценарий, как его писать, но я и Булат хорошо знали войну. На Венецианском фестивале фильм «Верность» получил приз за лучший режиссерский дебют, а на Всесоюзном — приз за лучшую режиссуру. Этот фильм и открыл мне дорогу в режиссуру.Потом снял фильм по повести Федора Абрамова «Вся земля». Затем «Фокусник», «Городской романс», «Любимая женщина механика Гаврилова», «Военно-полевой роман», «По главной улице с оркестром», «Интердевочка», «Анкор, еще анкор», «Такая чудная игра». Последние фильмы шли один за другим. В конце концов я снял «Ретро втроем».[b]— «Ретро втроем» — дань моде? [/b]— Не совсем так. Это римейк. В 1927 году нашим знаменитым режиссером Абрамом Роомом была снята «Третья Мещанская». Фильм имел большой успех, особенно на Западе. В разных странах он шел под разным названием: «Кровать и софа», «В московских подвалах», «Любовь втроем». Мы вместе с молодым драматургом Сулейменовым использовали сюжет и написали современную историю любви женщины, которую сыграла Елена Яковлева, и двух ее мужчин. Их сыграли Сергей Маковецкий и Женя Сидихин.[b]— И как приняли фильм? [/b]— У нас очень осторожно: хотя были и положительные рецензии. Наши кинокритики обожают «Третью Мещанскую» и тех, кто прикоснется к ней, не жалуют. А на Западе фильм шел с успехом. Он был показан в панораме Берлинского фестиваля. Картину уже видели в Карловых Варах, Монреале, Лондоне. Сейчас нашу группу приглашают в Нью-Йорк в Музей киноискусства, Будапешт и прочие страны.[b]— Кто был инициатором современного любовного треугольника? [/b]— Моя жена, Мира, она же продюсер фильма, даже пару эпизодов придумала.[b]— Ваше любимое блюдо, и кто его готовит? [/b]— Гречневая каша с брынзой. Готовлю ее только сам, никому не доверяю. Сначала гречку поджариваю, затем заливаю кипятком, снимаю пенку и какое-то время к ней не прикасаюсь. Когда она уже разбухнет — запускаю кусок масла сливочного, ставлю на маленький огонь, и она долго доходит.[b]— А как дела обстоят со спиртным? [/b]— Все уже давно выпито. Когдато был большим любителем компаний. Мы жили в Одессе, напротив киностудии, все, кто приезжал туда сниматься из Москвы или Ленинграда, бывали у нас в гостях. Кто только к нам не жаловал — и Булат Окуджава, и Андрей Тарковский, и Андрон Кончаловский, и Владимир Высоцкий. Бывало, ночами играли на гитаре, пели, спорили.[b]— Если бы пришлось выбирать профессию снова? [/b]—Без кино своей жизни не мыслю. Когда я снимаю, то чувствую себя молодым и здоровым. Поэтому счастлив, что сын продолжил мое дело.[b]— Признайтесь, вы создавали ему тепличные условия или приучали к самостоятельности? [/b]— У него совсем другая жизнь. Валерий рано проявил самостоятельность. После восьмого класса он сам нашел школу с гуманитарным уклоном. За три года прочитал всю классику. Окончил сценарный факультет ВГИКа. Написал несколько сценариев, как режиссер снял «Катафалк», затем «Любовь», «Подмосковные вечера», «Страна глухих». Сейчас Валерий работает продюсером над 16-серийным фильмом по романам Марининой и готовит для себя новый сценарий. Время такое. Надо зарабатывать деньги.[b]— Талант и человечность совместимы? [/b]— Без человечности нет таланта. Профессия режиссера — это прежде всего человечность. Нет в искусстве ничего более значимого, чем человек. Это эпицентр, самый интересный предмет для рассмотрения. Все остальное, в том числе и космос, интересно, любопытно, и только... Зритель сидит в зале, и вдруг он узнает себя и ситуацию в ощущениях, когда смотрит фильм и постепенно забывает, что это кино, начинает соучаствовать в этом процессе, кого-то любить, кого-то ненавидеть, плакать, смеяться...Авангард, новые формы — все это, конечно, необходимо, но Оскара за это пока никому не дали. Только те фильмы, которые внедряются в человеческую душу, раскрывают человеческую суть, человеческие страдания, были удостоены этой самой высокой награды.[b]— Что вы ждете от наступившего года? [/b]—Надеюсь, что в 1999 году будет поинтересней жить. Хотя на жизнь жаловаться грешно, она прекрас[b]Фото из семейного архива[/b]
[i]Крестьянин из Воронежской губернии [b]Сергей Степанович Котелевский [/b]в 1917 году присягал Николаю II, после отречения царя служил Керенскому, а в 1918-м стал добровольцем Красной армии. Он не нарушал присяги и не менял своих политических взглядов, потому что никогда не состоял ни в каких партиях, а просто защищал свое Отечество — свою землю.Сергея Степановича я застала за газетами — их он читает от корки до корки. Ему интересно все: и политика, и экономика, и спорт, и даже секс. Узнав, что я не врач, которого он дожидался, а корреспондент, оживился, вынул свои фотографии, стопку различных документов и разложил передо мной.[/i]— Знаете, сколько мне лет? И сам же не без гордости ответил: — 101 годок 6 июня исполнится. В тот же день, что и Пушкин, родился. И все помню, что в стране было. Даже биографию всех членов Политбюро назубок знаю, хотя сам никогда партийцем не был.[b]— В чем же секрет вашего долголетия? [/b]— Водку не пью, никогда не курил. После ранения на гражданской здоровье восстановил и сохранил благодаря крестьянскому труду — поле и лошади были моим лекарством. Ночевал на свежем воздухе. Красота! Кроме того, у меня очень хорошие дети и внуки.Всем желаю иметь таких заботливых наследников. У меня трое детей, четверо внуков и трое правнуков.[b]— Сергей Степанович, а детство свое помните? [/b]— Очень даже хорошо. Я родился в селе Вейделевка Валуйского уезда в крестьянской семье. Нас было 12 детей, и я самый старший. Правда, трое умерли еще в детстве. Мой отец служил у графини Софьи Владимировны Паниной объездчиком и заведовал зерновым складом. Один кормил большую семью. Нужды не было. Графиня дала нам дом и корову, а на каждого родившегося мальчика нарезала по две десятины земли. Сама Софья Андреевна жила в Петербурге, но в имении появлялась часто. Мы, мальчишки, бегали смотреть не столько на нее, сколько на фаэтон, в котором она приезжала. Это было настоящее чудо: на резиновом ходу, запряженный парой лошадей. Я очень хорошо эту женщину помню — сама высокая, волосы рыжие.Взрослые про нее с усмешкой говорили, что она старая дева.У Паниной было 50 десятин земли, на которой выращивались в основном кукуруза и подсолнух. На сезонные уборки ее управляющий нанимал крестьян и платил им за работу по 30 копеек в день. Работали по пять дней, а на выходные домой отпускали. Притом рассчитывалась графиня каждую неделю. Понимала, что к семье кормилец должен прийти не с пустыми руками...Вот так и жили. Пуд муки стоил рубль тридцать, а метр ситца — 20—30 копеек. Заботилась Софья Андреевна и о здоровье крестьян: в 1907 году построила в нашей деревне больницу, которая и по сей день работает.[b]— Вы сами-то чем занимались? [/b]— Когда окончил школу — ее, кстати, тоже графиня построила, — помогал отцу по хозяйству. В начале февраля 1917 года Николай призвал меня служить. Я попал в учебную команду разведчиков артиллерийской части, которая располагалась в Серпухове.Только приняли присягу, а тут царь от престола отрекся. Но мы продолжали служить, как служили. Ничего в нашей жизни не изменилось. А в октябре после большевистского переворота часть распустили.Самовольно домой уезжать я не решился. И тогда мы с товарищем отправились домой к командиру попросить какую-нибудь справку, что мы не дезертиры. Дверь открыла старушкамать. Узнав, зачем пришли, перекрестила нас и сказала: «Ах, ребятушкиребятушки, что же сотворилось! Пропала Россия!». И заплакала. Это был декабрь 1917 года. Мы тогда смутно понимали, что происходит.[b]— А в Красной армии как оказались? [/b]— Вернулся я в родную Вейделевку, а тут большевики уже хозяйничают. За новую жизнь агитируют, землю обещают, если советскую власть защитим. А куда крестьянину без земли-то? Записался добровольцем на борьбу с Колчаком. В 1918 году дрался в Луганской области с петлюровцами, а в 1919-м, когда с Кубани вышли красновцы, меня ранило в ногу. Долго по госпиталям валялся. Лечился в Казани, Харькове, в Москве. Ранение оказалось серьезным, и меня комиссовали. Вернулся домой. Сначала был сторожем в кооперации, потом окончил курсы бухгалтеров. Работал в Госстрахе, магазине, позже стал сельским хозяйством заниматься. Женился на крестьянке, троих детей она мне родила. Имели землю, двух лошадей, корову.[b]— Значит, не зря новую власть защищали? [/b]— До коллективизации мы справно жили. Пожалуй, за сто лет моей жизни пять лет до тридцатого были самыми счастливыми. Пока не появились колхозы. Коллективизация принесла одни убытки. В тридцать третьем разразился страшный голод, много людей покосил. У меня брат от недоедания умер.Потом война с фашистами. Победили, и опять голод. В колхозах тогда и так работали от зари до зари почти бесплатно, а тут еще облигациями замучили. Хочешь-не хочешь, а бери. Жили впроголодь, поэтому и воровали в своем же колхозе.[b]— Не боялись? [/b]— У нас был хороший председатель. Он понимал, что нет у колхозников другого выхода. Говорил: «Я пошел, чтобы ничего не бачить, а вы тут... ну, сами...поаккуратнее как-нибудь»... Ох, как трудно было, но ради детей все пережил. Когда те стали подрастать, понял, что их надо учить. Двое сыновей и дочь окончили Харьковский автодорожный институт. В деревне судачили: «Крестьянин, хромой, а всем детям дал высшее образование». Они выучились и разъехались, а мы с женой вдвоем остались. Так и жили до самой ее смерти.Похоронив свою Дарью Николаевну, продал хату и приехал к дочери в Москву. Приняли меня здесь хорошо. Вот уже 21-й год как москвич.[b]— В 80 лет крестьянину привыкать к городской жизни, наверное, сложно было? [/b]— А куда денешься? Хотя Москва мне нравится. Особенно интересно было, когда начинались кооперативы, ярмарки. Я часто ездил на них смотреть. Такая торговля большая шла, и не дорого все было. Очень напоминало начало 20-х годов. Жаль, что жизнь опять стала тяжелая.А вообще-то хотелось бы еще пожить и посмотреть: что же будет дальше?[b]НА ФОТО:[/b][i]Фото из семейного архива. Август 1917г.[/i]
[i]Крестьянин из Воронежской губернии [b]Сергей Степанович Котелевский [/b]в 1917 году присягал Николаю II, после отречения царя служил Керенскому, а в 1918-м стал добровольцем Красной армии. Он не нарушал присяги и не менял своих политических взглядов, потому что никогда не состоял ни в каких партиях, а просто защищал свое Отечество — свою землю.Сергея Степановича я застала за газетами — их он читает от корки до корки. Ему интересно все: и политика, и экономика, и спорт, и даже секс. Узнав, что я не врач, которого он дожидался, а корреспондент, оживился, вынул свои фотографии, стопку различных документов и разложил передо мной.[/i]— Знаете, сколько мне лет? И сам же не без гордости ответил: — 101 годок 6 июня исполнится. В тот же день, что и Пушкин, родился. И все помню, что в стране было. Даже биографию всех членов Политбюро назубок знаю, хотя сам никогда партийцем не был.[b]— В чем же секрет вашего долголетия? [/b]— Водку не пью, никогда не курил. После ранения на гражданской здоровье восстановил и сохранил благодаря крестьянскому труду — поле и лошади были моим лекарством. Ночевал на свежем воздухе. Красота! Кроме того, у меня очень хорошие дети и внуки.Всем желаю иметь таких заботливых наследников. У меня трое детей, четверо внуков и трое правнуков.[b]— Сергей Степанович, а детство свое помните? [/b]— Очень даже хорошо. Я родился в селе Вейделевка Валуйского уезда в крестьянской семье. Нас было 12 детей, и я самый старший. Правда, трое умерли еще в детстве. Мой отец служил у графини Софьи Владимировны Паниной объездчиком и заведовал зерновым складом. Один кормил большую семью. Нужды не было. Графиня дала нам дом и корову, а на каждого родившегося мальчика нарезала по две десятины земли. Сама Софья Андреевна жила в Петербурге, но в имении появлялась часто. Мы, мальчишки, бегали смотреть не столько на нее, сколько на фаэтон, в котором она приезжала. Это было настоящее чудо: на резиновом ходу, запряженный парой лошадей. Я очень хорошо эту женщину помню — сама высокая, волосы рыжие.Взрослые про нее с усмешкой говорили, что она старая дева.У Паниной было 50 десятин земли, на которой выращивались в основном кукуруза и подсолнух. На сезонные уборки ее управляющий нанимал крестьян и платил им за работу по 30 копеек в день. Работали по пять дней, а на выходные домой отпускали. Притом рассчитывалась графиня каждую неделю. Понимала, что к семье кормилец должен прийти не с пустыми руками...Вот так и жили. Пуд муки стоил рубль тридцать, а метр ситца — 20—30 копеек. Заботилась Софья Андреевна и о здоровье крестьян: в 1907 году построила в нашей деревне больницу, которая и по сей день работает.[b]— Вы сами-то чем занимались? [/b]— Когда окончил школу — ее, кстати, тоже графиня построила, — помогал отцу по хозяйству. В начале февраля 1917 года Николай призвал меня служить. Я попал в учебную команду разведчиков артиллерийской части, которая располагалась в Серпухове.Только приняли присягу, а тут царь от престола отрекся. Но мы продолжали служить, как служили. Ничего в нашей жизни не изменилось. А в октябре после большевистского переворота часть распустили.Самовольно домой уезжать я не решился. И тогда мы с товарищем отправились домой к командиру попросить какую-нибудь справку, что мы не дезертиры. Дверь открыла старушкамать. Узнав, зачем пришли, перекрестила нас и сказала: «Ах, ребятушкиребятушки, что же сотворилось! Пропала Россия!». И заплакала. Это был декабрь 1917 года. Мы тогда смутно понимали, что происходит.[b]— А в Красной армии как оказались? [/b]— Вернулся я в родную Вейделевку, а тут большевики уже хозяйничают. За новую жизнь агитируют, землю обещают, если советскую власть защитим. А куда крестьянину без земли-то? Записался добровольцем на борьбу с Колчаком. В 1918 году дрался в Луганской области с петлюровцами, а в 1919-м, когда с Кубани вышли красновцы, меня ранило в ногу. Долго по госпиталям валялся. Лечился в Казани, Харькове, в Москве. Ранение оказалось серьезным, и меня комиссовали. Вернулся домой. Сначала был сторожем в кооперации, потом окончил курсы бухгалтеров. Работал в Госстрахе, магазине, позже стал сельским хозяйством заниматься. Женился на крестьянке, троих детей она мне родила. Имели землю, двух лошадей, корову.[b]— Значит, не зря новую власть защищали? [/b]— До коллективизации мы справно жили. Пожалуй, за сто лет моей жизни пять лет до тридцатого были самыми счастливыми. Пока не появились колхозы. Коллективизация принесла одни убытки. В тридцать третьем разразился страшный голод, много людей покосил. У меня брат от недоедания умер.Потом война с фашистами. Победили, и опять голод. В колхозах тогда и так работали от зари до зари почти бесплатно, а тут еще облигациями замучили. Хочешь-не хочешь, а бери. Жили впроголодь, поэтому и воровали в своем же колхозе.[b]— Не боялись? [/b]— У нас был хороший председатель. Он понимал, что нет у колхозников другого выхода. Говорил: «Я пошел, чтобы ничего не бачить, а вы тут... ну, сами...поаккуратнее как-нибудь»... Ох, как трудно было, но ради детей все пережил. Когда те стали подрастать, понял, что их надо учить. Двое сыновей и дочь окончили Харьковский автодорожный институт. В деревне судачили: «Крестьянин, хромой, а всем детям дал высшее образование». Они выучились и разъехались, а мы с женой вдвоем остались. Так и жили до самой ее смерти.Похоронив свою Дарью Николаевну, продал хату и приехал к дочери в Москву. Приняли меня здесь хорошо. Вот уже 21-й год как москвич.[b]— В 80 лет крестьянину привыкать к городской жизни, наверное, сложно было? [/b]— А куда денешься? Хотя Москва мне нравится. Особенно интересно было, когда начинались кооперативы, ярмарки. Я часто ездил на них смотреть. Такая торговля большая шла, и не дорого все было. Очень напоминало начало 20-х годов. Жаль, что жизнь опять стала тяжелая.А вообще-то хотелось бы еще пожить и посмотреть: что же будет дальше?[b]НА ФОТО:[/b][i]Фото из семейного архива. Август 1917г.[/i]
[i]Живет на Преображенке немолодой уже человек — ровесник революции, в 24 года ставший личным шофером легендарного маршала Жукова, возивший Эйзенхауэра, Василия Сталина, Димитрова... Немало лет проработал он рядом со многими творцами истории, за что и лиха изведал тоже немало. Мы сидим с [b]Александром Николаевичем БУЧИНЫМ [/b]в его уютной квартире, пьем кофе с пирожными и вспоминаем. Точнее, вспоминает он.[/i]— У нас в семье все были мотогонщиками. А отец, Николай Борисович, — одним из первых автогонщиков. Он участвовал почти во всех соревнованиях того времени. Одно время отец работал техником во Франции на фирме «Пежо» и принимал участие в автогонках Париж — Бордо. Страсть к технике передалась и нам: трое моих братьев, сестра и ее муж — все гоняли на мотоциклах.В 12 лет я уже мог водить машину по двору. Когда исполнилось 17, мечтал о самолете (тогда все были помешаны на авиации), но судьба распорядилась иначе — брат Сережа привел меня в отдел кадров НКВД и устроил на работу в ГОН (гараж особого назначения).Сначала я возил секретаря начальника ГУЛАГа НКВД. От работы был не в восторге. И очень скоро случилось то, что и случалось повсеместно с другими. Как-то раз я пришел в клуб НКВД со своим приятелем Ваней Кипариси на просмотр какого-то фильма. Начальник охраны Берман увидел нас вместе да как заорет на меня: «Что ты привел врага народа?!». И вскоре выгнал с работы.[b]— А вы были положительным по тем меркам молодым человеком? [/b]— Я не пил, не курил и был дисциплинированным. Хотя вырос в семье рабочей, но культурной. У нас по праздникам всегда собирались гости только за самоваром. И всем было очень весело. Ко времени призыва в армию я уже имел грамоты за гонки, подписанные такими прославленными летчиками, как Чкалов, Ляпидевский. В 1938-м призвали в армию.[b]— А к Жукову-то как попали? Кто вас рекомендовал? [/b]— Когда началась война, наш гараж военизировали, а меня через пару недель назначили водителем в охрану генерала армии. Им оказался Георгий Константинович Жуков. Сначала я водил «хвостовую» «эмку» — машину сопровождения. Маршрут простой: Генштаб — Кремль — квартира — дача — Генштаб. Затем последовало распоряжение ехать на фронт. Первое время я наблюдал Георгия Константиновича из-за руля сопровождающей машины. А однажды осенью 1941-го в Калининградской области жуковский вездеход «ГАЗ-61», следовавший впереди, влетел в канаву. Попытки вытащить машину оказались безуспешными. И тогда ко мне подбежал начальник охраны Бедов и закричал: «Ты же гонщик, вытащи!». Я сел за руль, включил передний мост и выскочил из канавы. Жуков тогда не проронил ни слова, а вскоре после этого случая я стал его личным шофером.[b]— Сколько водителей было у Жукова? [/b]— Двое. Один «на хвосте» ездил, другой за рулем его автомобиля.[b]— С тех пор как вас пересадили в машину маршала, вы всегда были первым? [/b]— Однажды, после того как мне вручили медаль «За отвагу», начальник охраны сказал, что я буду вторым водителем. Жуков собирался как раз ехать к временному памятнику, поставленному главнокомандующему Дальневосточным округом Апанасенко, погибшему под Ливнами. Поехали, как приказали, — я второй. На обратном пути шофер, который вез Жукова, врезался в столб, и на следующий день меня пересадили в машину Георгия Константиновича.[b]— В переделки с Жуковым попадали? [/b]— Много всего было. Помню, в ноябре 1943-го под Ельней ехали мы, впереди — командующий Волховским фронтом, сзади — машина Ворошилова. Вдруг за нами снаряд разорвался. Ворошиловский автомобиль весь обдало мерзлыми комьями земли. Но ничего, уцелели. По 150 км без света ездили, под обстрелы не раз попадали.[b]— Жуков носил при себе оружие? [/b]— Иногда у него был с собой пистолет, который он держал в перчаточном ящике. Охране же было выдано противотанковое ружье. Да такое громоздкое, что в выемке не помещалось. Вскоре Жуков отдал его в одну из частей.[b]— В машине вы о чем-нибудь разговаривали? [/b]— Жуков был неразговорчивым. Всегда о чем-то думал.[b]— Признайтесь, своим знакомым когда-нибудь хвастались, что возите Жукова? [/b]— Был грех, хотя этого делать ни в коем случае не полагалось. Один раз Георгий Константинович спрашивает меня: «Бучин, говорят, ты всем рассказываешь, что Жукова возишь. Правда?». (Это уже из охраны доложили.) — «Да, виноват, товарищ маршал! Сказал одной своей знакомой». — «Смотри у меня», — пожурил Георгий Константинович, оценив мое чистосердечное признание, и укоризненно посмотрел в сторону осведомителя.[b]— Какие марки автомобилей предпочитал маршал? [/b]— К машинам он был равнодушен. Сам за руль никогда не садился. Любил лошадей. А возил я его на автомобилях разных марок. Несколько месяцев на «Виллисе», по Румынии ездили на «Студебеккере», а по Москве — на «Паккарде». В 1944 году, осенью, меня отправили в Москву в командировку осмотреть трофейный бронированный «Мерседес». Машина была почти новой — всего 1000 километров на спидометре. В ГОНе сделали профилактическую обработку. Автомобиль ходил, как самолет. Оправдал самые смелые ожидания. До конца войны и в первые послевоенные годы я возил маршала на нем. Но на подписание акта о капитуляции ехали на «Паккарде».[b]— Ну а ваша любимая марка? [/b]— «Мерседес». На нем я начинал свою работу. На нем и закончил. С этим автомобилем у меня связаны хорошие воспоминания. Ну а сейчас у меня «Жигули». В День Победы ездил на них выступать в город Жуков.[b]— Сейчас много говорят, что Жуков был очень жестким человеком, даже жестоким...[/b]— Не верьте никому. Это неправда. Суров был, требователен, порядок во всем любил. Но никогда не был жестоким. В Берлине, помню, по приказу Жукова поехал с генералом Соколовским встречать Эйзенхауэра. Едем, а он мне говорит: «Георгий Константинович такой человек, что никогда не даст другому упасть. В яме будешь — он палку подаст, вытащит». Как сейчас помню его слова. Вот только когда Жукова Хрущев снял с поста министра обороны, многие бывшие «друзья» от него отвернулись. Но так всегда бывает: пока ты на коне — вокруг много народу вертится, а чуть что — ищи ветра в поле... А я счастлив, что судьба свела меня с таким незаурядным человеком.[b]— Вас лично он когда-нибудь отчитывал? [/b]— Однажды. Я вез его на совещание (мы ехали на «Паккарде»), вдруг спустил баллон. А Жуков очень не любил никуда опаздывать. Я быстренько колесо заменил, сажусь в машину, завожу — не едет. Он смотрел-смотрел, как я мучаюсь, и говорит: «Ну что, погоны лейтенанта надел, а за машиной перестал ухаживать, м...!». (Матом он никогда не ругался.) Привез его на совещание — немного опоздали, конечно, — и я ремонтом занялся. После совещания Жуков подходит к машине и спрашивает: «Ну как, орел, починил?». «Так точно!» — отвечаю. Больше ни разу о моей оплошности Георгий Константинович не напомнил.[b]— А вам нравится памятник Вячеслава Клыкова перед Красной площадью? [/b]— Конь не нравится. Я привозил маршала на Парад Победы и знаю, как это было. В Екатеринбурге лучше — там конь вздыбленный. Да и не на месте памятник стоит.[b]— А портрет Павла Корина? Жуков ведь долго не давал согласия позировать. А потом даже подружился с художником.[/b]— Портрет нравится, он его в Германии писал, после Потсдамской конференции. Времени у маршала было в обрез и позировать подолгу не мог. Поэтому на портрете руки не его. Корин их с Миши Громова, начальника охраны, писал.[b]— Когда вас от Жукова «убирали», пытался он как-то вступиться? [/b]— После войны все ждали, что Георгий Константинович будет министром обороны. Но увы! Его, наоборот, понизили — назначили командующим Одесским военным округом.Жуков взял меня с собой. Я готов был хоть на край света с ним ехать, а не то что к Черному морю. Возил я его до 1948 года. Потом как-то приглашает он меня к себе домой и говорит: «Александр Николаевич, пришел приказ отозвать тебя в МГБ СССР. Убирают тебя от меня. Сходи на прием к Власику, передай письмо от меня лично». Приехал я в Москву, записался на прием к Власику. Только тот письмо читать не стал, небрежно так бросил его в ящик стола да еще и наорал, будто я позорю органы МГБ. И уволил.[b]— Чем же он мотивировал это увольнение? [/b]— Припомнил мое лихачество в Одессе. Однажды мы с приятелем на мотоциклах, стоя, на высокой скорости проехали по Дерибасовской. (Мы же мотогонщики! А в молодости всегда хочется острых ощущений.) Конечно же, об этом случае стало известно в Москве... А вскоре меня арестовали. 2 апреля 1950 года привезли на Лубянку. При обыске нашли фотографию Жукова. Так возмущенный эмгэбэшник раскричался: «Что ты носишь ее при себе? Он тебе что, отец родной?».[b]— И в чем вас обвиняли? [/b]— Сначала в шпионаже, потом в клевете на партию. А позже стали требовать, чтобы я очернил Жукова. В 1951 году меня привезли в Лефортово. Это наши гэкачеписты в тюрьме стихи писали — нам же сутками спать не давали. Бить, правда, не били, но так допросами выматывали, что я ходил и шатался. Готовился уже к худшему, вдруг дали расписаться в бумажке, что я осужден на 5 лет ИТЛ. Освободили в 1952 году. Ох и намыкался я тогда! Жить было негде. Долгое время мне, коренному москвичу, не давали разрешения на прописку. После ареста мою Нину как жену врага народа из квартиры выселили. По углам скиталась, но меня не бросила. А могла бы — красавица ведь, актриса и детей у нас тогда не было.[b]— После освобождения встречи с Жуковым не искали? [/b]— Нет, как-то неловко, ведь Георгий Константинович тогда министром обороны был. Я позвонил, когда Хрущев его снял. Мы встретились. Узнав, что мы с женой ютимся по углам, он отругал, что я не пришел к нему раньше, и написал письмо Посохину. В 1968 году я получил вот эту двухкомнатную квартиру.[b]— В службе сильным мира сего есть свои плюсы и минусы. Чего в вашей жизни было больше? [/b]— Народная мудрость гласит: «Подальше от царей — голова целей». Но только Жуков не был царем и не собирался им быть, он был солдатом. Жаль, что многие, даже те, с кем он рядом работал, с кем дружил, так и не поняли этого. А я счастлив, что судьба свела меня с таким человеком.[b]— С кем еще вам доводилось работать и как эти люди к вам относились? [/b]— Все были очень высокомерные. Мы, обслуга, для них — быдло. Димитров, например, сытый, одетый с иголочки, никогда не здоровался с шофером, всегда смотрел куда-то мимо. Он же европеец, а мы, русские, — так, низший сорт. У него была шикарная дача недалеко от Горок Ленинских.В 1940 году я обслуживал Куусинена. Впечатление осталось нелучшее. Подумать только! Чтобы этот человек воцарился в Хельсинки, наши ребята кровь проливали.Возил Эйзенхауэра. В Германии и у нас, в Москве. Он сюда с сыном Джоном приезжал. Отличный мужик! А его сын даже мне пачку сигарет в знак признательности подарил. Нам строго-настрого запрещалось что-либо брать, особенно у иностранцев, но я взял, хотя и некурящий был. Ребятам из гаража подарил.[b]— А Василий Сталин? К нему как попали? [/b]— Оставшись без работы, спрятал свою гордость в карман и пошел к Василию. Тот признал водителя Жукова и зачислил меня в кадры ВВС. Возил я его на дачу к женщинам. Он там развлекается, а ты сидишь всю ночь и ждешь: что ему в голову взбредет? Куда ехать придется и когда? Однажды потребовал, чтобы я коня ему белого подал.Сел на лошадь, а та и понеслась. В общем, досталось мне потом за нрав лошадиный. Другое дело, что он много сделал для развития отечественного спорта. Особенно мотоспорта.[i]В семейном альбоме Александра Николаевича много исторических снимков, в том числе и дореволюционных. Но особое место занимает фотография маршала Жукова, а в домашней библиотеке — его же книга с надписью на титульном листе: «Уважаемому Александру Николаевичу Бучину, моему лучшему шоферу, безупречно прошедшему со мной все дороги фронтов Великой Отечественной войны. Г. Жуков. 5.9.1970 г.». Семь лет жизни и 170 тысяч километров по фронтовым и мирным дорогам в самые страшные и самые радостные дни они прошли вместе.[/i]
[i][b]Довоенное поколение москвичей, наверное, помнит отчаянно бесстрашную красавицу-мотоциклистку Наташу Андросову, взбиравшуюся на красном «Индиан-Скауте» на стену. Это захватывающее зрелище происходило в парке культуры им. Горького.[/b]Зрители замирали от страха и восторга. Образ советской амазонки манил и завораживал. Ей посвящали стихи и повести. «Краги красные, как клешни, губы крашеные грешны... мотоцикл над головой электрической пилой...» — напишет о ней Андрей Вознесенский. Кстати, она никогда не красила губы. Природа подарила ей такой сочный яркий цвет, и она пронесла это чудо до 82 лет. Писатель Юрий Казаков «спишет» свою Леночку в повести «Две ночи» с княжны Наташи. «У каждого в душе, как сияющий образ, горели неугасимое ее нечеловечески красивое лицо и летящая фигурка в мужской ковбойке или в жакетике. Прекрасные ноги в бриджах нежно сжимали звероподобный «Индиан-Скаут»...А Юрий Нагибин посвятит ей целую главу в книге «Уважаемая Маргарет Тэтчер»: «Бедная Наташа, как же мурыжила и била ее жизнь, через какие бездны таскала! По тонкой коже каленым железом... Да, нелегко уцелеть в нашей действительности княжне царской крови. Она прошла через ад. Преследования, издевательства, шантаж... подлость во всех видах и образах, только Романова и могла выстоять».Но потом о Наташе надолго забудут. Все, кроме верных друзей...Евгений Киселев первым сделает Талочку желанной для журналистов. Но их-то как раз она не очень и жаловала. В ее квартире никогда не запирались на замок двери, но всех, кто приходил взять у Натальи Александровны интервью, она мурыжила долго. Это я испытала на собственной шкуре: четыре часа просидела, пытаясь найти хоть какой-то контакт. А потом после домашней наливочки, которую она так искусно готовила, сациви и ее авторских салатов все записанное на диктофон стало таким незначительным, потому что образ этой удивительной женщины складывался не из исторических архивов и бесед с ней, а в результате познания ее самой.Красивая, подтянутая, всегда со вкусом одетая и причесанная, сильная, резкая и необыкновенно добрая, она ненавидела лесть и больше всего ценила в людях преданность и открытость. Ей чуждо было высокомерие. Могла и матерком в сердцах пульнуть, и чтото неожиданное для тебя сказать.И так уж случилось, что за три наши встречи в течение последних двух месяцев ее жизни и телефонных разговоров я оказалась последней из немногочисленных журналистов, кто беседовал с ней и даже фотографировал ее.Наташа Андросова, или Талочка, была королевой Старого Арбата. Все парни сходили по ней с ума. Даже постовые не останавливали девушку, когда она вихрем мчалась по городу на мотоцикле.Мотоспорт стал судьбой Наташи, он помог выжить девушке августейшего происхождения и подарил верных друзей. И он же посадил ее на инвалидную коляску[/i].[b]— Наталья Александровна, вы помните свое детство? [/b]— Помню Ташкент, бабку, жену Великого Князя, которая жила тогда в каком-то сарае на территории дворца. С нами она редко общалась. Мама работала машинисткой. Отец, Александр Николаевич, ушел с Белой армией, а потом перебрался за границу. Дед к тому времени уже умер. Его я не помню. Когда мне исполнилось семь лет, мы с мамой и старшим братом переехали в Москву. Вскоре она вышла замуж за Николая Андросова. Он записал нас в свой паспорт как родных детей, и я стала Натальей Николаевной. Мы поселилась на Плющихе в хорошей квартире. К сожалению, там мы прожили недолго. Один коммунист положил глаз на нашу жилплощадь и стал писать доносы (тогда все были «писателями»). Возможно, он догадывался о нашем непролетарском происхождении. Мы переехали на Арбат, поселились в подвале. Так было спокойнее.[b]— Где вы учились? [/b]— Из-за моего происхождения мне не удалось получить хорошего образования, хотя и слух был, и танцевала неплохо. А потом я рано осталась без родителей и вынуждена была зарабатывать на жизнь сама. Чем только ни занималась: делала табуретки, шила шляпы. И на все у меня было свое чутье, я всегда знала, как поступить в том или ином случае. Наверное, Бог вел меня по жизни.[b]— А как появился в вашей жизни мотоцикл? [/b]— С детства я принадлежала сама себе. Всегда любила риск. Помню, как мы жили на подмосковной даче, которую снимал отчим на лето. Вместе с местными мальчишками лазала по деревьям, ездила верхом на лошадях, водила их в ночное. А когда понравился мотоцикл, научилась водить. До войны в парке культуры имени Горького по вертикальной стене носились на мотоциклах Боб Кару, Дикси Дер и Китти О’Нель. В 1936 году их как иностранцев выслали, и тогда сын фокусника Орнальди решил восстановить номер. Он искал себе партнершу. Туда и привел меня известный гонщик Александр Грингаут. Из всех претенденток выбрали меня. Я объездила с гастролями полстраны. Может, это и спасло меня. Последний раз я «проехала по стене» на мотоцикле, когда мне было пятьдесят лет.[b]— Ваши красота и происхождение помогали вам в жизни? [/b]— Чаще мешали. Когда я занималась спортом в «Динамо», один партиец, от кого-то услышав, что я «из бывших», стал проявлять ко мне интерес. Раз подошел — ничего не получилось. А во второй он пришел уже «с бумагой» и стал шантажировать. Думал, что я испугаюсь и раскрою свои объятия. Только я не струсила и сказала: «Иди куда хочешь». Так он отнес свой паршивый донос на Лубянку.Вызывали, «беседовали», потом какого-то дядьку за мной наблюдать приставили. Но, к счастью, все обошлось. Какая-то неведомая сила защитила меня от злых людей и на этот раз. Может, потому что сама я подлостей людям никогда не делала и моя совесть перед ними чиста. А ведь в то время нередко предавали те, на кого невозможно было и подумать. Они бывали у тебя дома, вели разговоры, а потом...Был еще случай наглого домогательства во время войны. Аттракцион в парке тогда закрыли, а мне предложили эвакуироваться.Но я отказалась, потому что знала: немцы в Москву не придут.Сначала я тушила и сбрасывала с крыш домов зажигательные бомбы, а потом пошла в истребительный отряд. Двадцать парней и я работали курьерами, развозили на мотоциклах документы. Правда, недолго. Один комиссар попытался взять меня силой. Пришлось дать ему в глаз. Благо, рука натренированная. Из отряда, конечно, меня «ушли». К счастью, работу нашла быстро, потому что у меня были профессиональные права водителя. Работала шофером на «Линкольне», потом на «Бьюике» у больших внешторговских начальников. Даже на полуторке довелось поработать. Вывозила из Александровского сада снег. А когда в московском цирке восстановили аттракцион, снова «полезла на стенку».[b]— Да, закалила вас советская власть! [/b]— Это я ее закалила.[b]— Ну, значит, порода.[/b]— Порода тоже, бывает, вырождается.[b]— А когда вы впервые почувствовали, точнее, осознали, что в ваших жилах течет царская кровь? [/b]— Хотя у меня на столе всегда стояли фотографии отца, дедушки и прадедушки, я никогда ничего особенного не чувствовала. Я мотогонщица. Вот это я очень хорошо чувствовала.[b]— В вашей жизни была сильная любовь? [/b]— Да, это мой муж, кинорежиссер Николай Владимирович Досталь. Мы поженились, когда он овдовел. У него было двое маленьких сыновей, с которыми у меня сложились очень хорошие отношения. К сожалению, муж трагически погиб во время съемок... Его сыновья Володя и Коля обо мне сейчас заботятся, помогают.[b]— А друзей у вас много в жизни было? [/b]— На хороших людей мне везло. Я дружила с Юрой Нагибиным, Сашей Галичем, Александром Николаевичем Вертинским, Карандашом, женой его Тамарой. Очень дружны мы были с Юрием Никулиным. Я и заболела после его смерти. Это интеллигентные, образованные люди. К сожалению, все они уже ушли из жизни. На захоронении царской семьи в Питере я познакомилась с Галиной Старовойтовой. Мы много с ней разговаривали, встретиться собирались... Удивительная была женщина.[b]— Что вы чувствовали на перезахоронении останков ваших предков? [/b]— Когда мимо меня проносили гроб с останками Николая II, я ощутила, как на меня нахлынула какая-то теплая родная волна. И потом еще какое-то время я ощущала благодать.[b]— А ваши зарубежные родственники — вы поддерживаете с ними какие-то отношения? [/b]— Не нужна я им. Даже в Питере на похоронах Николай Романович поцеловал меня три раза — все. Больше они ко мне не подходили. И на поминки я шла одна.[b]— Хотели бы вы жить за границей? [/b]— Нет, никогда. Разве что попутешествовать, посмотреть. Раньше я часто ездила в Венгрию. По два месяца жила там у друзей. Два года назад мне удалось побывать во Франции на могиле отца. Я не могу вам передать, что я тогда там почувствовала... К сожалению, из-за больных ног мне сейчас трудно передвигаться городским транспортом, поэтому путешествовать не могу.[b]— Вы оптимистка? [/b]— Я никогда никому не показываю своего настроения. Посмотришь на молодых — лица постные, перекошенные, злые, наизнанку вывороченные. Что с ними будет с возрастом? Иногда не выдерживаю и спрашиваю: «Почему такое злое лицо?» Я понимаю, что жизнь тяжелая, но все равно надо держаться. У меня сколько болезней: позвонки побиты, колена нет. Но я никогда об этом не говорю. Лежала в больнице — так меня врачи в пример молодежи ставили.[b]— Как вы считаете, в России может возродиться монархия? [/b]— Вряд ли. У меня такое ощущение, что сейчас все мы сидим в какой-то яме и никто не знает, как из нее выбраться. Безумно жаль людей. И очень жаль, что я ничем им не могу помочь...[i]Даже после того, как Наталью Александровну признали членом императорского дома и к двум фамилиям прибавилась третья — Романовская, в ее жизни ничего не изменилось. Этой красивой царственной женщине с пепельными волосами и необыкновенными лучистыми серо-голубыми глазами чужды были амбиции.Она жила на седьмом этаже обычного дома, в скромной однокомнатной квартире среди экзотических цветов, за которыми с удовольствием ухаживала. А еще с ней жила собачка по кличке Малыш, в которой Талочка души не чаяла. Она подобрала ее безнадежно больную в подъезде и выходила. Малыш обожал свою хозяйку и был ей предан до последнего часа...Наталью Николаевну Андросову похоронили рядом с мужем на Новодевичьем кладбище.[/i][b]Досье «ВМ» [/b][i]Наталья Николаевна Андросова (по паспорту) — в России единственный потомок Романовых. Она праправнучка Николая I. Один из внуков Николая I (сын Великого Князя Константина Николаевича, которого знатоки поэзии знают как К. Р.) Николай Константинович очень любил хорошеньких женщин. Влюбившись в американскую балерину Фанни Лир, Великий Князь подарил ей фамильные драгоценности. Его дядя, Александр II, недовольный таким поведением племянника, разжаловал его в солдаты и отправил на службу в Оренбург. Там Николай женился на особе нецарской крови дворянке Наденьке фон Дреер, дочке местного полицмейстера. Это стоило ему великокняжеского титула.Но когда на трон взошел двоюродный брат опального князя, Александр III, он вдруг вспомнил о кузене и перевел его в Ташкент на мелиорацию. Узбеки всей душой полюбили опального князя за добрый нрав и усердие и прозвали его Искандером (Великим). Позже прозвище перешло в фамилию... Наталья Александровна Искандер — родная внучка Великого Князя.[/i]
[i]Ольга Львовна Барановская-Керенская… Тридцать лет назад в Нью-Йорке на девяностом году жизни умер ее муж — бывший глава Временного правительства Александр Федорович Керенский.Ее внуки и правнуки живут в Англии.Внучка Керенских Елизавета прислала воспоминания своей бабушки — Ольги Барановской, жены Керенского. 169 машинописных страниц, написанных Ольгой Барановской-Керенской в 1935 году (с ятями), не содержат ни строчки упрека в адрес мужа, фактически бросившего ее с детьми на произвол судьбы.[/i][i]«Если бы меня спросили, жалею ли я, что мне пришлось жить в такое бурное время и оказаться выброшенной за борт жизни, я бы ответила: нет, не жалею. На мою долю выпало посетить «сей мир в его минуты роковые», я жила и живу во времена грандиозных событий. Разделяя судьбу русских, я выпила свою чашу до дна», [/i]— пишет Ольга Барановская, внучка знаменитого синолога академика Василия Павловича Васильева.…27 февраля (по ст. стилю) 1917 года в петербургской квартире Керенских на Тверской раздался телефонный звонок из Государственной думы. Керенского срочно вызывали на экстренное заседание — государь отдал приказ о роспуске Думы.Александр Федорович попросил жену Ольгу отвечать на телефонные звонки, а сам вышел из квартиры.Вышел, чтобы больше никогда не вернуться к семье. Первые дни, пока шло формирование Временного правительства, Александр Керенский не выходил из Думы, затем начались его переезды из одного министерства в другое, а после Октябрьского переворота он жил по чужим квартирам. И как логическое завершение — бегство за границу.А в квартире жены раздавались звонки. Все хотели знать, что же происходит. Не выдержав неизвестности, Ольга Львовна сама отправилась в Думу. [i]«Понемногу я стала приближаться к самой Думе и, наконец, уже к вечеру вошла в Таврический дворец, где решалась судьба России… На всех улицах были зажжены костры. На каждом углу и перекрестке — всюду толпы народа, а посреди них — в большинстве случаев оратор, громящий буржуазию и империалистов. 25 октября большевики вступили в открытую борьбу. «Со мной поравнялся отряд солдат. Но суровы и злы были их лица, и мрачно шагали они мимо нашего дома. И опять я побежала к ним: «Куда вы идете?» — спросила я… — «На фронт. Убивать Керенского», — ответил один из них. Я отшатнулась и медленно, еле волоча ноги, вернулась в квартиру. Полные самых печальных предчувствий, мы с тоской ждали, что будет…» [/i]Предчувствие не обмануло. Однажды ночью пришли с обыском.«При малейшем сопротивлении я буду стрелять», — заявил человек в офицерской форме. «Стреляйте, я не боюсь», – ответила Ольга Львовна. Пройдут годы, и она с гордостью будет вспоминать, как решительно в ту ночь дала отпор незваным гостям.Весной 1918 года А. Ф. Керенский был уже за границей. А Ольга Львовна с двумя сыновьями и матерью, оставшись после большевистской революции без средств к существованию, начинает набивать папиросные гильзы табаком и продавать. Это был единственный способ заработать на жизнь. Одна из большевистских газет писала: [i]Сам Керенский за границей Там, где царские отбросы, А жена его в столице Набивает папиросы.[/i]Летом 1918 года Ольгу Львовну арестовали. На сей раз большевиков интересовал ее брат Владимир, генерал царской армии. (Позже он перейдет на сторону большевиков и ими же будет расстрелян.) Не добившись никаких сведений, ее с детьми и матерью отправили в Москву. На одной из станций коммунисты, сопровождавшие арестованных, получили известие, что в Москве совершено покушение на Ленина. Обозлившийся конвой, состоявший из татар и латышей, неистовствовал. «А мы еще должны возиться с ними и оберегать их отродье. Вон они там сидят — прикончить их всех разом, да и дело с концом! Что с ними долго возиться!» Семью Керенских доставили в ЧК на Лубянскую площадь. Через несколько дней их выпустили, взяв подписку о невыезде. А вскоре разрешили выехать в Петербург, под надзор местных властей. Ольге даже удалось устроиться на работу машинисткой. Ее непосредственный начальник был человеком образованным и корректным. Ольга Львовна получала жалованье и сводила концы с концами. Но неумолимо надвигалась страшная зима 1919—1920 гг. [i]«В городе начались ограбления квартир и убийства. Прислуги почти никто уже, кроме коммунистов, не держал, дворники были упразднены, охранять дома и квартиры было некому… Мы уже понимали тогда, что надо только стараться сохранить жизнь, не быть убитыми грабителями, не умереть с голоду, не замерзнуть.»[/i]Мыться было негде, вместо туалетов — ведро в доме. Содержимое выливалось в общую кучу во дворе, тут же замерзало, а весной, когда начиналась оттепель, сами жильцы, и среди них Ольга Львовна, разбивали ее железными ломами и, погрузив куски льда на санки, увозили за город. [i]«В голове никаких мыслей и никаких желаний, кроме мучительных дум о том, что еще продать и как и где достать хоть немного хлеба, сахара или масла… Тротуаров уже не было, и не было ни конного, ни трамвайного движения (лошади все были съедены), улицы не чистились, снег не сгребался, по улицам плелись измученные, сгорбившиеся люди. И как горькая насмешка, на каждом шагу развевались огромные плакаты: «Мы превратим весь мир в цветущий сад».[/i]Однажды, передавая через Б. Ф. Соколовского, которого она никогда раньше не видела, письмо за границу для мужа и рассказав ему о своих мытарствах, она вдруг услышала: «А почему вы сами не уедете за границу?» Действительно, почему? Ведь для этого только нужно за большие деньги достать фальшивый паспорт и найти верных людей.В случае неудачного побега — расстрел. Однажды она пыталась это сделать официально, объяснив, что младший сын болен, погибает, но получила отказ. Значит, официально покинуть страну она не сможет, а нелегально… И все-таки она решилась. Фальшивым паспортом ее снабдил подавший идею о бегстве Соколовский. И вот она, как подданная Эстонии, должна отбыть из страны.Невольно возникает вопрос: а где же были друзья ее мужа, почему они не могли помочь семье Керенского? [i]«Всю свою жизнь я провела среди партийных людей, но от них я не могла получить даже паспорта для побега, и напрасно я металась от одного партийного человека к другому».[/i]И вот наступил день отъезда. Наменяв «романовских» денег, надев на себя белокурый парик, чтобы походить на эстонку, Ольга Львовна с детьми покидает Россию.[i]«Нелегко мне было решиться на этот отъезд. В России я оставляла все, что мне было дорого в прошлом, кроме детей. Я ехала за границу без денег, одна с детьми, не зная даже, в какую именно страну мы едем, не имея за границей ни родных, ни друзей. Мы предполагали, что Александр Федорович живет в Англии, но того, что мы едем к нему, у меня не было и в мыслях. Наша семейная жизнь была кончена, окончательно разрушена. И я имела все основания предполагать, что А. Ф. живет за границей со своей новой семьей.Рядом с грандиозным водоворотом событий, вертевшим, коверкавшим и ломавшим Россию, рушилась, ломалась и окончательно сломалась и моя семейная жизнь. И из-под всех развалин прошлого, и личных, и общероссийских, я должна была выкарабкиваться сама, как умела, таща за собой и моих детей, иногда только хватаясь за протянутые из жалости чужие руки».[/i]
В деревне Дубровки, неподалеку от районного городка Талдом Тверского края, находится Дом-музей этого замечательного русского поэта. Десять лет назад это старое двухэтажное здание из красного кирпича, уютно расположившееся на зеленой поляне, хотели снести бульдозером.Но местные энтузиасты, поклонники поэзии Клычкова, помешали. Много порогов обили и бумаг написали, но дом отстояли. Сделали капитальный ремонт, и в 1999 году, к 105-летию со дня рождения поэта, открыли Литературный музей Сергея Клычкова. Его возглавила жительница Талдома, поэтесса Татьяна Хлебянкина. Так, после долгих лет забвения, певец журавлиного края, автор «Сахарного немца» и «Последнего Леля» вернулся домой, на малую родину.Сергей Антонович Клычков родился 13 июля 1889 года в семье башмачника. Его отец Антон Никитич был справным хозяином. На 35 сотках земли построил двухэтажный кирпичный дом с мавританскими арками и изразцовой печью, разбил яблоневый сад, завел скот и открыл башмачную артель. Тридцать человек рабочими местами обеспечил, ну чем не «ударник малого бизнеса»? В семье Клычковых было тринадцать детей, но восемь из них умерли в детстве. Сергей же появился на свет при необычных обстоятельствах. Его мать, красавица Фекла, собирала в Чертухинском лесу малину, там и случились роды. И принесла она младенца домой в кузовке для ягод.[i]Была над рекою долина,В дремучем лесу у села,Под вечер, сбирая малину,На ней меня мать родила…[/i]Но сладкая ягода не стала залогом безоблачной жизни, скорее, наоборот.[i]На ягодах спелых и хмеле,Широко раскрывши глаза,Я слушал, как ели шумели,Как тучи скликала гроза…[/i]Обучение наукам началось в талдомской школе вместе с детьми крестьян и мастеровых. Отец мечтал выучить сына на инженера. И когда мальчику исполнилось одиннадцать лет, он привез его в Москву, поступать в реальное училище. Экзамены Сергей провалил, за что был побит отцом прямо в Александровском саду. Эту сцену случайно увидел И. И. Фидлер, знаменитый педагог. Он-то и вмешался в судьбу мальчика. На следующий день Сережа успешно сдал экзамены в училище Фидлера, причем был зачислен на бесплатное обучение.Сергею Клычкову везло на «судьбоносные встречи». И еще одна из них – знакомство с Модестом Ильичем Чайковским, братом композитора. Начинающий поэт влюбился в красавицу-гимназистку – Евгению Александровну Лобову, дочку своей квартирной хозяйки, посватался к ней, но получил отказ. Выяснилось, что у девушки есть жених, причем очень «перспективный». Убитый горем Сергей шел по Тверской и думал… О чем думает молодой поэт – и не только поэт – если жизнь вдруг потеряла всякий смысл? В это время ему и повстречался Модест Чайковский.«Молодой человек, что у вас случилось?», – поинтересовался прохожий. А в ответ услышал и банальную, и одновременно всегда новую историю о несчастной любви…Случилось невероятное – Модест Ильич не только успокоил страдальца, но и предложил: «Я дам вам денег, поезжайте в Италию. Там все забудется, и начнется новая жизнь…» В Италии Клычков знакомится с Максимом Горьким, гостит у него на вилле, пишет восторженные письма своему меценату, благодарит, восхищается красотами Италии…А вернувшись на родину, Сергей поступает на историко-филологический факультет Московского университета. В 1911 году, при поддержке Модеста Чайковского, в издательстве «Альциона» выходит первый поэтический сборник Клычкова «Песни». В 1913 году это же издательство выпускает второй сборник поэта – «Потаенный сад»… А через год началась Первая мировая. И Сергея призвали в армию. Когда в 1916-м его назначили в опасный десант, Сергей пишет прощальное письмо девушке своей мечты – Евгении Лобовой. К тому времени она уже успела выйти замуж и овдоветь – муж погиб на фронте. Неожиданно Евгения ответила поэту, и Сергей Клычков в восторге пишет Городецкому: «Здравствуй жизнь, здравствуй солнышко и весна-красавица!..».А в марте 1917 года Клычков уже в Москве. В 1919-м он вместе со своей уже супругой Женей Лобовой покидает столицу и едет в Крым. Дважды они попадали в плен, и дважды их хотели расстрелять. Сначала белые, потом махновцы. Но Бог миловал: расстрел «отложили» до 1937 года.Когда в начале 1930-х годов были репрессированы пятнадцать ученых-аграрников, так называемая кулацко-эсеровская группировка Кондратьева – Чаянова, то усилились гонения и на крестьянских писателей, бывших чуждыми советской власти. В одном из сборников эпиграмм Сергей Клычков был изображен в виде злобного гуся в мятом крестьянском колпаке: «…Мы журавлям твоим узнали цену, кулацкий Гусь!..» Но главный удар был впереди.В 1932 году был распущен РАПП и началась работа по созданию Союза писателей. На первом пленуме Оргкомитета собрались писатели Москвы, Ленинграда, союзных и автономных республик, зарубежные гости. На сцену вышел один из бывших рапповцев и заявил, что «Клычков не понимает социалистической специфики». После этого чуть ли не каждый выступавший считал своим долгом бросить в поэта если не камень, то хотя бы горсть грязи. Для Клычкова наступили трудные времена, его перестали печатать. Знакомый ему по Италии М. Горький посоветовал, пока все «не образуется», заняться переводами… Но маховик был уже запущен.В ночь с 31 июля на 1 августа 1937 года Сергея Клычкова арестовали. Это случилось на даче в Котуарах, где он жил со своей второй женой Варварой Горбачевой и маленьким сыном Егором.В то лето у них гостила и дочь поэта от первого брака – Женя. Обыск длился с полуночи до девяти утра. А утром его увезли.Варваре Николаевне сообщили, что муж ее, Сергей Антонович Клычков, получил «10 лет без права переписки». Тогда еще не знали, что означает такой приговор. Жена, не знающая, что она уже вдова, писала бумаги в разные инстанции, просила о допущении к делу адвоката, умоляла назвать местонахождение арестованного мужа, а его уже не было в живых…Долгое время родственники не знали, что он был расстрелян.25 июля 1956 года определением Военной коллегии Верховного Суда СССР Сергей Антонович Клычков был посмертно реабилитирован. Стало известно, что 8 октября 1937-го он был необоснованно осужден и приговорен к расстрелу. Честное имя писателя было восстановлено. Но только с 1985 года его произведения начали печататься.Сергей Антонович Клычков прожил всего 48 лет. Это были трудные, но яркие годы. Его друзьями и знакомыми были Сергей Есенин, Николай Клюев, Александр Ширяевец, Петр Орешин, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Леонид Леонов, Анна Ахматова, Марина Цветаева, Лариса Павлович, Любовь Столица…В доме у Клычковых в Дубровке гостили Михаил Пришвин, Новиков-Прибой, Соколов-Микитов, известный ученый Сергей Бутурлин. Он не забыт: исследователи творчества поэта и переводчики живут во Франции, Италии, Чехии, США, в Прибалтике и на Украине.Не пресеклась и линия потомков поэта. Недавно его внучка (по линии первой жены) Татьяна Тихонова подарила музею деда две книги: «Серебряный век афоризмов» с высказываниями, принадлежащими Сергею Клычкову, и хрестоматию «Три века русской поэзии», где есть и его стихи.[b]P.S.[/b] [i][b]Недавно установлено, что прах поэта покоится на Донском кладбище, в общей могиле «невостребованных прахов». В память этого там установлена табличка.[/b][/i]
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.