Дмитрий Сергеевич интересовался не только поэзией, но и активно занимался литературной критикой, писал научные работы на тему истории и религиозной философии, переводил с латыни. Он был жанровым новатором: помимо основополагающей роли в зарождении русского символизма, Мережковский стал основателем нового для русской литературы жанра историософского романа (рассматривающего исторические процессы с точки зрения философии), одним из первых стал применять религиозно-философский подход к анализу литературы. Кроме того, он несколько раз был близок к получению Нобелевской премии.

Годами его роль в значении русской литературы и истории незаслуженно «забывалась»: еще в свое время Мережковский считался изгоем, его преследовали критики, обвиняя в отчужденности от живой жизни народа во имя культурно-мифологических абстракций; а в Советском Союзе творчество эмигрировавшего в Париж писателя всерьез не воспринималось, его спорные философские идеи и радикальные политические взгляды становились причинами отторжения, а его сухая интеллектуальность была признаком буржуазности.

Вплоть до конца ХХ века изучение работ одного из самых оригинальных мыслителей столетия толком не велось. Но невозможно отрицать художественную ценность Мережковского – автора, философа, богослова, стоявшего у истоков «серебряного» русского декаданса начала века, так же как и величину личности Мережковского – эстета, мыслителя, склонного к мистицизму и глубоким аллюзиям.

Такие во многом «драматические» взгляды сопровождались и жизненной драмой недопонимания и «недовоплощенности», а затем и сломом привычных основ: судьба Мережковского пришлась на тяжелые для России времена - Первая Мировая Война, Революция, гражданская война и многие другие испытания и лишения прямо касались его. Чуждый молодому народному режиму, Мережковский вместе со своей супругой, известной поэтессой Серебряного века, Зинаидой Гиппиус, вынужден был бежать в Париж.

Его часто называли отстраненным и холодным, но все это объяснялось глубоким душевным одиночеством, идущим из самого детства. Маленький Дмитрий родился в 1866 году в Санкт-Петербурге в семье крупного чиновника, тайного советника, Сергея Ивановича Мережковского, служившего во дворце. В семье было девять детей, но отец, занятый работой, не уделял им никакого внимания, откупаясь материальными дарами. Так, по словам критика В.Полонского, с самых ранних лет уделом Мережковского стала «…отягощённая роскошью отчуждённость» и он сроднился «…с чувством одиночества, которое находило сокровенную отраду в поэзии уединения среди болотистых рощ и прудов наводнённого тенями прошлого елагинского парка».

Поэзия, однако, была тем, что Мережковский-старший, интересовавшийся религией и литературой, поощрял. Оценив первые же литературные опыты 13-летнего сына, он начал вводить его в литературные круги, устроил встречу с Ф.М.Достоевским, который дал ему совет: «Чтобы хорошо писать - страдать надо, страдать…» В начале 80-х годов юноша знакомится с С.Я.Надсоном, известным поэтом эпохи «безвременья», творчество которого значительно повлияло на него в начале пути. Молодые люди сближаются и становятся друзьями, Надсон знакомит его с множеством представителей литературного света Петербурга.

Начало публичной литературной деятельности Мережковского приходится на 1881 год, он начинает печататься в журналах. А в 1883 году юноша поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета, здесь же начинается увлечение философией, народничеством, популярным среди поколения «восьмидесятников». Он знакомится с ведущими литераторами-народниками Н.К.Михайловским и Г.И.Успенским, благодаря которым ему открывается путь на страницы «толстых» журналов. Несмотря на полученное образование, Мережковский твердо решает посвятить себя литературе.

Литературный путь Дмитрия Сергеевича не был гладок: постоянно меняющиеся интересы (начав со стихов, к концу жизни он совсем потерял к ним интерес и перешел на историческо-философские романы), постоянно меняющиеся веяния в литературной среде относительно его персоны (его то с почетом печатали, то с позором изгоняли со страниц журналов) были так же сложны и неоднородны, как и его мятущаяся беспокойная личность. В то время, как на Западе его любили и хвалили, называя «достойным наследником Толстого и Достоевского» (как выразился литературный обозреватель английской газеты «Daily Telegraph» в 1904 году), в России критика не оставляла на нем живого места, заставляя отрекаться от таких громких слов, и он перебивался займами и случайными заработками.

Как поэт, Мережковский издал четыре сборника стихов: «Стихотворения»(1888), вдохновленные мотивами усталости и одиночества Надсона, вписавшиеся в волну унылой эстетики 80-х, «Символы» (1892), которые вместе с нашумевшей лекцией «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» стали считаться манифестом нового литературного движения, затем «Новые стихотворения» (1896), развивающие символистскую, во многом мистическую, тему, и «Собрание стихов» (1909), последний «прощальный» сборник, составленный в основном из старых стихов, исходя из изменившихся взглядов автора. Затем было уже множество критических работ о зарубежных и русских писателях, переводов греческой классики, исторических романов, религиозных трактатов, но стихов – к большому сожалению - уже не было.

Они больше не вписывались в постепенно оформившуюся в начале 1900-х годов сложную религиозно-философскую концепцию писателя, в равной степени отрицавшего и светский материализм XIX в., и доктрину официальной христианской церкви. Мережковский вплоть до самых последних дней глубоко ушел в служение своей новой религии, и вся его писательская и общественная деятельность отныне была направлена на проповедование этих истин.

Знаковым событием во всей жизни писателя явилась женитьба в январе 1889 года на Зинаиде Гиппиус, будущей крупной писательнице. Это был не просто брак, а духовное братство, крепкий союз, полное единение и слияние. Гиппиус на всю жизнь стала не просто ближайшим другом, но и идейным соратником и верной соучастницей всех духовных и творческих исканий Мережковского. Их тандем, наверное, - самый известный в истории русской культуры «серебряного века».

Вместе они устраивали Религиозно-философские собрания в 1901-1903 годах, куда в те времена ходил самый цвет петербургской интеллигенции, в том числе А.Блок, А. Белый, К.Бальмонт, вместе служили свои собственные «священнодействия» в своей альтернативной «домашней церкви», вместе максимально болезненно переживали Октябрьскую революцию, оплакивая великую русскую культуру, павшую под ногами невежественного «Грядущего хама», вместе действительно лютой ненавистью ненавидели большевиков, вели активную кампанию против советской власти в эмиграции, что доходило до крайностей: так, Мережковский настаивал на военной интервенции России, ошибочно подался на сторону фашизма, полагая, что тот может спасти мир от «красного пожара».

Нежеланный на Родине, не прощенный русскими эмигрантами за сочувствие диктаторам, бойкотируемый издателями и покинутый читателями, Мережковский, в нищете и так и не обретенном покое, скончался в 1941 году в своей, по счастливой и роковой случайности купленной в 1911-м, дешевой квартирке в Париже, опустевшем и оккупированном. На его похоронах присутствовало лишь несколько человек, а могильный памятник был поставлен на подаяние французских издателей.

Мы же, в день рождения незаслуженно забытого поэта и писателя, обратимся к его раннему творчеству и вспомним – хотя бы – 7 самых красивых его стихотворений:

1. «Одиночество в любви» (1892)

Темнеет. В городе чужом
Друг против друга мы сидим,
В холодном сумраке ночном,
Страдаем оба и молчим.

И оба поняли давно,
Как речь бессильна и мертва:
Чем сердце бедное полно,
Того не выразят слова.

Не виноват никто ни в чем:
Кто гордость победить не мог,
Тот будет вечно одинок,
Кто любит,- должен быть рабом.

Стремясь к блаженству и добру,
Влача томительные дни,
Мы все - одни, всегда - одни:
Я жил один, один умру.

На стеклах бледного окна
Потух вечерний полусвет.-
Любить научит смерть одна
Все то, к чему возврата нет.

2. «Голубое небо» (1894)

Я людям чужд и мало верю
Я добродетели земной:
Иною мерой жизнь я мерю,
Иной, бесцельной красотой.

Я верю только в голубую
Недосягаемую твердь.
Всегда единую, простую
И непонятную, как смерть.

О, небо, дай мне быть прекрасным,
К земле сходящим с высоты,
И лучезарным, и бесстрастным,
И всеобъемлющим, как ты.

3. «Признание» (Июль 1894)

Не утешай, оставь мою печаль
Нетронутой, великой и безгласной.
Обоим нам порой свободы жаль,
Но цепь любви порвать хотим напрасно.

Я чувствую, что так любить нельзя,
Как я люблю, что так любить безумно,
И страшно мне, как будто смерть, грозя,
Над нами веет близко и бесшумно...

Но я еще сильней тебя люблю,
И бесконечно я тебя жалею,-
До ужаса сливаю жизнь мою,
Сливаю душу я с душой твоею.

И без тебя я не умею жить.
Мы отдали друг другу слишком много,
И я прошу, как милости, у Бога,
Чтоб научил Он сердце не любить.

Но как порой любовь ни проклинаю -
И жизнь, и смерть с тобой я разделю,
Не знаешь ты, как я тебя люблю,
Быть может, я и сам еще не знаю.

Но слов не надо: сердце так полно,
Что можем только тихими слезами
Мы выплакать, что людям не дано
Ни рассказать, ни облегчить словами.

4. «Нирвана» (Июль 1895)

И вновь, как в первый день созданья,
Лазурь небесная тиха,
Как будто в мире нет страданья,
Как будто в сердце нет греха.
Не надо мне любви и славы:
В молчаньи утренних полей
Дышу, как дышат эти травы...
Ни прошлых, ни грядущих дней
Я не хочу пытать и числить.
Я только чувствую опять,
Какое счастие - не мыслить,
Какая нега - не желать!

5. «Проклятие любви» (1895)

С усильем тяжким и бесплодным,
Я цепь любви хочу разбить.
О, если б вновь мне быть свободным.
О, если б мог я не любить!

Душа полна стыда и страха,
Влачится в прахе и крови.
Очисти душу мне от праха,
Избавь, о, Боже, от любви!

Ужель непобедима жалость?
Напрасно Бога я молю:
Все безнадежнее усталость,
Все бесконечнее люблю.

И нет свободы, нет прощенья,
Мы все рабами рождены,
Мы все на смерть, и на мученья,
И на любовь обречены.

6. «Ослепительная снежность…» (Январь 1906)

Ослепительная снежность,
Усыпительная нежность,
Безнадежность, безмятежность —
И бело, бело, бело.
Сердце бедное забыло
Всё, что будет, всё, что было,
Чем страдало, что любило —
Всё прошло, прошло, прошло.

Всё уснуло, замолчало,
Где конец и где начало,
Я не знаю,— укачало,
Сани легкие скользят,
И лечу, лечу без цели,
Как в гробу иль в колыбели,
Сплю, и ласковые ели
Сон мой чуткий сторожат.

Я молюсь или играю,
Я живу иль умираю,
Я не знаю, я не знаю,
Только тихо стынет кровь.
И бело, бело безбрежно,
Усыпительно и нежно,
Безмятежно, безнадежно,
Как последняя любовь!

7. «В небе, зеленом, как лед» (1909)

В небе, зеленом, как лед,
Вешние зори печальней.
Голос ли милый зовет?
Плачет ли колокол дальний?

В небе — предзвездная тень,
В сердце — вечерняя сладость.
Что это, ночь или день?
Что это, грусть или радость?

Тихих ли глаз твоих вновь,
Тихих ли звезд ожидаю?
Что это в сердце — любовь
Или молитва — не знаю.

Книги