Кто начал царствовать Ходынкой…

[b]Такова историческая традиция – коронации российских царей и императоров всегда проходили в Москве. Даже после перенесения столицы в Санкт-Петербург каждый новый император приезжал для этого «обряда посвящения» в первопрестольную столицу России. В такие дни Москва превращалась в огромную сцену, по которой маршировали гвардейцы, где устраивались костюмированные балы, торжественные обеды, а на улицах и площадях гулял «ликующий народ», которому всегда не хватало и хлеба, и зрелищ…[/b]Николай II, последний коронованный «хозяин земли Русской», вступил на престол еще осенью 1894 года, после неожиданной для многих смерти своего отца Александра III. Но коронация по разным причинам все время откладывалась, и лишь к маю 1896-го все было готово для «главного праздника» Российской империи.Обширная программа торжеств составлялась долго и тщательно. Но если сегодня подготовкой сценария всенародных торжеств занимаются профессиональные режиссеры и постановщики, то в те времена эта обязанность была возложена на людей «государственных» – министра двора И. Воронцова-Дашкова, его товарища (заместителя) В. Фредерикса и обер-церемониймейстера фон дер Палена. А общее руководство было возложено на великого князя Сергея Александровича, генерал-губернатора Москвы и, по совместительству, дядю нового императора.[b]По Тверской на белом коне[/b]К началу торжеств Москва начала готовиться еще с осени. Был построен специальный царский павильон для встречи императорского поезда (сегодняшние москвичи могут лицезреть его, садясь в электричку на станции Каланчевская); приняты меры «по поддержанию порядка» – собраны по притонам мелкие жулики (а заодно высланы из города и некоторые «неблагонадежные»); и даже принято решение о запрете (на время торжеств) разъезжать по столице верхом на лошади и на велосипеде… Москва встретила императора с его свитой неприветливо – холодной погодой и дождем, словно предупреждая о грядущей катастрофе. Из-за непогоды пришлось даже отменить высочайший объезд Ходынского лагеря и зарю с церемонией поднятия флага. Но 8 мая (все даты даны по старому стилю) погода улучшилась, и в Петровском парке прошла часовая «серенада».А на следующий день состоялся торжественный въезд императора в Москву. Не важно, что он вместе с императрицей и сотнями сопровождающих прибыл в старую столицу на поезде. Церемония въезда предусматривала традиционного белого коня и многочисленных «встречающих» с хлебом и солью.Государь, облаченный в мундир лейб-гвардии Семеновского полка, выглядел достаточно импозантно, а белый конь под ним был, как писали газеты, «просто великолепен». На всем протяжении пути от Тверской заставы до Успенского собора в Кремле царскую семью встречали толпы простых москвичей, но главное – множество представителей всех «ветвей власти»: и муниципалитета, и духовенства, и дворянства, и земства.В Кремле император с императрицей оставались недолго и вечером отправились в Александровский дворец в Нескучном саду (сегодня – президиум Российской академии наук), где они собирались «проводить время в уединении, готовясь принятию «Святых тайн при Священном Короновании…» Впрочем, «уединения» не получилось – все оставшиеся до коронации дни прошли в приемах и встречах с должностными лицами и делегациями со всех концов России и из-за рубежа.[b]Корона оказалась великовата…[/b]Последние три дня перед коронацией прошли суетно: с 11-го по 13 мая по городу разъезжали специальные отряды герольдов, объявляя о предстоящей церемонии. И в Кремле шли последние приготовления: готовились царские регалии и прочая атрибутика. В Андреевском зале установили новый большой трон, а в Успенском соборе, по традиции, использовали отреставрированный трон одного из предшественников по династии. В 1896-м для последнего из Романовых, по иронии судьбы, выбрали трон первого из династии – Михаила Федоровича…Шествовавший на священное венчание монарх не понравился даже убежденным монархистам: «Бледный, утомленный, с большой императорской короной, нахлобученной до ушей, придавленный тяжелой парчовой, подбитой горностаем, неуклюжей порфирою, Николай казался не величавым императором всея Руси.., а жалким провинциальным актером в роли императора…» Сам момент коронации смутил собравшихся: у Набокова, выносившего корону, «сделался понос, и он напустил в штаны…»А великий князь Владимир так усердно поправлял порфиру, что оборвал цепь ордена Андрея Первозванного на императоре! Впрочем, народ, оставшийся вдалеке ото всех этих «шероховатостей», ничего не заметил и лишь радовался атмосфере великого праздника. Толпы народа на улицах – день был, естественно, объявлен нерабочим. А вечером вся Москва высыпала на улицу, чтобы полюбоваться иллюминацией. Город в пределах Бульварного кольца сиял огнями. А на кремлевских стенах установили «электрические солнца» (прожекторы), которые в сочетании с электрическими шарами и фонариками производили очень эффектное (на фоне преобладающего газового освещения) впечатление.Многие владельцы заводов и фабрик устроили для своих работников «праздник на месте» – столы с закусками, вином и пивом ставились прямо на заводских территориях, а за воротами организовывались гуляния с песнями и танцами.В честь коронации была объявлена амнистия: только в Москве выпустили из тюрем около 700 арестантов. В тот же день был обнародован царский Манифест, по которому прощались недоимки и долги. Всего «списали» долгов на сумму 107 миллионов рублей. Да и сами торжества обошлись примерно в 25 миллионов, почти в два раза больше, чем при предыдущей коронации…[b]Смерть за «царскую кружку»[/b]Что такое Ходынское поле? В старину так называли местность между современным Ленинградским проспектом, Беговой улицей, Хорошевским шоссе, проспектом Маршала Жукова и Живописной улицей. Это была глухая окраина Москвы, частично занятая военными лагерями, поросшая ракитой и кустарником, пересеченная несколькими оврагами и речками Ходынкой и Таракановкой. Почему-то именно на Ходынке российская власть любила устраивать всенародные торжества. Здесь строились балаганы и «машкерадные палатки» еще во времена матушки Екатерины, отмечавшей замирение с турками… Всю ночь на 18 мая к Ходынскому полю стекался народ. Шли не только москвичи, шли крестьяне ближних и дальних деревень, привлеченные возможностью получить «царский подарок»: эмалированную пол-литровую кружку, 200 граммов полукопченой колбасы, булку, вяземский пряник и 300 граммов сладостей. Все это богатство было упаковано в завязанный узлом платок с изображением Кремля. Не только ближайшие улицы, но и Садовые, Бульварное кольцо, переулки заполнили толпы народа. Прибывшие издалека «ходоки» отдыхали на бульварных скамейках, а то и просто на траве. Родители вели с собой малышей… Приехавший на Ходынку накануне вечером антрепренер В. Форкатти рассказывал, что к ночи на поле собралась многотысячная толпа, горели костры, кто-то пил водку, слышался гул голосов, смех… К утру на изрытом траншеями, колодцами и канавами поле собралось около полумиллиона человек. И тут прошел слух, что «подарки дают». Толпа стала «спрессовываться» вблизи будок, где предполагалась раздача подарков, теснота становилась невыносимой, испарения тысяч тел затрудняли дыхание. Раздражение переходило в злобу: кажется, что так бы и растерзал своего соседа! Задние ряды напирали, иногда образовывались пустоты, – кто-то обязательно падал и уже не мог подняться – его затаптывали… Некоторые, задавленные насмерть, не могли упасть, и посиневшие мертвецы, сжатые толпой, передвигались по полю вместе с живыми, которые быстро привыкали к такому соседству.Толпа превратилась в единый организм: она порой щадила слабых и выталкивала наверх детей, женщин, стариков, которые по головам пытались пробраться в относительно безопасное место. Они были уже основательно помяты, взбудоражены, и содержимое желудков сочилось на головы стоявших.«Стоял такой ужасный крик высокими нотами ненависти, отчаянья и плача, что в ушах он отдавался бесконечным пронзительным свистом, от которого ползли мурашки по спине и темнело в глазах…» Поднявшееся над Москвой солнце осветило многие сотни трупов, лежащих вблизи будок и на окрестных улицах – многие расползавшиеся с Ходынки умирали в ближайших канавах… В руках у некоторых были зажаты узелки с царскими подарками. Трупы разбирали срочно мобилизованные для этого дела возчики и пожарные, добровольцы из публики. За ноги их подтаскивали к фурам и развозили по моргам и полицейским участкам…Всего, по официальным данным, на Ходынском поле погибли 1389 человек, сотни остались изувеченными… Хоронили жертв родственники, развозя их по всем кладбищам Москвы и губернии. Но огромное число неопознанных и невостребованных трупов погребли в братской могиле на Ваганьковском кладбище. На памятник потом собирали всем миром. И сегодня там, на участке № 53, можно увидеть белокаменный памятник, на котором высечена короткая надпись: 18 мая 1896 года.[b]А что потом?[/b]Только что коронованный император повел себя в сложившейся ситуации не лучшим образом. В своем дневнике, который Николай вел практически всю жизнь, он записал в сообщении о Ходынской трагедии, что у него «отвратительное впечатление осталось от этого известия». Но, несмотря на «впечатления», программа празднования не была изменена ни на йоту. Днем он побывал на Ходынском поле, очищенном от погибших, на празднике в свою честь. А вечером был на балу у французского посла.Впрочем, скорее приличия, чем человеколюбие, заставили все-таки царскую семью побывать в одной из больниц, где лежали жертвы трагедии, а также отнести похороны погибших «на свой счет» и выдать на каждую осиротевшую семью по тысяче рублей. Да еще вдовствующая императрица выслала по бутылке мадеры каждому пострадавшему… Зато простые москвичи откликнулись на то, что случилось, со всей щедростью души. Приюты брали на воспитание сирот, редакции газет собирали медные пятаки от сочувствующих, а городская Дума – от богатых людей города. Только лишь один из жертвователей – известный меценат В. А. Бахрушин предоставил бесплатный кров в основанном им приюте ста «вдовам Ходынки» с детьми…[b]Кто виноват?[/b]По следам катастрофы было назначено расследование, которым руководил опытный судебный следователь по особо важным делам Кайзер. А правительственную комиссию возглавлял один из авторов «сценария праздника» граф Пален. Он пришел к выводу о виновности московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Но столь высокая особа находилась вне досягаемости для закона, а посему козлом отпущения сделали московского оберполицмейстера А. Власовского.Московский генерал-губернатор, подставив вместо себя мало в чем виноватого обер-полицмейстера, после всего случившегося получил в народе жестокое, но справедливое прозвище «князь Ходынский» и… звание генерал-лейтенанта от своего коронованного племянника.О Ходынке было приказано поскорее «забыть». В газетах не появилось ни одного сколько-нибудь подробного рассказа о трагедии. Даже известный репортер Владимир Гиляровский, переживший трагедию практически в самой ее гуще, мог напечатать в «Русских ведомостях» лишь незначительную часть своих впечатлений.В народе шептались: «Не будет проку от этого царствования…» А уже входивший в моду поэт Константин Бальмонт писал:[i]Кто начал царствовать Ходынкой,Тот кончит – встав на эшафот…[/i]Вот уж действительно, каждый поэт в чем-то обязательно пророк. Но кто прислушивался к пророкам в своем отечестве? Ходынка уходила в прошлое.Впереди был позор Мукдена и Цусимы, «Кровавое воскресенье», революции 1905 и 1917 годов. Впереди был «эшафот дома Ипатьева» 1918-го – такой же страшный, нелепый, жестокий и трагический, как и начало этого последнего для России царствования…[b]На илл.: [i]9 мая 1896 года. Император на белом коне, и генералы свиты, и лейб-гвардия, и верноподданные зрители. Всего этого хватит еще лет на двадцать.[/b][/i]