Плевако преступного мира

[b]Его никто не звал – он всегда являлся сам. Неопрятный сгорбленный старик приходил в полицейскую часть запросто, как чиновник на службу. Его знали все полицейские в Москве, а бывалые арестанты называли Акадимычем, произведя отчество – Никодимыч – в академическое звание. Ни имени, ни фамилии старика никто не знал, ничего не было известно о его прошлом. Впрочем, это никого особенно и не интересовало.[/b]По роду занятий Никодимыч был аблакатом – так в московском просторечье именовали «уличных юристов».Еще их называли крючками за навязчивую манеру «цепляться», предлагая свои услуги. Чаще всего это были изгнанные с госслужбы за лихоимство и пьянство чиновники, писцы разных контор, недоучившиеся студенты юрфака Московского университета и иные «пасынки Фемиды».В Москве своеобразная биржа аблакатов была у стен Исторического музея, со стороны Иверской часовни, но так же их можно было встретить в коридорах судов и «казенных присутствий», куда они являлись аккурат к самому открытию. Облаченные летом в полинялые сюртуки и вицмундиры, а зимой во фризовые шинели, поверх которых накидывали теплый женский салоп, они занимали место на лестнице «присутствия» и, поджав под себя ноги калачиком, просиживали там долгие часы, окликая проходивших мимо них посетителей казенного учреждения: – Милостивый государь, не желаете ли написать прошение? Барышня, а барышня, не угодно ли жалобу о бесчестии, чтобы чувствительно было? Можем-с! Купец, не свидетеля ли ищешь? Эй, православный, тебе чего надобно? И услуги их пользовались спросом, поскольку писать деловые бумаги требовалось особым слогом, с мудреным титулованием и прочими особенностями «канцелярита». Причем любая, даже пустячная ошибка давала повод «замурыжить дельце», чтобы потянуть с подателя бумаги взятки. Российский же народ испокон веку был не сильно образован, а потому с удовольствием принимал помощь от «благодетеля», готового за четвертак или полтинник, а то и просто за угощение в ближайшей забегаловке составить «нужную бумагу» или «похлопотать».После двух часов пополудни, когда прием в «присутствиях» заканчивался, аблакаты шли обедать. Обычно это делалось у лотков разносчиков всякого «съестного припаса», требовавшего желудков адской закалки. Если же день складывался для аблаката удачно, то они позволяли себе «отойти от аскетизма жизни»: заказать горячего и «жаркого», выпить хлебного вина «сколь душа требует». Потом, по слабости в ногах, загулявший аблакат позволял себе раскошелиться на извозчика, дабы его доставили «к себе». «К себе» обычно означало в жуткую дыру – угол в ночлежном доме, где аблакат при поселении оговаривал у хозяина право днем сидеть у окна «для письменных занятий».Это была действительно привилегия, поскольку в ночлежке днем находиться не полагалось – туда пускали только с темнотой. Но Акадимыч, с которого мы начали наш рассказ, как аристократ московского дна жил не в ночлежке. Он занимал грязный полуподвал дома, находившегося в глухом переулке, неподалеку от Хитровки. При желании он, наверное, мог бы арендовать отличную квартиру, ходить в смокинге и обедать в ресторанах, но тогда ему бы пришлось «отойти от дел». А это было выше его сил. Да и вряд ли ему позволили это сделать клиенты: дед слишком много знал. Дело в том, что Никодимыч не писал прошений и не «способствовал» московским обывателям – он давал советы ворам, как избежать уголовного наказания. Потому-то на него в полной мере и распространялся негласный закон криминального мира: «вход – рубль, выход – два».Старик во всей тонкости знал уголовное право и процессуальный кодекс, пристально следил за всевозможными изменениями в законодательстве и слыл настоящим виртуозом по части разных уловок. Сам он вором никогда не был, но в его полуподвале бывали почитай все уголовные знаменитости Москвы, искавшие совета у Акадимыча.Если дело того требовало, он не стеснялся приходить в «казенный дом», и того, к кому он приходил на свидание, соседи по камере называли счастливчиком: визит непрезентабельного дедульки обычно означал скорое освобождение. На свидании Никодимыч подробно расспрашивал о деле, узнавал, кто следователь, какие показания уже успел дать «клиент»... Помозговав малость, он объяснял «подсевшим на нары», как себя вести с одним следователем, как с другим; в чем признаться, а от чего открещиваться, как держаться на суде и чем «пронять» присяжных…Если была возможность «сунуть» кому следует, он и этого не избегал. Того вора, которого брался спасать Никодимыч, практически никогда засудить не удавалось. А вышедший на волю клиент старика «по понятиям» был ему обязан, а потому регулярно «приносил долю». Впрочем, насильно «благодарить» не заставляли: «неблагодарных» Акадимыч наказывал тем, что лишал своих советов.