В старой Москве у каждого торгового или служилого сословия было «свое» место: цирюльники стригли клиентов во Вшивом ряду, хлебом с возов торговали на Болоте, грамотеи подряжались писать «нужные бумаги» на Соборной площади Кремля… А безместные иереи и диаконы сходились «на Ильинском крестце», вблизи Флоровского (Спасского) моста, отсюда и прозвище: «крестцовые попы».Сюда приходили, чтобы нанять священников для отправления служб в домашних церквях богатых людей. За ними с утра посылали слуг, которые сговаривались с «Ильинским попом» об отправлении обедни или еще какой службы. При этом не обходилось без торга. Крестцовые попы, народ тертый, торговались умело, а их собратья нипочем не соглашались «сбить цену» назначенную конкурентом: за это на Ильинском крестце крепко били… Народ здесь собирался разный. Кого-то в столицу приводили дела, в ожидании решения которых нужно было чем-то кормиться, другие теряли по- стоянное место из-за пьянства, а то и бежали с места службы «от скудости или розыска». Деятельность бродячего священства пытались упорядочить, и в книге уложений «Стоглав» было прописано, что все они обязаны иметь разрешение отправлять службу.Здесь, у крестца, устроили «поповскую избу», где митрополичий служитель выдавал им такие разрешения сроком на месяц и более. Ему же попы платили пошлину – от двух алтын до гривенника в месяц (очень неплохие по тем временам деньги). А те, кто пытался служить в обход избы, облагались двухрублевым штрафом! Порядки, царившие на крестце, вызывали раздражение церковных властей. Так, в извете, поданном в 1604 году патриарху Иову, отмечалось: «…пред Божественной Литургией правила не творят, бесчинства чинят всякие, меж собою бранятся и укоризны чинят скабрезные и смехотворные, а иные меж себя играют и борются, и кулачки бьются…» Однако трогать Ильинский крестец опасались: пребывавшие в гуще простолюдинов священники знали как и что нужно сказать народу, чтобы вызвать возмущение...Справился с Ильинским крестцом в начале XIX века митрополит Платон, которому удалось «этот соблазнительный и нестерпимый обычай с Божией помощью перевесть так, что и следа его не осталось…» В XIX столетии приезжие попы стали собираться поблизости от Лубянки, в маленькой харчевне под гостиницей «Санкт-Петербург», примыкавшей к дому, где находилась Московская духовная консистория. Сюда приезжали уездные батюшки, чтобы уладить дела и добиться справедливости по отношению к начальству. Дела их большей частью были кляузны и запутаны, так что разбирательство шло долго, а жалобщикам, не смевшим отлучиться с места разбора, приходилось всячески экономить. Каждое утро они являлись в консисторию и до шести вечера ждали – не позовут ли? Стоять толпой им не дозволялось, уйти было опасно; вот они и шли в харчевню под гостиницей, где собирались целые «поповские компании». Кто-то просиживал там неделю, кто-то – 2–3 месяца, а иные, потратив все, с чем пришли, спускали на Толкучем рынке и рясу с подрясником! Кто-то из них и вовсе домой не возвращался, растворяясь среди московских босяков.Посетители «поповской харчевни» ели мало, больше пили, рассказывали о своих делах, судили-рядили, к какому решению могут они повернуть.Подпив, священники, дьяконы и псаломщики – люди все больше со слухом и хорошим голосом, затягивали хором тропари, кондаки, а нередко из полуподвала гостиницы «Санкт-Петербург» на всю Лубянскую площадь гремел дьяконский бас, провозглашавший: «Многая лета!» В таком случае хозяин харчевни кричал им: «Тише, угодники Божие! Ишь, разошлись! Хозяина попы слушались беспрекословно – нужный был человек: отпускал вино в долг, давал «сменку», чтобы переодеться, скупал вещички… Со временем у него образовались огромные запасы священнических одежд.Все вещи оптом отправлялись на близкий Толкучий рынок, где их сортировали. В подвальных мастерских рясы перешивались на пальто и дамские кофточки, а те, что поновей, отправляли для продажи в провинцию… Со временем консисторское начальство, узрев в поведении пришлого священства соблазн для мирян, предприняло меры к изменению порядка решения дел. Это уменьшило приток клиентов харчевни, и ее владелец прикрыл заведение. Теперь приезжие батюшки, которых стало заметно меньше, селились в нумерах трактира «Углич», заведения трезвого и вполне благонадежного. У епархиального начальства эти номера получили названия «отделения». Теперь, если требовалось вызвать кого-нибудь из просителей, консисторскому сторожу говорили: «Сбегай-ка братец в «отделение», позови такого-то…» И сторож отлично понимал – куда ему нужно идти…