Олег Митяев: “Хобби у меня страшное”

Известный бард с детства увлекается метанием ножей.ВООБЩЕ-ТО хобби, то есть любимое занятие, у Митяева одно – писать песни. Потому что до серьезного писания, как он считает, дело еще не дошло. А разминается он при помощи ножей…[b]– Олег Григорьевич, я слышал, что вы взялись за прозу. Это слух или…[/b]– Ну, может быть, когда-нибудь. Просто у меня в книжке выписки, отрывочки, уместные в таком расширенном песенном сборнике, как пояснения к песням, которые я на концерте рассказываю.[b]– Пушкинская строка “Года к суровой прозе клонят” вас еще не достала?[/b]– Еще не достала. Я только песни пишу. Надо сказать, что по-настоящему даже не взялся еще. Все так сумбурно проскочило в этой жизни. Уже за пятьдесят. Я все заканчивал монтажные техникумы, театральные институты, а занимался все не своим делом. И сейчас, думаю, надо разобраться в ямбах и хореях и уже что-то написать грамотно…[b]– По-моему, это у вас уже давно получается… Кстати, а как вы отдыхаете? У вас есть какое-нибудь хобби?[/b]– Хобби у меня страшное. Даже неудобно сказать – метание ножей.– Надеюсь, не в живые мишени…– Да нет. Как-то с самого детства я насмотрелся фильмов про ковбоев и начал метать ножи. Сначала по-дилетантски. Потом в армии мне все это очень пригодилось. Не в том смысле, что метать, а на спор. Я вечером выигрывал масло, а утром его приносили к нашему столу.[b]– Какие впечатления у вас от армии остались? Как вы считаете, стоит нынешним ребятам идти в армию?[/b]– Я думаю, что никому сегодняшняя армия не принесла пользы. При правильной постановке дела за два года можно воспитать настоящих защитников, разбирающихся в технике, медицинской помощи и разных видах оружия. Но сегодня армия – это неповоротливая махина для муштры и унижения человеческого достоинства. Несмотря на это два моих старших сына недавно отслужили в армии.[b]– Я думаю, что это им не повредило…[/b]– Ну, я думаю, что и не помогло. Я почему вспомнил армию… Когда я в семьдесят седьмом году демобилизовался из армии, а служил я в Военно-морском флоте в Главном штабе ВМФ в Москве, на вокзале я купил газету “Вечерняя Москва”. И она у меня в дембельский альбом вклеена. Поэтому к “Вечерней Москве” с тех пор у меня особое отношение.[b]– Вас, несмотря на то что вы считаете, что только начинаете писать, тем не менее уже классиком многие считают. А как вы относитесь к классикам? Вы их перечитываете?[/b]– Вы знаете, вот только сейчас я по-настоящему стал читать. Я не говорю про школу – это было маразмом, по-видимому, у меня замедленное развитие, но даже в институте и позже в общем-то я был не читателем, а писателем. Как-то Булат Шалвович Окуджава, когда я его спросил: “Что делать – что-то не пишется?” – сказал: “Так бывает. Пока читайте”. И я понял, что мне еще очень много надо прочитать. И сейчас я с большим удовольствием читаю Чехова, Пушкина. Мы записываем альбом на стихи Пушкина. Давид Федорович Тухманов написал нам песни, а Марина Есипенко и Вениамин Смехов будут читать стихи. Это тоже повод погрузиться в пушкинские глубины. А перед этим мы записали альбом песен на стихи Бродского, и было интересно эту поэзию более или менее осознанно прочитать. И конечно, и Гоголя, и Толстого – с большим удовольствием читаю. Я очень выгодно придумал совмещать дальние переезды из города в город на машине или поезде с чтением классики, так что на это выделено много времени. Я с большим удовольствием читаю Борхеса, но все-таки из самых любимых, наверное, то, что я читаю с любой страницы, – это Платонов и Шукшин.[b]– А из ныне живущих, извините?[/b]– Я вынужден читать новые книжки своих соседей. А соседи у нас Виктория Токарева, Владимир Войнович, Эльдар Рязанов. Вот они пописывают, а мы почитываем.[b]– А как вы выбираете книги... помимо соседей?[/b]– Ну, Эльдар Александрович Рязанов мне иногда подсовывает какого-нибудь Веллера, я это читаю, чтобы соответствовать его уровню. Потом Ромен Гари, он написал о нем эссе, и для того, чтобы поддержать разговор, я прочитал и “Белую собаку” и другие произведения.[b]– Ромен Гари, конечно, великолепный писатель. Тем более наш соотечественник.[/b]– Конечно. Об этом вот как раз Эльдар Александрович и написал.[b]– У вас есть какое-нибудь пожелание читателям “Вечерки”?[/b]– Конечно! Было бы глупо оригинальничать, потому что такая редкая возможность должна использоваться основательно. Я пожелаю самых банальных вещей – здоровья, много свободного времени и благосостояния, стабильности и чтобы не было войны.[b]– Банальные, но основополагающие вещи. Огромное вам спасибо.[/b][b]ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ[i]А вы не путаете ямб с хореем?[/i]Иван НОВИЦКИЙ, депутат Мосгордумы:[/b][i]– Нет, не путаю. Я считаю, каждый человек должен разбираться и оценивать хорошую поэзию. У нас, у депутатов, такие возможности есть при общении с художниками, музыкантами, поэтами, архитекторами, скульпторами – во всех областях культуры. Однако каждый человек должен любыми способами поддерживать культурные ценности своей страны.[/i][b]Олег МитяевБЛАГОДАТЬ[/b][i]А поутру спустилась благодатьЗабытых снов и слов из Златоустья,И невозможно стало дольше спать,И я открыл глаза на этом чувстве.И в золотых крещенских куполах,Заиндевевшей благостью облитых,Как в запотевших елочных шарах,Все отразилось в линиях размытых.Как сквозь ограду парка, изумленная,Смотрела льдинкою цветной,хрустящая,Зима студеная, слегка влюбленная,Незабываемо ненастоящая.Я вспомнил Вас среди музейных залИ худобу работника Сережи,Который так о прошлом рассказал,Как будто в те года мы жили тоже.Как будто мы – свои на том балуИ никогда не знали атеизма,И вера, не осыпавшись в золу,Звучит молебном светлым,а не тризной.А сквозь окно музея, чуть зеленое,Глядит цветною льдинкою,хрустящая,Зима студеная, слегка влюбленная,Незабываемо ненастоящая.И оказалось счастьем просто жить,Не формулируя природу в слово,И если в чем-то изредка спешить,Так это сделать благо для другого.И не пускать унынье на порог,А воспевать текущее мгновенье,И если Бог пошлет немного строк,То это в радость или в утешенье.А между строк, снегами запыленная,Как с фотографии на нас смотрящая, –Зима студеная, слегка влюбленная,Незабываемо ненастоящая.[/i][b]ЧЕРНЫЙ КЛЕН[i]Сергею Есенину[/i][/b][i]Черный клен на больничном дворесквозь пургуВсе маячит в проеме окна,А душевнобольных не сажают в тюрьму –Им везде в этой жизни тюрьма.Тянет ветки навстречу идущим снегамВо дворе замерзающий клен,И все мнится ему, что стоит он не тамИ не с теми, в которых влюблен.И про всех недоступных с недавних времен,Но любимых когда-то давно,Он больным пересказывать приговоренИ крутить, как немое кино.Убеждая, что жизнь,как цыганский припев,Ускоряется вниз по горе,Что останется жить, кто, за ней не успев,Остановится в этом дворе.Но стекло разлетится в куски от тоски,Осыпая и руки, и лоб,И, как порванных писем рябые листки,Станет падать на жесткий сугроб.И махнет Пациент из московской глушиВ зимний город распятых царейОт болезни своей драгоценной душиК преждевременной смерти своей.[/i][b]ПОЧТОВЫЙ ЧИНОВНИК[/b][i]Почтовый чиновник чужое письмоОткроет и станет читать,Пока не заплачет.И радости чьи-то расстроят его,И долго не будет он спатьИ думать иначе.Иначе, чем думал все эти года,Когда ничего для себя,А все лишь Отчизне.И надо же, это случилось тогда,Когда так немного осталось от жизни.От почты дом в пяти шагах,Ему бы жить себе и жить.Откуда взялся этот страх,Что все не так могло бы быть,Что должен быть какой-то светОт встреч прекрасных и потерь?Летит листва, а их все нет...Все нет. И будут ли теперь?А может, не стоило трогать письма?И тихо скончаться, как жил,Чиновником смирным?И быть погребенным почетно весьмаЗа то, что исправно служилНе шельмой трактирным?Но вдруг ему вздумалось, что далеко,В неведомом городе N, его ожидают.А с места сорваться совсем нелегкоЗимой, когда лужи под утро не тают.И все же к ночи он домойНе воротился и пропал.Он проклял дом и город свой,И в город N не приезжал.Указом видного лицаНа дверь повешен был замок.И на пол в доме без жильцаУпал от фикуса листок...А может, не стоило трогать письма?И тихо скончаться, как жил,Чиновником смирным?[/i]