Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту

Автор

Борис Коновалов
[b]Атомная энергетика после длительного застоя обретает сейчас второе дыхание.[/b]— Это прежде всего объясняется потребностями экономики, — говорит [b]президент Российского научного центра «Курчатовский институт» академик Евгений ВЕЛИХОВ[/b]. — Нынешнее повышение цен на нефть и газ привело к тому, что атомная энергетика и у нас, и в США вырабатывает самое дешевое электричество и существенно стабилизирует экономику. АЭС дают меньше выбросов в атмосферу, чем традиционные станции. А это очень важно. Ведь массированный выброс газов уже привел к потеплению атмосферы. Развиваются аномальные погодные явления — небывалые пожары в США, жара в Европе, мощнейшее наводнение на юге России… Президент России Владимир Путин на саммите 2000 года первым из крупных политических лидеров заявил о важности развития ядерной энергетики. Соответствующая программа принята в России. Программа американского президента Джорджа Буша также предусматривает широкое использование ядерной энергетики.[b]— Предусматривает ли нынешнее сближение России и США сотрудничество в области атомной энергетики?[/b]— По сути оно уже началось. В 2002 году о совместной работе договорились Курчатовский институт и Сандийская национальная лаборатория. Это крупнейший в США научный центр. Его годовой бюджет около двух миллиардов долларов — больше, чем у всей нашей науки.Несмотря на все трудности, в России сохранилась научная и технологическая база ядерной энергетики. Мы обладаем половиной всех мировых мощностей по обогащению природного урана. На этой базе производим топливо для западных реакторов.Россия готова также перерабатывать их отработанное ядерное горючее, для чего приняты соответствующие законы. Так что сотрудничество с нами выгодно для США. Вопрос в том, как организовать его наиболее рационально.[b]— Во время правления в США президента Д. Эйзенхауэра было провозглашено: «Атом — для мира!». Эта идея как-то развивается?[/b]— Да. Эйзенхауэр в свое время заявил, что США готовы поделиться со всеми странами ядерными технологиями для мирного использования, если эти страны обязуются не создавать ядерного оружия. Конечно, это был несколько наивный подход. Грань между мирными и оружейными ядерными технологиями довольно размытая, что, собственно, мы видим сегодня на примере Индии и Пакистана, которые начинали с мирных программ, а в итоге стали обладателями ядерного оружия. Однако шествие ядерной энергетики на планете остановить нельзя, но делать это надо на новой основе.[b]— В чем смысл нового подхода?[/b]— США и Россия дополняют друг друга, объединение их усилий было бы естественным. Атомная энергетика, которую мы создали, в основном базируется на реакторах типа тех, что используются на подводных лодках. Но мы, приняв эту технологию, не использовали очень важного – опыта организации производства, которое строится на заводской конвейерной системе.Для массового развития АЭС надо переходить на конвейерное производство. Однако, это станет возможным в том случае, если мы внедрим в атомную энергетику систему лизинга, широко используемую в других областях. По лизингу страны-покупатели будут оплачивать готовую продукцию АЭС: электричество, тепло, пресную воду, моторное топливо типа водорода…Но потребуется создать организацию, способную оказать полный комплекс услуг — «от рождения до гроба», как говорится. То есть ее задачами будет и добыча природного урана, и его обогащение, и создание самого реактора, а также вывоз отработанного горючего. Эта организация должна на всех этапах предоставлять персонал. В итоге страна, получающая по лизингу стандартный атомный комплекс с заводского конвейера, избавляется от необходимости создавать свою атомную индустрию.[b]— Как это можно организовать реально?[/b]— Для решения проблемы надо создать мощную лизинговую компанию. Для начала такой концерн может быть российско-американским, но открытым для вступления в него других стран.Транснациональные компании сейчас уже не редкость, механизмы их деятельности отработаны. Поэтому новая концепция развития атомной энергетики в мире вполне реальна. Подчеркну, при этом автоматически решается и проблема нераспространения атомного оружия.
— Мы работали круглосуточно, без выходных, даже в праздничные дни, — говорит заместитель Генерального конструктора Ракетно-космической корпорации (РКК) «Энергия», директор пилотируемых программ [b]Юрий Ильич ГРИГОРЬЕВ[/b]. — Пришлось наверстывать упущенное. Как известно, изготовление многих узлов и агрегатов сдерживалось скудным финансированием.[b]— Сохранилась ли традиционная схема кооперации? [/b]— В основном, да. Ведь кооперация складывалась десятилетиями. По станциям мы работаем совместно с заводом имени Хруничева, который теперь именуется Государственным космическим научно-производственным центром (ГКНПЦ).Имеющиеся там первоклассные производственные мощности, позволяют делать гигантский корпус станции или модуля.«Энергия» проектирует, разрабатывает все бортовые системы, заказывает все необходимое десяткам смежников. Конструкторы КБ «Салют», входящего в состав Центра им. Хруничева, по нашему техническому заданию делают чертежи на размещение всего заказанного в «космической квартире». Готовые изделия поступают сюда на сборку. Так повелось с наших первых орбитальных станций.Обычно уже смонтированный модуль (кроме тех частей, которые изготавливает наш Завод экспериментального машиностроения, а это примерно половина всей конструкции) перевозится в Королев на испытания. На этот раз, хотя модуль был перевезен в июне 1998 года, монтажные работы представители Центра им. Хруничева вынуждены были завершить до конца августа.[b]— Но вы, конечно, не сидели сложа руки, ожидая окончания всех этих работ? [/b]— Конечно. В начале 1997 года мы получили наземный аналог служебного модуля и начали проверку бортовых систем.Кое-что пришлось менять, учитывая небывало длительный опыт эксплуатации «Мира». Например, в некоторых местах обнаружилась коррозия трубопроводов, с которой раньше мы не сталкивались, потому что дольше пяти лет не летали. Пришлось по ходу дела вносить изменения.Модуль ведь напичкан техникой, связанной между собой.Достаточно сказать, что в нем проложено три с половиной тысячи кабелей, многие из которых оказались очень сложными.Были кабели более десяти метров длиной с сотней штепсельных разъемов. Надо было разбивать их на части с точки зрения будущей ремонтопригодности. Так что испытания по шестистам программам на наземном аналоге оказались очень плодотворными.На летном образце модуля планировалось пятьсот сорок разделов проверок. Каждую систему надо было испытать в отдельности, потом во взаимодействии с другими. Затем отдельную систему надо было проверить при одновременной работе десятка других. Например, смотрели, как работает система ориентации после выведения на орбиту в различных режимах. И так всесторонне проверялась каждая система в «полете на Земле».Если что-то было не в порядке, приходилось снова повторить весь цикл проверки. Экипажи приезжали обживать модуль, потренироваться на его системах, а всю основную работу вели операторы нашей контрольно-испытательной станции.[b]— Какие функции будет выполнять в составе МКС служебный модуль? [/b]— Он выполняет ту же роль, что базовый блок на «Мире». Здесь на первом этапе до 2001—2002 годов должен постоянно жить экипаж из трех человек. Кстати, на сегодня уже сформировано четыре экипажа, готовятся еще два.Формируются экипажи на паритетной основе. В первом — два российских космонавта и один американский, но он командир. Во втором экипаже наоборот. В служебном модуле есть все необходимое для жизни. Система жизнеобеспечения поставляет воздух, еду, воду, создает комфортные условия.Здесь сосредоточены все функции управления, все режимы ориентации и коррекции орбиты по крайней мере до 2003 года, когда состыкуется с МКС американский управленческий аналог. А до этого комплекс связи, работа двигательной установки осуществляются из служебного модуля. Здесь же расположен центральный компьютер МКС для управления всеми модулями. Делали его европейцы. Периферийные терминалы на других блоках — американские, а программное обеспечение было выполнено российскими и американскими специалистами.[b]— Как в конечном итоге будет выглядеть МКС? Сколько всего должно быть российских модулей? [/b]— МКС будет состоять из тридцати шести — тридцати восьми элементов. Два из них — «Заря» и «Юнити» — уже летают на орбите, дожидаясь нашего служебного модуля. Предполагается, что на станции должно быть девять или одиннадцать российских модулей.Американцы поставили перед собой стратегическую цель, чтобы по мере строительства станции создать комплекс, который мог бы в случае необходимости существовать самостоятельно. Но на первом этапе без российского сегмента МКС им никак не обойтись. В основу нашего сегмента легли разработки создаваемой ранее станции «Мир-2», и он тоже может быть самостоятельным.Пока совместная работа идет нормально. Первое время американцы смотрели на нас слегка свысока. Но скоро все изменилось: они увидели, что имеют дело с высококвалифицированными специалистами, за плечами которых бесценный тридцатилетний опыт. Так что в итоге сложилось хорошее и плодотворное международное сотрудничество.Для создателей служебного модуля завершается московский этап. В середине мая модуль будет отправлен на Байконур. Там его и ракету «Протон» снова ждут уже предстартовые испытания.
[i]Еще от детского посещения Московского планетария в памяти осталась незабываемая картина: плоская Земля и звездочет, просунувший свою голову сквозь нарисованный небесный свод.Нынешняя ситуация с познанием нашей Солнечной системы чем-то напоминает ту самую картину. Мы узнали многое о планетах Солнечной системы, в том числе о самой далекой — Плутоне.И вот сейчас пытаемся разведать: а что там, за Плутоном? Сможем ли мы когда-нибудь долететь до ближайшей к нам чужой звезды? [/i]Интерес к этому велик. Недавно я беседовал с видным ученым, занимающимся проблемой дальних полетов в космос, — доктором физико-математических наук, заместителем директора Государственного научного центра РФ «Физико-энергетический институт» (ФЭИ) [b]Андреем ГУЛЕВИЧЕМ[/b]. Он сказал: — Плутон находится от нас на расстоянии примерно сорока астрономических единиц (среднее расстояние от Земли до Солнца). Два года назад были сообщения о том, что вроде бы удалось открыть еще одну планету за Плутоном, но пока эти сведения астрономами не подтверждаются.За Плутоном начинается очень интересная область — так называемый Пояс Купера, состоящий из огромного числа небесных тел разного диаметра. Число объектов размером от ста до трехсот километров оценивается примерно в сто тысяч единиц. А тел меньше километра около десяти миллиардов.[b]— Что это? Планета в стадии формирования? Или, наоборот, распавшееся на осколки крупное небесное тело? [/b]— Однозначного ответа пока нет. Сейчас в эту область направляются два американских космических аппарата «Вояджер-1» и «Вояджер-2», запущенные еще в конце семидесятых годов.[b]— А как в целом современная наука представляет «заплутоновое пространство»? [/b]— На расстоянии ста — ста пятидесяти астрономических единиц находится так называемая гелиосфера. Ее образуют частицы солнечной плазмы, вылетающие во все стороны из короны нашего светила. Образно их называют «солнечный ветер», и дует он с весьма высокой скоростью, триста — восемьсот километров в секунду. И вот там, где эти два потока сталкиваются, образуется своеобразная ударная волна, а сама эта область именуется гелиопаузой. Эти окрестности солнечной системы в последние годы вызывают повышенный интерес ученых.[b]— Но как туда долететь? Какого типа аппараты использовать? Какое топливо?[/b]— Проектов много. Просматриваются три основных. Наиболее известен принцип фотонной ракеты, движущейся за счет сжигания материи и антиматерии — электронов и позитронов, которые на Земле создают в лабораториях физики. Это задача не только сложная, но и страшно дорогая. По оценкам американских специалистов, чтобы запустить аппарат с одной тонной антиматерии, потребуется 62 квадраллиона долларов. Такая сумма превышает бюджеты всех стран нашей планеты.Рассматривается и возможность использования термоядерного синтеза. Но пока он осуществлен только в термоядерных взрывах. Наиболее близкий к реализации принцип российского ТОКАМАКа. Но для управляемого синтеза в масштабах межпланетного корабля придется соорудить громадный и неподъемный монстр.Есть еще один подход: запускать аппараты, движущиеся с помощью космических парусов. В этом направлении есть серьезные технологические достижения. Уже созданы пленки с массой 100 граммов на квадратный метр и толщиной 5 — 7 микрон. С парусом 400 метров в диаметре и площадью в 100 тысяч квадратных метров можно разогнать космический аппарат и получить приращение скорости в 70 километров в секунду. Однако это позволит преодолевать всего от десяти до двадцати астрономических единиц в год. Мы можем долететь до Плутона, но дальнейшее продвижение потребует уже очень длительного времени. Есть ли смысл посылать аппарат, чтобы узнать его данные лишь через двести лет… [b]— Выходит, даже теоретически нельзя быстро долететь до ближайшей звезды? [/b]— Я этого не говорил. Если есть цель, то человечество рано или поздно найдет пути ее достижения. На недавней международной конференции американцы попытались решить эту задачу с использованием ядерной энергии. На бумаге им удалось концептуально долететь до звезды за пятьдесят лет.[b]— А в реальности? [/b]— Потребуется гигантский ядерный реактор мощностью сто тепловых гигаватт. Для сравнения скажем, что мощность базового реактора нашей энергетики всего один гигаватт. Представляете, какая понадобится для такого корабля АЭС.На мой взгляд, весьма перспективная концепция разрабатывается у нас в ФЭИ. Мы тоже хотим использовать для движения космического аппарата ядерный реактор. Но понимая, что 90% вырабатываемой энергии будет бесполезно уходить в космос, решили поместить реактор в центр параболического зеркала. Оно превратит это бросовое тепло в параллельные лучи, а их отдача будет двигать аппарат вперед, как в фотонной ракете.Беда реакторов в том, что в них выгорает всего 10 — 15% урана. Значит, надо везти с собой огромный запас топлива и периодически перегружать реактор. Куда девать отходы? И эту задачу можно решить, если использовать газофазный реактор. Там уран распределен по определенному объему. Если этот реактор закрутить, более легкие осколки деления будут уходить на периферию и сбрасываться в космос.По нашим расчетам, такой космический аппарат может достичь скоростей от трехсот до тысячи километров в секунду. За 10—15 лет преодолеть до ста тысяч астрономических единиц пространства! Есть вероятность, что появятся какие-то принципиально новые идеи, не противоречащие законам Эйнштейна, но отличные от известных сегодня физикам. США выделили на такую новую физику 500 тысяч долларов. Что ж, возможно, человечество достигнет других звезд способом, о котором мы еще ничего не знаем.
[i]Ломать — не строить. Известная поговорка как нельзя лучше подходит к современному этапу термоядерных исследований. Бомбы, оружие разрушения были созданы за считанные годы.А вот проблема управляемого термоядерного синтеза заняла весь конец ХХ века и переходит в следующий с четкой перспективой потратить на ее решение еще десятки лет.[/i][i]Между тем выгоды, которые мы получили бы, сделав воду источником энергии, настолько велики, что международное сообщество вкладывает все новые средства в решение проблемы термояда. Об этом корреспондент «ВМ» беседовал недавно с президентом Российского научного центра «Курчатовский институт» академиком [b]Е. П. Велиховым[/b].[/i]— Как раз в начале нового века, 1 января 2001 года, начнутся переговоры между Европой, Россией и Японией о строительстве экспериментального реактора, — подчеркнул Евгений Павлович. — Предварительно мы договорились, что проектирование будет закончено в июле наступающего года. Уже сейчас все параметры будущего реактора определены. В конце 2002 года должно быть принято решение о строительстве. Главная отличительная особенность реактора, названного «ТОКАМАК-ФИТ» в том, что он вдвое дешевле ректора ИТЭР (международный термоядерный экспериментальный реактор), проектирование которого было завершено в 1991 году. Но дальше проекта дело не пошло. По ряду причин США вышли из программы.[b]— Выбрано ли место для строительства нового реактора? [/b]—Пока нет. Претендуют на это и Япония, и Франция, но больше шансов имеет Канада. Уже создана первая частная организация «ИТЭР-Канада» для размещения нового реактора в Карлингтоне. Там имеется практически готовая площадка, и место уже лицензировано.Огромное преимущество Канады в том, что у нее есть запасы трития, которые нарабатывались на энергетических реакторах с тяжелой водой. В России и США тритий производили для военных целей, и это осложнило бы переговоры о его использовании.Но тритий, к сожалению, довольно быстро распадается (период полураспада — двенадцать лет). Поэтому затягивание с его использованием потребует строительства специального реактора и приведет к резкому удорожанию проекта.Неофициальный интерес к проекту проявляют Индия и Китай. Да и в США есть две «партии»: одна выступает за участие в новом международном проекте, когда дело подойдет к строительству. Последние результаты на различных установках мира показывают, что вероятность успеха нового ректора велика.[b]— Проект ИТЭР стоил полтора миллиарда долларов. Что он дал мировому сообществу? [/b]— Он дал ряд научных, технических и инженерных решений, необходимых для создания термоядерной электростанции. Было осуществлено семь крупнейших проектов — частей этого реактора, которые послужат будущему.Например, мы научились управлять профилем плазмы, что важно для подавления всякой неустойчивости, препятствующей длительному горению. Это было сделано с помощью так называемых гиротронов, разработанных в Нижнем Новгороде под руководством академика Андрея Викторовича Гапонова-Грехова.Но главное, были выработаны принципы работы международного коллектива. Есть центральная группа, и есть группы «домашние» в каждой стране.Они обмениваются результатами в электронной форме, и в каждой стране есть весь проект в электронном виде. Такие группы действуют и сейчас.[b]— Какие затраты ожидаются на новый реактор? [/b]— В целом в мире на все термоядерные исследования было затрачено около сорока пяти миллиардов долларов. Стоимость нового реактора оценивается в четыре миллиарда, разнесенных на десять лет. Затем в течение двадцати лет он должен эксплуатироваться, и это будет стоить тоже около четырех миллиардов. Таким образом, получается восемь миллиардов долларов, разнесенных на тридцать лет.По замыслу авторов, это первая экспериментальная установка, где будет осуществляться долговременная термоядерная реакция. Сначала длительностью в 300 секунд, затем в некоторых режимах можно будет работать неделями и месяцами. Мы сможем наконец увидеть все проблемы, связанные с поведением плазмы, где нагрев идет не извне, а за счет внутреннего горения, как на Солнце. Будут проверены также все инженерно-технические решения, необходимые для термоядерной электростанции. Изучено поведение материалов.Такой реактор удовлетворяет всем требованиям безопасного развития ядерной энергетики, изложенным президентом В. В. Путиным на саммите 2000 года. Это позволяет рассчитывать на сооружение демонстрационного термоядерного реактора в 30—35 годах XXI века и перейти к коммерческому началу термоядерного синтеза. Тогда «жар-птица», которую физики так долго пытаются поймать, окажется наконец в клетке.
[i]«Этим летом отдыхала на Валдае. Там ходят слухи, что после войны на Селигере работала большая группа вывезенных из Германии ракетчиков. Якобы был засекречен целый остров. Правда ли это? Ольга Цыганчук».Да, есть такая долго хранившаяся в секрете страница ракетостроения. Немецкие ракетчики, вывезенные из Германии после войны, действительно работали на Селигере. О том, как они жили, рассказывает ближайший сподвижник Сергея Павловича Королева академик РАН [b]Борис Евсеевич ЧЕРТОК[/b]: [/i]— Всего в нашу ракетную организацию, которая тогда называлась НИИ-88, а впоследствии стала знаменитой «королевской фирмой», прибыло более ста пятидесяти немецких специалистов. С семьями — почти пятьсот человек. В немецком коллективе оказалось тринадцать профессоров, тридцать два доктора-инженера, восемьдесят пять дипломированных инженеров. Но, к сожалению, самые классные специалисты вместе с Вернером фон Брауном были вывезены не к нам, а в США.Для немецких специалистов подготовили «резиденцию» на острове Городомля на Селигере.Там прежде находился крупный институт, занимавшийся разработкой средств борьбы с ящуром. Это был хорошо изолированный остров, запретный для окрестного населения еще с довоенных времен.Организация немецких специалистов получила статус филиала № 1 НИИ-88. Руководителем с немецкой стороны был назначен Вольдемар Вольф, бывший руководитель отдела баллистики фирмы Крупп. Был среди них и Г. Греттруп — ближайший сотрудник Вернера фон Брауна.[b]— Как были организованы их жизнь, обеспечение? [/b]— Немецкие специалисты вместе с членами семей обеспечивались продовольствием наравне с советскими гражданами по нормам карточной системы, существовавшей у нас до 47-го года. В зависимости от квалификации и ученых званий зарплата немецким специалистам устанавливалась довольно высокая. Например, доктора К. Магнус, К. Умперенбах, Т. Шмидт получали до шести тысяч рублей в месяц. Г. Греттруп и Р. Швардт — по четыре с половиной тысячи, дипломированные инженеры — в среднем по четыре. Для сравнения, у Королева, главного конструктора и начальника отдела, оклад был шесть тысяч рублей. У его заместителя и будущего преемника В. П. Мишина — две с половиной тысячи.На острове Городомля все жилые здания были добротно отремонтированы, и условия по тем временам созданы вполне приличные. Семейные специалисты получили отдельные двух- и трехкомнатные квартиры. Я, когда приезжал на остров, мог им только завидовать, потому что в Москве с семьей занимал две комнатки в общей четырехкомнатной квартире. Многие наши специалисты еще жили в бараках, где не было даже элементарных удобств.Городомля — самый большой остров на Селигере. Место роскошное. Курорт. Немцы коптили угрей — изумительный деликатес. Во внутреннем озере на острове в изобилии водились щуки.[b]— Говорят, остров невероятно строго охранялся? [/b]— Не сказал бы. Конечно, простой смертный попасть туда не мог. Остров был окружен колючей проволокой. Но охраняла его не служба НКВД, а обычные девушки — стрелки вооруженной охраны. Замечу, в гитлеровской Германии ракетный центр охраняло гестапо. Нашу охрану немцы считали смешной, но подчинялись. Если надо было съездить на катере в Осташков на рынок, то брали в администрации пропуск. Несмотря на голодное время, там было организовано вполне сносное питание.По выходным дням их периодически вывозили в Москву — в театры, музеи, хотя делать это было непросто. На быт жалоб не было. Жаловались в основном на недостаток информации, необходимой для успешной творческой работы.[b]— В чем состояла их работа? [/b]— В их обязанности входили консультации по выпуску русского комплекта документации ФАУ-2 и зенитных управляемых ракет, а также изучение вопросов, связанных с форсированием двигателя, подготовка к сборке ракет из немецких деталей. Полугодовой опыт показал, что немецким специалистам, не представлявшим полностью укомплектованного коллектива, трудно решать задачи создания новых ракетных комплексов. Тем не менее им была предоставлена возможность испытать свои творческие силы и разработать проект баллистической ракеты дальнего действия.Проекту был присвоен индекс «Г-1» (позднее фигурировал еще индекс «Р-10»). Руководителем проекта и главным конструктором новой ракеты назначили Греттрупа. Вновь созданный для этого отдел получил те же права, какими пользовались все другие отделы института.[b]— А с нашими учеными немцы как взаимодействовали? [/b]— В 47 и 48-м годах я часто бывал на «немецком острове». После таких командировок в дирекции НИИ мне не раз говорили: «Борис Евсеевич, неужели вы еще не поняли, что немцы ни в коем случае не будут допущены нашими режимными органами к настоящей совместной работе. Они находятся под двойным контролем — нашим как специалисты и органов НКВД, которые в каждом из них видят фашиста, перешедшего на службу американской разведки».Это было время, когда в средствах массовой информации разжигалась борьба с так называемым космополитизмом.Шли активные «поиски» русских авторов всех без исключения изобретений и новейших научных теорий. Из истории авиации были выброшены братья Райт, и изобретателем аэроплана объявили контр-адмирала Можайского.Правда, эта политическая кампания была сильно приглушена в закрытых оборонных отраслях. Гонение на «космополитов» грозило потерей классных специалистов на самых горячих участках атомной, радиолокационной и ракетной техники.[b]— А как реагировал Королев на то, чем занимались немецкие «конкуренты»? [/b]— Сергей Павлович не поддерживал контактов с немцами по личным мотивам. Ему, одному из зачинателей ракетной техники, пришлось сполна испить горькую чашу унижений заключенного. После освобождения в 44-м он увидел, что вынашиваемые им идеи уже осуществлены, что во многом немецкие ракетчики ушли дальше самых смелых его планов. Обидно было, получив наконец-то звание Главного конструктора, испытывать не свою, а по сути немецкую ракету А-4 и создавать отечественную Р-1, которая по постановлению правительства должна быть точной копией трофейной.Будучи человеком властным и честолюбивым, Королев не мог скрыть чувств, когда ему намекали, что, мол, «ты же не свою ракету делаешь, а воспроизводишь немецкую»… Естественно, когда немецкому коллективу поручили самостоятельную разработку баллистической ракеты на дальность не менее 600 километров, у Сергея Павловича это восторга не вызвало. Он справедливо считал, что приоритет в разработке такой ракеты должен принадлежать его коллективу — отделу № 2 СКБ НИИ-88. А тут вдруг оказалось, что почти все научно-исследовательские отделы института будут работать еще и на Греттрупа, ближайшего сотрудника Вернера фон Брауна! Опережая Королева, селигерские немцы в сентябре 47-го года вынесли свой проект Г-1 на обсуждение научно-технического совета института.На совете Греттруп предложил: «В дальнейшем оба проекта целесообразно разрабатывать параллельно, но совершенно независимо друг от друга, вплоть до изготовления опытных образцов и проведения пробных пусков.» [b]— Как было воспринято это предложение? [/b]— Несмотря на убедительные доводы немцев, совет решил не спешить. Показательна в этом отношении позиция С. И. Ветошкина, возглавлявшего Главное управление, которому подчинялся НИИ-88. Фактически Сергей Иванович был правой рукой министра вооружения Устинова и руководил разработкой ракетной техники. В Капустином Яре, где мы вели испытания ракет, Ветошкин попросил, чтобы я зашел к нему для откровенного разговора. Он меня прямо спросил: «Борис Евсеевич, как вы себе мыслите дальнейший ход этих работ? Главный вопрос, который мне не дает покоя и по которому меня терзал министр, — что делать с проектом этой ракеты? Ведь немцы своими силами на острове ее не создадут.» Вопрос был непростой. Бесспорно, по политическим и режимным соображениям создать смешанный советско-немецкий коллектив никто нам не разрешит. Но даже если бы разрешили — чей проект будет там разрабатываться, и кто будет главным конструктором? О том, чтобы Королев работал «под Греттрупом», не могло быть и речи. А если Греттрупу «под Королевым»? Тоже нереально, потому что Королев сразу заявит: мы и сами справимся.Значит, создать параллельное КБ и вести параллельные работы? Но это не под силу ни нашему институту, ни нашим смежникам, у которых общая позиция с Королевым. Значит, надо использовать опыт немцев и те идеи, которые они высказали в дальнейшей работе. А их постепенно отпускать домой.Примерно это я и высказал Ветошкину. Он со мной не согласился. Сославшись на мнение министра Устинова, что, дескать, наличие активного творческого коллектива немецких специалистов и конкурирующего проекта должно служить стимулом для нашей работы.Чуть позже за вполне допустимыми порциями «голубого Дуная» (так мы называли подкрашенный марганцовкой спирт, которым заправляли ракеты) поистине пророческую мысль высказал по этому поводу Леонид Александрович Воскресенский: «Сергей (так он называл Королева) хочет быть единовластным хозяином проблемы. Я его изучил лучше вас. И он с этой задачей справится.Для него немцы уже сделали свое дело, и ему они больше не нужны. А начальство боится Королева, им нужен противовес, поэтому до поры до времени мы будем делать вид, что немецким проектом интересуемся. Что бы умного они ни предложили, все равно Королев, Рязанский и Пилюгин будут делать по-своему.» [b]— А что думал о будущем проекта Греттруп? [/b]— Зимой 48-го с группой сотрудников я отправился на остров «для проверки хода реализации решения НТС» — таково было напутствие дирекции института. Греттруп очень обрадовался моему приезду и заявил, что, хочу я этого или нет, он должен сказать мне много неприятных вещей.Смысл его довольно длинной речи сводился к тому, что, несмотря на благоприятное решение совета, ни одно пожелание, записанное в перечне этого документа, не может быть выполнено.«Нам не дают возможности пользоваться вашими аэродинамическими трубами, — говорил немецкий инженер. — Мы хотим, но не можем поставить эксперимент на стенде для проверки новой схемы двигательной установки. По радиосистеме нужны полигонные и самолетные испытания, но мы здесь сделать современную аппаратуру не способны.» Затем Греттруп перешел на спокойный, доверительный тон.Он попросил, чтобы я, советский человек, которому он доверяет, откровенно сказал, какую будущность имеет их работа.Мог ли я в 48-м году откровенно сказать все, что думал? К тому же я считал, что не имею права убивать в нем надежду хотя бы на частичную реализацию задуманного. Греттруп был инженером, по-настоящему увлеченным работой. Он надолго (по крайней мере он так полагал) потерял свою родину. И теперь помимо семьи в его жизни была одна услада — работа. И я посоветовал ему работу продолжать.[b]— Каков же был финал этой истории? [/b]— Под Новый год, 28 декабря 48-го, вновь собирался большой совет НИИ для обсуждения проекта Г-1. Греттруп высказался однозначно: «Дальше разрабатывать проект без экспериментов невозможно. Если проведение этих экспериментов будет форсировано, чего я и все мои специалисты очень желаем, прошу соответственно увеличить доставку материалов и оборудования. Пора переходить от теоретических и конструкторских работ к широкому экспериментированию.» Формально решение совет принял весьма благопристойное. Забраковать двухлетнюю работу, то бишь составную часть плана института, было невозможно ни по существу, ни по формальному основанию. Но для реализации проекта Греттрупа параллельно с планами, которые претворялись под руководством Королева, не хватало сил. Для дальнейшего развития ракетной техники требовалась концентрация усилий на одном решающем направлении.Работы над проектом, в который немецкие специалисты вложили столько сил, постепенно стали сворачиваться. На правительственном уровне было принято решение об отправке немецких специалистов в ГДР. Она проходила в несколько этапов. В декабре 51-го отправили первую группу. В июне 52-го — вторую. В ноябре 53-го в ГДР ушел последний эшелон. Греттруп с семьей, как и положено капитану тонущего корабля, покинул остров последним.
[i]Перефразируя известную поговорку, можно сказать, что энергетике все отрасли покорны. По прогнозам, потребление ее в наступившем столетии вырастет в четыре-шесть раз.Своими мыслями об энергетической политике России наш обозреватель попросил поделиться президента Российского научного центра «Курчатовский институт» академика [b]Евгения ВЕЛИХОВА[/b].[/i]— О том, что запасы органического топлива ограничены, знает каждый школьник, — заметил академик. — Поэтому, на мой взгляд, должна возобновиться тенденция развития атомной энергетики, которая была заморожена после Чернобыльской катастрофы. Это, конечно, сильно повлияло на отношение к атомной энергетике.Но закрыть ее, как закрыли под давлением Запада Чернобыльскую АЭС, невозможно. Да и неразумно.Сейчас и Россия, и США наращивают ядерные мощности — прежде всего за счет продления службы построенных АЭС.Естественно, после анализа их состояния. В то же время в США разрабатываются два типа принципиально новых реакторов, которые, возможно, станут конкурентами нынешним традиционным блокам мощностью в тысячу мегаватт, работающим на пока еще дешевом уране.[b]— Какой вам видится энергетика XXI века? [/b]— На саммите 2000 года президент РФ Путин кратко сформулировал основные требования к ядерной энергетике будущего. Она должна быть безопасной, в то же время — конкурентоспособной и обеспечивающей должный уровень экологической чистоты. Важнейшее условие — безотходность с точки зрения опасных радиоактивных элементов — плутония и других. При этом ядерная энергетика не должна способствовать распространению ядерного оружия.[b]— А есть ли у нас такие реакторы? [/b]— У России есть технология, которая удовлетворяет этим требованиям — реакторы на так называемых быстрых нейтронах. Мы занимаемся этой тематикой уже пятьдесят лет, и наша наука лидирует в этом направлении. Например, промышленный реактор БН-650 более двадцати лет безаварийно работает на Белоярской АЭС. В быстром реакторе в процессе работы «балластный» уран-238 превращается в эффективное горючее — плутоний, и на выходе делящегося топлива получается больше, чем загрузили вначале. Вроде бы парадокс, но факт! Сейчас по нашему пути идут Япония, Индия, Китай. Разрабатываются несколько проектов промышленных быстрых реакторов. И они со временем станут основой ядерной энергетики будущего.Соперниками АЭС на быстрых нейтронах могут стать только термоядерные электростанции. В этом году в Москве состоится совещание, на котором будет обсуждаться строительство перспективного термоядерного реактора. Его вместе с Россией намерены создавать Япония, Европа и Канада.[b]— Однако пока мы живем в эпоху газа, и недаром говорят, что мир сидит на «газовой игле»… [/b]— Да, это так. И здесь положение непростое. Сейчас намечается дефицит в 90 миллиардов кубометров под заключенные зарубежные контракты и нужды народного хозяйства. Так что Газпром вынужден сокращать поставки газа, поднимать тарифы.[b]— Где же выход? [/b]— Одно из кардинальных решений — освоение подводного Штокманского месторождения в Баренцевом море. Технически Россия к этому готова. На решение задачи нацелен Государственный Российский центр атомного подводного судостроения в Северодвинске. Если организовать эффективный финансовый консорциум, то за семь лет проблема будет решена. Замечу также, что у нас есть еще много крупных северных газоконденсатных месторождений. Необязательно отбирать с них газ трубопроводами. Мы отстаем в технологии сжижения газа, которая развита в мире. Как и транспортировка нефти, это глобальная технология, она не знает границ. И есть проекты освоения северного подледного шельфа с помощью подводных технических комплексов.[b]— Но все это замыслы, требующие крупных капиталовложений, привлечения зарубежных инвесторов, убеждения наших в том, что пора вкладывать деньги и в долгосрочные проекты. С другой стороны, Газпром пока тратит десять процентов общего количества прокачиваемого газа на собственные нужды. А это шестьдесят миллиардов кубометров газа в год! И, наконец, при сжигании газа в турбинах газоперекачивающих станций образуются выбросы углекислого газа, достигающие ста миллионов тонн в год. Неужели нельзя изменить положение? [/b]— Можно. И чем скорее, тем лучше. Совместно с КБ «Радуга» мы предложили ветрогазотурбинные газоперекачивающие установки. Обычно с ветроагрегатами связана проблема: как запасать электроэнергию? Здесь такой проблемы нет. Когда дует ветер, агрегат дает сжатый воздух, который через турбину гонит газ по трубам. Если ветра нет, то работает обычная схема. Подсчеты показывают, что при этом можно было бы ежегодно экономить для экспорта почти треть ценного топлива, которое расходуется сейчас у газовиков в газотранспортной системе.[b]— Как это сделать? [/b]— У нас, к сожалению, не используются давно известные турбодетандеры. Когда газ высокого давления сбрасывается из магистралей в региональные сети, то «излишек» давления просто уходит в воздух. А можно было бы пустить его через турбодетандер и вырабатывать электроэнергию. Но кто ее будет покупать? По какой цене? Мешает ведомственная пропасть между Газпромом и РАО «ЕЭС». У нас нет законодательства, которое бы открывало доступ в «чужие» энергетические системы.В целом стратегия создания тепловых и электрических станций, треть которых, кстати, работает на изношенном оборудовании, нуждается в анализе и перестройке. В советское время властвовала гигантомания, длиннейшие линии электропередач. Это хорошо для экспорта. А вот для «домашнего» потребления не всегда. Весь мир сейчас стремится сокращать расстояние между источником энергии и потребителем.[b]— Что в этом плане предлагает ваш институт? [/b]— В центре «Курчатовский институт» разработана блочная газотурбинная станция, решающая эту проблему. Здесь горячий выброс после газовой турбины, работающей на электрогенератор, обрабатывается затем в обычной паросиловой установке, которая дает тепло. КПД получается близким к девяноста процентам. Если построить такую станцию, скажем, на территории нашего института, мы могли бы удовлетворить и свои нужды и нужды соседних микрорайонов. Бьемся над этим уже несколько лет, но сдвига нет. Спонсоры вроде бы находятся, однако их пугает отсутствие гарантий, законодательства, которое позволило бы менять тарифы. Между тем это новшество помогло бы многим регионам перейти на энергетическое самообеспечение. Особенно актуально это для Сибири, Дальнего Востока, северных территорий.[b]— Я слышал, что есть проект построить трубопровод в Китай? [/b]— Есть такие проекты. Здесь сложные проблемы транспорта. Но пока еще плохо проработана технология транспортировки газа в сжиженном виде, которая широко используется в Тихоокеанском регионе. Нам нужна всеобъемлющая программа всех возможных путей экономичного использования нашего энергетического ресурса. А с другой стороны, промышленность, коммунальная сфера должны переходить на энергосберегающие технологии. Это труднейшие задачи, большая работа, но начинать ее уже давно пора.
[i]Появились сообщения, что американцы ставили эксперименты по уничтожению сверхмощным лазерным лучом ракет противника. Один из известнейших лазерщиков России, заведующий отделом Института спектроскопии РАН, профессор [b]Владилен ЛЕТОХОВ [/b]по просьбе обозревателя «Вечерней Москвы» рассказал о перспективах лазерного оружия с позиций начала XXI века: — Сообщения о возможностях использования лазеров в противоракетной обороне носят, конечно, рекламный характер, — подчеркнул ученый. — Просто хотят получить дополнительное финансирование некоторых отраслей военно-промышленного комплекса США. Известные американские лазерщики профессор Н. Бломберген и доктор К. Пател еще в конце XX века весьма отрицательно отозвались о перспективах таких проектов.[/i][b]— Но в военном деле лазеры все же применяются широко.[/b]— Они, безусловно, полезны как средства наблюдения и наведения высокоточного обычного оружия, для передачи информации. В тысячи раз более мощные лазеры могут использоваться в ближнем бою для ослепления противника, что, правда, запрещено Международной конвенцией. Но технически это возможно, хотя и очень дорого. Что же касается сверхмощных лазеров, необходимых для противоракетной обороны, то, на мой взгляд, создание их в ближайшие 30—50 лет маловероятно. Хотя, конечно, колоссальное вложение средств и привлечение больших сил специалистов будут стимулировать исследования и разработки. Это может привести к новым открытиям и изменить ситуацию.Но все не так просто. Для противоракетной обороны, действующей на расстоянии в сотни километров, необходимы лазеры с энергией в несколько миллиардов джоулей. Замечу, в Ливерморской лаборатории имени Лоуренса (США), вероятно, самой передовой в мире в этой области, разработчики столкнулись с большими проблемами при создании лазера с энергией импульса всего лишь в два миллиона джоулей, что в тысячи раз меньше необходимой для ПРО энергии. Из-за трудностей проект продлен еще на несколько лет и потребует дополнительного финансирования в несколько миллиардов долларов.[b]— Тогда американцам удастся решить столь сложную проблему? [/b]— Не совсем. Даже в тысячи раз более мощные лазеры способны лишь изменить траекторию боеголовки, снизив точность ее поражения цели. Иное дело – удары по неподвижным наземным мишеням. Мощные лазеры, расположенные на борту больших самолетов типа «Антея», могут «стрелять» более эффективно. А использовать тут можно лазеры непрерывного действия мощностью в миллионы ватт. Такие аппараты были созданы в СССР и США более десяти лет тому назад.[b]— А как же конверсия? Неужели все это нельзя использовать в созидательных целях? [/b]— В начале 90-х годов при обсуждении конверсии разработок лазерного оружия мой друг профессор П. Франкен из Аризонского университета и я предлагали использовать мощный лазер на борту самолета для уничтожения зарождающихся скоплений саранчи, обнаруживаемых с разведывательных спутников. Мы даже довели эту идею до администрации США. Но проект «не пошел». Однако не исключено его возрождение в будущем. Другое применение предлагает коллега из Японии, профессор Фуджиока. Он хочет использовать мощный непрерывный инфракрасный лазер для дистанционной резки с вертолета металлических каркасов зданий, разрушенных землетрясением, к разборке которых нельзя подступиться человеку. Думаю, что организации по чрезвычайным ситуациям типа нашего МЧС могли бы стать заказчиками таких разработок, поскольку катастрофы в мире встречаются часто. Ни одно достижение науки не остается невостребованным, нужно только подходящее время и необходимая проблема. Время мощных и сверхмощных лазеров и их эффективных мирных применений, на мой взгляд, еще только наступает.
[i]НЛО продолжают посещать нашу планету. Недавно глава Калмыкии Кирсан Илюмжинов сказал, что лично сутки провел на «летающей тарелке». В полете его сопровождали инопланетяне исполинского роста. Журналисты, конечно, потребовали подробностей. На что получили лишь обещание: «Как-нибудь в другой раз».[/i]Вообще-то «тарелочный бум» начался давно — более полувека назад. В 1947 году американский бизнесмен Кеннет Арнольд, пролетая на собственном самолете близ горы Маунт-Рейнир, заметил какие-то странные предметы.— Я совершенно отчетливо видел их очертания на фоне снега, когда они приближались к горе, — сообщил он журналистам. — Они летели, вытянувшись в линию, словно скованные цепью. Они были плоски, как сковородки, и, словно зеркало, отражали солнечные лучи.Это сообщение стало первой «бациллой» настоящей тарелочной эпидемии, охватившей весь земной шар. Загадочные «тарелки» стали замечать многие. Появились и первые толкования. Говорили, что это метеорологические шары, бумажные змеи, поднятые ветром газеты, лучи прожектора, упирающиеся в облака, следы самолетов и просто галлюцинации… Потом поползли упорные слухи, что это летательные аппараты русских, которые добились превосходства в технике, наблюдают за секретными объектами США.Все сообщения о летающих тарелках стали регистрироваться Военно-воздушными силами США. Оказалось, что около 80% случаев легко расшифровывались — воздушные шары и т. д. А 20% вначале все же были отнесены к разряду необъяснимых. Но и они в конце концов получили объяснение. Анализ показал, что в подавляющем большинстве случаев очевидцы сталкивались с различного рода оптическими явлениями в атмосфере.Были и сообщения «очевидцев» и о различных авариях и катастрофах этих космических кораблей.Якобы видели погибших маленьких зеленых человечков. Другие, правда, говорили о красивых существах двух с половиной метров ростом.Наибольшую известность из многочисленных авантюристов, подвизавшихся на тарелочной ниве, обрел американец Адамский. Его почему-то сильно возлюбили инопланетяне, взяли на борт и свозили на Венеру. Адамский выпустил книгу, где описывал маленьких гостеприимных человечков, их жизнь на этой планете, весьма смахивающую на романы утопистов. Правда, после полетов автоматических станций выяснилось, что на Венере давление около 100 атмосфер, температура порядка 500 градусов, при которой плавятся такие металлы, как цинк и олово… Психологически живучесть мифа об инопланетном происхождении «летающих тарелок» объясняется невозможностью научно опровергнуть этот факт, поскольку речь идет о ВЕРЕ в чудесное, загадочное, к чему люди склонны с древних времен. Однако вопросительный знак всегда был стимулом прогресса в науке. И рано или поздно он сменяется спокойной точкой в конце чьей-то серьезной работы.Наши ученые — сотрудники Института океанологии — сумели объяснить, каким образом в атмосфере и в океанах Земли могут появляться загадочные дискообразные образования, которые воспринимаются людьми, как пресловутые «летающие тарелки». Оказалось, что водная и воздушная оболочки нашей планеты представляют собой своего рода «слоеный пирог». Но «пирог» весьма своеобразный — находящийся в непрерывном движении.Если вы нальете в стакан тяжелую жидкость, а сверху легкую — и встряхнете, то увидите, что колыхаться будет не только верхняя открытая поверхность, но и граница раздела. Волны, возникающие на таких границах, получили название внутренних. Когда такая волна загибается, образуется «пятно» перемешанной жидкости, в которое захватываются частички двух слоев — и сверху, и снизу.Плотность, температура и другие характеристики в этом пятне как бы усредняются, и оно становится однородным.В ходе экспериментов выяснилось, что пятно, какую бы его начальную форму мы ни взяли — квадрат, треугольник, крест — становится круглым и лишь затем начинает расплываться. Оно превращается в диск, то есть в «тарелку».Если такая «тарелка», возникшая в атмосфере, встретится с падающими сверху аэрозольными частицами, проще говоря, с пылью, то при определенных условиях частицы пыли попадут внутрь и останутся там. И когда их накопится много, воздушный диск перестанет быть прозрачным. Его можно увидеть! Точно так же, как, например, в солнечный безветренный день прекрасно видно облако частиц, поднятых с мостовой и захваченных турбулентным «следом» трамвая.Достаточно легкого дуновения, чтобы придать «тарелке» большое ускорение. Словно пылинка, она становится игрушкой атмосферных течений. Но если «тарелка» накопит много пылевых частиц, она начинает снижаться, слегка покачиваясь, как осенний лист. За счет постепенного расплывания «тарелка» смешивается с окружающим воздухом. Вот вам и таинственное исчезновение «тарелок», якобы со сверхсветовой скоростью.Тарелочные фанаты на эти доводы приводят контраргумент: допустим, что в атмосфере действительно есть природные «тарелки», но их тогда не может быть в космосе, где царит пустота. Но ведь космонавты их там наблюдали! Ссылаются при этом обычно на Георгия Гречко.Надо сказать, что виной тому стал сам космонавт. Точнее, его склонность к розыгрышам. Как-то, выглянув в иллюминатор «Салюта-6», он увидел строй блестящих точек, которые летели параллельным курсом. Зрелище было жутковатое. Гречко позвал Юрия Романенко.— Так то ж пылинки! — сразу разгадал тот таинственное явление.И верно, вся станция покрыта экранно-вакуумной теплоизоляцией, в том числе и из тончайшей металлической фольги. Микрометеориты секут ее на мельчайшие кусочки. Когда космонавты занимаются физкультурой на бегущей дорожке и вся станция от этого трясется, кусочки фольги отделяются от обшивки. Их вполне можно принять за «летающие тарелки».Гречко все понял, но решил продолжить розыгрыш. Когда с Земли прилетела экспедиция посещения, он разыграл коллег: — Нас в полете сопровождают летающие тарелки. Если увидите — не бойтесь.Ему, конечно, не поверили, посмеялись. Тогда он показал им «тарелки» воочию. Пока станция была на темной стороне планеты, он, постучав по борту, выбил восемь кусочков фольги, потом подождал, пока они отойдут за крылья солнечных батарей, чтобы глаз не мог уловить их близости, и позвал товарищей к иллюминатору.— Полюбуйтесь. Вот так строем они за нами и летают. Ближе, чем на километр, не подходят.Станция в это время выходила из тени планеты. На фоне темной Земли и неба кусочки фольги, освещенные Солнцем, ослепительно сияли и были прекрасно видны. И если не знать, что они близко, можно было подумать, что видишь вдали крупные объекты.Один из гостей кинулся за биноклем. Гречко предупредил: — Наблюдать за собой они не позволяют, исчезают со сверхзвуковой скоростью.Действительно, когда гость вернулся с биноклем, «тарелок» не было. Гречко знал, что как только станция выходит на освещенную сторону, свет, отраженный Землей, забивает свечение кусочков фольги. Но объяснять, что попросту разыграл товарищей, не стал.И пока Гречко и Романенко оставались в космосе, рассказ «очевидцев» долетел до Москвы и начал гулять по миру.До сих пор этот «неопровержимый факт» используется в лекциях «тарелочников». Мол, Гречко запретили говорить, он теперь и не сознается.Рассказав мне эту историю, Георгий Гречко заметил: — Пользуясь случаем, хочу заявить, что ни я, ни другие наши космонавты реальных «летающих тарелок» не наблюдали. Говорить о них нам никто не запрещал.Просто мы их не видели.
[i]Известно, что в конце 30-х годов почти вся элита советских ракетчиков была репрессирована.Но в годы войны их знания вновь оказались востребованы. За колючей проволокой появились знаменитые шарашки — КБ, где силами зэков-конструкторов были заложены основы всех наших будущих успехов в космосе. В одной такой «шарашке» судьба свела двух титанов грядущей космической эры — будущего главного космического конструктора С. П. Королева и будущего генерального конструктора жидкостных ракетных двигателей В. П. Глушко.О том, как это было мне рассказал работавший в годы войны в казанской «шарашке» [b]Анатолий Исидорович Эдельман[/b]. Космосу он посвятил всю свою жизнь. Вместе с Глушко вернулся в Москву, трудился в его КБ, а выйдя на пенсию, уехал в Израиль.[/i]— На окраине Казани, в крыле четырехэтажного Ш-образного корпуса, помещалось конструкторское бюро, подчиненное Наркомату внутренних дел (НКВД), — начал рассказ Анатолий Исидорович. — Начальником был полковник НКВД Бекетов. Администрация осуществляла общее руководство: принимала на себя все «заботы» о жилье, бытовом устройстве, питании, следила за времяпрепровождением заключенных. Но в конкретные технические вопросы не вмешивалась.В эту шарашку я, выпускник Московского авиационного института, и был распределен в качестве вольнонаемного сотрудника. КБ работало над созданием жидкостных ракетных двигателей. И вот моя первая встреча с Глушко. Я увидел молодого, аккуратно одетого человека, погруженного в работу. При виде начальства, представлявшего меня, Валентин Петрович не изменил позы, и на лице его ничего не отразилось. Даже будучи заключенным, он производил впечатление человека независимого, знающего себе цену.Глушко говорил тихо, быстро, вежливо и всем своим видом внушал невольное уважение. Коллектив у него был небольшим. Все располагались в трех комнатах.Сидели вместе — конструкторы и расчетчики, руководители и чертежники. Телефонные звонки нас не беспокоили. Звонить было некому, да и телефон был только один — в приемной Бекетова для общего пользования.[b]— А где же строились двигатели ракет, где испытывались? [/b]— Экспериментаторы и производственники помещались отдельно на территории завода № 16. В цехе № 30 у нас была комната, где производилась сборка «движков». Тут же находились бетонные раковины, носившие гордое наименование «стендовые установки». Технологами в цехе тоже работали заключенные. Это упрощало «дипломатию» при проталкивании наших заказов.[b]— Сколь строг был проход на завод и в КБ? [/b]— У нас, вольнонаемных, были отдельные пропуска в КБ и на завод № 16, куда мы могли проходить в любое время. Иначе обстояло дело у зэков. Чтобы пройти из КБ в цех, зэку нужно было дать знак солдату-сопровождающему. Они у нас почему-то назывались «свечками». «Свечка», коротавший время в одной из комнат на выходе из КБ, вскакивал, быстро одевался и только после этого можно было двинуться в путь.«Свечка» шел по улице несколько сзади заключенного и провожал его до входа в цех, где стоял вахтер. На этом его обязанности кончались. «Свечка» оставался у входа и ждал своего подопечного. В цехе зэк ходил автономно, решая свои вопросы. Там его не сопровождали.Охранниками служили в большинстве пожилые солдаты, очевидно, негодные к строевой службе. Разговаривать с заключенными им было запрещено — я ни разу не видел, чтобы зэк обменивался со «свечкой» хотя бы двумя—тремя словами.[b]— Как была организована работа в этом необычном КБ? [/b]— Весьма четко. Теоретическими разработками, наряду с общим руководством, занимался Валентин Петрович. Экспериментальной отработкой двигателя руководил его заместитель Доминик Доминикович Севрук, которому, бесспорно, принадлежат большие заслуги.Мы, вольнонаемные инженеры, официально знали их тогда только по имени-отчеству. Фамилиями интересоваться не полагалось. Их заменяли особые номера. Помню, у Глушко был номер 800. На чертеже в трафаретке стояло: проектировал Эдельман, главный конструктор — 800. Каждому из руководителей помогали два инженера. Работа шла планомерно, без авралов и простоев. Душой, движущей силой являлся, конечно, Валентин Петрович. Он был моложе многих своих сотрудников, но быстро стал для всех непререкаемым авторитетом.[b]— А моральная сторона? Тяжело ли переживали конструкторы-зэки неволю? [/b]— Быть заключенным во время войны, сознавать, что на свободе ты мог бы сделать для Родины гораздо больше — тяжелая ноша для каждого патриота. А большинство зэков»х в нашей казанской шараге были именно патриотами, злой волей лишенные свободы.Когда кончался рабочий день, они поднимались «к себе» на верхний этаж. Мы знали, что над нашими рабочими местами помещались их столовая и спальни на пять—десять или больше человек. Они могли играть в шахматы, имелся бильярд, но положению тех, о ком все «заботы» взяло на себя чекистское начальство, завидовать было трудно. Никто из них не знал, что день грядущий им готовит: в любой момент их могли за провинность или по распоряжению свыше отправить в другое место. И такие случаи бывали.Можно только удивляться их выдержке, спокойствию. Не всем судьба быстро принесла желанную свободу. Для многих только расстрел Берии принес перемену.[b]— Когда вы впервые увидели будущего главного космического конструктора С. П. Королева? [/b]— Сергей Павлович Королев, будущий академик, главный конструктор первого спутника, «Востоков» и «Восходов» прибыл к нам в конце 1942 года. Его перевели из туполевской «шараги» по просьбе Глушко. У нас он возглавил группу по созданию ракетного ускорителя для самолетов-истребителей. Мы увидели среднего роста широкоплечего человека с большой круглой головой, посаженной на короткую шею, из-за чего он казался несколько сутулым. Выделялись большие темные, умные глаза.После стольких переживаний — арест, тюрьма, адский труд на Колыме — он несколько воспрянул духом в «шараге» Туполева. Стал самим собой: веселым, любезным, общительным, галантным с женщинами. Властные черты характера, ярко проявившиеся впоследствии, в Казани еще не наблюдались.[b]— Сейчас много говорят о непростых отношениях между Королевым и Глушко.[/b]— Глушко и Королева связывала давняя совместная работа, общее дело, которому каждый посвятил свою жизнь с юношеских лет. И, конечно, схожесть пережитого, общность положения, в котором они оказались, лишившись свободы. Отношения между ними внешне тогда были дружескими. Они были на «ты», звали друг друга по именам, без отчества. К сожалению, о какой-то особой дружбе в дальнейшем нельзя сказать — после триумфальных полетов космонавтов.[b]— Ну и как складывалась у Королева жизнь в казанской шарашке? [/b]— Сергею Павловичу отвели для работы небольшую комнату на третьем этаже и дали в подчинение несколько молодых инженеров. Образовалась дружная, сплоченная группа, влюбленная в своего руководителя. Они проектировали двигательные установки для самолета Пе-2. Эти двигатели работали на экзотичном для самолетчиков топливе — концентрированной азотной кислоте (окислитель) и керосине (горючее). Двигатели отличались «склонностью» к взрывам как на земле, так и в полете. Опасными были и эксперименты в цехе. Но напряженная работа не мешала Королеву вынашивать заветные идеи о новых летательных аппаратах. После освобождения осенью 1944 года Сергей Павлович предложил НКВД организовать в рамках этой системы специальное КБ — новую «шарагу» — под своим руководством для со здания реактивных самолетов и ракет.[b]— Чем он руководствовался тогда? [/b]— Главной причиной, конечно, было желание осуществить мечту всей жизни. Но не менее важным было стремление выйти из подчинения Глушко. Честолюбие у него было огромное. А мы продолжали работу. Вскоре начались полеты Пе-2 с двигателем-ускорителем. Пилотировал самолет Александр Васильченко. На месте стрелка сидел Доминик Севрук. Это были исторические полеты. Впервые в СССР на серийном военном самолете работал жидкостный реактивный двигатель. Прирост скорости при включении такого двигателя составлял более ста километров в час.В полет отправился и Королев. Он к этому очень стремился. Но случилась беда. На большой высоте при включении реактивного двигателя произошел взрыв. Летчик сумел благополучно посадить машину. У Королева было обожжено лицо. Замечу, выдержав испытания, этот двигатель впоследствии работал на разных самолетах конструкции Лавочкина, Яковлева, Сухого.[b]— Что стало потом с узниками казанской «шарашки»? [/b]— В конце июля 1944 года освободили первую группу зэков — в основном руководителей (начальников из зэков). Степень «вины», вменяемой осужденным, в расчет, видимо, не принималась. Мы узнавали об этом с опозданием, только когда освобожденные получили квартиры и комнаты на улице Лядова в доме № 5. Нам не пришлось помогать им переносить вещи и мебель — ни того, ни другого у них не было. Но вот окончилась война. Наш труд получил высокую оценку. Глушко и Севрук были награждены орденами Трудового Красного Знамени, а Королев и некоторые другие руководители — орденами «Знак Почета». Остальных представили к медалям «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».После разгрома гитлеровского рейха многих наших работников направили в командировку в Германию для изучения опыта, накопленного противником в области ракетных двигателей. В Германию в мундире полковника ВВС поехал Глушко, в чине подполковника – Королев… В августе 1946 года правительство приняло постановление об организации работ по созданию и производству жидкостных реактивных двигателей, о переводе нас из Казани в Москву, обеспечении жильем, снабжением и т. п. Постановление подписал Сталин. Так казанская «шарага» превратилась в свободную фирму с обычными условиями труда.А окончательно реабилитировали Глушко и Королева лишь в 1957 году. Это был год запуска первого в истории спутника Земли. Его появлению наша планета во многом была обязана этим людям с нелегкой, изломанной судьбой.
[b]Мы могли бы создавать препараты для диагностики и лечения раковых заболеваний. Инвесторы вложили бы деньги. Но, увы, федеральная собственность… Слова «собственность», «приватизация», казалось бы, прочно вошли в нашу жизнь. Появились новые формы организаций – разные ООО, товарищества, партнерства и т. д. Но в этом процессе, к сожалению, есть и зияющие дыры.[/b]— Наука, интеллектуальная собственность пока принадлежат государству, — говорит [b]директор Государственного научного центра «Физико-энергетический институт» профессор Анатолий Васильевич ЗРОДНИКОВ. [/b]— Между тем всем известно, что труд ученого по сути своей индивидуален. Однако, научные результаты принадлежат организации, в которой он работает. Тут есть вроде бы логическое обоснование: ученый получает зарплату, трудится на государственном оборудовании… Но вот получил же академик Ж. И. Алферов Нобелевскую премию. Не Физико-техническому института РАН дали, а именно ему, хотя и зарплату он получал, и оборудование использовал государственное. Всем ясно: это его работа! Он — собственник.У нас вроде есть способ оградить права ученого — взять, например, патент. Но парадокс в том, что патент выдается не творцам, не исполнителям, а опять же институту. В то же время государство требует, чтобы мы шире пускали в хозяйственный оборот научные разработки. Но рынка-то для этого нет. Вот приватизировали жилье, и сразу появился рынок: масса объявлений, интенсивно идет купля-продажа. А в части интеллектуальной собственности государство играет роль «собаки на сене».[b]— Недавно наш премьер-министр жаловался, что очень плохи у нас дела с инвестициями…[/b]— И не улучшится ситуация. Ни один инвестор не будет вкладывать деньги, если не получит определенную долю собственности, с которой он потом может стричь купоны. А как ему выделить долю научного результата, если результат по закону находится в федеральной собственности? У нас в институте перебывало много потенциальных инвесторов. Но как только узнавали, что все принадлежит государству, сразу исчезали.[b]— Вы могли бы привести какой-то пример, когда, несмотря на явную ценность разработки, невозможно найти инвестора?[/b]— Таких примеров сколько угодно. Особенно в области ядерных технологий. Скажем, пять лет мы не можем найти инвестора для специального компактного медицинского реактора. Он работает на жидком топливе — ураниле. А по закону об использовании атомной энергии ядерные материалы, атомные установки могут находиться только в федеральной собственности. Значит, создать такую сравнительно недорогую установку мы можем только на бюджетные деньги. Увы, в бюджете даже на зарплату врачам и учителям денег не хватает. И ситуация быстро не изменится. А построй мы два специализированных медицинских реактора, они позволили бы пройти курс облучения всем больным России, которые в такой процедуре нуждаются. Все затраты окупились бы за два с половиной года.Мы могли бы создавать и современные фармпрепараты для диагностики и лечения раковых заболеваний. Инвесторы с удовольствием вложили бы сюда деньги. Но, увы, федеральная собственность… Между тем в США бизнес, построенный на использовании ядерных технологий в медицине, сельском хозяйстве, промышленности, дает в десятки раз больше денег, чем все атомные электростанции вместе взятые.[b]— Что же делать? Как разорвать замкнутый круг?[/b]— Мы можем, например, пойти по пути США и разрешить частную собственность на ядерные установки и технологии. Дума может принять соответствующие законы. Но, честно говоря, вряд ли она пойдет на это, слишком нестабильная обстановка у нас в государстве. Можно пойти по более простому пути. Ядерные объекты ведь состоят из двух частей — материальной и интеллектуальной (патенты, технические решения, ноу-хау и т.д.). Как правило, разработчики интеллектуальной части — небольшие группы сотрудников. Если их разработки приватизировать, может быть, с участием института, то появится рыночная интеллектуальная собственность. Тогда уже инвестору за его вложения можно выделить часть этой собственности. А сами установки (или, как мы говорим, железо) останутся в федеральной собственности. Конечно, все это не касается оборонных и секретных работ.Приватизированная интеллектуальная собственность создаст рынок, и часть науки перестанет быть попрошайкой и требовать денег у бюджета. Государство только выиграет. Оно сможет, наконец, ввести в коммерческий оборот лежащие в сейфах разработки и будет получать налоги, увеличивающие бюджет.[b]– Нужна какая-то новая организационно-правовая форма существования науки?[/b]– Да. На мой взгляд, в переходный период это могут быть государственные научные предприятия в рамках Государственных научных центров. На 70% они должны заниматься научной деятельностью, а на 30% — предпринимательской, реализуя технологии, которые родились на предприятии. Из полученных доходов можно будет стимулировать авторов интеллектуальной собственности. Вариантов может быть много, но ясно, что нельзя стоять на месте. Надо пробовать, искать наиболее эффективные формы и смелее идти на эксперименты, чтобы разорвать замкнутый круг. Интеллектуальная собственность должна стать рыночной, как во всем мире.
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.