Подполковник Вячеслав «Батя Харьковский» Губин: Здесь про каждого бойца можно написать книгу

До начала войны он был школьным учителем истории. Потом создавал харьковское подполье. А потом долгие девять лет воевал, пройдя путь от рядового бойца ополчения до подполковника Российской армии, начальника штаба одного из полков. Вячеслава «Батю Харьковского» Губина так и подмывает назвать «легендарным», но очень уж он не любит это слово. Говорит, оно попахивает бронзой и могильной плитой.

Линия фронта проходит совсем недалеко от Донецка. Мчим на внедорожнике в одно из расположений полка. Мимо мелькают пустые многоэтажки с выжженными глазницами окон, дома с проломленными крышами. И ряды окопов по обе стороны дороги. Прибыв на место, быстро спускаемся в командный пункт, чтобы лишний раз не маячить на открытом воздухе и не привлекать внимание операторов вражеских «птичек». На входе нас придирчиво осматривает пес Димон — за суровый характер и лидерские качества солдаты произвели его в сержанты. Видя Батю (так по привычке называют полковника бойцы), начинает махать хвостом: узнал. До недавнего времени полковник Губин командовал штурмовым отрядом «Шторм». Под его командованием штурмовики брали укрепрайон «Бермуды» (на карте он и вправду похож на небольшой треугольник) и участвовали во взятии других позиций на подходах к Авдеевке.

— Как в последнее время обстановка? Шумно?

— Здесь все время, все девять лет, была горячая обстановка. Линия фронта двигалась туда-сюда, но в целом оставалась почти на месте. С началом спецоперации мы отодвинули ее чуть больше чем на километр. То есть враг здесь стоит сейчас примерно в полутора километрах.

В прошлом году, когда я командовал отрядом «Шторм», вместе с ротой Рамзеса (они нас крепко поддерживали и прикрывали), мы тут линию фронта и двигали. И «Бермуды» тоже вместе брали. Укрепления там были серьезные — залитые бетоном в человеческий рост. Это был достаточно мощный разветвленный опорный пункт — система дотов, ходов сообщения. В прошлом году мне говорят: Батя, давай, жги — их там всего десять человек. А их там оказалась целая рота. Но справились.

— Расскажите, как брали «Бермуды»...

— Я всегда говорю: никогда не надо спешить в наступлении. Бывают, конечно, ситуации, когда чувствуешь слабину противника и ему можно, что называется, сесть на плечи. Но когда противник укрепился, там спешка — смерти подобна. В тот раз у нас вышло удачно — мы разбирали «Бермуды» несколько дней. У нас, отряда «Шторм», были свои танки, минометы и самоходки. Часть техники была не на ходу, но и артиллерией, и пехотой поддержала бригада.

Плюс подъехали хорошие парни с ПТУРами (комплексы, стреляющие противотанковыми управляемыми ракетами. — «ВМ»), — я даже не понял, от кого они. Не представились, сказали: «Батя, нам приказано тебе помочь». Просто красавчики парни — они тогда заПТУРили дот — термобарический снаряд вошел прямо в амбразуру. Он аж приподнялся от взрыва. Так несколько дней мы их и «раскошмаривали».

Бой тогда шел с пяти утра (на их позиции мы зашли тихо еще потемну) и до самой темноты. Пленного под конец взяли. Он по-русски вообще не понимал, разговаривал только по-украински. Оказался из Чернигова. Говорит, всю войну петлял, а тут его взяли и забрали.

Жалко его, дурака. Привели его — он трясся, думал, москали его сейчас резать на части будут. А мы ему стакан водки налили, сала нарезали. А потом на украинском с ним начали говорить — у него вообще был разрыв шаблона.

А я ему говорю: восемь лет вы против своего же народа воюете. У него было просто прозрение. Он мне говорит на украинском: «Що зі мною буде?» (Что со мною будет — укр.). А я ему: «Ты фартовый, жить будешь, молись Богу и звони маме, что ты живой». Рассказал, что накануне 40 человек у них «запятисотились». А 20 сбежали уже во время штурма. Ну а остальных мы «разобрали», конечно.

— Мобилизация в ДНР прошла раньше, чем в других регионах России. С какими проблемами вы столкнулись?

— Когда началась мобилизация, «мобики» поначалу проходили через меня, я был заместителем командира Первой Славянской бригады по военной подготовке. Честно говоря, поначалу было жутковато. Приходит батальон, строится, я говорю: «Поднимите руки кто никогда не держал автомат!» И девяносто процентов подняли.

Люди, которые сидят все эти годы в глубинке и думают, что их это не коснется, — я хочу обратиться персонально к вам. Когда мы жили на спокойной Украине еще до начала боевых действий, точно так же смотрели на войну в Сирии, Ливии. И думали: «Это где-то далеко, у нас такого быть не может!» Как оказалось, еще как может. Соответственно, у меня вопрос ко всем мужикам: как это вы автомат в руках не держали? Вспомните, как при советской власти в школах преподавали начальную военную подготовку... А тут со всех сторон слышатся интеллигентно-сопливые разговоры о том, что это, дескать, милитаризм и нам это не нужно...

Послушайте меня, мужчины и женщины, которые любят порассуждать на эту тему. Я скажу вам как воюющий десятый год мужчина: в государстве, где мужики знают, как обращаться с оружием, помнят, как его использовать, и умеют это делать, война не начнется никогда.

Туда просто побоятся сунуться. А в государстве, где мужчины забыли о том, что они мужчины, что у них не право, а обязанность встать в любой момент на защиту Родины, вот туда война придет обязательно. Как это произошло с Украиной. Когда в прошлом году в России объявили мобилизацию, я молил Бога, чтобы командование не приняло опрометчивое решение, как у нас в начале войны, и не бросило «мобиков» на фронт. Я говорил: «Месяц, два, три, полгода — сколько надо их тренируйте. А уж мы здесь продержимся». Ведь после тренировок человек начинает верить в себя, в свое оружие. Когда он подержал в руках автомат, переспал с ним, как с любимой женщиной, когда он начинает четко из него работать, правильно метать гранаты — появляется необходимая уверенность.

Понятно, что в первом бою он все равно может испугаться. Тут уже задача офицера решить эту проблему, найти нужные слова. В целом же, если говорить откровенно, здесь почти про каждого солдата или офицера можно снять фильм или написать книгу. Когда началась спецоперация, донецкие и луганские части на своих участках оборону противника проломили в считаные дни. Я знаю лично, как наступала Первая Славянская бригада. И все остальные тоже. Я никого сейчас не хочу обидеть, но наступавшие по направлениям Сумы — Харьков — Киев не имели такой сплошной линии обороны на пути, как у нас. Ее же сооружали восемь лет. И мы ее проломили за считаные дни. Поначалу к донецким и луганским корпусам было очень скептическое отношение. Дескать, они тут восемь лет жили своей жизнью, состоят непонятно из кого и так далее. Но это мнение изменилось буквально за считаные недели. Я помню ситуации, когда летом командиры российских частей просили, чтобы им дали мобилизованных из Донецка — более мотивированных.

Фото: Артем Соболев / Вечерняя Москва

— Да, как в целом у мобилизованных ребят с мотивацией?

— Как всегда, у кого-то мотивация высокая, а кто-то всю войну пытался отсидеться и спрятаться. Я помню ситуации, когда мне приводили людей — взрослых мужиков — в состоянии панического стресса. Причем они восемь лет жили на территории воюющего государства и все надеялись, что их минует чаша сия. Приходилось садиться с ними, разговаривать, убеждать. Но основной массе мужиков, костяку, ничего объяснять было не надо. Они и так все понимали.

Вот он дом за спиной, жена, дети. Да всегда есть люди, которые думают, что они хитрее всех остальных и у них выйдет отсидеться. Поэтому хочу обратиться к ним: Родина моя большая, Русь-матушка, отсидеться не удастся никому.

Готовы должны быть все в любой момент, как в Великую Отечественную. Поймите, это уже не гражданский конфликт. Здесь идет самое начало Третьей мировой войны.

— Почему вы так считаете?

— Давайте реально смотреть на вещи: украинские войска потихоньку заканчиваются. Потянулись поляки. И если польский, чешский, американский, французский, прибалтийский спецназ — все «цивилизованное человечество» — приезжает сюда не знаю уже сколько лет, то сейчас польская армия еще не прямо легально находится на территории Украины (насколько я знаю, они все официально написали заявления об увольнении), но заходит целыми соединениями. Под Бахмутом, где «Вагнера» воюют, у меня друзей много. Они и рассказывают о целиком польских экипажах «Брэдли» (боевая машина пехоты США. — «ВМ») и других БМП, танков. То есть польская армия уже не то что на подходе, она здесь. А Польша, на секундочку, это член НАТО. То есть здесь спецназы, солдаты, оружие, деньги. Поэтому я и говорю про начало Третьей мировой войны.

— Противник воюет упорно?

— Украинцы — это такие же русские люди, как и мы. Владимир Владимирович Путин сказал, и тут я с ним согласен на двести процентов, что, по сути, мы один народ. А русский человек так устроен, что драться будет до конца. Это какой-нибудь западный европеец начнет труса праздновать, когда противник пришел. А русские — другой закваски. Учтите еще, что у них мозги сегодня промыты полностью. Им рассказывали — и даже не со школьной скамьи, а с детского садика, — что они не такие, другие, лучше прочих. И что рядом, под боком, живет агрессивный сосед, который хочет их поработить. Вы почитайте их учебники истории — это просто дичь!

Также как учитель истории могу вам заявить это со всей уверенностью, поляки тоже наши самые близкие родственники из европейских народов. Были поляне поднепровские — это мы, этнические украинцы и белорусы, разошедшиеся по всей территории Руси-матушки, и поляне полабские — предки поляков. То есть мы самые близкие родственники сегодня даже на генетическом уровне. Единственно, что им с тех пор, как они приняли католицизм, существенно изменили культурный код. Отпечаток накладывают и их имперские амбиции — и их до сих пор это не отпускает. Так что те тоже будут драться до конца. С остальными, думаю, нам будет проще.

— Какое, по-вашему, главное отличие гражданского человека от военнослужащего? На что вы делаете упор при подготовке вчерашних учителей и шахтеров?

— Большинство гражданских людей — возьми любой мирный город — при любом громком звуке или хлопке с удивлением посмотрят, что же там происходит, а то еще достанут телефоны и начнут снимать. Помню 2014–2015 год, когда первые наши дети были эвакуированы на территорию РФ, все со слезами на глазах и с пафосом рассказывали, как при громком хлопке они прячутся под парты. А ведь дети просто учатся быстрее взрослых. Нам, людям, которые воюют давно, не нужно никакой команды. Если рядом происходит взрыв — мы залегаем. И не важно, грязь под ногами или нет.

Даже если это покажется смешным гражданскому человеку. А если оказалось, что тревога ложная — лучше потом вместе посмеемся, чем получим лишнюю дырку в голове. У гражданских людей, только попавших на фронт, нет этого выработанного навыка. Во время тренировок у меня есть такая методика: я учебную гранату с ввинченным учебным взрывателем, который имитирует хлопок, бросаю людям, не ожидающим этого, под ноги. Большая часть реагирует как гражданские люди. Те два-три, которые падают, с высокой степенью вероятности выживут. Потому что они уже «включились». И моя задача во время занятий добиться, чтобы «включились» все. Нужно, чтобы не страх управлял бойцами, а они сами начали управлять своим страхом. Чтобы действовали по уставу, не боясь показаться смешными.

— А офицеров тоже приходится готовить? Чему учите их?

— Я всем своим офицерам, в том числе и мобилизованным, всегда привожу слова своего первого наставника. Майор Панфилов, а ему, ветерану Великой Отечественной, было тогда уже 70 лет, учил меня двум простым вещам. Правило первое — не критикуй свой личный состав, а тренируй его. Правило номер два — после первого боя у тебя может не остаться личного состава — смотри правило один. Как подготовишь, так и уйдешь с ними в бой и так и выйдешь из боя. Прошляпишь — кончился личный состав. И сам ты кончился — кто ты без него? Да, солдат любой армии любого возраста — он как большой ребенок. Конечно, ему не хочется тренироваться. Помните самую популярную армейскую присказку: подальше от начальства, поближе к кухне. Это квинтэссенция солдатской мудрости. И это правда. А задача офицера совсем другая.

— Раньше, в советские времена, многие воспитательные функции в армии были возложены на замполитов...

— У нас замполитов в русской армии сейчас практически нет. Их низвели в 90-е годы до уровня «перекладывателей бумаг». Большую часть времени они пишут какие-то документы, собирают «красные уголки». Раньше, при советской власти, военно-политические училища готовили настоящих инженеров человеческих душ.

Основной упор был не только на военное дело, но и на все виды психологии, начиная от детской. Хороший замполит был и мамой, и папой, и другом, и наставником — всем вместе. Он должен был каждому бойцу в душу влезть, понять его. Наконец-то осознали эту ошибку и ввели в штат мобилизационных полков замполитов — начиная с ротного уровня. Наконец-то! А теперь столкнулись с тем, что нет подготовленных кадров. И мы вынуждены назначать их сейчас из наиболее проявивших себя солдат. Но эти замполиты живут вместе с бойцами и знают их реальные насущные проблемы.

Я с ними у себя в полку, кстати, тоже провожу занятия, беседы, объясняю им их основные задачи. Ведь замполит — это не просто такой офицер, который знает и умеет, как все прочие командиры, — он еще должен уметь понимать, чего хочет простой солдат, уметь с ним по душам поговорить. Сейчас мы вынуждены восстанавливать этот институт почти с нуля. Как утоляем «снарядный голод», точно так же спешно утоляем и замполитский. Это сверхважно.

— До сих пор не все понимают (или делают вид, что не понимают), почему Россия начала спецоперацию. Что бы вы могли им ответить?

— Да, среди разного рода либеральных деятелей часто звучит фраза: что мы там забыли, на Украине? А вы на протяжении восьми лет до начала спецоперации тщательно наблюдали за тем, что говорят украинские политики и журналисты? Там же были четкие установки. Первая: «Це не люди, це істоти» (Это не люди, это существа — укр.). А потом один из журналистов напрямую сказал: да, нам придется их убить — ну а что делать. То есть в случае начала боевых действий все как минимум мужское население Донбасса от 14 лет и старше планировалось просто уничтожить.

— На «большой земле» иногда складывается ощущение, что люди не понимают, что не так уж далеко — в нескольких сотнях километров — идут боевые действия, рвутся снаряды, гибнут люди...

— Да, до части жителей Российской Федерации, к сожалению, многие моменты еще не дошли. Иногда даже мобилизованные, отличные при этом мужики, приезжают, но до конца не понимая, куда и зачем. Они не знают истории развития конфликта, а некоторые даже не слышали — уверяю вас, я не шучу, — что восемь лет существуют ДНР и ЛНР и удерживают тут линию фронта. Вы будете удивлены, но летом прошлого года не все офицеры до конца понимали, где они находятся и чем занимаются. Мне было немного жутковато от этого. Но сегодня я уверен — мы здесь устоим. У нас выбора другого нет. Сейчас уверенность стопроцентная именно потому, что Русь-матушка за нас вписалась, не бросила. И теперь мы тоже Россия. В позапрошлом году были среди населения панические настроения, что нас могут предать, бросить. Ходили слухи, сплетни. И мы реально понимали — Донецкая и Луганская народные республики сами реально бы не выстояли. Ни по мобилизационному резерву, ни по экономическому потенциалу мы с Украиной тягаться не могли.

Плюс еще помощь всего «цивилизованного человечества». Но я очень рад, что всетаки большая часть людей в России начала просыпаться. И мы это чувствуем в первую очередь по потоку гуманитарной помощи. Гражданское общество, как это было в Великую Отечественную войну, консолидировалось. Нас же всегда пытаются подловить на конфликте между государством и населением. Но особенность Руси-матушки в том, что все эти конфликты откладываются на потом, когда приходит беда. Мы сейчас живем по закону военного лагеря. Вся страна. В трудную минуту все отложили свои обиды и встали в один строй. Сейчас, слава богу, у нас сложился более или менее паритет по дронам. И по связи тоже. И во многом это произошло именно благодаря гуманитарщикам, за что им огромное спасибо. Как бы ни было тяжело, все равно победим. Все вместе.