Притворись знатоком

Первое время парень сильно переживал, но, взглянув на вещи философски, договорился сам с собой о том, что пойдет по жизни проторенной дорогой, правила движения по которой умные люди не нарушают. Тогда можно обойтись и без таланта, все наладится само собой.

Но вышла неувязка. Аккурат к 25-летию Алексея проливной дождь крупных неприятностей окатил юбиляра. Шел 1992-й, Белый дом уже защитили, но еще не расстреляли, возбужденный народ испытывал подъем, Алексея же, напротив, накрыла депрессия. Четкий план на долгую счастливую судьбу развалился и восстановлению не подлежал.

Кто же мог угадать, что чистопородное пролетарское происхождение плюс титульная национальность без всяких вредных примесей плюс диплом правоверного исторического факультета плюс добытый комсомольским усердием партбилет плюс перспективная должность инструктора горкома партии — вся эта собранная из одних плюсов биография мало того что обесценилась, так еще и стала чуть ли не балластом.

Требовался альтернативный план — Алексей не мог обходиться без очерченной перспективы. Для начала надо было оценить свои возможности. В минусах — партийное прошлое, отсутствие специальности, востребованной в любые смутные времена (говорила мама: иди в мединститут, врач при любой власти нужен), неимение денег, имущества и связей, переходящих по наследству. К сему прилагались такие производные от ранних успехов, как лень, вальяжность, высокомерие, нежелание учиться и переучиваться, то есть качества, наивреднейшие в эпоху перемен.

Впрочем, кое-какие достоинства все же имелись. Превосходная, прямо-таки электронная память, особенно на имена-отчества.

Мимолетного знакомства было достаточно, чтобы при встрече через несколько лет с лету сказать: «Здрасьте, Харитон Христофорович».

Или «Рад видеть, Абубакар Калимуллаевич». Люди, для которых, по утверждению Дэйла Карнеги, нет ничего важнее собственного имени, высоко ценили это качество Алексея.

Другие достоинства — хорошо подвешенный язык и входившая в моду грамотная речь. Дар златоуста помогал и в деловых переговорах, и за праздничным столом. Когда-то приятель сказал ему: «Если бы я умел так тамадить, как ты, я бы очень далеко пошел», — Алексей это запомнил.

Еще он никогда не забывал, что о человеке судят по «выходке». И умел появиться так, что заполнял собой пространство. Не навязчиво, не шумно, всем видом своим и поведением говоря: я такой же, как все, но что-то особенное во мне есть. Он вообще грамотно общался (комсомольская выучка), был обходителен, тонко льстил и необидно подкалывал.

Не так уж много «за», честно признался себе Алексей.

Недостаточно для новой жизни, которая вовсю кипела и бурлила. Страна активно осваивала неведомые дотоле ценности — кооперацию и казино, банки и ночные клубы, биржи и бордели… Надо было както соответствовать.

Однажды в книжном магазине он обнаружил подборку тоненьких брошюр, объединенных названием: «Притворись знатоком». Выбрал книжицу «Вино».

Всего на тридцати страницах доходчиво рассказывалось о виноделии, о наиболее известных марках Старого и Нового Света. А надо заметить, что в ту пору публика, чей вкус сформировался на водке, портвейне и пиве, только начала приобщаться к благородным сухим винам.

Вскоре Алексей оказался на дне рождения, где виновник торжества выставил на стол несколько бутылок белого и красного «сухаря».

И тогда наш герой, чья память цепко ухватила содержание брошюры, решил блеснуть. Он произвел магические действия: плеснул вина в бокал, круговыми движениями слегка взболтал, понюхал напиток, потом бутылочную пробку, сделал первый глоток и закатил глаза. Далее последовало таинственное бормотание, в котором гости различили слова: букет, купаж, послевкусие, пурпурный оттенок, ноты мускатного ореха. Эффект был силен: компания выпила все вино и только после этого потребовала водки.

На следующее же утро Алексей купил все книжки серии «Притворись знатоком». И, проштудировав их, начал регулярно посещать разные компании, где рассказывал о сигарокурении, о пользе и правилах игры в гольф, о мишленовских звездах, о целебных термальных источниках, о яхтах класса «люкс», о том, чем различаются башмаки — лоферы, оксфорды, дерби и слиперы, а также о других не менее актуальных предметах и явлениях, конспективно описанных в брошюрах.

Молва про широко образованного и любезного человека пошла гулять по Москве, и его все чаще приглашали в сообщества, где живо интересовались, как поинтереснее и помоднее промотать упавшие с неба деньги. С преуспевающими мужчинами Алексей обсуждал биографии знаменитых богачей, особенности бизнес-джетов, недвижимость в Нью-Йорке и на Сицилии, а также расценки на Сотбисе и в московских эскорт-агентствах. С их женами и подругами болтал о дизайне интерьеров, тенденциях модных домов, фильмах Вуди Аллена и, разумеется, диетах и обертываниях. Память и цицеронское красноречие работали безупречно. Но вхождение в правильные круги было все же не целью, а средством. Алексей внимательно наблюдал, как тасуется кадровая колода.

Новые реалии выводили к рампе неожиданных людей. Карьеры строились мгновенно, при этом профильные знания и опыт, кажется, вообще никто не брал в расчет. Вчера ты младшим научным сотрудником протирал штаны в НИИ трепологии, а ныне избран президентом банка. Только что тренировал футбольную команду — и уже сенатор от дотационнного морозного региона. Владелец торговых палаток перепрыгивал в кабинет префекта, актер на вторых ролях становился руководителем федерального телеканала, проректор вуза получал в управление нефтяную компанию, врача-проктолога назначали городским прокурором...

Глядя на это броуновское движение, Алексей с ностальгической грустинкой вспоминал времена, когда компартия с комсомолом перелопачивали тонны анкет и отфильтровывали подходящих товарищей, — там, во всяком случае, просматривалась система. Хотя, если всмотреться, новый подход тоже был системным: кто-то с кем-то учился, пил, ходил на охоту и по бабам, играл в домино или на бильярде, кто-то кому-то писал диссертацию, чинил машину, строил дачу, жарил шашлыки...

Правила шести рукопожатий никто не отменял, так что заполнить руководящие кресла, очищенные от старорежимных задниц, было не так уж сложно. И Алексей всем сердцем желал оказаться в числе новых назначенцев.

Для этого нужно было оставаться на виду, вызывать интерес и доверие. И притворяться знатоком, конечно.

Прослыв спецом по заграничным курортам (для чего пришлось проштудировать не только брошюру, но и толстые путеводители, а также самолично посетить Анталью и Хургаду), в середине девяностых Алексей получил первое стоящее предложение: возглавить туристическую компанию. Старт был дан, дальше нужно было только продуманно перемещаться во времени и пространстве.

Проявляя разносторонние склонности, наш герой создавал радиостанцию, экологическое движение и ночной клуб для ЛГБТ-сообщества, управлял фитнесом, кинотеатрами и торговой сетью, разрабатывал политические имиджи кандидатов-во-чтохотите. Связи росли вширь и вглубь; когда где-то требовался свой человек, Алексей всегда оказывался под рукой.

При всем том работником он был неважным. Пасовал перед трудностями, не справлялся с производственными конфликтами, быстро терял интерес к делу. Сам про себя это знал и, если чувствовал, что начинает заваливать проект, никогда не дожидался, пока выпрут, а действовал на опережение, уходил сам, облегчая таким образом задачу работодателю и сохраняя с ним добрые отношения.

Для поддержания лица по советской традиции Алексей обзаводился знаками отличия. Не имея шансов получить хоть какую-то государственную награду, увешивал себя разными левыми титулами и регалиями. На его позолоченной визитной карточке не было живого места от малопонятных, но многозначительных званий: действительный член, почетный председатель, заслуженный участник, лауреат премии, кавалер ордена, человек года… Все эти бирюльки за бартерные услуги или просто по дружбе охотно вручали всевозможные общества, ассоциации и фонды.

Образ персоны представительского класса, синьора из общества, человека, приятного во всех отношениях, удерживал его в системе координат, которую он выбрал и освоил. Так что этапное 50-летие Алексей — извините, Алексей Алексеевич — встретил с чувством глубокого удовлетворения.

Незрелая юношеская мысль об отсутствии таланта хоть и являлась к нему изредка, но душу не бередила.

И вопрос: «Что я оставлю людям?» — вызывал философическую ухмылку: коли не дано тебе осчастливить человечество, сосредоточься на малом — облагодетельствуй самого себя.

Успешность твоей жизни не будет измеряться высшими достижениями, но ты можешь получить иные радости, которые дарует благополучие. Вообще если нет таланта, то многое упрощается.

Именно с этой песней шел он по жизни. «Через годы, через расстоянья...» Он боялся падений, а поэтому не пытался высоко взлететь.

Его не привлекали опасные повороты и горячие точки, он вообще старательно избегал рисковых ситуаций, в которых, по его наблюдениям, выигрывают единицы, а большинство участвующих остаются в лузерах. Пополнять ряды последних Алексей категорически не желал.

Иногда он думал о себе: кто же ты, парень? Притвора? Имитатор? Лицедей? Пусть и так, но разве это недостойное занятие? К нему тоже нужно иметь талант, хоть он и особого рода. Кто-то смотрит вглубь, а верхогляд глядит вверх. Или сверху. Или поверху. Кому как удобнее; главное — результат. Так рассуждал он, и чем дальше, тем больше росла в нем гордость за то, что, ничего толком не зная и не умея, он преуспел.

Таков век, пояснял он себе. А, впрочем, было ли по-другому?