Владимир Преснов: Сделаем из реставрации панорамы Бородинского сражения кино

Мы продолжаем серию интервью с руководителями крупнейших московских музеев. 18 октября исполняется 58 лет музею-панораме «Бородинская битва». Его главный проект на ближайшие годы — восстановление легендарного батального полотна Франца Рубо. О том, зачем спасать картину на глазах у посетителей, почему кафе нужнее выставочного зала и как помогает в работе медицинское образование, «Вечерней Москве» рассказал директор музея Владимир Преснов.

Владимир Преснов впервые побывал в музее-панораме «Бородинская битва» во втором классе. И сразу «заболел» этой темой: накупил открыток с фрагментами полотна, дома выстроил из них полукруг, в котором расставлял пластилиновых солдатиков. А во второй раз пришел в музей уже в 33 года — в 1997-м. За плечами были медучилище, армия, десять лет работы фельдшером на скорой помощи. А еще — диплом философского факультета МГУ, полученный без отрыва от дежурств. Найти работу по специальности гуманитарию было трудно, и объявление о наборе экскурсоводов показалось палочкой-выручалочкой. Думал, что поработает в музее некоторое время — а в результате прошел все карьерные ступеньки, получил еще два образования и в 2016 году стал директором.

Экспонат на приеме у фельдшера

— Владимир Александрович, как сказывается в работе фельдшерское прошлое?

— Очень выручает. Оно сформировало у меня внимательное отношение к людям и деталям, умение правильно поставить проблему и быстро принять решение.

— А собственно медицинские познания? Не случалось оказать помощь коллеге или экскурсанту?

— По мелочи случалось, причем не только в музее, но и на улице. Но ярких историй не помню. Еще знания помогают при атрибуции хирургических инструментов, особенно тех, которые приносят коллекционеры. Наши специалисты, конечно, очень опытные, но иногда приходилось подсказывать, что это, например, пила для ампутации. А здесь нам под видом «зонда для исследования раны» пытаются продать обычный катетер, причем выпущенный не в начале XIX века, а намного позже.

— Александр Кибовский, глава Департамента культуры, тоже начинал экскурсоводом в вашем музее. Вы его застали?

— Когда я сюда пришел, Александр Владимирович уже здесь работал. Хотя он моложе меня на девять лет, его связь с музеем началась раньше, чем у меня: еще подростком он ходил сюда в лекторий. Однажды я читаю в одном сборнике очень интересную статью об атрибуции одного портрета из фондов нашего музея. Внизу подпись: «Кибовский А.». Говорю ему: «Саш, смотри, твой однофамилец». А он: «Почему однофамилец? Это я». Я был поражен: настолько эта глубокая статья не вязалась с обликом веселого мальчишки-экскурсовода, которого я видел каждый день. Я понял, что рядом со мной растет большой специалист. И следующие его статьи и книги мое впечатление только подтвердили.

— Наверное, директора других музеев вам завидуют?

— У меня с Александром Владимировичем исключительно рабочие отношения. Я вижу его очень редко и только на официальных мероприятиях. Никакого приоритета у нашего музея нет. Александр Владимирович — очень строгий руководитель, и, поверьте, если я в чем-то провинюсь, он не задумываясь устроит мне нагоняй.

«Принцип Мавзолея» отменяется

— В декабре прошлого года у вас закончился двухлетний капитальный ремонт. И вы, кажется, снесли решетку, закрывавшую вход главного здания на Кутузовском.

— Да, эту решетку тут поставили в 1990-е. Мало того что она портила архитектуру замечательного здания — она еще и мешала посетителям. Мы хотим, чтобы любой человек мог, например, переждать под козырьком музея дождь. Может, он увидит теплый свет, исходящий из зала, и решит зайти?

— Что еще изменилось?

— Ремонт был нацелен на обновление инженерных сетей: трубы и другие коммуникации не перекладывали с 1962 года. В зале теперь есть кондиционер: его отсутствие вредило не только посетителям, но и экспонатам. И, что еще очень важно, добавились рекреационные зоны.

В советское время музей работал, как мы это называем, по «принципу Мавзолея»: обслуживание только экскурсионное, тебя ведут по маршруту, смотришь основной экспонат и нигде не задерживаешься. Сейчас так нельзя, сейчас посетителю нужна комфортная среда. На Западе, например, кафе — не менее важная часть музея, чем экспозиция. Мы хотим, чтобы посетителям было где выпить кофе, обменяться впечатлениями. И мы открыли музейную гостиную в виде прекрасного шатра: в ней будут проходить концерты, лектории, мастер-классы, открытое хранение скульптуры, оттуда открывается отличный вид на парк.

— Где же для нее выкроили место?

— Пришлось пожертвовать выставочным залом. У нас было время подумать и все проанализировать. Мы решили «вплавлять» временные выставки в основную экспозицию, делая тем самым акцент то на одном, то на другом ее разделе. Сейчас, например, проходит выставка «Военная медицина начала XIX века» — мы чуть больше рассказываем о полевой хирургии. Смена постоянной экспозиции — дело хлопотное и дорогостоящее, а так мы ее фактически все время будем слегка обновлять.

— А новые площади для хранения фондов не появились?

— К сожалению, нет. Здание ведь построили в 1962 году как музей одного экспоната. А фонд пополняется все новыми и новыми предметами. В прошлом году, например, мы приобрели эскиз Франца Рубо к панораме. Лист длиной три метра, на котором прекрасно сохранились графитный карандаш, белила, пометки, что где должно находиться, которые позволяют почувствовать себя в мастерской художника, — такого просто не бывает. Мы знали, что эта работа была продана в 2005 году на одном аукционе, но не ожидали, что владельцы-коллекционеры выйдут на нас. И спасибо Департаменту культуры за то, что он помог нам с финансами для приобретения этого эскиза.

У всех на глазах

— Почему нельзя было отреставрировать панораму в запертом музее?

— Я за эти 23 года и так слишком часто слышал: «А вы, вообще, работаете или все еще закрыты?» Незадолго до моего прихода в 1997 году музей открылся после шестилетнего перерыва. В 2011–2012 годах проходила реэкспозиция. Недавно — два года капитального ремонта. А этой весной — еще и карантин. Что же теперь — опять закрываться? Идею открытой реставрации нам подал Департамент культуры. Мы подумали, посоветовались, посмотрели на опыт зарубежных коллег и поняли: это даст нам возможность показать то, что мы раньше не показывали.

— Что уже сделано?

— Завершился первый этап работы — исследовательский. Напомню, что 27 июня 1967 года в музее разразился пожар, который уничтожил 85 процентов полотна. Причем цветных снимков панорамы в музее не осталось. К счастью, вспомнили, что незадолго до этого какой-то турист из ГДР ходил по залу с фотоаппаратом последней модели. Его ухитрились разыскать в Германии! Самый крупный уцелевший фрагмент дублировали на новый холст, и художники-баталисты из Студии Грекова прописали вокруг все остальное, по цветным слайдам немецкого туриста. Да так, что отличить, где подлинный Рубо, а где грековцы, может только специалист. Длина полотна, для сведения, 115 метров, высота — 15 Обновленную панораму презентовали 7 ноября того же 1967 года.

— Четыре месяца на все про все! Да это подвиг!

— Причем не только творческий, но и управленческий. И очень жаль, что о нем редко рассказывают. Даже я, уже начав работать в музее, долгое время почти ничего об этом не знал. Видимо, из-за того, что история с пожаром какая-то темная, до конца не рассекреченная.

Так вот, в наших фондах осталось несколько уцелевших фрагментов оригинальной панорамы, не включенных в новую версию. На примере одного из них, площадью три квадратных метра, отработали методику реставрации — она должна происходить без снятия холста, в вертикальном положении. Рассчитали время и стоимость дальнейших работ. Надеюсь, до конца этого года мы презентуем специальный фильм об этом первом этапе. Уже разрабатывается проект лесов и помостов, которые установят в зале для реставраторов. Мы должны до 2023 года завершить работу, и пока мы из графика не выбиваемся.

— Но каково будет реставраторам ежедневно чувствовать на себе взгляды десятков человек? Это же отвлекает!

— Мне кажется, это, наоборот, будет подпитывать их положительными эмоциями. К тому же посетители не станут в прямом смысле дышать им в затылок — они будут на определенном расстоянии. В следующем году мы создадим еще и специальный сайт, чтобы выкладывать ролики о процессе. Именно ролики, где что-то ужато, что-то расширено, что-то дополнено. Просто следить за реставрацией через веб-камеру скучно — это дело трудное и нудное, где продвижение идет хорошо если по миллиметру. А мы сделаем из этого кино, причем не документальное, а художественное.

Властелин войны и мира

— Кто к вам чаще приходит — мужчины или женщины?

— Примерно 60 процентов посетителей — женщины. Мы сами удивились, когда подсчитали. Наверное, потому что мы не военный музей, а, скорее, художественный. В экспозиции нет агрессии, да и эпоха, которой она посвящена, достаточно романтичная. Война 1812 года в основном ассоциируется у нас с «Гусарской бал ладой» и прочими водевильными вещами. О том, что и там хватало ужасов, о переправе через Березину, о том, сколько раненых погибло при пожаре Москвы, многие, кажется, узнают только здесь.

— Иностранцев в обычные годы много?

— Процентов 15 всех посетителей. Встречались интересные люди. Был турист из Австралии, у которого предок воевал в армии Наполеона и погиб в России. А четыре года назад я как-то был в выходной на рабочем месте, и мне сказали, что какой-то иностранец хочет пообщаться с научным сотрудником. Поскольку никого из научных сотрудников не было, к нему вышел я. Вижу — бородач в белой рубашке, на шее фотоаппарат, лицо смутно знакомое. Представился: Питер Джексон. Я подумал: уж не режиссер ли «Властелина колец»? Тут мы вышли в зал — и визг посетителей дал мне понять, что я не ошибся. Я провел для него подробную экскурсию — мы забирались под предметный план панорамы, подходили непосредственно к полотну. Джексон сделал много фотографий и остался очень доволен. Под конец сказал: «Может, я сниму «Войну и мир». Я ее, правда, пока не читал».

— А французы как себя чувствуют в музее?

— Кто-то высказывается о Наполеоне скептически, кто-то — с восторгом. Для них это часть истории, которую из летописи страны не вырвешь. Каких-то комплексов у них я не заметил. Однажды к нам заглянула группа французских реконструкторов, приехавших на фестиваль «Времена и эпохи», прямо в униформе. Они хотели исполнить рядом с панорамой песню о своем императоре — так сказать, в антураже. Мы разрешили. Ну и что, что когда-то люди в этой униформе приходили на нашу землю как враги? Это уже дела давно минувших дней.

— То есть война 1812 года уже не вызывает у наших людей эмоций?

— Почему же? Бывает всякое. В фойе долгое время стояла редкая мраморная статуя «Наполеон-законодатель» работы Антуана Дени-Шоде. И нам регулярно приходили жалобы: «Тирана прославляете? Вы бы еще Гитлера поставили!»

— И вы в конце концов ее убрали?

— Во время реэкспозиции художники по-другому увидели пространство, и теперь статуя в музейной гостиной, на открытом хранении. Прятать ее мы и не думаем. Во-первых, это уникальное произведение искусства, а во-вторых, как ни относись к Наполеону, он был величайший государственный деятель той эпохи, которой посвящен музей. Многие законы, по которым до сих пор живет Франция, были приняты при нем. А любители хайпа найдутся везде. Думаю, сотрудники музея-заповедника «Куликово поле» тоже получают обвинения, что какой-то экспонат «прославляет» не того, кого надо.

— Какие вопросы веселят экскурсоводов? Может, посетители интересуются поручиком Ржевским?

— На панораме ищут раненого Болконского, а от объяснений, что это литературный персонаж, отмахиваются: «Вы просто свои экспонаты не знаете!» Хотят узнать имя и фамилию поджигателя Москвы. А еще бывают вопросы вроде: «А где на панораме танки? А почему из пулемета нельзя было до позиций достать? Как это — командный пункт Кутузова в трех верстах и ничего не видно из-за дыма? А связисты с «катушками», а рация?» Причем об этом зачастую спрашивают и взрослые люди. И мы никогда над этим не смеемся.

— Правильно. Невежливо, да и грех.

— Мы не смеемся, потому что радуемся. Потому что через секунду этот же человек говорит: «Ой, елки-палки! Что ж это я…» Потому что когда ты стоишь на панораме — тебе чего только в голову не лезет. Слишком большой эмоциональный фон. И люди зачастую теряются и начинают говорить глупости не потому, что они глупы, а потому что на минуту становятся восторженными детьми.

Нас не раз спрашивали, почему мы не хотим дополнить панораму специальными эффектами. Мол, какое там впечатление может произвести простая круговая картина в эпоху кино 4d? Но мы-то знаем, что когда оказываешься наедине с панорамой и немного расслабляешься, ты начинаешь чувствовать и ветер, и запах дыма, и слышать звуки выстрелов. Потому что у тебя в голове запускается такой компьютер, с которым никакие специальные очки не сравнятся.

СПРАВКА

История музея началась с того, что в 1912 году российский художник французского происхождения Франц Рубо написал панораму Бородинской битвы. До 1918 года ее демонстрировали в специально выстроенном павильоне на месте нынешнего дома № 12А по Чистопрудному бульвару. Затем полотно почти полвека хранилось в неприспособленных помещениях. 12 октября 1962 года, к 150-летию победы в Отечественной войне, состоялось торжественное открытие панорамы в только что построенном здании музея на Кутузовском проспекте. В том же году в состав музея включили в качестве отдела Кутузовскую избу (подлинное здание штаба сгорело в 1868 году, но в 1887 году на его месте выстроили копию). В 2008 году в музей также вошел на правах отдела Музей Героев Советского Союза и России на Большой Черемушкинской улице.

Читайте также: Геннадий Вдовин: Реставрация подлинного памятника XVIII века обязана быть долгой