Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту

Автор

Нателла Светликова
[i]Она, безусловно, одна из самых самобытных русских актрис. Может сыграть все — от древнегреческой трагедии («Орестея» в постановке Петера Штайна) до клоунады («С приветом, Дон Кихот!» в постановке Райхельгауза).Она может быть красивой, смешной, нелепой, страстной, безумной, самой обаятельной и привлекательной. Только не скучной. Режиссеры хотят видеть именно [b]Татьяну Васильеву [/b]в своих фильмах и спектаклях, и не только потому, что одно ее имя поднимает рейтинг постановки.[/i][b]— Татьяна Григорьевна, вы ощущаете себя звездой? [/b]— Я не понимаю, что это такое. Знаю, что я неплохая актриса, что меня любят. Если это и есть звезда… [b]— А не хотелось бы вам, скажем, покорить Голливуд? [/b]— В Голливуде я не снималась. Там про меня еще не слышали. И думаю, к сожалению, по этой лестнице я не пройду. Это меня не очень расстраивает, хотя… можно было бы.[b]— Так много сниматься в кино, так много играть в театре! Как вы выдерживаете такой сумасшедший ритм? Вас хватает на дом, на семью? [/b]— Это нечеловеческий ритм жизни. Так невозможно и не нужно жить. Я уже не понимаю, что значит отдыхать. Мне кажется, что, когда я отдыхаю, я больна. Я все время работаю. У меня бывает максимум 3—4 дня без спектаклей или съемок.[b]— У вас двое детей, которые требуют ухода и внимания… [/b]— Требуют и не имеют. Как мать действую очень неправильно. Я их безумно люблю и совершенно не умею воспитывать. Я даю детям то, что им не нужно, и не могу этого не давать. Я восполняю дефицит нашего общения. Я осыпаю их любовью, я им все прощаю, я их страшно балую. Я чувствую, что не права, вижу страшные результаты. Но ничего не могу с собой поделать.[b]— А как ваши дети относятся к вашим работам? [/b]— Они привыкли. Они понимают, что моя работа — это их враг. Я очень доверяю их мнению, особенно сыну, когда он говорит: «Мама, ты лучше этого не делай». Я понимаю, что могу поверить ему на слово. Дочке пока все в основном нравится. Или она не хочет меня обижать пока. А сын очень критически ко мне относится. Но если это моя победа, то это и его победа тоже. Он самый счастливый, и я могу не сомневаться, что что-то получилось.[b]— Дети тоже хотят быть артистами? [/b]— Нет, слава Богу. Сын хотел, но попробовал и больше не хочет. Он проучился во ВГИКе полгода и ушел. Я очень рада, что он сам принял это решение. Я греха на душу не взяла, он сам все понял. А дочка еще маленькая… — Но вы видите артистические задатки у Лизы? — Что-то есть. У меня в 11 лет вообще никаких задатков не было совершенно. Я была очень стеснительная, от всех пряталась. А она нет. Она очень кокетлива, и поет, и пляшет. Посмотрим, что будет дальше.[b]— Татьяна Григорьевна, давайте вернемся к вашему творчеству. Позапрошлой зимой вы выпускали одновременно два спектакля — «С приветом, Дон Кихот», за который получили премию «Кумир», и «Ну все? Все! Все…» [/b]— Это был кошмар. Такого в моей жизни еще не было. У меня был стресс, мне уже надо было диагноз ставить, я болела, не спала, но я это сделала. Я вообще всегда ставлю перед собой, как мне кажется, совершенно неосуществимые задачи. И, как ни странно, их осуществляю.[b]— Вы сами довольны этими работами? [/b]— «Ну все? Все! Все…» — это, пожалуй, мой любимый спектакль после «Там же, тогда же», который я играла у Трушкина в паре с Константином Райкиным. Когда мне принесли пьесу Наума Брода «Ну все? …», я все бросила. Произошла историческая встреча с драматургом, режиссером, и я сказала, что готова завтра начать репетиции, хотя это совсем не в моем характере. Я не принимаю решения сразу, я должна подумать, должна потянуть немного. А тут я боялась, что от меня это уйдет.[b]— Что же вас так привлекло в этой пьесе? [/b]—Я ничего не понимала, я только знала, что очень хочу это играть, именно про эту жизнь и про эту женщину.[b]— Были какие-то аналогии с вашей жизнью? [/b]— Это спектакль про всех женщин и мужчин, которые вращаются друг вокруг друга, уходят и возвращаются, а проблемы их никуда не исчезают при этом. Эти проблемы их только сближают.[b]— Это правда, что вы приехали из Ленинграда в Москву, как и многие абитуриенты подали заявление во все московские театральные вузы и в отличие от очень многих были приняты во все? [/b]— Да, это действительно так. И мне было очень трудно выбрать себе пристанище. Сначала я пошла во ВГИК. Очень хотелось быть киноактрисой, хотя и понимала свои небольшие возможности на этот поприще. Каждого студента, который поступил, снимали на камеру.И когда нам показали нас на экране, я пришла в такой неописуемый ужас, что думала, что сойду с ума от того, что увидела. Так это было страшно и безумно смешно. Сейчас я понимаю, что из ВГИКа можно было и не бежать. Но шаг был сделан правильный. Несознательный, но правильный. Я пошла в Школу-студию МХАТ, и это было именно то, что мне нужно. И Щукинское и Щепкинское училища мне, конечно, этого бы не дали. А может быть, меня и отчислили, потому что я ни в какие рамки не вписывалась.[b]— А ваши родители как отреагировали на ваш выбор? [/b]— Мы жили сложно. У родителей не было времени меня опекать. И когда я сказала, что уезжаю в Москву, что я без пяти минут артистка, они, конечно, в это не поверили.Когда я проучилась в Москве несколько месяцев, мой папа приехал проверять, действительно ли я учусь на артистку. Он пошел к нашему ректору В. З. Радомысленскому и говорит: «Не губите, отдайте дочку назад… Какая она артистка?! Отчислите ее, она зубным врачом будет. Всегда работа, всегда деньги…» Но Радомысленский переубедил папу, который ни с чем и уехал. К сожалению, папа меня так и не увидел на сцене. В тот год, когда я в первый раз вышла на сцену, его не стало.[b]— Ваши родители так и остались в убеждении, что стоматолог из вас получился бы более талантливый, чем актриса? [/b]— Во всяком случае, не хуже. И я тоже так думаю. Человеческая боль может вызвать у меня такую же сумасшедшую, бурную реакцию, как и сцена.[b]— Со временем вы привыкли к себе на экране? [/b]— Я не кокетничаю, но я всегда собой недовольна… Когда прихожу на озвучивание и вижу себя на экране, у меня каждый раз шок. Правда, в последнее время перестала обращать внимание на свою внешность на экране. И чем естественнее себя держу перед камерой, тем лучше выгляжу. Но хочется же быть красивой на экране! [b]— Татьяна Григорьевна, вы же знаете, что вы красивая женщина...[/b]— В жизни я получше выгляжу, чем в кино. Но сейчас это меня почти не волнует. Неважно, как я выгляжу, важно, как я сыграла. Вот в театре я — как рыба в воде. Мне все равно, какая я. Я и клоунов играю, и напяливаю на себя Бог знает что. Я люблю быть некрасивой и смешной в театре. Но театр и кино — совершенно разные вещи.[b]— Если начать жизнь заново, вы бы многое изменили? [/b]— Конечно.[b]— Вам не кажется, что и так достаточно часто меняли свою жизнь? Из Сатиры ушли в Маяковку, из Маяковки — к Трушкину. Но и его оставили. Как колобок из сказки. Почему это происходило? Вам становилось тесно в стенах одного театра? [/b]— В Сатире еще не успело стать тесно. Ерунда какая-то получилась, чего могло бы и не быть. Я сказала, мне сказали, я написала, мне подписали, и я ушла. Даже не попрощавшись. Я даже не знаю, чья это была глупость. В какой-то степени и моя тоже. Но не самая большая. Когда из Маяковки ушла, от Трушкина ушла, подумала: «Почему со мной так легко расстаются? Значит, не очень нужна?». Наверное, я не подарок, наверное, со мной не всем удобно, но не до такой степени, чтобы со мной так быстро расставаться. Для меня это загадка. Я, наверное, с ней и умру. Все органично получилось, и теперь мне хорошо работать в антрепризе. В театре Райхельгауза все артисты, а их немного, заняты своим делом. Мы не видимся друг с другом. И ко мне чудесно относятся.[b]— То есть контрактная система… [/b]— …это то, что мне надо. Я знаю режиссера, я понимаю, что хочу работать с этим режиссером, именно с этим. Это моя любимая пьеса.Здесь собрались все самые любимые партнеры. Со мной советуются режиссеры, они хотят, чтобы мне было удобно и свободно. А я очень люблю себя ощущать свободной… В последнее время я работала с классными режиссерами. Это и Петер Штайн, и Петр Фоменко, и Саша Прошкин, который снимал «Увидеть Париж и умереть», и Валера Ахадов, который сделал спектакль «Ну все? Все! Все…» [b]— Как любой актер на сцене, вы проживаете массу жизней. Перевоплощаетесь то в одного человека, то в другого. Нет ли ощущения опустошения после спектакля, что вы настолько выложились, что потеряли что-то свое? [/b]— Нет, у меня происходит все наоборот. Роли остаются во мне.Они меня очень изменили. Они из меня сделали другого человека. Я закаляюсь и с каждой ролью становлюсь все сильнее и сильнее. В моем любимом спектакле «Ну все? Все! Все…» я играю не очень сильного человека, но это только на первый взгляд. Моя героиня меня зарядила такой жизнестойкостью! [b]— Татьяна Григорьевна, простите, но вы не производите впечатление слабого человека.[/b]— Ну, конечно, нет, я неслабая, но бывают срывы, и я от бессилия бешусь. Но я всегда помню, что выход где-то рядом.[b]— Вы много снимаетесь в кино. Увы, многие отечественные фильмы оставляют желать лучшего. Почему вы идете на это? [/b]— Заработок? Отпадает. Потому что в кино просто ничего не платят. Это работа для удовольствия. Да, во многих фильмах мне и не следовало бы сниматься. Но мне временами казалось, что количество когда-нибудь перейдет в качество. Но этого, как видите, не случается.Был период, когда за год я снималась в десяти фильмах. Один фильм шел за другим. Неплохие были сценарии, неплохие режиссеры, и я хотела все-все успеть, чтобы все меня увидели и запомнили.Я чувствовала, что должна в этих десяти фильмах сняться, потому что потом обязательно будет перерыв. У меня всегда так и бывает. Три года я в театре не работала, сидела в Переделкине у окна… Обидно. Три года — это очень большой срок для актрисы.[b]— На мой взгляд, сегодня по популярности вы актриса первого ряда. Но признание к вам пришло достаточно поздно.[/b]— Да. Скорее всего это началось после «Вишневого сада» у Трушкина. Это в театре. А в кино еще позже. У меня было фильмов 50, а я не была такой уж популярной.[b]— Почему так? Вы ведь и раньше замечательно играли.[/b]— Потому что не так, наверное, замечательно. Фильм «Увидеть Париж и умереть» был переломным для зрителя. Мне так показалось. Потому что те, кто не ходит в театр, а ходит в кино, увидели меня совсем в другом качестве, а я в этом качестве с рождения нахожусь. Зрители его просто не знали. И потом было несколько драматических ролей в кино. В театре я играла роли абсолютно разные.[b]— И все-таки такой популярности не было… [/b]— Может, больше соперниц было... Были актрисы, они и есть, слава Богу, моего поколения. Они шли ноздря в ноздрю — Марина Неелова, Наталья Гундарева, Ирина Муравьева, Любовь Полищук… Мне казалось, что они где-то впереди, а я сзади чуть-чуть, отстаю от них. Но мне всегда хотелось чего-то новенького, чего-то такого, чего я еще не делала. Я пускалась во всякие эксперименты. А этого очень опасаются в театре. Застревают на том, что уже принесло успех.[b]— А чисто по-человечески вам не обидно, что после ухода из театра ваши роли играют другие актрисы? [/b]— Очень обидно. И эта обида со мной и останется. Навсегда. Хотя и не видела, как они играют мои роли. Я не хожу в театры, откуда ушла. Я ни разу не была в Театре сатиры, ни разу не была в Театре Маяковского, у Трушкина. Туда мне дорога закрыта. Больно. Обидно.Досадно. Когда костюм, который выстрадан, который куплен мною, в котором уже столько пота и крови моих осталось, спокойно надевает другая актриса и в моем рисунке существует. Я через это все прошла. Я такой закаленный человек, что теперь уже ничто не выбьет меня из седла. Но я не могу сказать, что мне все равно.
[i][b]Любовь Соколову [/b]называют всероссийской мамой, так часто на экране она играет матерей. Она снялась почти в 300 фильмах (даже попала в Книгу рекордов Гиннесса). Среди них «Хмурое утро», «Путь к причалу», «Я шагаю по Москве», «Доживем до понедельника», «Белорусский вокзал».[/i][b]— Любовь Сергеевна, как вам удается быть всеми любимой? [/b]— Не знаю. Я ничего такого не делаю… Меня признают, может быть, потому, что я правду рассказываю о людях, об их радостях и боли. Люди действительно ко мне хорошо относятся, доверительно. Одна моя приятельница-блокадница (я сама блокаду пережила, училась тогда в Ленинграде в актерской школе у Сергея Герасимова) говорит: «Люба, ты человек чрезвычайно состоявшейся судьбы». Я сначала подумала: как так? У меня столько переживаний в жизни, столько потерь… А ведь действительно получается, что подружка моя права. Меня даже маленькие детишки знают. Трехлетний Саша из нашего дома увидит меня и говорит: «Люба, я тебя в телеке видел». Или внучка актрисы Валечки Ушаковой: «Люба, возьми конфетку… Только сама скушай, никому не давай». Или цветочек, листочек какой дети обязательно мне при встрече подарят… [b]— Это правда, что в детстве вы мечтали перепеть Лемешева? [/b]— В детстве я много пела, и на самом деле мечта такая у меня была. У нас в Иванове цирк был, и я на арене пела «Вдоль по улице метелица метет». И так высоко взяла ноту, что не могла остановиться. Выскочила с арены, схватила пальто и — бежать. Бегу и пою… Такой вот случай у меня был. А недавно вот романс сочинила.[b]— Сами? И слова, и музыку? [/b]— Сама. Дорогой мне человек Георгий Николаевич Данелия был моим супругом 26 лет. А потом как-то пришел и говорит: «Любочка, я влюбился. Я женюсь». Я говорю: «Ну женись, никто тебе не запрещает». Поцеловала его и ушла. Было это в 1982 году. А когда романс сочинила, он мне позвонил, я ему напела: [i]Полюбила его навсегда, Навсегда я его полюбила.И добра я была, и стройна, Это было давно, это было… [/i][b]— А какая ваша самая любимая веселая песня? [/b]— «В траве сидел кузнечик». Моя любимая комедийная актриса Мусенька Виноградова, царствие ей небесное, как-то неделю, что мы выступали вместе на концерте, каждый раз пела про того кузнечика. Я ей даже сказала: «Если ты сейчас этого кузнечика запоешь, я тебя убью!». Она поверила и спрашивает: «Что же мне петь?». Я объяснила, что шучу, и она опять: «В траве сидел кузнечик…».[b]— Любовь Сергеевна, расскажите, пожалуйста, о той удивительной встрече, которая произошла с вами во время блокады. Насколько я знаю, вы встретили мужчину, который представился Николаем Угодником… [/b]— В мае 1941-го я вышла замуж. Юрочка, мой первый супруг Георгий Араповский, тоже учился у Герасимова. Высоченный был, метр девяносто пять… Иногда дублировал Николая Черкасова… Началась война… Однажды мы с моей свекровью Зоей Ивановной поехали за продуктами в местечко Девяткино, что под Ленинградом. Стоим на трамвайной остановке. И тут ко мне подходит мужчина, в кепочке, с бородкой, с усиками, в бутсах, в сезонной робе (тогда рабочие-сезонники такую носили). И показывает мне на кончик указательного пальца: «Ты будешь есть по столечку, но будешь жива и счастлива…». Свекровь говорит: «Какой вы ей подарок преподнесли! У нее ведь сегодня день рождения». «Вот и хорошо, вот и хорошо. Только выучи молитву «Отче наш». А зовут меня дядя Николай, и, если что нужно тебе будет, каждый укажет, где меня найти». Сказал и ушел… Свекровь говорит: «К тебе Николай Угодник спустился». Какой Николай Угодник? Я на небо посмотрела — никого нет. Кинулась вдоль забора — никого… Потом как-то шли мы с работы.Школа киноактерская была закрыта, и я работала учеником слесаря по металлу в филиале 27-го авиационного завода, делала тройнички для самолетов (вот у меня мозоль осталась на всю жизнь). И муж мой там работал, и свекровь, чтобы 250 граммов хлеба получить. Так вот, идем мы как-то с работы, проходим Кировский проспект, выходим на Фонтанку. В углу церковь стоит. Свекровь говорит: «Дети, зайдемте в церковь». Заходим мы внутрь, и я прямо ошалеваю. Смотрю на икону: «Какое знакомое лицо».Это был Николай Чудотворец.[b]— Он помог вам пережить блокаду! [/b]— Супруг у меня умер от голода (ему было 29 лет, я в девятнадцать вдовой стала), свекровь умерла. Я чудом выжила. А куда идти? Ключи от квартиры выбросила. Как могла туда пойти, там ведь вообще никого не было… Я в общежитие Института Герцена пошла, там мои подружки были. Я ведь сначала училась на филологическом факультете с 1939 года, а в 1940-м зимой поступила к Герасимову. Подружка моя Ирочка Лермонтова говорит: «Тихвин освобожден, дают эваколисты». Дали мне эваколист, и в 1942 году стали мы выбираться через Финляндский вокзал пешком. Везде мертвые валяются. Невозможно рассказывать… Добрались до вокзала. А потом на поезде к Ладоге. Там сели в автобус. Холод минус сорок, а ехать по льду — семьдесят километров. А тут обстрел. Как добрались до Большой земли живые — и не знаю. Видно, Боженька помог. Когда окрепла немного, поехала к маме в Иваново, она меня поставила на ноги. Пробралась без пропуска в Москву, пришла к министру кино Большакову. Он распорядился, чтобы дали возможность учиться во ВГИКе тем, кто вернется из блокадного Ленинграда. А ВГИК тогда в Алма-Ате находился. Я туда через всю страну дней четырнадцать добиралась. Стала учиться у Ольги Ивановны Пыжовой и Бориса Владимировича Бибикова. В 1943 году институт в Москву вернулся. С этого времени я в Москве и проживаю. Окончила институт, получила диплом с отличием. Так и сбылось пророчество Николая Угодника.И еще в 1994-м отвел он от меня костлявую с косой, когда ехали мы с актрисой Майей Булгаковой на благотворительный концерт в кинотеатр «Ханой». Попали в автомобильную катастрофу. Шофер — насмерть, Майи не стало через 6 дней, а я осталась жива… [b]— Как удается актерам старой школы быть такими искренними на экране? [/b]— Я занималась у Герасимова, у Пыжовой и Бибикова. Они учили нас отдаваться роли целиком. Мы ведь не играли, а жили на экране. Помню, Лев Кулиджанов снимал «Преступление и наказание» по Достоевскому. Так я к Тараторкину, который Раскольникова играл, подходить боялась. Приходила домой после съемок, закрывалась на замок, чтобы никто не мог меня вывести из того ритма, из той жизни, в которой жила Лизавета, моя героиня. И актеры, и окружение — все на меня воздействует. Ты проживаешь на экране целую жизнь. Вроде это ты, но совсем не ты. У меня много фильмов, в которых снято только по одному дублю. Второй сыграть уже не могла. Мгновение ведь неповторимо.У меня были не только прекрасные учителя, но и потрясающие партнеры: Бернес, Кадочников, Свердлин, Зоя Федорова, Эмма Цесарская, Лидия Сухаревская… Я счастливый человек, и счастливая моя судьба актерская. И в жизни люди хорошо ко мне относятся, на улице здороваются, разговаривают.Когда в Калуге мы снимали фильм «Белый Бим, Черное Ухо», были в музее Циолковского. Я запомнила, как он говорил: «Берегите силы, улучшайте жизнь, всегда учитесь и никогда не падайте духом». Я взяла эти слова на вооружение. А второй свой жизненный принцип взяла у Антона Павловича Чехова. Самсон Самсонов снимал «Три сестры». Моя героиня Ольга (это, пожалуй, самая любимая роль) говорит: «Пройдут годы. Мы уйдем навеки. Нас забудут, забудут наши голоса, лица и сколько нас было. Но наши страдания перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас. Счастье и мир настанут на земле, и помянут нас добрым словом и благословят. Если бы знать, если бы знать…».
[i]Кинозрителям [b]Борис Хмельницкий [/b]запомнился как наш отечественный Робин Гуд, театралам — как исполнитель многих ролей в легендарном Театре на Таганке. Но немногие знают певца и композитора Бориса Хмельницкого.[/i][b]— Борис Алексеевич, правда ли, что до актерского образования вы получили образование музыкальное? [/b]— Да, сначала я окончил музыкальное училище по классу баяна и дирижера оркестра народных инструментов. А потом уже поступил в училище имени Щукина.[b]— Насколько я знаю, вы записываете компакт-диск, который будет называться «С Таганки в самоволку». Откуда такое название? [/b]— Недавно мы открыли актерскоспортивный клуб, который находится в Москве на территории Центрального спортивного клуба армии, типа ВТО маленького. Уютный домашний клуб, в котором можно встретиться и пообщаться с друзьями. Называется «Самоволка». Я как бы ушел из Театра на Таганке на вольные хлеба и пришел в «Самоволку». Мы организуем в нашем клубе встречи актеров, празднуем дни рождения. Это и подсказало название диска, на основе которого мы с моей родной сестрой Луизой Хмельницкой, профессиональным композитором, готовим спектакль.[b]— О чем он будет? [/b]— Это музыкально-поэтический исповедальный спектакль о нашей жизни, о людях, которые нас окружали. Прекрасная поэзия, музыка моя, Луизы, Володи Высоцкого, Гены Шпаликова, Юры Визбора. Песни, с которыми я прожил всю жизнь и которые, смею надеяться, будут звучать еще долго.[b]— Кто будет принимать участие в спектакле? [/b]— Я и Луиза. И 24 песни. И стихи Есенина, Маяковского, Высоцкого, Лени Филатова… [b]— А вы давно пишете песни? [/b]— Я писал музыку ко многим спектаклям Театра на Таганке: «Добрый человек из Сезуана», «Антимиры» с Владимиром Высоцким и Анатолием Васильевым, «Жизнь Галилея», для фильмов писал, для исполнителей… [b]— Для кого, например? [/b]— Многие пели мои песни. Эдита Пьеха, Эдуард Хиль, Нина Дорда, Гелена Великанова. Но я перестал писать для других, решил сам петь. Ведь специальное музыкальное образование у меня есть, голос есть, грех не петь самому.[b]— А с Владимиром Высоцким вы много работали? [/b]— Очень много… Был, например, спектакль «Берегите ваши лица» по поэзии Андрея Вознесенского. Об этом спектакле мало кто знает, он прошел один раз и его закрыли. К нему мы с Володей написали музыку, много песен… В диск, который я выпускаю, обязательно войдут наши совместные песни. В репертуаре Володи есть песни, из них две очень известные, музыку к которым написал я. Но я даже не вспоминаю об этом. Володя и сам мог это сделать, просто так получилось, что я ему помог.[b]— Борис Алексеевич, а пробовали ли вы писать стихи к собственным песням? [/b]— Нет, стихи писать не умею. Да и зачем, когда существует прекрасная поэзия? К спектаклям Театра на Таганке звучали и аранжированные зонги Бертольда Брехта, и стихи Марины Цветаевой, и Анны Ахматовой, Вознесенского, Евтушенко, Бориса Пастернака… Я терпеть не могу, когда на сцену выходят мальчики-колокольчики, которые поют полную муру.Я вижу, и это меня радует, как молодые люди тянутся к хорошей поэзии, хорошему кино, хорошим спектаклям, ходят на концерты симфонической музыки… Я проверяю свои песни на своих детях, дочке Дашеньке, студентке, и сыне Алеше, который учится в 9-м классе.[b]— А вернуться в труппу к Любимову вы не хотели бы? [/b]— С удовольствием. Когда в прошлом году Юрий Петрович праздновал свое 80-летие, я пришел его поздравить, обнял и сказал: «Ну давайте начнем что-нибудь, Петрович!». Я его очень люблю и театр люблю. Я был его любимым учеником, а он моим любимым учителем. Я ушел из театра, но по-доброму, без обид, хотя какая-то обида, наверное, и была. Но в нашем возрасте обижаться как-то грешно. На учителей, пап и мам не обижаются.
[i]Каждая встреча с [b]Ольгой Аросевой [/b]— праздник.И совершенно не важно, где и как состоялось очередное свидание с ней: на сцене театра, в кино или на телевидении... Сегодня вы можете встретиться с Аросевой, прочитав ее книгу «Без грима».Оказывается, Ольга Александровна в детстве сидела на коленях великого кормчего Сталина...[/i][b]— Ольга Александровна, а это правда, что вы не получили специального актерского образования? [/b]— Правда. Я недоучилась в театральном училище и у меня нет диплома. С детства я в художественной самодеятельности. Мне всегда поручали играть веселых девиц — я такой и была, наверное... Очень любила всех передразнивать. В 1945-м в Москву после эвакуации приехал Ленинградский театр комедии, которым руководил Николай Павлович Акимов.Я очень хотела поступить в этот театр. Но диплома-то у меня не было.Тогда я взяла диплом моей старшей сестры, которая театральное училище окончила, и показала его в театре.Руководство засомневалось: «Написано Елена Александровна Аросева, а вы Ольга». Я выкручивалась как могла: «Елена, Ольга, Леля —меня так дома называют».Принимали меня в театр удивительные люди: Николай Павлович Акимов, драматург Евгений Львович Шварц, завлит театра Алексей Михайлович Бонди (его брат — известный пушкинист). Они решили: если два голоса «за», один «против» — меня берут. «За» были Шварц и Бонди, а Акимов «против». Там меня и приняли в Ленинградский театр комедии.[b]— Такой прозорливый человек, как Акимов, был против вас? [/b]— Да, но он потом говорил, что это была самая большая ошибка в его жизни.[b]— А как вам показался сам театр? [/b]— Просто чудо. Я считаю, мне очень повезло в жизни, что я попала в театр такого культурного уровня. Николай Павлович был не только режиссером, он был великолепным художником. Занимался воспитанием молодежи. Я помню, как он заставлял меня читать: «Вот пять книг, прошу прочесть и прийти рассказать мне».[b]— Как вы оказались в Москве? [/b]— Время было суровое. Помните: Ахматова, Зощенко, борьба с космополитизмом... В 1950 году Николая Павловича сняли, тоже объявив космополитом. Без него в театре стало неинтересно. И кроме того, я коренная москвичка, мои родители жили в Москве. Я всей душой была влюблена в театр и Акимова! Когда его сняли, я и уехала.[b]— И сразу в Театр сатиры? [/b]— Да, с 1950-го я работаю в этом театре. Сорок восемь лет на одном месте. Мне грех обижаться. Могу только пожалеть, что театр определенного жанра — сатиры. Хотелось бы более разнообразных ролей.[b]— Но и серьезные роли вы играли...[/b]— И Чехова, и Бернарда Шоу, «Дом, где разбиваются сердца».Это были серьезные большие роли, на этих спектаклях не обхохочешься... С каждым днем я все больше люблю именно драматические роли.Правда, в последние годы мне стали их доверять... В конце 1995-го я выпустила бенефис «Как пришить старушку». В «Афинских вечерах» я играю со Львом Дуровым, Верой Алентовой и молодыми актерами. Это первый спектакль новой антрепризы Петра Гладилина, который и написал пьесу. Причем роль старой аристократки писалась прямо под меня. Удалось мне или нет изменить традиционное амплуа комедийной актрисы? Не знаю. Но хохотушек и мещанок я наигралась вдоволь, хочется чего-то серьезного. Хотя комедию я люблю и считаю, что это очень трудный жанр — труднее, чем драма.[b]— «Афинские вечера» — не первый антрепризный спектакль, в котором вы заняты? [/b]— Да, несколько лет назад играла у Михаила Козакова, когда он еще жил в Израиле... Репетировали недолго и за 15 дней гастролей, например в Израиле, давали по 13 спектаклей.[b]— Прямо-таки западный темп работы.[/b]— А как же Станиславский, который за 28 дней «Чайку» выпустил? Тоже неплохая вещица получилась...[b]— Неужели вам никогда не предлагали ни одной чисто драматической роли? [/b]— Никогда. Жанр театра сделал свое дело. А в кино и на телевидении всегда придерживаются штампа. Если уж однажды сыграл шпиона, разведчиком тебе не бывать...[b]— Вас до сих пор называют «пани Моника»? [/b]— Это естественно. Пятнадцать лет ежемесячно я приходила в дом к людям именно в этой роли.[b]— И как вы относитесь к этой роли? [/b]— Я не стыжусь ее и не считаю, что это было плохо. Некоторые снобы говорили: «А, «Кабачок 13 стульев» — это не искусство, а пошлость». А ведь это была единственная тогда развлекательная передача, которая приносила людям радость. На телеэкране они сталкивались не с какими-то глобальными проблемами, а с житейскими, которые всем свойственны, — отношение родителей и детей, мужа и жены, начальника и подчиненного...Это все вроде бы мелкие темы, но общечеловеческие... За 15 лет я мешки писем получила и поняла, какое воздействие передача на людей оказывала.[b]— Вкус к театру вам привил отец? [/b]— Наверное. Семья у нас была очень театральная. Последняя должность, которую занимал мой отец, председатель ВОКСЗа — Всесоюзного общества культурных связей за границей. Сам концерты для иностранцев делал, выходил на сцену и читал Зощенко, Чехова... Очень любил выступать и петь. Но пел он только дома. Его брат был актером в Казани, сестра Августа Яковлевна Козлова — актрисой Александринского театра, ее сын Игорь Козлов много и хорошо играл в театре имени Станиславского. Моя сестра — прекрасная актриса. Так что в семье не я одна уродина.[b]— Ваш отец был профессиональным революционером? [/b]— Он был идеалистом, романтиком. Но какая это была партия, какого времени? Это были интеллигентнейшие люди. Разве они знали, во что превратится их идея? Отец погиб, как все порядочные люди: в 1937 году он был расстрелян…
Вопрос дня
Кем ты хочешь стать в медиаиндустрии?
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.