Главное
Гид по Москве
Приметы и советы

Автор

Михаил Степанов
Когда в столице появились первые аптеки?
Как и когда в Москве появились «настоящие» аптеки? Произошло это событие больше трехсот лет назад, а поводом послужил один весьма примечательный случай… В самом начале XVIII века московские пыточных дел мастера «расследовали» одно дело. «Взят боярина Салтыкова человек Алешка Каменский за то, что боярина лечил, принашивал лекарства, и от лекарств боярин умер скорой смертью…» Выяснили, что покупал Алешка лекарства в Зелейном ряду, но затем передоверил лечение другому дворовому человеку, а тот, вместо того чтобы разделить лекарство на части, скормил боярину все сразу. Боярин и помер. Стал ли этот случай последней каплей, переполнившей чашу терпения властей, или просто так совпало, но уже 22 ноября 1701 года царь Петр Алексеевич распорядился закрыть все лавки в Зелейном ряду и открыть несколько «вольных», то есть частных, аптек для городского населения (аптеки для царской семьи и особо приближенных бояр существовали на Руси со времен Ивана III). Царский указ гласил: «Для всяких надобных и потребных лекарств быть на Москве восьми аптекам, и построить те аптеки в Китае и в Белом и Земляном городах, на больших проезжих и пространных и многолюдных улицах, безо всякого утеснения… А виноградного или иного нелекарственного питья в тех аптеках не держать, и в чарки, и кружки, и в ведра, и бочками того питья не продавать... и те аптеки с докторами и аптекарями, и с лекарствами, и с иными чинами во всех делах ведать в Государственном Посольском приказе…» По царскому указу запрещалось открывать аптеки близко друг от друга, чтобы пресечь конкуренцию.Первую жалованную грамоту получил Даниил Гурчин, открывший аптеку на Мясницкой улице. По этой самой причине в Китай-городе никаких аптек не было, а первая аптека близ Никольских ворот открылась только после смерти Гурчина и его наследников. В 1832 году она перешла к К. И. Феррейну, а затем к его сыну, магистру фармации, В. К. Феррейну, и известна москвичам как аптека № 1.Из восьми разрешенных аптек открылось только пять, да и те часто торговали себе в убыток: покупать лекарство можно было только «за морем» или в портовых городах, так что двойная пошлина делала их весьма дорогими. Да и москвичи привыкли лечиться у знахарей, и лекарства в аптеках часто портились, так и не покинув прилавок… И хотя царь, вняв мольбам аптекарей, вторую (московскую) таможенную пошлину вскоре отменил, лекарства еще долго были не по карману большинству москвичей. Эта дороговизна породила несколько московских поговорок, бытующих и сегодня: «Аптекам предаться – деньгами не жаться» или «Аптекари лечат, а хворые кричат».
Общество
Как москвичей к выставкам приучали
Мы с вами настолько привыкли к разнообразным выставкам, вернисажам большим и маленьким, что кажется – так было всегда! А между прочим, еще лет 200 назад любая выставка была для россиянина «заграничной штучкой». Пионером по этой части в нашем Отечестве выступил стольный Петербург, где уже в 1760-е годы стали проходить выставки Академии художеств. А вот Москва много лет оставалась в стороне от мировых выставочных дорог. Нет, частные коллекции, которые дозволялось время от времени посмотреть широкой публике, в Москве были. Но наш город всегда славился своей практичностью и, может быть, потому первой «настоящей» выставкой, состоявшейся в Москве в 1831 году, стала выставка… мануфактурная! Организована она была Министерством финансов и размещалась в залах Благородного собрания.Каких только промышленных и сельскохозяйственных выставок не увидели после этого москвичи в XIX веке! Они случались в 1835, 1843, 1853, 1865 годах и проводились то в Манеже, то на Ходынском поле, то в Бутырском хуторе. Тематика их становилась все разнообразнее: случались выставки археологические, зоологические и «просто» птицеводческие, выставки ботанические, антиалкогольные, кустарные… Некоторые из них стали основой для организации музеев. Так, организованная в 1867 году в Манеже Этнографическая выставка стала костяком аналогичного отдела Румянцевского музея, а знаменитая Политехническая выставка 1872 года, организованная в честь 200-летнего юбилея Петра I, выросла в Политехнический музей, где, вероятно, хоть раз в жизни, но побывал каждый москвич. Между прочим, к открытию этой выставки московские власти приурочили открытие специальной ветки парового трамвая! Что же касается выставок художественных, то москвичи лет сто назад вырвались в передовики и стали опережать питерских. Кроме того, московские выставки начала ХХ века часто отличались ярким новаторством, даже нахальством, чего чопорный Санкт-Петербург позволить себе не мог. Так, например, 10 декабря 1910 года на Большой Дмитровке в доме № 11 открылась выставка художников-авангардистов «Бубновый валет». Впрочем, москвичи отнеслись к «бубновым» подозрительно. Пресса была на редкость единодушна: «250 картин разных художников выглядят словно написаны одним автором – отсутствие рисунка, бесформенные пятна, кричащие яркие краски, напоминающие одеяло на мещанской постели…» А нынче попробуй-ка приценись к картинам авторов, освистанных в тот год москвичами: А. В. Куприн, А. В. Лентулов, Н. С.Гончарова, Р. Р. Фальк, И. И. Машков, П. П. Кончаловский, В. Д. и Д. Д. Бурлюки… То ли действительно нет пророка в своем Отечестве, то ли вкусы публики за сто лет переменились?
Общество
Нынешняя осень – юбилейная для московской рекламы
Впрочем, юбилей этот, разумеется, довольно условен. Да, появились 130 лет назад рекламные тумбы, огромные вывески, достигавшие в длину 4–5 метров… Но рекламе-то лет гораздо больше! В старину в Москве вместо вывесок часто вывешивались образцы продаваемых изделий: сапоги, башмаки или огромный крендель… Со временем предметную рекламу сменила живопись. Существовало целое сословие «живописцев», специализирующихся на изготовлении вывесок. Купцы требовали чуть ли не художественных полотен: «Ты смотри появственнее да поглянцевитее напиши, и чтобы все на ней было: и сахарные головы, и банки с вареньями, и сыр голландский, и яблоки, и ряпушку копченую повесь, чтобы всякий видел, что-де все есть, чего душа пожелает…» Позднее появились шрифто- вые вывески, но и здесь фантазия заказчика не знала предела. Гоголевский «иностранец Василий Федоров» не придуман автором, а взят из жизни. Даже в начале ХХ века в столице встречались вывески: «Парижский парикмахер Пьер Мусатов из Лондона. Стрижка, брижка и завивка».Реклама не только информировала; она помогала борьбе с конкурентом. В одной рыбной лавке в Охотном ряду владелец повесил портрет полуголого человека кавказской внешности, с устрашающими усами, в борцовском трико и лентой через плечо, усыпанной медалями и значками. Рядом висели какой-то диплом и патент. А на вывеске посреди лавки, украшенной гирляндами бумажных цветов, стоял сам хозяин, одетый в меховую малицу, меховую же шапку и расписные пимы, с огромным ножом для разделки рыбы. Этот «натюрморт» венчала надпись: «Сам ловил, сам солил, сам продаю». А в такой же рыбной палатке напротив купец, одетый в кафтан с белым передником, прикрепил такой плакат: «Сам не ловил, сам не солил, а дешевле соседа продаю».Разносчики в качестве рекламы использовали свое умение говорить. Этот вид рекламы можно сравнить с уличным концертом: «Сходно продаем, премию в сувенир даем», «Смех без конца! Сто юмористических рассказов писателя Тургенева за один пятачок!» Продавец сувениров, баночек, где под давлением воздуха дергался вверх-вниз чертик, кричал во все горло: «Морской житель землю роет, себе могилу готовит. Жил у кухарки Анфиски тридцать три года под постелью, без прописки». Его старался перекричать торговец пищащими «тещиными языками»: «Теща околела, язык продать велела!..» Со временем предприимчивые люди стали использовать «движущуюся рекламу». С крыш и стенок конок, трамваев взывали к прохожим рекламные лозунги. Внутри также была обильная реклама. Некоторые фирмы, не имеющие никакого отношения к транспорту, издавали схемы трамвайных маршру- тов, а на обороте печатали свою рекламу. Так что все, что мы сегодня видим, к примеру, в московском метро, придумано сто лет назад! С появлением авиации в рекламные акции включились аэропланы, с которых сбрасывали листовки, и прикрепляли к самолетам огромные полотнища с названием фирм.А в конце XIX в. появились так называемые люди-«сэндвичи», у которых спереди и сзади висели щиты с рекламой, а над головой они держали еще один щит. Такой «человек-бутерброд» целый день фланировал по московскому тротуару.Их на улицах Москвы можно видеть и сегодня.Впрочем, и в старину умные люди к рекламе относились критически. Так, еще в XIX веке один из публицистов отмечал: «Многие из русских полагают, что реклама… не более как одно из орудий надувательной системы и поэтому безусловно вредна…» Впрочем, у каждого на этот счет – свое мнение.
Общество
История четырех корпусов бесплатных квартир «Ляпинка»
Тому, кто читал очерки Гиляровского о старой Москве, памятно студенческое общежитие на Большой Дмитровке, знаменитая когда-то «Ляпинка». А вот судьба другого детища Ляпиных, четырех корпусов бесплатных квартир, предназначенных для вдов с детьми и курсисток, менее известна москвичам. Обе «Ляпинки» – плод щедрости братьев Михаила и Николая Ляпиных.Они были богаты, официальной благотворительности не любили, но на действительно нуждавшихся жертвовали много.Братья были бездетны, а потому их наследником стал племянник – Николай Папышев, взявший их фамилию.Приняв на себя заботы о ляпинском наследстве, Николай Петрович денег на благотворительность не жалел, несмотря на финансовые затруднения.Когда в декабре 1911-го он умер, то рядом с венками от родственников и торговых фирм на могиле лежали скромные букетики от студентов и курсисток, обитателей общежития на Большой Дмитровке, а также «вдовьего дома» на Б. Серпуховской улице.После смерти Ляпина дела шли плохо и наследники были вынуждены ликвидировать всю благотворительность, несмотря на волю покойного.Первой закрылась «Ляпинка» на Б. Дмитровке (сегодня на ее месте здание Совета Федерации). А потом пришел черед богадельни на Серпуховке, где жили больше 600 человек.Наследники обратились к московским властям с просьбой принять на себя заботы о «вдовьем доме», но сочувствия не встретили. Корпуса стали закрываться один за другим.Положение жильцов было отчаянным. Часть последнего из корпусов занимали 85 вдов с 250 детьми, а другую часть – слушательницы акушерских и высших женских курсов. Они не могли снимать нормальное жилье.Страницы московских газет буквально вопили о помощи обездоленным.Несколько семей удалось пристроить, а остальные обратились с прошением в Управу. «Мы совершенно беспомощны, так как большинство из нас в преклонных годах и изнурено старостью и болезнями», – писали вдовы.Управа не знала, что делать: ни в доме дешевых квартир Солодовникова, ни в доме призрения Бахрушина мест не было… Тем временем новые домовладельцы приступили к решительным действиям. Управляющий домами с дворниками врывались в комнаты и выбрасывали на улицы вдовий скарб. Во дворе росли груды вещей, вокруг которых метались плачущие женщины и дети… После разгрома общежития властям удалось пристроить некоторых из его обитателей. Вдовы и курсистки селились по 6–7 человек в комнате.Тем не менее за бортом оказались еще восемь вдовьих семей и пять курсисток. Им на помощь пришли московские коммерсанты. Один из них, В. И. Корнель, лично устраивал вдов на новые квартиры; другой, чье имя, к сожалению, осталось неизвестным, развез оставшихся без крова курсисток по домам и заплатил за три месяца вперед за нанятые комнаты. Так закончила жизнь последняя «Ляпинка».
Общество
Культ Ильича стали создавать еще при его жизни
И сегодня, спустя 17 лет после потери власти «самой мудрой в мире партией», в нашей стране остаются сотни улиц, еще не распавшихся совхозов и пединститутов, носящих имя Ленина. Присвоение имени Ильича городам и весям, горным вершинам и московским холмам, заводам и пароходам началось 90 лет назад, в бурном и вовсе не располагавшем к славословию 1918 году.После октябрьского переворота Ленина или Ульянова в России мало кто знал даже понаслышке. В марте 1918-го, когда Ленин впервые приехал в Кремль, его не узнал даже часовой, остановив окриком: «Кто едет?» А вот выстрелы Фанни Каплан (при чем тут была эта практически слепая женщина, так и не было выяснено) словно прорвали плотину. Видимо, большевики решили запечатлеть имя вождя в народной памяти, так сказать, на генетическом уровне: сотни неповинных ни в чем заложников были расстреляны в одночасье в ответ на рану вождя. А затем наступило время холуйского славословия… Мало кто знает, что еще до революции в России укоренилась традиция массовой помощи обездоленным. Это были добровольные пожертвования, делавшиеся по принципу «кто сколько может». И каждому благотворителю вручался колосок ржи или цветок. А на собранные деньги строили приюты, больницы… При большевиках дело поставили на другую основу. 1 октября 1918 года постановление Городского района Москвы обязало всех рабочих и служащих отчислять свой дневной заработок «в фонд Красного подарка им.тов. Ленина тов. Красноармейцам».Таким образом, «подарки им. Ленина» делались на народные деньги, а не на деньги самого вождя. Одновременно в Народных домах Москвы, возникших задолго до революции, были открыты коммунистические клубы им. Ленина. Но больше всего отличился Пресненский райком. В порыве угодничества он переименовал в Дом Ленина здание, где сам размещался.К слову сказать, это был реквизированный особняк Щукина.А 22 октября в профком Союза журналистов поступило заявление: «Прошу зачислить меня в члены профессионального союза советских журналистов. Вл. Ульянов (Ленин)». Это заявление произвело настоящий фурор в соответствующих инстанциях. Немедленно появилась формулировка, гласившая, что вступление Ленина «налагает на этот союз обязанности особенно усилить свою работу на удовлетворение духовных запросов трудящихся масс…» Как правильно заметил один наш современник, никто из профессиональных журналистов просто не мог написать такую безграмотную ахинею! Таким образом, культ вождя начал распространяться и по вертикали, и по горизонтали. При дефиците бумаги огромными тиражами печатались открытки и плакаты с именем Ленина. А ходоки с мест уже требовали присвоить, переименовать и дать разрешение на «присвоение имени». Но это были еще цветочки. Настоящая вакханалия разразилась после смерти Ленина в 1924 году…
Общество
Из истории кожаных галифе
Образ комиссара времен Гражданской войны, а также сотрудника грозной ВЧК неотделим от кожаной куртки, которая в особо “крутых случаях” дополнялась кожаной фуражкой и – верхом революционного шика! – кожаным галифе. Откуда взялась эта униформа?Между тем кожаные куртки в русской армии появились еще в 1910-х годах, и носить их по уставу могли только летчики и офицеры бронетанковых частей. А после Февральской революции, когда дисциплина в войсках ослабла, а амбиции и желание пофорсить все более пробивались наружу, кожанки стали носить и офицеры других родов войск. Ну а после октябрьского переворота кожаную моду подхватили красногвардейцы и комиссары всех рангов и мастей. Впрочем, что удивительного – это была на редкость прочная и удобная одежда! Но круговорот кожанок в природе носил характер стихийный, а потому советская власть решила самодеятельность на этом фронте прекратить, отделив проверенные кадры от революционного плебса.Уже весной 1918-го в Москве начался поштучный учет всех кожаных курток, галифе и фуражек. Затем ими запретили торговать, а 22 октября приказали всем торговцам и владельцам “отдельных кожаных штанов” свезти весь товар на склад Московского совета, в Юшков переулок.А дабы пресечь всякое сопротивление этой кожаной экспроприации, всех торговцев предупредили, что “виновных в нарушении сего постановления будут карать по всей строгости революционных законов”. Эта формулировка означала одно – расстрел без суда и следствия.Так летные кожанки на несколько лет превратились в униформу чекистов и комиссаров. А песня про кожаные куртки, брошенные в угол, – она просто из другого, более либерального времени…
Общество
Оперу из большого театра можно послушать по телефону
Вечером 4 марта 1882 года в доме Мичинера, что в Леонтьевском переулке, в квартире доктора Богословского состоялся пробный сеанс телефонного сообщения с… Большим театром. И это при том, что первая телефонная станция в Москве была открыта только спустя четыре месяца после этого события. Впрочем, этот экзотический для тогдашней России сеанс устроили не инженеры-телефонисты, а… Московское общество спасения на водах! Таким образом, делом рук господ утопающих стало не только собственное спасение, но и организация первого в нашем городе телефонного концерта! Ну что ж: дилетантам в России не впервой подменять собой профессионалов! Как же проходил этот необыкновенный концерт? В довольно большой комнате, стены которой были завешаны коврами, установили 12 телефонов системы Белла. А к находящемуся не так уж далеко Большому театру провели провода, которые были соединены с двумя микрофонами, подвешенными близ сцены, где в этот день давали оперу «Риголетто» в исполнении итальянской труппы. В спектакле участвовали и тогдашние знаменитости – Дюран, Девойд, Маркона и др. Билеты на необычное прослушивание продавались на Кузнецком мосту, в магазине Дациаро. И стоил такой билет один рубль, что за 10-минутное развлечение было весьма дорого даже для привыкшей к высоким ценам Москвы. Желающие прослушать всю оперу целиком могли купить несколько билетов, что выливалось для меломанов в большую копеечку! Эффект от «телефонного концерта» был впечатляющий: газеты писали, что «слушателям казалось, что они находятся за тонкой перегородкой в одной из лож театра – настолько отчетливо были слышны голоса артистов и звуки оркестра…» Хотя, надо признать, надежность телефонного сообщения была весьма низкой. Устроители заранее специально оговорили возможные помехи, признав, что «на действие телефонного сообщения имеет влияние погода, исправность линии и аппаратов…» Таким образом, все нынешние любители скачать музыку на свои мобильные телефоны могут отмечать в эти дни своеобразный (хотя и «некруглый») юбилей – 126-летие с того дня, когда первые мелодии полились из телефонной трубки. Кто в те годы мог предположить, что за век с небольшим это заморское изобретение станет таким, каким мы пользуемся сегодня?
Общество
Вид на Москву с трубы пивного завода
[b]«Дорогие москвичи и гости столицы…» — раздаются с утра до вечера голоса зазывал на привокзальных площадях. Любой праздный человек может воспользоваться приглашением и прокатиться по городу с экскурсоводом, который покажет и расскажет о московских достопримечательностях.[/b]Нашим пращурам было труднее. Разумеется, выпускали в помощь туристам различные путеводители, но были они довольно увесистыми и требовали долгого и внимательного изучения. Поэтому большинство приезжих обозревало Москву в меру своих сил и способностей, и порой их незатейливые прогулки заканчивались в полицейском участке.В один прекрасный майский день 1902 года на Курском вокзале появились два Василия — мещане Иевлев и Калинкин. Молодые люди, впервые очутившиеся в столице, изумленно разглядывали толпы народа, массу экипажей, высокие (по провинциальным меркам) дома. Невдалеке от вокзала, в Сыромятниках, они заметили высокую трубу. Это была котельная старого, уже не работающего пивного завода «Бавария».Одному из «туристов» пришла в голову идея залезть на трубу и поглядеть на столицу сверху.— Я думаю, хороший вид оттуда.— Да, только как влезть-то?— Это ерунда. Там внутри завсегда есть лесенка, я видел у нас в городе.— А позволят?— Ну мы спросим.Приятели вошли на территорию завода.— Кого бы спросить?— Да вон идет господин; видишь, как одет хорошо. Должно быть, управляющий.Друзья подошли к господину.— Можно нам влезть на верх трубы? Хотим посмотреть на Москву с птичьего полета.— Лезьте, мне все равно.— Покорно благодарим.День был праздничный (9 мая отмечали память святителя и чудотворца Николая), и наши провинциалы никого из рабочих не встретили. Забраться на 60-аршинную (почти 43 метра) трубу для молодых людей труда не составило. Через несколько минут они были наверху.— Эх, хорошо! Дух захватывает! — разошелся Калинкин. — Смотри, как долго камень летит, — отломив кусочек кирпича, он бросил его вниз.Занятие ему понравилось, и, набрав пригоршню обломков, он начал бросать их во все стороны. Спутник его, снимая то и дело шляпу, раскланивался и кричал редким прохожим:— Здравствуйте!Необычные фигуры привлекли внимание, появился городовой. «Туристов» быстро спустили на грешную землю и отправили в участок. Провинциалам предъявили обвинение по ст. 119 Устава о наказаниях (неосторожное бросание камней). В свое оправдание обвиняемые заявили, что полезли на трубу, испросив разрешения.— У кого? — полюбопытствовал мировой судья.— Должно быть, у управляющего.Выяснилось, что это был повар домовладельца. Наказание было символическим.Калинкина приговорили к рублевому штрафу, а Иевлева оправдали. Должно быть, по случаю дня тезоименитства Его императорского величества.
Общество
Отлучение графа
[b]Московский февраль не слишком богат на исторические события. Но чуть больше века тому назад, во вьюжном феврале 1901 года, произошло событие, до сих пор никем не отмененное и не исправленное. Святой синод в своем определении от 20–22 февраля отметил, что Церковь не считает более Л. Н. Толстого «своим членом и не может считать, доколе он не раскается…»[/b]Одной из причин отлучения великого писателя от Церкви послужила резкая критика им церковных обрядов в романе «Воскресенье». В Петербурге явно перестарались.Думается, что религия тут была ни при чем. Главное – политика и чинопочитание. Слава графа Толстого мешала спокойно спать российской власти. Издатель А.С. Суворин записал в дневнике: «Два царя у нас: Николай II и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой, несомненно, колеблет трон Николая и его династии…» Об этом акте как о «явном мракобесии» много лет писали советские учебники истории и литературы. Но, как оказалось, не было в России в тот момент «единодушной поддержки» опального писателя. Даже в Москве, где он тогда жил, отношение к нему народа было совсем неоднозначным. Сам Толстой в ответе Синоду отметил это: «В самый же день 25 февраля, когда было опубликовано постановление, я, проходя по площади, слышал обращенные ко мне слова: «Вот дьявол в образе человека», и если бы толпа была иначе составлена, очень может быть, что меня избили…» В то же время Толстой был буквально завален сочувственными письмами и телеграммами – его превратили в жертву. Он стал идолом просвещенной России.С тех пор прошло более ста лет, а отлучение с Толстого не снято до сих пор. Это тем более странно, что сегодняшняя Церковь претендует на роль учителя морали и воспитателя духовности нашего народа.Так, может быть, Толстого не только грех изучать в школе, но и читать? Ведь он отлучен от православия вместе с другими «извергами человечества»…
Общество
Кремация для VIP-персон
[b]В Советской России все шло своим чередом. В умы граждан вот уже несколько лет внедрялась идея перехода к «огненному погребению». Газеты печатали «подробности», а писатели копили факты для будущих романов, вроде тех анекдотов, что использованы Ильфом и Петровым в знаменитом «Золотом теленке»: «Пропустите старичка вперед, он в крематорий торопится!..»[/b]По постановлению президиума Моссовета столичный Москоммунхоз (МКХ) занимался устройством первого московского крематория в Донском монастыре. Чиновники писали бумаги, инженеры вырабатывали параметры и технические условия для будущих печей, архитекторы рисовали проекты, строители заготавливали материалы. И вдруг… как снег на голову! Эмоциональная записка «всесоюзного старосты» Михаила Ивановича Калинина зампреду Моссовета разрушила идиллию «неторопливого внедрения»: «Тов. Рогов! Больше ждать нельзя. Необходим, и как можно скорее, крематорий; боюсь, что умру раньше, чем вы его сделаете!» Странное нетерпение 50-летнего в то время, вполне здорового человека оказало гипнотическое влияние на Рогова. В тот же день все московские чиновники были поставлены на уши.Экстренное, чрезвычайное заседание президиума Моссовета приняло решение не только ускорить ввод в строй крематория в Донском монастыре, но и срочно подобрать место для второго «огненного учреждения», и по возможности, поближе к Кремлю. Была немедленно образована комиссия из первостепенных работников МКХ, которые обследовали ряд мест города и предложили начальству на выбор три. «Очень центральное место» на углу Хитрова рынка и Подколокольного переулка, где после ликвидации московской клоаки образовался пустырь (правда, злачный дух отсюда еще не выветрился, а посему место признали неудачным). Второй участок с церковью Николая Чудотворца находился на Пресне; третий – на Дружинниковской улице (тоже Пресня). Последнее место чиновники о-о-очень рекомендовали вышестоящим товарищам. Место и вправду было и революционным, и историческим: когда-то здесь располагалась мебельная фабрика Шмидта – последний оплот рабочих дружин в революцию 1905 года. Планом предусматривалось разбить на этом месте общественный парк, но комиссия предложила его изменить и построить здесь крематорий специально для высокопоставленных общественных и политических деятелей, а «весь данный квартал обратить в крематорный парк». Таким образом, к 1925 году идея всеобщего равенства дала основательную трещину.Причастность к революции и, особенно, партии большевиков делала человека выше остальной людской массы. Поэтому и хоронили таких не как прочих, и крематорий им был нужен отдельный.Но это начинание советских небожителей сошло на нет. Да и то сказать: на устройство Донского крематория пришлось истратить почти полмиллиона рублей – на 150 тысяч больше, чем планировалось. А сколько бы ушло на VIP-мечтателей? Открытие второго крематория затянулось на десятилетия. И высокопоставленных покойников кремировали в Донском, в очередь с жертвами массовых казней в подвалах Лубянки.Ко времени открытия Донского крематория в Москве сформировалось Общество развития и распространения идей кремации – ОРРИК, по инициативе которого на студии Белгоскино была снята «культурная кинофильма», называвшаяся «Огненное погребение». В этом фильме М. И. Калинин с экрана опять заявил: «Мое желание – после смерти быть сожженным». Но это желание Михал Иваныча так и не исполнилось: его похоронили традиционно, правда, на кладбище для избранных, у кремлевской стены. Но это уже другая история.
Общество
«Оборотни в погонах»
[b]«Оборотни» в погонах, которых изредка демонстрируют нам на голубом экране, как результат «бескомпромиссной борьбы с коррупцией», явление не новое и корнями своими уходящее в далекое прошлое. Причем поражала язва взяточничества московскую полицию на всех уровнях – сверху донизу.[/b]О нечистых на руку главных московских «законниках» XIX века, полицмейстерах Цинском и Лужине, мы уже писали. А сейчас припомним «грешки» их подчиненных.Так, городовые, стоящие у Брестского (Белорусского) вокзала, брали с легковых извозчиков мзду по два рубля в месяц за право стоянки. Но надо сказать, что они и «отрабатывали» эти деньги, не подпуская других извозчиков к пассажирам; рвение их доходило до такой степени, что иногда они насильно ссаживали пассажиров с «чужого» извозчика и пересаживали на «своего». Как тут не вспомнить защитника незабвенного Паниковского, городового Небабу, за 5 рублей в месяц опекавшего «слепого» карманника? Жалобы обиженных достигли ушей начальства, и после выяснения всех обстоятельств наказание было определено быстро и справедливо: изобличенных стражей порядка привлекли к уголовной ответственности, а тех, чью вину доказать не удалось, перевели на участки, где не было театров, вокзалов и прочих «хлебных» мест. Околоточному надзирателю понизили жалованье на два разряда и перевели на другой участок, а пристава Пресненской части уволили из «органов».Интересно, что обыватели, за счет которых пытались пополнить свои доходы полицейские чины, произвола не терпели и с полицией не очень либеральничали. Как-то забрел в Большую московскую гостиницу, будучи в подпитии, помощник коломенского пристава, некий Александр Казанцев. Добавив горячительного и сытно пообедав, он расслабился и, забыв, что находится не в родном городе, а в столице, решил уйти «по-английски», не попрощавшись. Уже в дверях его настиг половой и потребовал плату за обед. Возмущенный полициант, заняв боевую позицию, выхватил шашку и, размахивая ею, бросился в атаку на официанта. Тот, разозлившись, скрутил незадачливого пьянчужку и отправил его к московским коллегам.Такая же неудача постигла и двух московских городовых. Наверное, многим читателям встречались в дореволюционных мемуарах рассказы о том, как слуги поздравляли своих хозяев с праздниками Пасхи, Рождества и т.д., а взамен получали дополнительное вознаграждение в виде рюмки водки и денежной купюры. Наши герои также решили урвать кусочек праздничного пирога. Но не учли некоторых обстоятельств и попали в приказ, гласивший: «Городовые Пречистенской части Иван Хотнянский и Федор Шереметьев 6 декабря дозволили себе обходить обывателей, поздравляя их с храмовым праздником. Относя происшествие это к слабому надзору за нижними чинами со стороны местного участкового пристава ротмистра Маньковского, объявляю ему выговор, а городовых Хотнянского и Шереметьева подвергаю 5-дневному заключению в карцер». Полицианты забыли о том, что Пречистенская часть была заселена в основном дворянским сословием, и обычаи, характерные для Замоскворечья или Таганки, здесь оказались неуместны.К тому же московскую полицию возглавил только что назначенный генерал, а новая метла, как известно, и метет по-новому.И вот что характерно – наказанные не жаловались. Противоправные деяния в те времена осуждались не только законом, но и всем обществом. Сегодня на стороне подобных стражей порядка и КЗоТ, и бес, который всех путает, а маленькая зарплата, на которую постоянно жалуются охранители, регулярно пополняя ее взятками и поборами.
Общество
Капканы московских мостовых
[b]Наши постоянные читатели знают, как много внимания “Вечерка” уделяет снежному и ледовому безобразию на московских улицах. Но это, так сказать, сегодняшние “суровые будни”. А как же “светлое прошлое”? Москвичи начала XXI века, перебирающиеся через снежные валы Орехова-Борисова или пытающиеся в оттепель перейти “вброд” Большую Декабрьскую улицу, могут и не поверить, что наш город, в общем, никогда особенно не блистал на фронте борьбы со снегом и грязью.[/b]Впервые о чистоте и благоустройстве улиц задумались, пожалуй, лет триста назад. Именно в 1704 году Петр I указом от 28 февраля предписал мостить улицы в Кремле, Китай-городе и центре Белого города “диким камнем”. А теплой зимой 1722 года, 5 февраля, был с барабанным боем объявлен приказ московского градоначальника, по которому горожане были обязаны содержать в чистоте свою улицу и рыть канавы для стока воды. Но обыватель, видимо, не особенно торопился на улицу с лопатой, потому как через 9 дней этот указ (также с барабанным боем) снова “выкрикивался” на площадях Москвы.Вообще, указов и постановлений по поводу зимней уборки Москвы за эти 300 лет было принято множество. Так, в постановлении 1876 года сказано: “Собранные кучи снега и льда должны быть свозимы с улиц в течение суток”. В другом пункте того же распоряжения строго указывалось, что “тротуары во время весенней и осенней гололедицы должны быть очищены до камня и посыпаемы песком”.Впрочем, и первые “механизмы” для уборки улиц появились в Москве не вчера, а 128 лет назад. Общество конно-железных дорог выписало из Парижа (вот где снегу-то “много”!) машину, “состоящую из вращающегося цилиндра со щетками и приводимую в движение одной лошадью”.Количество “лошадей” у этого французского изобретения за эти годы прибавилось, а вот “цилиндр со щетками” остался тот же! Много снега вывезено за сотни лет с московских улиц, а еще больше его утекло с мостовых самостоятельно, весенней водицей. А проблема – и ныне там! То ли климат такой, то ли умных людей (помните знаменитое про “дураков и дороги”?) в России не прибавилось… А вот подтверждающая этот вывод цитата из “Московских ведомостей” за 1901 год: “На всех семи холмах уготованы проезжему западни и капканы московских мостовых…” Вот так-то, господа!
Общество
Медвежья услуга
[b]В старое доброе время все газеты обязательно посвящали целый номер празднику Рождества. В этом номере не было никаких официальных сообщений, хроники происшествий и прочих традиционных рубрик, а только многочисленные истории, герои которых преодолевали всевозможные трудности и обретали в конце концов если не полное счастье, то хотя бы толику его.[/b]Сто лет назад в Москве, аккурат на Святки, произошла подобная история, но в отличие от газетных совершенно правдивая и, как положено, с хорошим концом.Почтовый поезд № 3, следовавший по Николаевской железной дороге, приближался к Москве. Вдруг служащие услышали в одном из вагонов глухой рев. Пошли выяснять: рев исходил из бочки. Почтовики решили, что там сидит некий злоумышленник, которого сдали в багаж, чтобы он ограбил почтовый поезд, а на ближайшей станции скрылся. Забившись в угол, двое почтальонов со страхом наблюдали за бочкой. Вдруг, при резком торможении бочонок качнулся, дно вылетело, и из бочки показалась… морда ревущего медведя, который пытался выбраться из заточения. Служащие бросились в соседнее отделение, затворив за собой двери и заложив их грузом.Медведь, вырвавшись на свободу, быстро навел в вагоне «порядок»: перерыл и разбросал весь багаж, опрокинул пожарный бак с водой и подмочил много посылок; а затем начал ломиться в отделение, где скрылись почтовики. На их счастье, поезд подошел к станции, и они смогли выскочить наружу. Позвав на помощь еще несколько человек, они прихватили огромный кусок брезента и накинули его на зверя, который оказался крупным годовалым медвежонком («муравьятником»), обмотали его и связали.Буйного «пассажира» привезли в Москву и поместили в сарай при вокзале. Из-за происшествия багаж, предназначенный к выгрузке на промежуточных станциях, пришлось везти до Москвы, а потом пересылать обратно.Местные детективы быстро выяснили, что эта история началась в Вышнем Волочке, где в багаж сдали обычных размеров бочку. Когда медведя выгрузили в Москве, от него сильно пахло перегаром. Видимо, прежде чем поместить медвежонка в «тару», его напоили до бесчувствия водкой, и он первое время не подавал признаков жизни и лишь протрезвившись, начал действовать.Железнодорожники стали искать виновного. Удалось выяснить, что груз был адресован актрисе М. В. Дальской, известной не столько сценическими успехами, сколько скандальными околотеатральными историями. Медведь предназначался ей в подарок. Столь оригинальным способом решил отметиться один из господ Рябушинских, который пообещал даме на святки неожиданный «сюрприз из деревни».Актриса ожидала обычных деревенских гостинцев: масло, сметану, битую птицу и проч. Если бы кадку удалось доставить на место без приключений, эффект, конечно, получился бы громадный. Но… забыли сообщить медведю условия «розыгрыша», и он испортил всю игру.Газеты шутили:[i]Не мог я тут стерпеть,Так стало мне обидно.Хоть я — простой медведь,Но людям, право, стыдно.Меня здесь стерегут,Но, господин, скажи-ка:Я или люди тут,Сшутили очень дико…[/i]Когда выяснилось, что отправителю грозит уголовное преследование, Рябушинский ото всего открестился, хотя и признал, что медведя отправляли из его имения.Вину взял на себя управляющий имением, некто Кульчагов, но узнав, что ему светит, также быстро стушевался, заявив, что и медведя не отправлял, и к Рябушинскому отношения никакого не имеет.«Крайним» стал егерь Николай, мужик совершенно неграмотный и не знавший правил пересылки животных.Тем временем, железнодорожники, решив восполнить урон, нанесенный медведем, задумали провести аукцион и продать «контрабанду» с торгов. Мишка на короткое время стал героем дня. «Вся Москва» словно сошла с ума. Все наперегонки рвались увидеть зверя. За два дня Николаевский вокзал посетило столько человек, сколько не было в Зоосаде за год. Вокруг клетки с утра до вечера толпился самый разный народ.Но аукцион не состоялся. Кульчагов, «отрекшийся» было от своего хозяина, приехал в контору, заплатил штраф и забрал медведя. Его снова посадили в бочку, укрыли брезентом и в санях повезли на Самотеку, где имела жительство артистка Дальская.Вся эта история обошлась Рябушинскому дорого, в 153 рубля: 2 рубля за пересылку бочки, 126 рублей штрафа и 25 рублей московскому ломовику за доставку госпоже актрисе необычного пассажира.
Общество
Папарацци с кисточкой
[b]Жил-был в начале ХХ века художник Бунин, однофамилец писателя; писал батальные сцены, а затем переключился на морские пейзажи, воспевал работу «тружеников моря» и не знал горя. Но дернула нелегкая Наркиза Николаевича изобразить тогдашних властителей душ человеческих, Льва Толстого и Илью Репина, за ловлей рыбы. Картина так и называлась: «Рыбная ловля».[/b]Казалось, ничего ужасного в этом нет, хоть и небожители, но ничто человеческое им не чуждо. Да вот беда, слишком уж наш маринист приблизился к реальности и изобразил обоих гениев в ночных рубашках. Существовал в сельской местности такой способ добычи: в небольших речках мутили воду, и когда рыба всплывала к поверхности, чтобы глотнуть свежего воздуха, ее собирали сетью, а то и голыми руками.Естественно, перед тем как залезть в воду, рыболовы раздевались до нижнего белья. Поскольку дело происходило в деревне, а не на общественном пляже, то и Толстой с Репиным оказались не такими, какими народ привык их видеть. А художник, запечатлевший этот момент, невольно превратился в того, кого сейчас называют импортным словом – «папарацци».И это еще не все: картину Бунин показал на выставке Общества петербургских художников. Один из посетителей, как позже выяснилось, московский журналист Любошиц, подойдя к картине, сангиной (специальным карандашом), написал по всему холсту слово «Мерзость!» Присутствующие в зале бросились к пакостнику, пытаясь скрутить его, но Любошиц воскликнул: «Первому, кто меня тронет, дам пощечину. Я сделал это сознательно – не могу смотреть на эту возмутительную мазню!» Послали за полицией, составили протокол. Общественное мнение разделилось, часть публики поддержала осквернителя. Написали протест, который подписали почти сорок человек, и вручили его Любошицу в качестве моральной поддержки.Картину пришлось снять. Поверенный Общества Г. С. Яронсон от имени художника подал иск. В процессе разбирательства выяснилась любопытная деталь. Многие члены Общества были против показа картины, и она прошла большинством всего в один голос. Скандал был громкий; известие о нем докатилось до Первопрестольной, и один московский коллекционер предложил Бунину купить картину за 6 тысяч рублей (ее заявленная стоимость была 1500 руб.) при условии, что он сотрет слово «Мерзость!» А нарушителя спокойствия приговорили к 6 дням ареста без замены штрафом.
Общество
РУССКИЕ НЕМЦЫ И ЛАГЕРЯ БЕЖЕНЦЕВ В ЧЕРКИЗОВЕ
Несмотря на то, что Мировая война шла где-то за тысячи верст от Москвы, она эхом отдавалась во всех московских делах и заботах. Да и как же иначе? Начало войны, как обычно, ознаменовалось манифестациями и митингами, на которых звучали патриотические речи. И лозунги, вроде пресловутого «мы их шапками закидаем». Урок Русско-японской войны, видимо, не пошел впрок. Необыкновенное воодушевление не покидало горожан. Но вскоре наступили суровые будни. Через неделю после начала войны репрессировали всех немецких и австрийских подданных.Прежде всего у них конфисковали автомобили и мотоциклы, причем не только в гаражах и во дворах, но и в магазинах.Вслед за автомобилями властям понадобились и их хозяева: 1 августа несколько тысяч немцев и австрийцев согнали в Крутицкие казармы. Помещений на всех не хватило, многим пришлось ночевать под открытым небом. Правда, особых ограничений не было, и родственники задержанных несли в Крутицы подушки и одеяла. Страдания московских немцев усугублялись еще и тем, что многие из них настолько сроднились с Россией, что не мыслили без нее жизни, а фатерланд воспринимался ими как нечто весьма отвлеченное.Посыпались ходатайства о переходе в русское подданство, которые, как правило, удовлетворялись. Кто-то заодно менял немецкие фамилии на русские.Между тем на город надвигалась другая напасть – беженцы. В первые дни войны Москву это не коснулось: первые беженцы расселялись в ближних от их родных мест губерниях, а до столицы добралось всего тысячи полторы человек.А вот в 1915-м, после захвата противником Галиции, Волынской и Подольской губерний, царства Польского и прибалтийских земель, началось настоящее бедствие. Власти применяли «тактику Кутузова», принудительно опустошая целые районы, отходившие неприятелю. С мест тронулось население целых губерний. Московская железная дорога была парализована. Если в штатном режиме столичный узел принимал ежесуточно не более 200 вагонов в сутки, то теперь нормой стало 400, а в отдельные дни их число доходило до 700–800 вагонов.Пришлось срочно строить специальные барачные поселки – лагеря для беженцев. Таким образом появился Калитниковский поселок (на 4500 человек), поселки в Черкизове (в основном для старообрядцев) и Владыкине (на 1800 человек каждый). Разумеется, это мизерное количество «крыш» не могло помочь беженцам, оседавшим в Москве. За один только год через Москву «профильтровали» более полумиллиона беженцев, из которых почти 200 тысяч осели в столице.Всем им, кроме жилья, требовались работа, питание, лечение… Город нес огромные расходы. И все-таки были открыты богадельня для престарелых, новые школы и детские сады. Трудоспособным было легче: ведь из-за мобилизации рабочих рук в Москве не хватало… Несмотря на все усилия городских властей, вряд ли они справились бы с расходами. Но, как всегда бывает в России во время бедствий, помогли меценаты. А к концу войны, после революции стало уже не до беженцев: миллионы людей оказались на пороге неизбежного бегства – превратились в вечных беженцев…
Общество
СТО ЛЕТ НАЗАД МОСКВА ВСТРЕЧАЛА ГРОБ С ТЕЛОМ ЧЕХОВА
[b]Перед смертью он был совершенно спокоен; «взял бокал... улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: «Давно я не пил шампанского...», покойно выпил все до дна, тихо лег на правый бок и вскоре умолкнул навсегда…»[/b]А 9-го числа хмурым сумрачным июльским утром платформы и двор Николаевского вокзала заполнили множество молчаливых и хмурых людей. Ожидание и скорбь на лицах.Огромная мрачная толпа, большую часть которой составляла молодежь: студенты и курсистки, гимназистки и гимназисты, юнкера... Странно выглядели на этом фоне яркие пятна роз и нежных лилий…Около восьми часов медленно подполз поезд. Вынесенный из вагона гроб взяли на руки и, не опуская, несли через всю Москву, останавливаясь лишь для свершения коротких церковных обрядов. Четыре часа длилось траурное шествие. За гробом двигались четыре огромные колесницы, заваленные венками, да ненужный катафалк. С каждой минутой толпа увеличивалась. Многие бросали на гроб и под ноги идущим живые цветы. Молодежь организовала импровизированный хор, который, вместе с певчими, пел всю дорогу «Святый Боже», и сотни голосов из толпы подхватывали пение.Отпевали Антона Павловича в Успенском соборе Новодевичьего монастыря. Плавное течение службы нарушалось лишь рыданиями престарелой матери.У многих в глазах стояли слезы, а когда раздались заключительные слова: «Приидите, последнее целование дадим, братие, умершему», – не выдержали даже самые каменные сердца. Увы, «обряд целования» был невозможен: тело не бальзамировали, и свинцовый гроб был запечатан наглухо.А на кладбище с самого утра тоже собралась толпа – провинциалы, приехавшие со всех уголков России, учителя, врачи... Кто-то распустил слух, будто на кладбище будут пускать по билетам, поэтому и пришли заранее, и ждали вырытой могилы полдня.Антона Павловича положили рядом с отцом. Уже вырос могильный холмик, но толпа не расходилась – ждали речей. Вышел начинающий литератор С. А. Соколов и сказал: «Не стало Чехова! Закатилось золотое старинное счастье! Умерла многострунная душа!» Но даже эта вычурная речь не вызвала активности присутствовавших, хотя рядом стояли многие именитые литераторы, среди которых возвышался М. Горький. Пошел дождь, раскинулись зонтики. Сделалось тоскливо и сиротливо. Толпа медленно разошлась.
Общество
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Михаил Щипанов
Михаил Щипанов

Что следует сделать Западу

Екатерина Рощина
Екатерина Рощина

Персики для сыночки

Митрополит Калужский и Боровский Климент 
Митрополит Калужский и Боровский Климент 

О школьной педагогике

Евгений Герасимов
Евгений Герасимов

Сентябрь встретит премьерами

Все мнения
О проекте
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.