Мила Кудряшова — все материалы автора

Мила Кудряшова

[b]Простая питерская квартира. Как водится, гостей принимают на кухне. В семье девушки Тани (актриса Люба Ельцова) праздник – из десятка претенденток на роль жены заграничный принц выбрал ее.[/b]И пусть герой Тима Блейка Нельсона не писаный красавец, пусть ростом пониже ее – зато настоящий ковбой. На столе по русскому обычаю – в одочка-селедочка-огурчики. «Отец невесты» (Борис Чердынцев играл в «Улицах разбитых фонарей», «Особенностях национальной охоты/рыбалки») до того вжился в роль, что кое-кто из русской съемочной группы решает, что в квартиру проник пьяный сосед. У героев дело доходит до семейных фотографий: «А это кто?» – «А это мой брат Джош. Мы живет вместе: моя жена – его жена». – «Прочь отсюда, извращенцы!!!» — негодует отец семейства. «Cut!» (Снято), — говорит режиссер.Сюжет этой лирической комедии прост: два брата-фермера из американской глубинки отправляются в Питер по путевке Международного брачного агентства.Их цель — найти идеальную жену, которой не знакомо слово «эмансипация». Естественно, их ждет «хэппи энд». Картину снимает режиссер Гельмут Шлеппи, а в главных ролях задействованы звезды Голливуда: Дэвид Аркетт (трилогия «Крик»), Тим Блейк Нельсон («Тонкая красная линия», «О, где же ты брат?»).Больше всего в России Нельсона потрясло питерское метро – ведь по сценарию картина начинается со сновидения героя: Джейк едет в метро, и вдруг на соседнем эскалаторе видит девушку в свадебном платье, которая улыбается ему через фату. Потом еще одну. И еще… Десяток невест проезжает мимо Джейка. Герой просыпается в холодном поту.Кстати, на питерской станции «Пушкинская» из-за этой сцены случилась легкая паника пассажиров – ведь вход в метро во время съемок не перекрывали. Поначалу пассажиры терялись, а потом сами втянулись в процесс и стали активно изображать индифферентную массовку. Однако по городу все равно поползли невероятные слухи. То, что многие поверили в предновогодние чудеса, – без сомнения.[b]Санкт-Петербург[/b]

Отпой себя в начале мая

[i][b]В день 60-летия Бродского [/b]в Петербурге открывается 4-я Международная научная конференция, ему посвященная. Она пройдет в музее Ахматовой, в журнале «Звезда», а закроется, что символично, в последнем доме Пушкина на Мойке, 12. Юбилейная конференция будет разительно отличаться от предыдущих. Прошлые были во многом «мемуарными»: ведь стало возможным открыто говорить-писать-вспоминать после стольких лет молчания. В этот раз мемуарных докладов-сенсаций не будет. Последнего русского нобелевского лауреата начали изучать всерьез.Готовятся юбилейные издания: «Пушкинский фонд» выпустит восьмитомное собрание сочинений Бродского (уже вышли четыре тома стихов и том прозы); две книги стихов — повторение американского издания, которое выходило под присмотром самого Бродского; книгу Якова Гордина «Перекличка во мраке. Бродский и его собеседники». Планируется выпустить справочно-биографический «Путеводитель по Бродскому».[/i][b]Музей полутора комнат [/b]Идея создания в Петербурге музея Бродского появилась сразу же после его смерти, а может быть, и задолго до: в день, когда поэт навсегда уехал из любимого Ленинграда, один из его друзей, Михаил Исаевич Мильчик, историк архитектуры и реставратор, тщательно сфотографировал квартиру, оставленные вещи, понимая, что когда-нибудь, в «ненаши» времена, эти фотографии облегчат работу тем, кому придется в «полутора комнатах» делать музей.Но время движется с ускорением, и в декабре 1998 года Лихачев, Гранин, Пиотровский, Вишневская, Ростропович и другие обратились к губернатору Петербурга с просьбой о содействии в создании литературного музея поэта в той квартире, где он прожил 17 лет и откуда уехал в эмиграцию.Несмотря на положительную резолюцию губернатора, воз и ныне там: в квартире, как и при Бродском, — коммуналка.Квартира почти не изменилась: сохранились библиотека, рисунки, фотографии, письменный стол, личные вещи... В этой квартире на улице Пестеля были написаны большинство его доотъездных стихов. А их сюжеты поэт черпал, бродя по питерским улицам, по своим излюбленным маршрутам. Прогулку по любимым местам поэта мы совершили вместе с его друзьями, организаторами Фонда создания музея Яковом Гординым и Михаилом Мильчиком. Надо сказать, что после отъезда Бродского Мильчик прошелся по памятным маршрутам с фотоаппаратом. Некоторые фотографии из этого цикла публикуются сегодня в нашей газете.[b]Невский берег на Гудзоне [/b]Одним из любимых мест Бродского был Смольный монастырь. Там имелся прямой выход к Неве [b](сейчас его уже нет. — М.К.) [/b]Здесь они часто бывали с Анной Андреевной Ахматовой.В свое время в журнале «Звезда» были опубликованы три письма Ахматовой из личного архива Бродского. [b](Весь архив по желанию Бродского после смерти родителей был передан Якову Гордину, а в настоящее время он находится в рукописном архиве Российской национальной библиотеки. — М.К.). [/b]В одном из писем Ахматова писала Иосифу: «Вас нет, и некому свозить меня туда, где стоит бело-голубое чудо». Бродский любил этот берег Невы напротив Охты. В то время он был еще диким, необлицованным.Один из друзей Бродского, посетивший его в Нью-Йорке, вспоминает такой эпизод. Когда они с Бродским вышли на берег Гудзона, там, где нет набережной, Иосиф спросил: «Что тебе это напоминает?» — «Неву за Смольным монастырем».[b]Про дроздов Яков Гордин: [/b]— Когда Бродский был в ссылке, я навестил его в деревне Норинское, он мне подарил стихотворение, которое начинается строчкой «Садовник в ватнике как дрозд...», и подписал: «Дорогому Якову, которому больше чем наполовину обязан этими стихами...» Дело в том, что я жил на Марсовом поле, и когда мы шли ко мне, то проходили, как правило, через Михайловский сад, а там летом было много дроздов. Помню, я ему объяснял что-то про дроздов — у меня была ручная птица, и я хорошо знал их нравы и повадки. А потом из окна моей комнаты мы смотрели, как садовник сидел на лестнице и обстригал липы.[b]Мой город Яков Гордин: [/b]— После возвращения из ссылки (1965 год) мы втроем с Иосифом и Борисом Вахтиным [b](писатель-китаист, который много сделал для освобождения поэта. — М.К.) [/b]шли по городу в районе Литейного. Проходили мимо вертикальных прутьев закрытых ворот. И Иосиф, чтобы продемонстрировать свою хорошую физическую форму, подбежал к воротам и на руках забрался наверх по прутьям. Он был очень крепким парнем. Его серьезные сердечные неприятности начались в Америке. Вынужденная эмиграция сыграла тут не последнюю роль. Иосиф очень тосковал по городу. Первое письмо, которое я получил от него из-за океана, заканчивалось фразой: «О, мой город, мой город!» [b]Дом Мурузи Михаил Мильчик: [/b]— Когда я познакомился с Иосифом, сказать трудно: мне кажется, что я был знаком с ним всю жизнь. Встретились на одной вечеринке в начале 60-х, потом он позвал на другую, где должен был читать стихи. Так завязалась дружба. Моя работа находилась недалеко от его дома на углу Литейного проспекта и улицы Пестеля, знаменитого дома Мурузи, построенного в мавританском стиле, и я нередко заходил к нему по дороге, а иногда он звонил сам: «Стишки накропал — приходи послушай». То, что он жил в таком доме (до него там жили Мережковский и Гиппиус, находился Союз поэтов, который возглавлял сначала Блок, потом Гумилев), было, наверное, случайностью. Хотя в Петербурге просто так ничего не бывает...Меж Пестеля и Маяковской стоит шестиэтажный дом.Когда-то юный Мережковский и Гиппиус прожили в нем два года этого столетия.Теперь на третьем этаже живет герой и время вертит свой циферблат в его душе.Иосиф любил рассказывать (скорее всего, это была легенда), что спит в спальне Зинаиды Николаевны. Что это с его балкона «Зинка выкрикивала оскорбления революционным матросам».[b]За что? [/b]Течет Нева к пустому лету, кружа мосты, с тоски, с тоски, пройдешь и ты и без ответа оставишь ты вопрос реки, каналов плеск и треск канатов, и жизнь моя полна, полна, пустых домов, мостов горбатых, разжатых рек волна темна...[b]Михаил Мильчик: [/b]— Иосиф любил ходить по городу, любил показывать город, причем знал потаенные места и уголки, которые, как откровение, как знак доверия, открывал друзьям или особенно симпатичным ему гостям. Однажды в летнюю ночь после моего дня рождения мы оказались на крыше равелинов Петропавловской крепости, оттуда можно было лишь видеть воду и полоску домов на набережной. И вдруг милиционер! Но Иосиф так хорошо знал все ходы и выходы, что мы без труда скрылись от него — к немалой гордости Бродского.Под утро мы, уставшие, сели на ступеньки набережной у Академии художеств. Замолчали. Было слышно, как плещется о гранит вода. Ося долго смотрел на розовеющие набережные, далекий купол Исаакия и тихо сказал, как бы про себя: «Господи, какой город большевики задаром получили... За что?» [b]Мелькнет в окне страна чужая Михаил Мильчик: [/b]— Когда дело подошло к отъезду Бродского, наш общий друг писатель Владимир Марамзин стал активно собирать стихи, которые были в списках у многочисленных друзей. Стихи надо было успеть собрать (у самого поэта, как оказалось, многого не было), выверить и вычитать: ведь мы были убеждены, что расстаемся с Иосифом навсегда. К незнакомым нам держателям заветных листков ходили с самим Иосифом. Во время одного из таких походов он показал мне еще несколько потаенных мест.Если идти по Пестеля к Фонтанке — будет арка, ведущая во двор. За ней — цепочка тесных дворов. Вы идете из одного в другой, и наконец кажется: всё, тупик. И вдруг — торжественная арка на Фонтанку с видом на Михайловский замок. «Имперский вид», — сказал Иосиф.Что привлекало его в таких дворах? Наверное, контраст: серость, замкнутость, зримые следы жизни многих поколений — и неожиданный выход в другой мир — на Фонтанку или Мойку, или Неву, к любимой «водичке».У него в стихах почти нет парадного Петербурга, только приметы исхоженных путей. Вот читаем в поэме, названной «Петербургским романом» тогда, когда наш город никто так не называл: [i]Один — Таврическим ли садом, один — по Пестеля домой, один — башкой, руками, задом, ногами. Стенка. Боже мой.Такси, собор. Не понимаю. Дом офицеров, майский бал.Отпой себя в начале мая, куда я, Господи, попал.[/i]И необъяснимое для 61-го года прозрение собственной судьбы: [i]Скажи, куда я выезжаю из этих плачущихся лет, мелькнет в окне страна чужая, махнет деревьями вослед.И нет на родину возврата, одни страдания верны, за петербургские ограды обиды как-нибудь верни.[/i]А шел ему тогда только 21-й год, и все еще было впереди.[b]Без церемоний [/b]Иосиф не делал ровным счетом ничего, чтобы собирать вокруг себя людей, но тем не менее был центром притяжения. Многочисленные круги его друзей и знакомых редко пересекались друг с другом. Единственное место, где все встречались со всеми, — у него на днях рождения. 24 мая дверь в квартиру не закрывалась.Часто приходили даже без приглашения. Кому в родительской комнате за большим столом места не досталось, стояли.Конечно, никакой программы таких вечеров не было: кто-то рассказывал анекдоты, кто-то читал стихи, но чаще всего сам Иосиф. К столу подсаживались по нескольку раз, по мере того, как мать Иосифа Мария Моисеевна подносила очередную порцию своего коронного блюда — маринованной невской корюшки. Случалось, что Иосиф незаметно оставлял компанию, уходил кого-нибудь провожать.Традиция собираться 24 мая сохранилась и после 72-го года [b](отъезда поэта в эмиграцию. — М.К.). [/b]Друзья собирались у его родителей, в той же комнате, а после их смерти — у кого-нибудь из друзей. Мы абсолютно точно знали, что Иосиф будет в этот день нам звонить. Прежде он говорил с родителями, а затем со всеми, кто не боялся подойти к телефону и «засветиться перед органами». И казалось, что он здесь, с нами, просто скрылся ненадолго, как он любил.[b]Санкт-Петербург Досье «ВМ» [/b][i]Иосиф Александрович Бродский — классик отечественной литературы. Любимый ученик Анны Ахматовой. Родился 24 мая 1940 года в Ленинграде. Власти считали его неблагонадежным гражданином и нелогичным поэтом. Весной 1963 года по приговору суда был отправлен в ссылку (вернулся в Ленинград в конце 60-х). В 1972-м был вынужден уехать в эмиграцию. Сборники, изданные за рубежом: «Остановка в пустыне» (1967), «Конец прекрасной эпохи» (1972), «Урания» и других. Лауреат Нобелевской премии 1987 года. Скончался 28 января 1996 года в Нью-Йорке.[/i]

Главнокомандующий Огородников

[i]С Валерием Огородниковым я встретилась в офисе его киностудии «Дар», названной так в честь романа Владимира Набокова. На шкафу стояли призы, полученные недавно за его последнюю картину «Барак»: «Серебряный Леопард» фестиваля в Локарно (Швейцария), массивная бронзовая ладья — Гран-при выборгского фестиваля «Окно в Европу», «Гранатовый браслет» Гатчинского фестиваля... На полке — початая бутылка шотландского виски, рядом прозрачный напиток в бутылке нестандартной формы под названием «Barack»... Настольные книги: Ким Ир Сен (ярко выраженный коллекционный экземпляр), Карл Маркс и Фридрих Энгельс, Помяловский, Успенский, и... собрание писем Шопена.Ядерная смесь! Мой взгляд задержался на плакате, висящем на стене. Это была афиша испанской корриды, а среди тореро значился… сам Огородников. Какая связь между корридой и нашим режиссером? С этого вопроса началась наша беседа.[/i]-Это потрясающе кровавая вещь, очень похожая на то, чем мы занимаемся. Без «крови» не обходится.[b]— Коррида на съемочной площадке? [/b]— До этого у меня не доходит, но крика много. Неповиновения не может быть в нашем деле, потому что съемочный процесс — это ограниченная, маленькая, но война. А киногруппа — воинский контингент. Наш общий враг — материал. А фильм — результат военных действий.[b]— И кто же вы в этой воинской иерархии? [/b]— Главнокомандующий. А актеры — фронтовые разведчики или спецназ. Но я никогда не говорю группе, что мы идем на войну. Все и так понимают, что будет тяжело.[b]— Есть ли у вас фанатичная, страстная привязанность к чему-либо? [/b]— Наверное, нет... кроме оперы. («Набоков и виски», — подсказывает до того молчавший директор студии «Дар-фильм» Юрий Губанов). Набоков... думаю, что это не связано с фанатизмом. Это, скорее, флирт с Набоковым. Он легко и свободно относился к материалу, так же легко и свободно выражался. Это меня и привлекает. А пить, даже виски, не советую — сажает сердце. Что касается идефикса, то мой случай обыкновенный — желание быть первым. Это с детства. Нет ничего важнее первенства. Совершенно естественная черта любого художника — тщеславие, то есть желание славы.Возможно, при этом нарушаются какие-то заповеди… Существенно, с чем ты идешь к людям, хочешь ли ты им помочь. А помочь ты им сможешь лишь тогда, когда создаешь произведение, любя зрителя. Замкнутый круг.[b]— С детства вас учили быть первым? Кто и как?[/b]— Я первый ребенок в поколении. Было время после войны, когда большинство женщин нашего рода остались вдовами, но продолжали ждать своих мужей с фронта до конца дней. Они обладали какой-то невероятной энергией. И родившийся мальчик, первый — их внук и племянник, принял на себя этот невероятный удар «любовной» волны... Я был первый везде: первый мальчик, сын, внук. На самом деле в детстве я должен был умереть, судя по тому количеству учетов, на которых я стоял: ревматическом, кардиологическом и прочих.Помню, у меня дико болели ноги. Меня привезли в деревню, надели на голову сетку, оголили ноги и... выпустили пчел. После этого я больше не болел. Потом, как ни странно, стал активно заниматься спортом: баскетболом, боксом, велосипедом. И везде — первые разряды.[b]— Итак, никакого кино — был спортивным мальчиком...[/b]— Нет. Я еще химией увлекался. Поступил на химический факультет Уральского политехнического института, только потом узнал, что за 20 лет до этого его окончил Глеб Панфилов. Вот еще совпадение: после того как сделал «Взломщика», я стал знаменит в своей школе в Нижнем Тагиле. Оказалось, что в 1941 году практически все ее выпускники ушли на фронт, и среди них был Булат Окуджава. И когда я приехал на школьный юбилей, то увидел огромный портрет Окуджавы, а рядом такой же величины... мой. Меня это, конечно, покоробило. Кто такой Булат, и кто я... У него там остался брат, мы дружили с его племянницей. Тетка даже разнесла по городу слух, что наш Валерик (то есть я), наверное, женится на Кате Окуджава...[b]— Какова была реакция публики на появление человека с портрета? [/b]— Я подошел к портрету, встал рядом. Не узнали! [b]— В школе вы нормально учились? [/b]— Я занимался химией очень серьезно, потому что был влюблен в одну девушку, отличницу. А в меня была влюблена другая отличница. Так мы и ходили гуськом, три отличника, потому что мне не отвечали взаимностью и я не отвечал тем же. Эта ситуация привела меня в химический кружок, где я стал тратить энергию на взрывы.Придумывал всякие смеси. Помню, мы даже отомстили одной учительнице, классной руководительнице, — она била детей линейкой. У нее, бедной, было прожжено платье. Намеренно не называя ее фамилии, прошу у нее прощения... Во всяком случае, увлечение химией предопределило мою жизнь на некоторый промежуток времени. Я увлекся идеей создания твердого топлива для космических аппаратов.[b]— Семья, не имеющая отношения к искусству, твердое топливо ракет... И вдруг кино! [/b]— Однажды на втором курсе ко мне подошла девушка и спросила, могу ли я прийти к ним в студенческий театр — они искали актера на главную роль в спектакле о молодых шахтерах. И я пришел.Незабвенной памяти Марк Межерицкий, мой первый учитель, свозил меня в Москву. Я увидел замечательные спектакли, которые до сих пор стоят у меня перед глазами: от Любимова до Ефремова.И пошло-поехало. После института поехал поступать в ГИТИС — на режиссера оперы... Но поступил во ВГИК.[b]— Вашим дебютом в кино можно считать картину «Взломщик»? [/b]— Формально да. Неформально же — «Барак». Это более или менее законченное произведение. Все остальное — поиск языка. Но факт остается фактом: я объездил со «Взломщиком» полмира. Время было на дворе перестроечное, и нас возили, как на ярмарку племенных бычков. В «праздничный» набор входили «Мой друг Иван Лапшин», «Покаяние», «Маленькая Вера»… [b]— «Взломщик» показал миру многих будущих звезд отечественной рок-сцены. На широком экране впервые были явлены лица тех, кто «мутил воду», нарушал своим видом и образом жизни спокойствие мирных граждан. Но как вы оказались в эпицентре неформального питерского движения? [/b]— Мне в руки попал сценарий Валеры Приемыхова. Он был разработан только на первой стадии — простая история мальчика без панков и рокеров. Но для меня была очень важна среда. Целый год я ходил по рок-концертам, квартирам и разным тусовкам. Тусовке хотелось, чтоб все искрилось и лицедействовало и было поменьше рассуждений о жизни, однако у меня были другие задачи.[b]— Кто был вашим поводырем по лабиринтам питерской тусовки? [/b]— Дима Матковский и Олег Гаркуша из группы «АукцЫон». Там ко мне прицепилась кликуха Режиссер. У Динары Асановой, которая должна была снимать этот фильм*, на главную роль был утвержден Борис Гребенщиков... В моем фильме я предложил ему сыграть роль Дэвида Боуи. У меня была идея снять клип, в котором Боуи в исполнении господина Гребенщикова спел бы на английском языке песню того же Гребенщикова «Рок-н-ролл мертв». Но Борис торжественно отказался. Видимо, желание быть первым тоже не обошло его стороной.[b]— Поэтому выбор пал на Костю Кинчева...[/b]— Да. Мы его в своем роде спасли. У него были проблемы с милицией: он был без документов и бомжевал... У Кости невероятная способность в небольшом интервале актерских возможностей выкладываться до конца. Жалко, что музыкантов не удалось вывезти за границу. Куда бы я ни приезжал, оказывалось, что приглашали нас вместе с ребятами из «Алисы» или «АукцЫона». Но их не выпускали из страны. Помню, приехали с одним нашим известным режиссером в Венецию. Нас встречают с плакатом, на котором написано: «Огородников и Кинчев». Пришлось моему партнеру выкручиваться: «Костя не смог прилететь, я вместо него...» [b]— Вы называете «Барак» своей этапной работой...[/b]— После сорока я стал постоянно как бы возвращаться к своему детству. Результат — «Барак».Цикл завершился. 48 лет. Пора менять имя, пора начинать новую историю. Этот фильм мы создавали 15 лет. В 1984 году на «Ленфильме» я прочитал киноновеллу «Ольга-Ледоход» неизвестного мне писателя из Челябинска Виктора Петрова. Съемка же — чистая эмоция, которая длилась два года подряд.[b]— Насколько вам знакома жизнь обитателей барака? [/b]— Это мои собственные наблюдения, застигнутая «врасплох» жизнь моих родителей и родителей Виктора Петрова. В бараке мы пережили те счастливые мгновения, которые бывают только в детстве.[b]— Особую ноту в фильм привносит актриса, играющая главную женскую роль...[/b]— Героиню я нашел рыжую, как пятно от света. Может, потому, что вся семья моя рыжая, дядя фронтовик-подводник был просто огненно-рыжим. Когда я был моложе, у меня тоже пробивалась рыжина. Я искал актрису своей масти.[b]— А что вам нравится в женщине? [/b]— Она должна быть привлекательна, обладать человеческими свойствами, которые бы поражали окружающих. Именно человеческими, потому что актерскому ремеслу можно научить.[b]— Будет ли развитие истории 53-го года? [/b]— Вторая картина из моих уральских бдений будет называться «Красное небо». По сценарию это предыстория «Барака». Там история 18—20-летних мальчиков, которые работали на заводе и безумно хотели уйти добровольцами на фронт. И ушли. А через 10 лет был 53-й год...[b]— Вы сознательно уходите от настоящего? [/b]— Наоборот. Путешествие в то время рассказывает о сегодняшних чувствах, переживаниях, правде, верности, любви, преданности. Истоки — в будущем. Мы их никогда не найдем. Ничего не начинается и ничего не заканчивается. Жизнь — исключительная бесконечность.[b]Санкт-Петербург * Режиссер Д. Асанова умерла во время подготовки к съемкам Досье «ВМ» [/b][i]Валерий Огородников. Родился в 1951 году в Нижнем Тагиле.В 74-м окончил Уральский политехнический институт, в 84-м — режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Игоря Таланкина). С 1975 по 1979-й работал ассистентом режиссера на Свердловской студии. С 84-го — режиссер киностудии «Ленфильм».Поставил фильмы «Я не умею приходить вовремя» (к/м, 1983), «Взломщик» (1987), «Бумажные глаза Пришвина» (1989), «Опыт бреда любовного очарования» (1991), «Барак» (1999). Последний выдвинут на соискание премии Российской академии киноискусства «Ника» в десяти номинациях, что является абсолютным рекордом этого года. Церемония вручения премий состоится 22 апреля.[/i]

Лихая линия моя

[i]Светлана Крючкова вчера отмечала свой полувековой юбилей в БДТ — так уж совпало, что впервые на этой сцене она появилась ровно 25 лет назад.Корреспондент «Вечерней Москвы» встретился с актрисой непосредственно перед юбилеем в ее новой, еще не устроенной квартире. Светлана Николаевна только что приехала из Финляндии, а до этого было долгое путешествие по Китаю.[/i]-Яочень рада, что буду отмечать юбилей в стенах родного театра. К сожалению, сейчас я появляюсь на этой сцене редко, играю лишь Раневскую в «Вишневом саде». Потом, наверное, меня поздравят мои студенты... А дальше... Дальше будут посиделки. Помню, при Георгии Александровиче Товстоногове праздники у нас проходили так: сначала действие на сцене, а потом — в фойе зрительского буфета. Собирались все работники театра и гуляли до утра. С уходом Товстоногова совместные праздники прекратились. Началось деление на черных и белых. В этот день мне бы хотелось вспомнить о товстоноговской традиции. Я повесила объявление, что жду на празднике абсолютно всех.[b]— Ваша последняя работа в кино — «Старые клячи» Эльдара Рязанова. Рязанов предпочитает «проверенные кадры», но вас пригласил, по-моему, впервые? [/b]— Мы с ним сошлись на почве любви к русской поэзии. Он стал рассказывать о том, что музыку к новой работе пишет Андрей Петров на стихи Марии Петровых. Я завелась. Он попросил, чтобы я ему что-нибудь почитала. Я сначала стеснялась, потом разошлась. Вспомнили Тютчева, Самойлова, Бродского. И оказалось, что он потрясающе знает русскую поэзию... Во время работы над «Клячами» он говорил, что у него на картине четыре друга — его актрисы. Это очень важно — взаимопонимание. И что бы там ни писала критика, на любой встрече со зрителями, в большом зале или в маленьком санатории, люди подходят и благодарят. «Старые клячи» вселяют в людей надежду, что в этой стране можно как-то выжить. Этот фильм сделан для девяноста процентов населения, ведь человек перестал что-либо значить в этой стране.[b]— Я знаю, что последние годы были для вас штормовые: болезни близких, выселение из квартиры.[/b]— Лишь два месяца назад я получила ордер на новую. В старой квартире, где мы все медленно травились ртутью, мы прожили много лет. В этом году я нормально работать не могла. Мы жили как беженцы: вещи в коробках, мебель разбита, деньги украдены. Дети постоянно болели. Мне нужно было искать какую-то работу, чтобы зарабатывать деньги. И за этот год я снялась в двух главных ролях в кино — у Рязанова и в сериале «Блюстители порока» к столетию Хичкока (Одесская киностудия). Там я сыграла резко отрицательную роль, от которой все отказывались. Я должна была вызывать у зрителя чувство отвращения, омерзения. Надеюсь, что зрители будут рады тому моменту, когда меня задушит актер Коля Добрынин.[b]— Помимо работы в театре и кино вы еще сами преподаете на актерском факультете в одном из частных вузов. Чему вы учите своих ребят? [/b]— Мой любимый закон в жизни — закон Гегеля (переход количества в качество). Раз не получилось, два, три, четыре... На тысячный раз получится. Прежде всего я учу своих студентов работать, потому что актерская профессия — это работа 24 часа в сутки.Много лет назад я разговаривала иначе (родилась на юге, в Кишиневе). И заставляла себя с чудовищным трудом ежесекундно правильно говорить по-русски. Всюду: в магазине, в трамвае, просто в общении. Я занималась этим 10 лет подряд... Студентов я сама отбирала-набирала. Они яркие, замечательные. Неудобные... Из этого курса можно сделать театр.[b]— Такие уж неудобные? [/b]— Какими и должны быть настоящие актеры. Творец подчас кажется неприятным для окружающих.[b]— Грубый, резкий? [/b]— Его распирает изнутри. Но судить творцов никто не имеет права. Никто не знает, какой ценой...[b]— За 27 лет на сцене ответили ли вы себе на вопрос: чем и как можно завоевать зрителя? [/b]— Фокус в нарушении законов. Я люблю парадоксы. Не должно быть реакции, которую ждет зритель. Я люблю бросаться из огня да в полымя, из комедии в трагедию, играть в диапазоне от самых примитивных героинь до обремененных интеллектом. Люблю разных. К пятидесятилетнему возрасту я знаю все свои сильные и слабые стороны. Моя слабая сторона — физическое состояние.Очень много я перенесла травм и хирургических вмешательств. Если бы не это, я бы летала по сцене, как циркачка. Хотя болезни, как известно, даются нам для испытания. Сразу же забываешь о текущих делах. Кажется, что их отложить нельзя, но... Попадаешь на операционный стол, забываешь о суете. Думаешь о душе, читаешь, сочиняешь. А сильная моя сторона как раз в диапазоне: могу играть Раневскую, английскую королеву и в то же время — алкоголичку, бомжиху.[b]— Как вы все успеваете? [/b]— Для меня нет вопроса, где и когда. Могу работать везде. Недавно ехала в грязнейшем китайском поезде в город Харбин. Именно там я работала над сценарием питерского юбилея. Исписала две ученические тетради. Один раз переписала роль — во время полета на самолете. Хотя по натуре я очень ленивый человек. И если оглянуться на то, что я в своей жизни сделала, и сопоставить это с моим внутренним состоянием — получится нестыковка. Но всю жизнь я работаю, работаю, работаю... У Вероники Долиной есть строчки «Лохань стихов, лохань белья — лихая линия моя...» Это про меня. Не будем забывать еще о семейных делах. Я машину, которая сама стирает, опробовала лишь в 46 лет. Ее мне подарила одна фирма на 8 Марта. Я три дня около нее сидела и смотрела, как она работает. Теперь ее люблю больше всего на свете... Поняла, сколько лет подряд занималась тупым, изнурительным трудом. В доме одни мужчины, а попробуйте постирать столько пар джинсов! [b]— Чувствуете ли вы себя счастливым человеком, который, как говорится, с удовольствием идет на работу и с не меньшей радостью возвращается домой? [/b]— Мой старший сын зовет нашу семью итальянской. Когда меня спросили, часто ли летают в моем доме тарелки, я сказала, что несколько лет назад купила два небьющихся сервиза и теперь у нас в доме осталась только небьющаяся посуда. Вообще, счастье в многообразии. Когда мы сильно устаем, то говорим: «Боже мой, как все надоело, вот бы отдохнуть»... А когда лежишь никому не нужный: «Вот несчастье!» Счастье в перемене: отдохнул — поработал, куда-то поехал. В данный момент я хочу в деревню, в Гадюкино, в Простоквашино. Чтобы было тихо, можно было не краситься, не одеваться. Чтобы никто на тебя не смотрел... Вода, травка... Мечта.[b]— А сцена? [/b]— Георгий Александрович любил давать мне роли богатых, красивых и счастливых брюнеток. Хотя я таковой не была. Только счастливой, наверное.[b]Санкт-Петербург [/b][b]Досье «ВМ» [/b][i]Светлана Крючкова. Окончила Школу-студию МХАТа. С 1972 года стала сниматься в кино, а с 73-го работала во МХАТе. В 1975 году переезжает в Ленинград и работает в БДТ у Георгия Товстоногова. Сыграла в картинах «Большая перемена», «Старший сын», «Царская охота», «Женитьба» и других. Из кинословаря: «…владеет средствами драматического гротеска, формирующими противоречивый внутренний мир ее героинь, с полной отдачей играет в эпизодах («Объяснение в любви») и в больших ролях, требующих детальной психологической проработки («Родня»). В комедийном ключе решены ее характеры в фильмах «Не может быть», «Большая перемена», «Безымянная звезда». Последние заметные работы в кино — «Тоталитарный роман», «Утомленные солнцем», «Старые клячи».[/i]

В моем страхе есть надежда

[i]С начала Московского кинофестиваля постоянно подогревался интерес к новой картине Кшиштофа Занусси «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем» — при том, что фильма практически никто не видел.Газетчик должен уметь заглянуть в будущее: победители были еще не известны, и перед торжественной церемонией закрытия я, что называется, «на личных связях» пробилась на рандеву к мэтру. Через несколько часов Занусси стал обладателем Гран-при фестиваля.[/i][b]— Пан Кшиштоф, на ваш фильм претендовали многие международные фестивали. Почему вы остановили свой выбор на Московском? [/b]— Я принял это решение только в самый последний момент. Во-первых, я столько раз был гостем фестиваля, и только однажды мой фильм был в конкурсе. Во-вторых, я подумал, что моя новая картина здесь будет принята лучше, чем на других, западных фестивалях. В Европе в последние годы балом правят коммерция, банальность и распад. В России же экзистенциальные опыты, точнее, наука выживать, более болезненны и глубоки...[b]— Как родился замысел картины? [/b]— Не так давно мне исполнилось 60 лет. И в этом фильме я дал себе волю задуматься о том, к чему эта жизнь меня ведет и что со мной происходит. Это серьезная религиозная картина.[b]— Сюжет о смертельно больном человеке, который медленно умирает, нелегок для восприятия...[/b]— Я помню годы, когда кино, так же как литература и театр, стремилось рассказывать о самых трудных и серьезных вещах. Например, Тарковский мог передать на экране те мысли, которые мы черпали из произведений великих классиков. В кино мы тоже можем это сделать, но в последнее время не хотим. А я попробовал. Насколько вам это будет близко — посмотрим.[b]— Называя картину «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем», вы похулиганили? [/b]— Я это название прочитал на стене в Варшаве. Безалаберные балбесы, рисующие на заборах, иногда подбрасывают неплохие мысли. И оно полностью отражает то, что происходит в картине.[b]— Все же кажется, что выбор такого названия для своей работы был бы более уместным для начинающего дерзкого кинематографиста.[/b]— Или совсем зрелого. Когда я прочитал это на стене — задумался: на первый взгляд, конечно, смешно, а на самом деле — абсолютно не до смеха.Этот фильм — последняя возможность сказать, что жизнь переносится половым путем, ведь развивается клонирование. Ха-ха! Уже пасутся клонированные овечки. Скоро людей будут выращивать в пробирках, и это название явно устареет...[b]— Американский режиссер Дэвид Линч признается, что снимает фильмы о том, что его пугает. Что явилось импульсом для вашей картины, что вас «испугало»? [/b]— Я боюсь смерти, как большинство нормальных людей, и я не ухожу от этой темы и не отказываюсь об этом думать. Я чувствую себя довольно молодым человеком. Еще жива моя мама, которой 94 года, мы вместе ездим за границу. Ей еще хочется смотреть мир. Старость — это не так страшно, но смерть все-таки приходит. А в нашей сегодняшней материалистической культуре мысль о смерти просто недопустима. Люди не думают, не говорят, не приближаются к ней или пробуют подойти к этой теме как герои сериалов: как будто смерть не реальна. Это ложь! Для всех она готовит свой трагический сценарий.[b]— В вашем фильме главную роль играет Збиг Запасевич. Кто он? [/b]— Мой друг, с которым я работаю более тридцати лет, он считается моим актером.Збиг Запасевич для польских зрителей — как Олег Табаков для России. Это один из самых великих в своем поколении актеров.[b]— Где проходила работа над картиной? [/b]— В основном мы снимали в Варшаве, там даже поставили средневековую французскую деревню. Есть сцены, которые мы снимали в Париже. Но такую возможность было тяжело получить с нашей сметой. Пришлось пойти на коммерческую хитрость: я работал над двумя картинами, совершенно разными, параллельно. Были случаи, когда мы полдня снимали одну, а полдня — другую. Что поделаешь: если мы хотим сделать серьезное кино, надо его делать дешево.[b]— На мастер-классе для студентов в Москве вы показывали отрывки как раз из второй работы под названием «Скрытые драгоценности».[/b]— С ними связана забавная история на съемочной площадке. Героиню фильма играет выпускница киношколы. После того, как мы ее утвердили на роль, она призналась, что ее отец — премьер-министр Польши... Мы снимали эпизод, в котором она встречается с молодым героем. Их встреча должна была обязательно произойти у Лувра. Но администрация музея запросила за съемки нереальную сумму — 7 тысяч долларов. И мы решили рискнуть, немного похулиганить. Взяли в аренду французскую машину и подъехали к Лувру. Охране сказали, что наша машина заглохла, и попросили у них помощи. И пока они суетились около машины, мы, за пять минут, успели снять героев около Лувра. Я, конечно, очень боялся за последствия, так как штраф — это полбеды, но дочь премьера в «контрабандных» съемках — грандиозный скандал в прессе.[b]— А какой эпизод со съемок «Жизни» вам запомнился больше всего? [/b]— Самым трогательным был момент, когда мы снимали кабана. Он должен появиться в кадре на пять секунд и испугать лошадь. После трех дублей эта дикая свинья от нас удрала… Без намордника. И я удивился, что его хозяева, сохраняя абсолютное спокойствие, заявили нам: «Ничего страшного, сейчас он взвинчен и расстроен, проспится — вернется». И действительно, через два часа он вернулся милым и послушным.[b]— Последние нашумевшие работы польских мастеров — «Пан Тадеуш» Вайды, «Огнем и мечом» Гофмана, ваша картина, — наводят на мысль о ренессансе польского кино.[/b]— Нам удалось наладить контакт с публикой. Конечно, очень мешают американские прокатчики и владельцы кинотеатров, которые препятствуют прокату польского кино дома. Но на польские фильмы у нас аншлаги. А это значит, что теперь мы хотим видеть своих актеров на экране, слышать польскую речь. В людях проснулось желание найти связь с прошлым.[b]— Не могу не восхититься вашим русским языком, пан Кшиштоф.[/b]— Мне это, конечно, льстит. Я учил русский только в школе… Я часто приезжаю в Россию, но еще чаще ко мне приезжают студенты из России, которые живут у меня дома. Мои домашние уже привыкли, что за столом у нас сидят все время разные люди. Я приглашаю всех, интересующихся кино, — места на всех хватит, дом большой.[b]— Это своего рода благотворительность? [/b]— Я тоже когда-то занимался автостопом. И как еще я могу отблагодарить человечество? К сожалению, я пожилой человек. Когда заглядываю в паспорт — об этом вспоминаю. Сначала был физиком, потом учился на факультете философии в Краковском университете. В 60-е годы я изучал нормальную философию, которая никакого отношения к марксизму и ленинизму не имела. После этого я работал много лет в кино и театре, делал оперы (в основном за границей). И сейчас часто ставлю спектакли в театре и преподаю в разных театральных училищах. У меня свой университет в Польше. Много езжу по миру, активно участвую в интеллектуальной и дипломатической жизни страны.Мы с женой и друзьями открыли частную общеобразовательную школу для детей в Варшаве. Теперь смеемся: может быть, мои работы в кино будут забыты, но школа останется...[b]Досье «ВМ[/b]» [i]Кшиштоф Занусси родился 17 июля 1939 года в Варшаве. Его предки — выходцы из Италии. Изучал физику в Варшавском университете и философию в университете Кракова. Окончил киношколу в Лодзи (1966). Его дипломная работа «Смерть провинциала» получила призы на фестивалях в Венеции, Мангейме, Вильядолиде и Москве. Читал лекции в нашем ВГИКе, получил там степень доктора искусствоведения. К знаменитой фирме бытовой техники «Занусси» имеет непосредственное отношение — ею владеет та ветвь семьи Занусси, что осталась в Италии. Самые известные картины — «Структура кристалла» (1968), «Семейная жизнь» (1971), «Иллюминация» (1973), «Квартальный отчет» (1974), «Контракт» (1980), «Императив» (1982), «Прикосновение» (1992), «Брат нашего Бога» (1997).[/i]

ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ

[i]Съемки новой картины Алексея Германа «Трудно быть богом» по мотивам повести братьев Стругацких начались в апреле этого года. Сейчас работа приостановлена — режиссеру нужно осмыслить снятый материал. Потом будут происходить досъемки натуры: в Чехии, в Выборге и в Капорье. Завершающий период работы пройдет в павильонах «Ленфильма», где будут отстроены дом главного героя Руматы, корчма и другие средневековые интерьеры. Материал оброс подробностями, поэтому короткой лента не получится.[/i]Съемки картины проходят с непривычным для нового времени размахом: вокруг шести замков в Чехии были выстроены средневековые города, одной только массовки было привлечено около 300 человек, плюс к тому — сложные спецэффекты, невообразимые костюмы, компьютерная графика и т. д.Массовку искали повсюду.Коридоры «Ленфильма» наводняли колоритные хромые и кривые персонажи — кандидаты на роли юродивых и уродов.Если только взглянуть на список действующих лиц, то становится не по себе: опухший мальчик с проваленным ртом, голый мужик с сачком, какающий вельможа, монах с бабьей грудью... Эти персонажи напрочь перечеркивают романтический образ средних веков: благородные Айвенго, рыцарские дуэли, богатая одежда, неприступные замки. А тут — дерьмо, вонь, смерть да сумасбродные одиночки, гибнущие под сапогами сограждан. Одним словом, средние века как они есть.Актерам выпали на долю тяжкие испытания — пришлось кувыркаться в натурпродукте, который был специально изготовлен художниками, чтобы гаже настоящего был. Ведь житель средневекового города не стеснялся справлять свою нужду там, где она его настигнет. Лошади должны быть полудикими, по сценарию. Таковыми и оказались. Леонид Ярмольник чуть не погиб на съемочной площадке — его лошадь понесла, но… остановилась вовремя.Так что «чуть» — не считается.[b]Черное и белое [/b]Новая картина Алексея Германа опять будет черно-белой. Несмотря на немыслимые сложности, связанные со специальной печатью его прошлых картин, режиссер стоит на своем.[b]— Алексей Юрьевич, почему вы так упорствуете? [/b]— Одно из мелких преступлений человечества состоит в том, что оно уничтожило немое и черно- белое кино, не исчерпав всех его возможностей. И сейчас к нему возвращаются многие мастера (в том числе и Спилберг). Что касается меня, то, как только пытаюсь вырваться из предопределенного мне места, начинаются неприятности. Например, с картиной «Мой друг Иван Лапшин» связана целая история. Мы обманывали государство: была заказана цветная лента, а мы не хотели этого делать, поэтому снимали филированное изображение. Когда доходило дело до съемки сцены, я спрашивал: «В какой гамме мы будем ее делать: желтой, зеленой, коричневой?» Так что когда мы закончили работу над фильмом, у нас были перепады цвета даже в середине картины. И в итоге интуитивный выбор цвета оказался оптимальным. В Париже в 85-м году была очень смешная ситуация. Я приехал туда с репутацией только что выпущенных фильмов и хвалебными публикациями в центральной прессе. Меня встретили французы и заявили: «Алексей, еще одна радость — нам удалось выправить все неприятности с цветом, и теперь вся картина желто-золотистая...» Я сказал: «Разворачивайте машину к первому же юристу. Я запрещаю показ. Сегодня премьеры не будет». Мы полгода восстанавливали цвет. А французы в тот момент решили, что это у нас от дикости: мы — обезьяны, которые не могут на хорошей пленке выдержать один и тот же цвет... Потом даже Бертолуччи расспрашивал меня, как это у нас получилось — хотел воспользоваться нашей технологией.[b]Шаг вперед — Не секрет, что ваши картины большей частью принимаются и понимаются отнюдь не с первого раза… [/b]— После показа «Лапшина» гневные письма приходили мне ящиками из-под телевизоров. В Новороссийске были собраны подписи всех: от профессоров до сварщиков, которые запрещали мне появляться в этом городе. Могу успокоить местное население: я с тех пор в Новороссийске не был, да и вряд ли уже соберусь побывать... А недавно ко мне подошел один знакомый директор телевизионного объединения и сказал, что пересмотрел недавно «Лапшина» и не мог понять, за что тогда ругали фильм — вроде бы все понятно. А я ему отвечаю: «Вы же мне полжизни отравили: мол, непонятно, про что кино... Просто я чуть-чуть обогнал твои мозги».[b]— Вот и вашу «Хрусталев, машину!» после провала на Каннском фестивале внесли в список лучших картин двадцатого века… [/b]— Опять мы немножко вперед шагнули. После показа «Хрусталева» Михаил Козаков написал, что Михалков и Герман, по сути, сняли одно и то же, только Герман не любит свою страну, а Михалков ее обожает. Но обожать — это же не значит делать ей «утютю-тю». А ставить ребенка в угол — не значит его не любить. Если бы я не любил эту страну, я бы давно ее покинул: у меня богатые родственники в Америке, мама — еврейка. Я не люблю сталинскую Россию, просталинскую, поэтому и начинается картина с того, что мальчик плюет в зеркало. Это история про то, почему мы такие. Я старался не лгать, я старался и стараюсь эту страну любить, несмотря на то, что она тяжелая, несправедливая.[b]— Европа «Хрусталева» приняла через некоторое время, когда прошла оторопь, а Америка? [/b]— Директор фестиваля в СанФранциско сказал со сцены, что «Хрусталев» — кино не для детей, занимающихся онанизмом, а серьезная работа. А «Нью-Йорк таймс» написала примерно так: «Если вы попались в руки насильника, а полицейского рядом нет, то расслабьтесь и попытайтесь получить удовольствие. Безусловно, вещь талантливая, но добровольно — не советуем».[b]— Америка вас уже знала по другим работам? [/b]— «Проверка на дорогах» у них прошла замечательно. Роберт Редфорд расспрашивал, откуда я взялся такой талантливый. Мне говорили: «Это замечательно — пулемет шипит в снегу». Но когда мне двадцатый человек сказал про это, я просто взвыл. А потом выяснилась подлинная причина восторга. Американское кино состоит из определенного количества «гэгов»: ударить с одной стороны, ввернуть с другой.И пулемет у них никогда в снегу не шипел — я для них был почти Ньютон! [b]Время пришло — Вы нарочно избегаете снимать про современность? [/b]— Мне кажется, что картина, которую я снимаю сейчас, «Трудно быть богом», — самое что ни на есть современное кино. Мы пытаемся воспроизвести другой, страшный мир. Ведь надо отскочить в сторону для того, чтобы хорошо увидеть, как живем мы.[b]— Однако идее этого фильма более 30 лет.[/b]— В 1968 году мы с Борисом Стругацким написали сценарий. Роман мне нравился огромным количеством кукишей. Под образом дона Рэбы четко угадывался Берия, а короля — Хрущев; серые были теми, кто чутко следил за нашими шагами, а дон Румата — это такой интеллигент из будущего, какими мы все обязательно будем. Кроме того, интересный сюжет: сверхчеловек борется со злом. В то же время наши танки вошли в Чехословакию, и сценарий, естественно, запретили, потому что увидели параллель Черного ордена с нашими войсками. С тем же сценарием мы запускались в период «горбачевской весны», но сами отказались от этой затеи. Нам показалось, что через каких-то два года Горбачев утрет нос всем, и мы будем жить замечательно: «Кто сказал, что трудно быть богом?» Нужно было время, чтобы понять истину: нам не может помочь никто, кроме нас самих.[b]— И вот время пришло? [/b]— Но стоило нам приехать на натуру, как я ахнул. Все не сходится! Получалось сатирическое, условное изображение — нечто вроде Мюнгхаузена, перемноженного на Шварца. Возможно, я такой несчастный режиссер, что мне необходимо воспроизвести подлинную жизнь. И мы, отойдя от сценария, стали придумывать эту планету, где грязно, ужасно, беззаконие. И сверхчеловек Румата тоже мне перестал нравиться, мне стал интересен рефлексирующий персонаж, у которого есть предчувствие беды, несмотря на свою силу. С другой стороны, мы столкнулись с сомнением в правильности самой идеи: а почему мы лучше, чем они? Они пытаются писать стихи, рисовать, а их за это топят в сортирах (процитируем нашего вождя). И вот они живут несчастные, рождаются трусами и уродами… А что мы? В Освенциме, в сталинских лагерях мы прошли чудовищную, невыносимую, даже для Средневековья, жестокость: нас забивали в шахтах ломами, гноили в БУРах, травили газом, переселенные народы везли в теплушках, похожих на коконы дерьма. Мы ничем не лучше их! А Стругацкие, когда писали повесть, и мы, которые ее тогда читали, думали, что через каких-то 50 лет мы будем совершенны. И тогда все понятно: мы наблюдаем, как они мучаются. А потом начинаем давать советы жителям этой планеты, как выйти к светлому будущему. Сейчас мы окончательно перестали понимать, что есть светлое будущее. Вот тут- то и возник вопрос: тогда про что кино? [b]— И про что? Ведь действие происходит на другой планете.[/b]— Никакой фантастики на самом деле нет. Человек из будущего, с Земли, попадает на планету Арканар, где царит Средневековье. Его имя Антон. Это было изначально у Стругацких, что мы, русские, — советские, коммунизм победил во всем мире… Он обладает всем, чем обладает бог: может расколоть скалу, уничтожить армию, государство. Он может все, и одновременно — ничего. В этом я вижу трагедию реформаторства, которая разыгрывается на наших глазах. Но и от этой идеи мы стали постепенно отходить. Мы начинаем картину опять разворачивать вспять. Земляне посмеиваются над смешными и наивными существами. А они виновны лишь в том, что пробовали построить свой Золотой век и остались непонятыми.Они сумасшедшие! Мы сейчас попробуем сделать картину, где эти сумасшедшие и есть люди. А те земляне, которые высадились на эту планету, — наши дипломаты. Когда они улетают обратно, то тащат с собой гигантские чемоданы, ящики с наворованным добром. А Румата не возвращается на Землю, он прожектер, который останется и будет драться, пока его не убьют. Вполне возможно, что в процессе работы нас посетят еще более отчаянные мысли.[b]Меня всегда привлекали комики — Почему вы остановились на кандидатуре Ярмольника в роли Руматы? [/b]— Меня всегда привлекали комики. Я сделал Ролана Быкова командиром партизанского отряда, Юрия Никулина — серьезным писателем. Хотя все считали эти затеи полнейшим бредом. Мне кажется, что с Ярмольником мне будет интересно работать. У нас трудные отношения, он — артист безусловно одаренный, но растренированный. Кинематографический актер работает через режиссера, если не получается, а значит, кто-то из молодых и согласных эту картину доделает вместо меня. Я к этому готов. Ведь я могу заменить всю съемочную группу, кроме главного героя. Писать про меня, что я гений — легко, а попытаться меня понять — довольно трудно.[b]— Помимо Ярмольника и Юрия Цурило (дон Пампа) в картине исключительно незнакомые лица, неординарные, странные… [/b]— Естественно, это — другая планета, Средневековье. Вот обратите внимание, напротив нас фотография человека, точно сошедшего с венецианского портрета. По профессии он — реставратор, также играет в нашем фильме. В фильме задействованы непрофессионалы. Ассистенты объездили всю Россию, Молдавию, Украину, Прибалтику, Грузию — отовсюду таскали артистов. Сначала мы надеялись на прибалтов, но оказалось, что они забыли русский язык: я вижу их пустые глаза, когда они судорожно пытаются переводить текст. А я этого позволить себе не могу.[i]Санкт-Петербург [/i]

ЛЕНИН. ПРИБЛИЖЕНИЕ К РАЮ

ПОСЛЕДНИЕ СУДОРОГИ РУССКОГО МАТА

[i]С именем Виктора Ерофеева (род. 1947 г.) всегда пересекались понятия «эпатаж» и «скандал». Впрочем, в «постперестроечное» время накал страстей вокруг него поулегся.И вдруг недавно имя Ерофеева вновь замелькало на страницах газет. Дело в том, что по его роману «Русская красавица» итальянский режиссер Чезаре Ферарио снял одноименную картину. Критика приняла ленту в штыки, коллеги по перу выражали Ерофееву свои соболезнования, у московской публики она вызвала припадки гомерического хохота.Тем не менее Ерофеев решил не снимать свое имя с титров. Мало того, на фестивалях он лично представляет фильм, стараясь указать верный ключ к пониманию этой работы.[/i][i]На Гатчинский фестиваль «Литература и кино» Виктор Ерофеев прибыл с девятнадцатилетней спутницей, фотографом Женей Дюрер, которую назвал со сцены своей женой. Выглядел веселым, счастливым, чуть опьяненным от нахлынувших чувств. В этом блаженном настроении настиг писателя корреспондент «ВМ».[/i][b]— В Гатчине, Виктор, с вами оказалось поговорить проще, чем в Москве, где вас застать совсем не просто. Ведь вы — гражданин мира? [/b]— Я живу везде. До последнего времени полгода проводил в Москве, а полгода – где бог на душу положит. Я всегда очень много путешествовал, а потом выяснилось, что жизнь коротка.Остановился и подумал, что десятилетие пролетело вихрем. И если бы у меня не было железной привычки писать по ночам, то, наверное, ничего бы не сделал. Сейчас я решил «тормознуться» и обосноваться в столице. Хотя на самом деле, я не куда не переезжал. После моей скандальной диссидентской деятельности ([b]связанной с «неподцензурным» альманахом «Метрополь».— М.К[/b].), мой папа, посол Советского Союза в Австрии, возвращался в Москву, а меня должны были выгнать по схеме Солженицына на Запад. Уже был заготовлен необходимый документ. Но, видимо, Брежнев сказал: «Нам не нужны такие шахматы: отца сюда, а сына туда». И я остался здесь. Просидел в потемках лет восемь, пока Рейган в 88-м году не пригласил меня на ужин с Горбачевым. И вдруг за один вечер все переменилось. На следующий день мне позвонили из Союза писателей и спросили: «А почему вы не идете к нам, что вам мешает»? [b]— С какого года стали активно печататься ваши произведения? [/b]— Реально с 88-го года. А в 89м году произошло чудо: четырнадцать ведущих изданий в мире захотели «Русскую красавицу».[b]— Она лежала в столе почти 10 лет? [/b]— Да, она была настоящей девственницей. За это время ее прочитало не более пятнадцати человек… Я боялся потерять своего ребенка, поэтому давал его в руки только верным людям. Потом «Красавица» попала во Францию и стала мировым бестселлером. Это история, которую бы я пожелал любому хорошему писателю... И через два-три года Голливуд загорелся этим проектом. На встрече в Лондоне меня попросили за пять минут рассказать, в чем суть «Русской красавицы», и я ответил: «Мне хватит трех!».И они сказали: «Все классно, мы сделаем этот фильм!» И на следующий день на моем столе лежал договор на пятьдесят страниц мелким шрифтом, где было сказано, что они выкупают роман за огромные нули, но им принадлежат все права на картину. У меня в тот момент был очень сильный агент в Нью-Йорке, который сказал, что «Русская красавица» сейчас на взлете и Голливуд может ее приглушить. Тогда люди будут помнить фильм, а роман останется в тени. И я отказался от Голливуда.[b]— Не жалеете? [/b]— Нет. Конечно, когда случается недостаток в деньгах, приходит мысль: ну зачем отказался, это как нефтяные скважины в Техасе — сейчас качал бы да качал... Но потом появились итальянцы. Они просили роман чуть ли не на коленях, говорили, что дадут написать сценарий и выбрать актеров. Я подумал, что они «Красавицу» не убьют. Но итальянцы — это не Голливуд, у них не было таких нулей, поэтому на этот фильм деньги искали восемь лет. Мой режиссер Чезаре Ферарио благодаря «Русской красавице» женился на одной из самых богатых женщин Италии и на деньги жены сделал этот фильм.[b]— Вы сами признали, что фильм получился неудачным и Чезаре «убил» «Красавицу»… [/b]— После московской премьеры, у меня начались какие-то сомнения насчет этого материала, но вдруг в Гатчине я вместе с народом посмотрел фильм и почувствовал, что их будоражит эта история. Вокруг меня сидели нормальные тетки, всхлипывали, волновались. Я допускаю, что этот фильм может неплохо состариться, и это просто будет миф, легенда о своем времени, «Кубанские казаки» восьмидесятых, если хотите. В нем есть неоспоримые достоинства. Он очень хорошо снят: над ним работал один из операторов Висконти. Там замечательно играют наши актеры: Аня Молчанова, Игорь Косталевский. Для меня же картина — испытание судьбы: отречься от этого или нет? Проходит какое-то время, и просто начинаешь ценить усилия людей, работающих с тобой и во имя твое. Это десятилетие — напалмовое выжигание всех ценностей. В следующем все будет ровно наоборот: маятник качнется в другую сторону. На высоте будут те, кто сдерживался и не говорил гадости о других. А что делал Чезаре? Он пытался понять Россию, хотел разобраться, что такое любовь, судьба. Но а если у него кишка тонка? Для меня это хороший опыт, он заставил меня задуматься над проблемой: где истина? Не в снобах, хотя с другой стороны — и не в народе. Так где же она? Это загадка, и это хорошо, что в нашей жизни еще остались загадки.[b]— Над чем сейчас трудится ваша мысль? [/b]— Писатель не работает на уровне мысли. Он занимается тем, что перекачивает какую-либо книгу, написанную на небесах. Этот процесс не зависит от времени, системы и режима.Если у кого-то в голове есть принимающая антенна — он должен выполнить свое предназначение. Ты думаешь, что развитие идет у тебя, а на самом деле в тебя закладывают энные вещи. Чем я занимаюсь сейчас? Работаю над книжкой «Небо по колено», в которой хочу говорить если не о секретах любви, то о каких-то ее источниках. Планирую выпустить ее осенью. После «Русской красавицы» и «Страшного суда» будет третий роман под названием «Новая Москва» о новых временах. И, наверное, еще будет книжка, которую хотят опубликовать американцы. Это воспоминания о моих детских годах. Мой папа был переводчиком Сталина, я хорошо помню его рассказы об этой фантастической эпохе. Работа будет называться «Хороший Сталин».[b]— Когда речь заходит о ваших произведениях, часто возникает слово «эпатаж». Сознательно ли вы эпатируете публику? [/b]— Это очень поверхностное понятие о моей работе. Приведу пример, который произошел с «Русской красавицей». Когда роман напечатали в Москве, был огромный скандал. Все посчитали, что это порнографическое произведение. Но в том же году роман стал бестселлером в Голландии. Там, на встречах с читателями мне говорили, что роман всем хорош, но мало секса и никакого эпатажа. Все зависит от «продвинутости» культуры.[b]— «Продвинутость» — это мат и подробное описание сексуальных сцен? [/b]— Я считаю, что шокирующие моменты нужны для того, чтобы постучаться в «подсознанку» читателя. Все шокирующие моменты — это трепанация черепа. Нужно один раз ударить, попасть и потом пройти. Эта операция может быть для кого-то болезненна, но, в принципе это коммуникация. Секс — это инструмент, чтобы войти в гораздо более важные сферы. Я не отрицаю, что сексуальные отношения — очень важный элемент жизни, но не доминирующий, даже в любви, уже не говоря об отношениях с небом и с землей.Очень перегрели сексом в двадцатом веке, поэтому я думаю, что сейчас будет откат от этой темы. В «Страшном суде» писатель пишет книгу под названием «ВП» «Верх п…ды», XX век действительно был таким верхом.Если в Древней Греции в центре внимания был фаллос, то в двадцатом веке — женский орган.Возьмем живопись, начиная с XIX века: сначала были плечи, потом грудь, потом все ушло в низ живота. Это было взрывное открытие. Но потом так потоптались на этом месте, так его притоптали, что пора куда-то уйти. Есть много некопанных мест в литературе. Также думаю, что на наших современниках закончится русский мат. Бранные слова настолько часто повторяются, что выглядят как слово «трава» или «сахар». Это последние судороги русского мата. За тысячу лет мы не могли с ним справиться, а тут пришло наше поколение — и все исправило.Мы живем не только в эпоху перехода России из одной цивилизации в другую, но и в эпоху очень важной лингвистической эволюции. Может быть, жалко этого керосина — этот русский мат, потому что он был всегда поджигающим, но он уйдет...Когда прогорят все запретные темы, в конце концов останутся вопросы: что такое любовь, что такое смерть, что такое талант, почему блестят глаза. Простые, но самые главные вещи.[b]— По сложившейся у нас традиции писателей начинают ценить после их ухода или отъезда...[/b]— Это болезненная проблема русской культуры, потому что в ней очень много агрессивности, зависти и ревности. Вот, например, рядом сидит Женя, у нее уже пять личных выставок... И все бывшие приятели отвернулись от нее. Но почему бы не прийти в гости с шампанским, порадоваться, что у девчонки успех? Так нет же! Мы еще не вытеснили из себя самый примитивный садизм — незаметно унизить человека. У нас даже любовь замешана на садизме.Русский секс очень сильно связан с унижением того и другого пола. Нам нужно изживать из себя очень много дряни — хорошо промыться хозяйственным мылом перед тем, как пользоваться всякими гелями для душа.[b]— Что связывает вас и девушку Женю Дюрер, таких непохожих? [/b]— Мы — парадоксальная пара из разных поколений. Она умная, самостоятельная, с норовом, очень трудная девчонка. И этим она интересна. А не тем, что на фотографиях можно разглядеть ее прелести. И вот в этом сила — мы похожи, потому что очень разные. Отсюда возникают напряжение, энергия, наши споры и беседы. Она только стартует, ищет свой стиль.Как только я пытаюсь ей помочь, она начинает на меня рычать. Она ненавидит, когда я ей что-то советую. Сразу же меня посылает. Безжалостна. Иногда я помогаю ей придумать названия для фотографий. Женя сначала не соглашается, а потом где-то втайне записывает. Я думаю, что из нее действительно что-то получится. Говорю это не как близкий человек, а просто потому, что иначе она бы меня не заинтересовала.[b]— Что напоследок? [/b]— От тоски собачьей хотим с Владимиром Хотиненко сделать театральную постановку «Русской красавицы». А так... У меня все есть, мне нужно сидеть и заниматься своим делом, и чтобы у нас с Женькой все было хорошо, а остальное — не имеет большого значения.

МОЕ ИМЯ – RASKOLNIKOV

[i]Развеваются полы грязно-зеленого пальто.Разлетаются брызги из-под ног молодого человека, по диагонали разрезающего толпу. Какие нервные лица вокруг! Торгаши, проститутки, оборванные дети — бурлящий водоворот нищеты. А вот мосты, Нева со скользящими по ней парусами, богатые семьи, беспечно гуляющие в Никольском парке... В период белых ночей английская телекомпания Би-би-си совместно с питерской киностудией «Глобус-фильм» творила в городе атмосферу шестидесятых годов девятнадцатого века.[/i][b]Нигде, кроме Петербурга [/b]«Преступление и наказание» в Англии остается одним из самых популярных и публикуемых произведений. После удачной экранизации «Больших надежд» по Чарльзу Диккенсу сложившаяся команда во главе с продюсером Дэвидом Снодином, сценаристом Тони Марчантом и режиссером Джулианом Джаррольдом покусилась на русскую классику, точнее , воплотила заветную мечту сценариста и продюсера снять эту картину. Чтобы избежать обычного опыта экранизаций, когда глубокое философское произведение превращается в костюмную мелодраму, Тони Марчант прочитал все книги о Достоевском, вел долгие беседы со специалистами по русистике и, наконец, не расставался с самим романом.Англичане долго искали натуру, избороздили Прагу, Будапешт и Стокгольм… Точки над «i» расставила последняя русская экранизация «Преступления и наказания» Льва Кулиджанова.Совершенно случайно продюсер и сценарист попали на просмотр этого фильма в Лондоне, и после сеанса было решено: «Вот оно! Нигде, кроме Петербурга, эту картину снимать нельзя. Здесь сами стены живые!» Подготовительные работы к питерским съемкам начались с середины марта. Опираясь на знания художника-постановщика с русской стороны Веры Зелинской для съемок были выбраны уникальные места, о существовании которых подзабыли многие коренные петербуржцы. К примеру, следователя Порфирия создатели картины поселили в Днепровский переулок (Васильевский остров), полицейский участок расположился в Академии художеств. Ее арки, ее колонны, мастерски снятые оператором Айгилом Брилдом, как бы говорят: «Оставь надежды всяк сюда входящий».Наконец, Москательный переулок, который всегда находился в стороне от оживленного движения, стал самым шумным местом города Достоевского — Сенным рынком.— Мы будем использовать огромное количество звуков — звон колоколов, гомон русской массовки. Мы не будем слышать точно отдельные фразы, но всюду будет слышна русская речь, — комментирует продюсер Дэвид Снодин.История Достоевского разворачивается жарким летом в Петербурге. Англичане ждали ярких лучей солнца, которых так и не получили. В результате съемки проходили в сильное похолодание и бесконечный питерский дождь. В картине превалируют размытые краски Петербурга: желтоватые, голубоватые, розоватые, зеленоватые. Группа использует тонны и тонны воды, не просто воды в каналах – ею покрыты все улицы. Все время специальные поливальные машины увлажняли улицы для эффекта отражения зданий в воде.Английские киношники впервые снимают в России и ни капли не разочарованы: — Некоторые люди думают, что в России сложно снимать кино. На самом деле здесь остановить движение намного проще, чем, к примеру, в Лондоне. И все люди пытаются идти нам навстречу, и все очень терпеливы, — говорит Дэвид Снодин.[b]Гамлет поколения «Х» [/b]Продюсер делает ставку на молодую аудиторию. В главной роли занят культовый актер Джон Симм, который прежде снимался в современных драмах («Never, Never», «The Lakes»). А звездный час его пробил после работы в картине «В отрыв!» («Human traffic »), где его персонаж погружен в поиски вечного кайфа.«Раскольников — это квинтэссенция антигероя, Гамлет своего времени, блестящий, не имеющий корней, смущенный, взбешенный, юный на все времена, с которым все яркие молодые люди готовы и могут себя идентифицировать. Он, если хотите, персонификация сегодняшнего поколения «Х», выражающего недовольство против несправедливости и власти», — такова английская трактовка главного персонажа.Следователя Порфирия в этой истории играет Иан МакДаярмид (Ian MacDiarmid), который хорошо известен нашей аудитории по трилогии «Звездные войны», где играл Императора Зла.Не менее интересны другие персонажи картины. Например, я привыкла представлять себе Свидригайлова довольно мерзким типом, со страшным и туманным прошлым, у которого на лице — отпечаток порока. Найджел Терри, один из самых именитых актеров картины («Король Артур», «Караваджио»), выглядит в роли Свидригайлова весьма респектабельно: утонченные черты лица, манеры денди, благородная седина, безупречный вкус. Хотя трактовка его образа мало расходится с хрестоматийной.Соню играет трогательная Лара Бельмонт. В ней есть и детская непосредственность, желание нравиться, а также вера и страсть.Гримеры и костюмеры изменили облик Лары до неузнаваемости.Они часами трудились над запачканным рваным платьем, измазанным лицом и растрепанной прической. Появлялась она и в другом наряде: аляповатом, безвкусном, слово сшитом из старых портьер. Яркий искусственный румянец на щеках, подведенные глаза — даже Раскольников был шокирован, увидев Соню с «клиентом» в проходных дворах.Кстати, все «дети Катерины», которая безжалостно выгнала Соню торговать собой на улицу, приехали на съемки из Англии.Похоже, им безумно нравилось бегать рваными и чумазыми на глазах у своих чопорных родителей. Перед съемками сцены в квартире Сони всех малышей построили в один ряд и учили креститься по-русски тремя перстами. Особенно преуспела в этом занятии маленькая Элис, которая играла Полю.[b]ГАИ: полторы минуты тишины [/b]За парадным фасадом Дворцовой набережной — обшарпанная парадная нашей действительности. Создателям картины пришлось лишь замазать надписи на стенах, сделанные маркером, и протереть не мытые, наверное, с Октябрьской революции стекла.Раскольников быстрым шагом спускается по лестнице. А следом за ним бежит Поля — она хочет спросить по поручению своей сестры имя господина, который так добр к их семье. За кого им молиться. «Мое имя — Raskolnikov», — отвечает герой. Он приседает на корточки, Поля немного робеет, а потом обнимает Раскольника, прижимаясь к нему лохматой головкой. «Цветочек, молись за меня», — шепчет ей герой. И быстрым шагом уходит прочь.Сложность этого эпизода была в несмелом поцелуе и робком объятии ребенка. Прежде флегматичный режиссер Джулиан Джаррольд, наблюдавший обычно за действием в монитор, теперь объяснял героям каждый шаг. Он шептал Элис на ушко, какие чувства она должна испытывать к этому странному господину, с которым переплелась жизнь ее семьи. Он даже показал ей, как обнять Раскольникова. Девочка сыграла великолепно, с таким чувством и непосредственностью, как могут играть только дети.А между тем чтобы снять эту трогательную сцену, русской группе пришлось пойти на своеобразный подвиг — перекрывать во время дублей шумное движение на Дворцовой набережной, одной из центральной магистралей города. На дубль английским киношникам наше ГАИ давало на откуп полторы минуты тишины. Утром того же дня было совершено практически невозможное — на полчаса утром перекрыто движение по Дворцовому мосту, чтобы дать возможность герою убежать из Петербурга, а потом по мосту вернуться в роковой город.Все натурные съемки, связанные с перемещением героев по городу, снимались в Петербурге.Здесь же были отсняты первый и последний эпизоды картины: отъезд барчука Раскольникова из родного поместья, которое расположилось в знаменитой литературной Сиверской, и сибирская каторга.Съемки сибирских далей проходили в пригороде Ольгино. Для актера Джона Симма это была настоящая каторга. Его, прикованного к пятидесяти мощным актерам массовки, заставляли тащить через болото бревно, стегая при этом кнутом. По его словам, это был самый трудный момент, который он переживал в жизни, тут он очень пожалел, что рядом не было его дорогой мамочки или другого близкого человека....Повозка увозила Раскольникова в столицу, за ним бежали мать и сестра… а нестройные хлопки съемочной группы ознаменовали конец питерских съемок картины. Впереди работа в лондонской студии: тяжелые разговоры Раскольникова с Порфирием, наконец, убийство старушки-процентщицы, которая единственная не приехала на съемки в Петербург. Наверное, испугалась.Премьера на канале Би-би-си назначена на ноябрь этого года.Что же касается показа картины в России, Дэвид Снодин комментирует проблему следующим образом: «Мы будем пытаться продать фильм по всему миру, и показ в России будет обсуждаться между Би-би-си и русскими дистрибьюторами».[b]Санкт-Петербург НА ФОТО:[/b][i]В главной роли — культовый актер Джон Симм[/i]

ЖИВЕТ ОН В ЛЕНИНГРАДЕ, ЗОВУТ ЕГО АРКАДИЙ

[b]Живет он в Ленинграде, Зовут его Аркадий… Иль попросту Аркашка, Иль Райкин, наконец.Отрывок из эстрадного номера А. Райкина [/b][i]О том, что Аркадий Райкин прожил в Петербурге более пятидесяти лет, напоминает сейчас разве что скромная мемориальная доска на Каменоостровском, 17.Труппа Театра миниатюр под руководством Райкина постоянно находилась в движении, гастролируя по городам и весям страны и зарубежья. А на долю Петербурга приходились редкие относительные минуты покоя.[/i]В 1922 году семья Райкиных обосновалась в Петербурге, где жили родственники. Поселились на шестом этаже большого дома на Троицкой улице (ныне Рубинштейна). Одиннадцатилетний мальчик пошел в четвертый класс физико-химической школы, которая находилась поблизости на Фонтанке, стоило лишь перелезть через забор. А через Невский на Моховой улице — Театр юного зрителя. Райкин был одним из делегатов (по тогдашней моде), направленных школой в театр. А потом маленький Аркадий заболел Александринкой. «Я лез в театр через все мыслимые и немыслимые щели, как-то раз даже через дымовую трубу. Смотрел спектакли из будок суфлера или осветителя… Поначалу гоняли, но потом привыкли и иногда даже помогали спрятаться от грозных режиссеров… Мне было совершенно неважно, что я, допустим смотрел этот спектакль 43 раза. Меня бесконечно волновала таинство перевоплощения, происходящего с актером. Когда он неожиданно переставал быть обыкновенным человеком»… Год проработав «по специальности» лаборантом на Охтенском химическом заводе, Райкин поступил в Ленинградский институт сценических искусств на курс к Владимиру Соловьеву, ближайшему соратнику Мейерхольда.Здесь же в буфете «театралки» он встретил свою судьбу — девочку в красном берете с мальчишеским именем Рома. Их первый разговор Аркадий Райкин помнил дословно. Она заговорила первая.«Вы здесь учитесь? Как это прекрасно!» — «Да учусь… А что вы делаете сегодня вечером? — «Ничего». — «Пойдемте в кино?» Когда они вошли в зал кинотеатра, заняли свои места и погас свет, Аркадий сказал: «Выходите за меня замуж…» Его жена актриса Рома Рома (псевдоним ей придумала Рина Зеленая) всю жизнь работала вместе с ним. Поскольку Аркадий Исаакович жил исключительно творческими проблемами, она была душой театра — и в долг давала, и, если надо, замуж выдавала… А потом были театры: Ленинградский ТРАМ, Театр Ленсовета, а в 39-м году образовался Ленинградский театр эстрады и миниатюр, лидером которого стал Аркадий Райкин. Обосновался театр в помещении на Желябова, где в начале века находился ресторан «Медведь», куда стекалась вся артистическая элита Петербурга.Театр миниатюр был фактически уникальным примером частного театра в советское время.Конечно, директор назначался сверху, но тем не менее все решал Райкин.В 81-м году Аркадий Райкин вместе с театром переезжает в Москву. С одной стороны, подтолкнул его к этому решению невыносимый пресс Ленинградского обкома во главе с небезызвестным Романовым, с другой, вся семья уже обосновалась в столице. Но на вопрос, какой город ему ближе, Райкин отвечал, не задумываясь, — Ленинград.[b]Люди и манекены [/b]В советские времена по воскресеньям вся страна приникала к радиоприемникам. Шла развлекательная программа «С добрым утром!»: все, затаив дыхание, ждали голоса Аркадия Райкина. Билеты на его выступление достать было невозможно.Например, на концерт в столичный зал «Россия» (2,5 тысячи мест) в продажу поступало лишь 200 билетов. Люди стояли в очереди за билетами всю ночь с номерками на руках. Человек, который видел живого Райкина, считался достопримечательностью коллектива.Стоило машине Райкина выехать на Невский и, к примеру, затормозить перед поворотом, как над проспектом взлетал шелест: «Райкин, Райкин, Райкин».Мой собеседник, замдиректора питерского Института искусств Виктор Голомбевский, вспоминает, как в 71-м году ему, школьнику, чудом удалось попасть на спектакль «Избранное».Райкин год до этого не выходил на сцену — это было связано с постановкой в 70-м спектакля по Леониду Лиходееву, посвященного 100-летию со дня рождения Ленина. В начальный монолог были включены цитаты из «Философских тетрадей» Вождя. А миниатюры каждый мог трактовать в силу своего ума и проницательности. В Ленинграде состоялась шумная премьера, спектакль был принят цензором и зрителем. А на гастролях в Москве разразился жуткий скандал. Райкина «вызвали»… и увезли домой с микроинфарктом. После запрета спектакля А. И. устроил тихую забастовку, год не появляясь на сцене. Поползли самые невероятные слухи, которые провоцировались «знающими» людьми: Райкин переправлял золото в гробу матери и был пойман, он эмигрировал в Израиль и, наконец, вследствие инфаркта… скоропостижно скончался.Пора было показаться народу.Спектакль проходил в одном из самых больших ленинградских залов — ДК Первой пятилетки. В него вошли миниатюры из разных программ, даже запрещенной. Вся труппа театра очень переживала — как встретят Райкина после долгого перерыва. А зрители от самой Мариинки стреляли лишний билетик… В зале погас свет. Увертюра.Зрители в ожидании. За поднявшимся занавесом — застывшие в заданных позах артисты театра. И вдруг появился Райкин, стряхивающий с «манекенов» пыль. В первую минуту его никто не узнал. Люди помнили его полноватым, с белой прядью, оттененной густыми черными волосами, а перед ними стоял другой человек, стройный и совершенно седой. На какой-то момент зал оцепенел. А потом… встал. Взволнованный военный выбежал из зала на сцену с огромным букетом красных гвоздик — тут не выдержали уже «манекены» — артисты – и бросились целовать А. И.[b]Чем тише, тем громче [/b]Наверное, в этот момент судьба Виктора Голомбевского была решена. После школы он устроился осветителем в Театр миниатюр. — Надо сказать, что появление Райкина на сцене и его поклоны — это отдельный спектакль, — вспоминает Виктор Александрович. — Возникала моментальная сцепка: Райкин–зритель. Возникало какое-то мистическое, загадочное поле. И я специально проверял эту реакцию: как ни заглядывай в лицо зрителю, он не замечает ничего, кроме Райкина.Аркадий Исаакович был гениальным импровизатором. Он не повторял ни одного своего концерта. Взять, к примеру, оркестр, который всегда выступал в программе, заполняя паузы между миниатюрами. На исполнении номеров музыканты были свободны, уходили покурить, вниз, под сцену, но «на Райкина» всегда возвращались и смотрели его 100, 200… 400 раз подряд.— Коллектив сам по себе был очень маленьким — человек 30, 12 актеров, а остальные рабочие цехов, в основном работающие с А. И. с самого рождения театра.Ему достаточно было своим слабеньким голосом сказать: «Ну что же вы…» И у человека язык прилипал к небу. Хотя внутри это был котел! Если надо, мог испепелить взглядом. Но совершенно по-райкински: «чем тише, тем громче». Отношение к нему персонала можно назвать не без пафоса — служением… Люди были ему, без преувеличения, преданы. Взять, к примеру, костюмера Зинаиду Ниловну. Она была его личным «телохранителем». Он ведь был очень больным человеком, а работал на износ, в жутком темпе, постоянно перевоплощаясь из образа в образ. В антракте он отлеживался, а Зинаида Ниловна стояла в дверях и никого к нему не пропускала. Как-то одна из «шишек» решила пообщаться с Райкиным во время антракта и была выпровожена фразой: «Вас тут много, а Райкин у нас один!» [b]— Вы постоянно наблюдали за ним со стороны, как он работал? [/b]— Аркадий Исаакович, как я уже сказал, был человеком негромким. Работал все время: дома, за рулем, на сцене. Это было его органическое состояние. В компаниях был склонен скорее наблюдать, оставаясь в тени. Он постоянно опробовал и обкатывал какие-то фрагменты. Потом это вставлялось в ткань его программ. На мой взгляд, привычка так работать формировалась годами, может быть, с детства, когда его болезнь надолго приковывала к кровати… На спектакль он всегда приходил минут за сорок. При всей легкости жанра дисциплина в театре была железной. Это был редкий в своем роде «нешатающийся театр», потому что в коллективе никто не пил. Театр в основном работал на гастролях.Поэтому часто возникали проблемы с театральными семьями. К тому же нигде не подхалтуришь, не снимешься в кино. А уход кого-то из своих артистов он воспринимал очень болезненно, как предательство.[b]— Каким он появлялся в театре, перед коллегами? [/b]— Одет был всегда с иголочки, по нему можно было сверять моду. Даже дома, больной, когда назначал какую-то встречу, всегда готовился и был в форме. Любил менять одежду. Как любят вспоминать наши актрисы, часто пытался их поразить. К примеру, у них было обговорено, что ко второму звонку актрисы выстраиваются перед песенкой, он выходит к ним, а потом исчезает до определенного момента за кулисами. Но как-то он не вышел к актрисам перед спектаклем. Они начинают волноваться: что случилось? Может быть, А. И.плохо: начинать не начинать? Третий звонок. Увертюра. Начинают без него. И вдруг выскакивает Райкин в темно-синем бархатном костюме неземной красоты и смотрит на их реакцию: каково? [b]Санкт-Петербург [/b][b]Алексей ГЕРМАН, кинорежиссер: [/b][i]Впервые я увидел Райкина в 1946 году. Это было в Комарове. Меня подвел к нему отец, а потом сказал: «Запомни: это великий человек». Эти слова не произвели на меня никакого впечатления. Я был занят капустным пирогом.Позднее правоту отцовских слов я понял, уже пересмотрев все спектакли Райкина. Судьба тесно и неожиданно связала нас в семидесятые годы. В 72-м он предложил мне, молодому, тогда безработному режиссеру, снять с ним двухсерийный фильм, куда бы вошли номера, которые он сыграл за свою жизнь. Два вечера в Ленинграде, на Каменоостровском, а затем два вечера в Москве, на Тверской, он за чашкой чая вполголоса, без всякого грима проигрывал нам все миниатюры, которые должны были войти в фильм. Идея была такая: Райкин приходит к старому еврею-аптекарю и рассказывает ему всю свою жизнь, показывает всех людей, которых он встречал… Там, на кухне, я увидел фильм, который так никогда и не был снят, я оказался тем самым стариком-аптекарем, которому Райкин все показал. Ощущение встречи с чем-то огромным, с неповторимым талантом у нас со Светланой Кармалитой, моей женой, осталось на всю жизнь. Что стал бы делать Райкин, живи он в нашу эпоху? Мне кажется, сегодня ему пришлось бы смеяться нам нами, над нашими надеждами. Сегодня приходится смеяться над самими собой, и этой очень горько.[/i][b]Бен БЕНЦИАНОВ, художественный руководитель «Петербургконцерта», народный артист России: [/b][i]В жизни Аркадий Исаакович был человек закрытый и даже отстраненный. Вероятно, его неимоверный успех вынуждал носить маску человека чуть мрачноватого, нелюдимого, слишком сосредоточенного. Но иногда он позволял себе немножко пошалить. Помню такой эпизод. Однажды у меня раздался звонок.— Здравствуйте, Бен, у меня к вам просьба, вы наверное, на меня не очень обидитесь, если я ненадолго попрошу одолжить вашу жену.— Это, конечно, вопрос сложный, Аркадий Исаакович, — отвечаю я. — А для какой цели, позвольте спросить? — Рома должна поехать в Москву к Катеньке, которая стала матерью, и я хочу, чтоб ваша Любочка заменила ее на сцене, а она там довольно плотно занята… — разрядил ситуацию Аркадий Исаакович.Так актриса Любовь Александрова вошла в труппу Театра миниатюр. С этого момента началось сближение семей Райкиных и Бенциановых. Особенно сдружились жены: Люба и Рома. Они доверяли друг другу какие-то свои женские заботы и проблемы.Например, в театре было немало талантливых и очаровательных женщин. Аркадий Исаакович был большим поклонником женской красоты — готовая тема для обсуждения близкими подругами.Не скрою, мы не были коллегами — я учился у него.Он был гениальный учитель, а я — восхищенный ученик. Но я никогда не заимствовал его идеи, потому что подражать Райкину было невозможно. Делать его репертуар означало губить себя.Встречая и провожая жену, я наблюдал методы его работы, видел, к сожалению, его старение и немощь.Сидя где-нибудь за кулисами, видел, как он стоит один, голый человек на голой земле, перед занавесом, растерянный: он забывает текст. Я задавал себе вопрос: «Зачем Аркаша идет опять на сцену?» А ему, оказывается, помогало лишь одно лекарство — сцена, и как минимум на несколько лет она продлила ему жизнь.[/i]

МНЕ С БРАТКОМ НЕ РАСПЛАТИТЬСЯ ЗА ВСЮ ЖИЗНЬ

[i]Мы встретились с Виктором Сухоруковым в его маленькой квартирке на Лиговке. Там все было перевернуто вверх дном. В квартире кипел ремонт.Пришлось ютиться на кухне, куда добирались, пролезая между сгруженной мебелью. Беседа протекала под звонкие восклицания ремонтниц, которые с азартом отдирали последние обои единственной комнатки. Сам юбиляр как будто находился в смятении чувств: ему трудно было усидеть на месте, то он говорил шепотом, то чуть ли не кричал. Что ж, юбилей – дело хлопотное, к тому же не какой-нибудь — полувековой.[/i][b]Вступительное слово юбиляра [/b]— Эту дату я считаю вершинкой жизни человеческой, потому что дальше годы пойдут на убыль, на «усыхание». Я почувствовал, что 50 лет – это та цифра, которую следует отметить если не шумно и весело, то по крайней мере ярче, чем все остальные. Мне нравится, как я сформулировал ход событий: до пятидесяти — это дни рождения, после — даты. Если до — собирают подарки и думают о будущем, а после — благодарят Бога за прожитый год. Хотя я сегодня не чувствую себя полувековым дяденькой. Я легко откликаюсь на имена Витька, Витюша, Витюня, только дети и внуки начинают меня смущать, потому что, глядя на них, понимаешь, что ты уже не молодой человек.[b]Я для матери был уродом — Можем ли мы отмотать 50 лет назад и вспомнить, где появился на свет Витя Сухоруков? [/b]— Я родился в городе ткачей и стачек Орехово-Зуеве, хотя друзья всегда удивлялись этому ординарному факту, принимая меня за коренного петербуржца.[b]— Как рано у вас обнаружилась тяга к актерству? [/b]— Сколько себя помню — вечно рожи кривил. Самое яркое детское впечатление — театр с его обманом. Мне было пять лет, жил я на детсадовской даче, и местные ребятишки показывали нам спектакль «Золушка». Я на всю жизнь запомнил, как мачеха со своими дочерьми пили на сцене чай, и у них были, как я думал, настоящие конфеты. Как я им завидовал! И когда закончился спектакль, мы кинулись к декорациям — кто за чем, а я за этими конфетами, которые остались на столе. Каково было мое разочарование, когда я обнаружил, что вместо конфет в бумажки были завернуты кусочки хлеба! [b]— А как ваши родители относились к театральным поползновениям ребенка? [/b]— В провинциальном городе, когда мальчик вдруг рядится под девочку, малюет что-то на роже, натягивает чулки на руки, изображая перчатки и привязывает мочалку вместо кудрей, это казалось, мягко говоря, странным… Я иногда пописывал стихи, и у меня на эту тему есть одно восьмистишие: [i]Я для матери был уродом, В глазах отца — большим мечтателем, Крещенный под церковным сводом Пошел дорожкой, но не скатертной.Встречались камни придорожные И мучили меня строками выбора, Но цель во мне была одна заложена, Она ж мечта моя и выгода… [/i]То есть актерство. Но мама не только этого не понимала, она это категорически не принимала. И, лупя меня, кричала: «В мастера, в мастера, на фабрику!!!» Папа мне сочувствовал молча. Но поскольку я большей частью был предоставлен сам себе, вольная жизнь развила во мне желание быть лицедеем.[b]— И вы рискнули поступать в театралку… [/b]— Поступал дважды. Первый раз в Школу-студию при МХАТе, где мне сказали: «Вы никогда не будете актером». Я возразил: «Мне очень нужен театр!» «Допускаем, — ответили мне, — но вы-то театру нужны?» И теперь, став старым и лысым, я часто возвращаюсь мыслями к этому моменту, когда чуть была не угроблена юная душа. Ворота в театральный мир мне открыл Всеволод Порфирьевич Остальский. После вступительных экзаменов в ГИТИСе он отметил в своей записной книжке: «Он (то есть я, Виктор Сухоруков) либо ненормальный, либо гениальный…» [b]Как птица Феникс — А как вы оказались в Петербурге? [/b]— После окончания ГИТИСа у меня была возможность остаться в столичном театре, но я пошел за режиссером. Меня позвал в Ленинград тогда молодой, талантливейший художник, диссидент, режиссер Петр Фоменко, который возглавил Театр комедии. Мне была предложена роль 76-летнего старика. Моя театральная карьера начиналась очень удачно. Но я человек взбалмошный, Скорпион по знаку зодиака. Конечно, это отразилось и на моей судьбе. Из театра меня уволили по «волчьей» статье, без права устройства на работу. В то время Фоменко ушел из театра, парадом командовала коллегия.[b]— Чем же вы так провинились? [/b]— Я до сих пор храню приказ, в котором сказано, что накануне 65-й годовщины Великого Октября Сухоруков явился в театр в нетрезвом состоянии и был оповещен директором, что в случае повторения подобной ситуации будет уволен без предупреждения. Я повторил — он уволил. Полгода я не мог устроиться на работу — работал грузчиком. В 33 года был заклеймен тунеядцем, алкоголиком и бродягой. Тогда это было мучительно, это была драма. Сегодня я истолковываю тот период как испытание, проверку на прочность и, конечно, урок жизни, который не прошел даром. По крайней мере, мне сегодня не страшно что-то терять, ошибаться, с чем-то расставаться.Я легко сжигаю мосты, ценю хорошее и доброе. Как ни странно, периоды апатии, моих падений не озлобили меня, не скурвили, а сделали мудрее и понятливее к жизни и к самому слову: судьба.[b]— Как вы нашли силы начать все заново? [/b]— Одиночество меня мобилизовало. Оказавшись один на один с самим собой, я начал себя чистить-совестить, собирать, стыдить, поднимать из руин. К тому моменту я накопил много людей за спиной, которые ждали моего падения и радовались моим поражениям. И я сказал себе: «Нет, я не дам вам куражиться и плясать на крышке моего гроба. Я еще смогу!» Сегодня я многих вверг в недоумение собственной биографией. За эти годы я жил по-разному: лихо, весело. Я целомудренный и порочный одновременно, я просто человек на этой земле. Меня хоронили заживо, забывали, кто такой Сухоруков. А я раз — и выныривал, раз — и возникал из ниоткуда. Как птица Феникс. А они: «Ну кто такой Сухоруков: алкоголик, урод, бродяга! Ну что они в нем нашли, артист-то копеечный. И на тебе! Знает вся страна!» [b]Из Ленина – в киллеры — Однако в кино вы пришли довольно-таки поздно.[/b]— Я начал сниматься в 40 лет. А до этого на эпизодики напрашивался — не брали.Киноактера из меня «сделал» Балабанов. За десять лет я снялся в пяти его фильмах. Я думал, что стану звездой после «Комедии строгого режима» по Довлатову, где я сыграл роль заключенного — Ленина. Но времена были сумбурные — начало перестройки, общество вставало на дыбы. Может быть, поэтому меня не заметили. Признанным как актер я стал только после «Брата».[b]— Вполне сюрреалистическое переключение: из Ленина в киллеры! [/b]— Это изначально была не моя роль, но Леша Балабанов почему-то верил, что я справлюсь. Ему говорили: «Ну кого ты взял?! Да мы сейчас тебе подберем крепкого, здорового, который водить машину умеет…» [b]— А вы не умели? [/b]— Нет, не умел, и стрелять не умел. Мне как раз исполнилось 45 лет, и в тот мой день рождения меня на полигоне учили водить машину с двумя педалями: газ и тормоз. А потом были съемки — оцепили полквартала от греха подальше. Я пока ехал — весь взмок… У меня машины поэтому и нет, что я ее боюсь.[b]— И вот после «Брата» вы проснулись знаменитым! [/b]— Да. Сон был хороший, сладостный. Виктор Багров перевернул всю мою жизнь, он поднял меня, можно сказать, со дна. Мне с братком не расплатиться за всю жизнь, как и с Алексеем Балабановым. Я Балабанова ставлю в ряд матери, отца и Петра Фоменко. Он для меня – энциклопедия или, по крайней мере, целый параграф из романа «Жизнь Вити Сухорукова». Что-то отпугнуло сейчас Балабанова от меня, он начал снимать картину про войну. И теперь во мне не нуждается. У меня складывается впечатление, что вроде я как бы и на пенсии для кинематографа Балабанова. А я очень хочу еще поработать с ним. Хоть чуть-чуть.[b]Криминальному жанру – пуля в лоб — Не боитесь того, что после «Братьев» вам будут предлагать только роли злодеев? [/b]— В этом году я сыграл такие разные роли у молодых! Снимаюсь у Ильи Хотиненко в исторической мелодраме «Золотой век», играю графа Палена в великолепном костюме. Параллельно — у Наташи Погоничевой в комедии абсурда «Теория запоя». Она надела на меня парик, вставила голубые глаза, навела шоферский загар. А еще я, на мой взгляд, здорово сыграл роль амбала в боевике «Антикиллер» Егора Кончаловского. Я настолько задумчиво поработал над ролью, что сыграл этого отморозка нереально, обозначил для себя этот персонаж как импрессионистский портрет сатаны.Легкая, стремительная зарисовка зла… Я думаю — это пуля в лоб криминальному жанру в моем творчестве.[b]— А вы вообще когда-нибудь положительного героя играли?[/b] — Только дважды – в картинах «Хромые внидут первыми» и «Счастливые дни». А так — нет. Я сам удивляюсь: почему? Мне кажется, я такой положительный, добрый, улыбку люблю. А кого играю: одни гады, сволочи да мазохисты.[b]— Знать, судьба такая… [/b]— Судьба-то судьбой, но и любимая роль в кинематографе — тоже нехороший человек — Виктор Иванович, под собственным именем играл, в фильме «Про уродов и людей» Балабанова. Эта роль в свое время меня ввергла в запой. Слава богу, он продолжался недолго! [b]— Вы так бурно переживаете свои роли? [/b]— Я должен любить своего героя, хороший он или плохой. А я этого Виктора Ивановича ненавидел, у меня сил не хватало его любить. Однажды пришел со съемок и прямо в пальто завалился на кровать: «Как я тебя ненавижу!» — сказал я своему Виктору Ивановичу. А в итоге — через муки — полюбил.[b]Р. S.[/b]– А недавно я сестренке купил дачный участок. Не для морковки-картошки, а для цветов. Даже на 200 рублей семян накупил. Потом подумал: наверное, всетаки огород я купил не ей, а себе. Когда мне будет совсем плохо, я туда приеду, уткнусь носом в георгины — и станет хорошо.[i]Санкт-Петербург[/i]

Петербургские сновидения

[b]Томас, выпусти меня![/b]Здесь бродят тени великих князей. Разбитые надгробья хранят память о былом величии своих усопших хозяев. С надрывным скрипом хлопает дверь разоренного склепа. Сумерки обволакивают красножелтые кроны деревьев, подсвечивая мистическим блеском гранит крестов. Кладбищенскую тишину нарушают торопливые шаги одинокой женщины, ее развевающийся красный шарф цепляется за чугунную ограду. Она с ужасом его отдергивает и переходит на бег. Как птица в клетке, она бьется о чугунные ворота кладбища, но они скованы тяжелой цепью. Порыв ветра поднимает с земли жухлую листву и несет ее в ночь. Одурманенная ужасом женщина кричит на родном английском: «Томас, я знаю, что ты на меня сердишься, но это уже зашло слишком далеко! Томас! Выпусти меня отсюда немедленно!» Ответом ей только эхо.«Cut!» (Снято) — командует режиссер Николай Лебедев, чей предыдущий фильм «Звезда» произвел в этом году фурор на многих фестивалях.Для съемки следующей сцены на всю мощь работает дымовая машина, погружая в туман надгробия и людей. Операторская группа во главе с Иреком Хартовичем, известным голливудским профессионалом, знакомым нашему зрителю по картине Стивена Спилберга «Искусственный разум», уже готова к съемке следующего кадра.В это время режиссер подходит к исполнительнице главной роли Энн Арчер (номинировалась на Оскар за «Роковое влечение»), разговаривают через решетку кладбища.– Спасибо за ваше терпение, — благодарит режиссер. — Я не знаю как распутывается эта цепь, — обращается уже к рабочим, — помогите, пожалуйста.Сняв крупный план актрисы «за решеткой», съемочная группа перебазируется на другой берег заросшего пруда. Рядом с величественными склепами позапрошлого столетия вырос лес больших, безымянных крестов. Реквизиторы торопятся, вкапывая последний ряд мрачных декораций. Гладь пруда отражает крест часовенки, но стоит героине приблизиться к пруду, отражение тает в водной ряби. Виной тому не ветер, налетевший ниоткуда, а простая деревянная доска, брошенная по условному знаку в воду. И опять мелькает неприкаянный красный шарф между могил.– A-аnd action! – зычно произносит Николай Лебедев. – Снимаем! Отчаяние застывает на лице Сары – Энн Арчер, она бежит, преследуя воображаемую тень пропавшего сына.[b]Тайну Сары знает оборвыш[/b]На следующий день я застала съемочную группу в буквальном смысле под небесами. А именно на крыше Казанского собора. Внизу кипит обычная питерская жизнь – суета, шум толпы на Невском, визг тормозов, пробки… Пронизывающий ветер, блестит на солнце первый снег. А на съемочной площадке цветут ирисы. Этот цветок часто появляется в кадре. Он преследует героиню.Сара видела его нарисованным, на картинах своего сына Томаса, они цвели на клумбе перед ее домом в Лос-Анджелесе, лежали на одной из могил, теперь цветут пышным цветом на незнакомой мансарде, куда привел ее бродяжка Никита.Съемочная группа ежится от пронизывающего ветра, только маленький Девон невозмутимо пританцовывает на крыше. Впервые я встретила юного актера Девона Алена во время съемок на кладбище. Он весело носился между склепов, не обращая внимания на замечания своей американской мамы. Тогда он был бесшабашным калифорнийским шалуном, который не может усидеть и минуты на месте, а сегодня он русский Никита, бездомный оборвыш, который знает тайну Сары.Несмотря на свои 11 лет, Девон уже имеет опыт работы в большом Голливуде, да еще с такими звездами, как Джим Керри и Джуд Лоу (в картине «Саймон Бирч»).Он в лохмотьях, с искусно выпачканным лицом (от настоящей грязи не отличишь). Забыв про грим, носится по крыше Казанского собора. В Америке ему не дозволялось бегать по съемочной площадке и смотреть, как работают другие. А еще голливудские режиссеры его никогда не угощали печеньем, а вот русский дядя протянул ему печенюшку. На нем три свитера и две пары теплых носков. Ему очень нравится сниматься в этой холодной России. И если в следующий раз его сюда пригласят, он обязательно приедет (если, конечно, мама разрешит).«Голуби!» – командует ассистент. И с появлением Сары на крыше взлетает стайка птиц. Голуби – дикие, их отловили специально для съемок. Чтобы снять мимолетную сценку пролета голубей в синем холодном небе, выпустили раз за разом почти 150 птиц.– Cut! – говорит Николай Лебедев. – На сегодня все.[b]Звезды бывают и умными[/b]Идея снять мистический триллер в России с американскими звездами зародилась два года назад. А еще раньше на своей дебютной полнометражной картине «Змеиный источник» Николай Лебедев познакомился с продюсером Сергеем Ливневым. Следующий фильм «Поклонник» закрепил за Лебедевым реноме мастера триллера, и в это же время Сергей Ливнев в Америке стал совладельцем студии Good films Factory. И после нашумевшей лебедевской «Звезды» началась подготовка к их новой совместной работе.Поначалу проект должен был называться «Коричневая Москва», но Николай настоял, чтобы съемки проходили именно в Петербурге, а не в перенаселенной столице. Организация съемок в Питере была возложена на киностудию «Глобус-фильм». Это «Глобус» снимал в Петербурге «Джеймса Бонда» и «Евгения Онегина».После долгих творческих перипетий решено было остановиться на названии «Желанный» («Wanted»). Фильм снимается на английском языке и предназначен для международного зрителя.– «Желанный» («Wanted») может расшифровываться двояко, – говорит режиссер, – с одной стороны, «Wanted» – это надпись на плакатах с фотографиями разыскиваемых людей, с другой – «want» в переводе с английского – «хотеть», «желать». «Желанный» – это истории о близком человеке, которого пытается найти героиня. Она этого страстно желает. Сара проходит через испытания ради человека, которого она однажды потеряла из-за собственной бескомпромиссности, упрямства, стремления подчинить его себе. Речь идет о ее сыне, о ее любви к сыну и о любви сына к матери. Но там будет и другая любовная история.Героиня Энн Арчер Сара через десять лет узнает, что ее единственный сын Томас (Юрий Колокольников) находится на другом конце света, в российском городе Петербурге. Появление Томаса, молодого художника, в Питере весьма не случайно, на его картинах мать часто видела виды ЛосАнджелеса с отраженными в воде видами странного города, состоящего из арок, башен и мостов, паутины рек и каналов. Когда Сара попала в Петербург, она его узнала – по картинам сына.В проекте задействованы именитые актеры: Кип Пардью («Гонщик»), Агнес Брукер («Дерзкие и красивые»), Григорий Гладий («Сирано де Бержерак», «Никита») и другие.– В чем прелесть и сложность работы над новым проектом? – спрашиваю я у Николая Лебедева.– Меня продолжает безумно радовать Энн Арчер, она с каждым днем мне становится по-человечески ближе и понятнее. Она человек необычайно умный вопреки общему мнению, что голливудская звезда – это красивая открытка. Благодаря ей я стал говорить по-английски. Мне очень интересно работать и с оператором Иреком Хартовичем. Он находит такие невероятные планы, что город в его изображении становился фантастическим. Изображение дышит.Он смотрит на мир глазами ребенка, при этом у него взгляд умудренного опытом человека.– У Петербурга тоже своя роль в фильме?– Главная. Он взаимодействует с героиней, меняет ее, он сосредоточение ее мечтаний, снов, комплексов. Мне кажется, что Петербург – это одно из самых потрясающих мест, где я когда-либо снимал. Он будет в картине сновидческим. По крайней мере, я хочу, чтобы это было так.[b][i]Санкт-Петербург[/i][/b]

Илья Олейников, Юрий Стоянов: «Городок» построили по пьянке

Эксклюзивы

Американец Спектор сядет на 15 лет за шпионаж: зачем он собирал медицинские карты россиян

Доходы, накопления и новые профессии: россияне назвали цели на 2025 год

В Москве вручили премию Гильдии киноведов и кинокритиков СК РФ

Кто из российских звезд умер в 2024 году

Что нужно знать, если вы планируете ребенка после 35 лет

Сядет на 15 лет за шпионаж: зачем американец Спектор собирал медкарты россиян

Доходы, накопления и новые профессии: россияне назвали цели на 2025 год

«Скучных историй нет»: в Москве вручили премию Гильдии киноведов и кинокритиков СК РФ

Прощайте, легенды: кого из российских знаменитостей не стало в 2024 году

Дорогие анализы и возможные риски: почему может быть опасно рожать после 35

Вечерка ТВ

Без штампов. Современные форматы отношений. Видеоподкаст

Полицейский с Петровки. Выпуск 21

Истории «Чародеи»

Научпост. Можно ли доверять научным фильмам? Видеоподкаст

Приметы и советы

Народный календарь. Почему нельзя жаловаться на проблемы 30 декабря

Народный календарь. Для чего нужно смотреть на иней на Агея Инесея 29 декабря

Народный календарь. Кому молятся моряки 28 декабря, чтобы заполучить удачу

Народный календарь. Что нужно сделать 27 декабря, чтобы не попасть в беду

Народный календарь. Почему нельзя работать 25 декабря

Народный календарь. Почему нельзя жаловаться на проблемы 30 декабря

Народный календарь. Для чего нужно смотреть на иней на Агея Инесея 29 декабря

Народный календарь. Кому молятся моряки 28 декабря, чтобы заполучить удачу

Народный календарь. Что нужно сделать 27 декабря, чтобы не попасть в беду

Народный календарь. Почему нельзя работать 25 декабря

Проще, чем кажется

Как выбрать искусственную елку

Как безопасно кататься на «ватрушке»

Как выбрать спортивный зимний инвентарь

Как выбрать валенки

Как побороть застенчивость при поиске работы