Союз лысых
Аркадий Плешаков считал себя красивым мужчиной и имел на то основания. Главным среди них были роскошные, слегка волнистые и ухоженные темные волосы. Предмет трепета женщин и зависти мужчин. Заглядывая вдаль, на четверть века вперед, он представлял себя респектабельным джентльменом с филигранно подстриженной белой гривой. А когда видел во сне собственные похороны (с кем такое не случалось), с удовольствием убеждался, что его прическа безупречна.
Так бы все и шло, если бы однажды его парикмахерша не сказала: «Будем тебя, мой дорогой, стричь бережно, как английский газон. У нас теперь каждый волосок на счету». Аркадий не понял, тогда она поднесла зеркало сзади, и он увидел наметившуюся плешь. Еще не явную, но внятно очерченную тонзуру — вроде той, которую выстригали себе на макушке монахи-католики.
Обнаружение лысины — событие, безусловно, стрессовое, хотя каждый приходит к этому своей дорогой. К примеру, Эльдар Рязанов снялся в «Иронии судьбы» в бессловесной роли соседа пьяного Лукашина, летящего в Ленинград, и при монтаже с ужасом увидел, что у него «светится» затылок, о чем прежде не имел понятия.
Что касается Плешакова, то лысеть ему было не в кого. Ни по отцовской, ни по материнской линиям безволосых в его роду не водилось. Видно, какой-нибудь лысик затесался веке в шестнадцатом, при дворе царя Ивана Грозного, и через столетия, минуя промежуточные поколения, вставил Аркадию свои злосчастные гены, вызвав у него надрывные, но безответные вопросы: «Почему именно я? За что мне?» Считается, что в ожидании кончины человек проходит пять стадий: отрицание — гнев — торг — депрессия — принятие. Плешаков может подтвердить, что этот алгоритм применим и к процессу облысения.
Сначала было отрицание. Аркадий уговаривал себя, что плешь незаметна. А если и слегка заметна, то она его не портит. А если даже портит, то не сильно. Сомнения не покидали его ни на минуту. Он постоянно заглядывал в зеркала, стеклянные витрины, рассматривал себя в окнах метро, выискивая подтверждение, что ничего страшного не случилось. Но отражение отвечало: не ври себе, парень!
Облезал он быстро, к тому же неравномерно, какимито клоками. Девушки шептались: симпатичный мужик, жаль, что лысый. Коллеги за глаза прозвали его «лохматым». Злые детки во дворе пищали: «Лысая башка, дай пирожка!» А надо вам знать, что в пору его молодости безволосые люди были если не прокаженными, то как минимум инвалидами. Хуже, чем очкарики и заики. Оставалась дилемма: смириться или оказать сопротивление. Подумав, Плешаков выбрал второе.
Он стал отвечать обидчикам — кому заготовленной остротой, кому площадной руганью, а кому-то и рукоприкладством. Пришла стадия гнева. Он превращался в подозрительного типа, нарывался на скандалы, жил на грани нервного срыва. Люди стали от него шарахаться. Казалось, каждого встречного-поперечного он буравит вопросом: «Что, сволочь, тебе тоже не нравится моя лысина?!»
Но все же благоразумие взяло верх. Поняв, что гробит свою психику, Аркадий подавил гнев. И тогда пришла следующая стадия — торг.
В юмористической телепередаче Плешаков услышал такую хохму: если мужик лысеет спереди, значит, умный, если сзади — значит, гуляет, если спереди и сзади — значит, гуляет с умом. Судя по волосяному покрову Аркадия, он гулял с умом. И этот ум следовало использовать в созидательных целях. А именно — остановить или хотя бы замедлить процесс выпадения волос.
И Плешаков пустился во все тяжкие. Ежедневно мыл голову хвалеными шампунями; не добившись результата, перешел на народные средства: сырые яйца, хозяйственное мыло, отвар черного хлеба... Сходил к дерматологу, тот выписал мазь цвета «мокрый асфальт» с гадким запахом. Ее надо было втирать в голову, а сверху надевать шерстяную шапку, поскольку в тепле мазь лучше усваивается. Усвоение шло настолько успешно, что из-под шапки на лицо Аркадия стекали вонючие серые струйки. Окружающим становилось дурно.
Параллельно Плешаков осваивал технику укладки оставшихся волос. На виске он отрастил длинную прядь, которую зачесывал слева направо, от уха до уха. В народе это называется «внутренний заем». Однако данный метод уязвим — при дуновении ветра волосы разлетаются, и тайное становится явным.
Тогда Аркадий стал зачесывать волосы назад и собирал их в хвост, который перетягивал резинкой. Но и это не спасало — на лбу еще больше обнажались залысины, а темя все равно светилось проплешиной. Собирание гривы в тугой пучок на затылке тоже не дало искомого результата.
Знакомый актер сводил его в парикмахерскую драматического театра, где Плешакову примерили с десяток разных париков. Он понравился себе в образах Отел ло и Бориса Годунова, но носить парик по жизни счел делом не мужским, да и рисковым. Не ровен час какой-нибудь придурок по пьянке сорвет с него парик. Позор на всю оставшуюся жизнь! Также был опробован тонкий психологический прием: если лысину не удается спрятать, нужно отвлечь от нее внимание. Чем? Другой растительностью, разумеется. Окладистая борода и пышные усы обеспечат, научно говоря, визуальную компенсацию. Однако борода выросла жидко-редкая, как у монгола, а усы почемуто получились желтого цвета. Отвлекающие аксессуары оказались не к лицу и были с лица удалены.
Собравшись с духом, он решился на последний штурм — трансплантацию волос. В то время она только вошла в российские двери, реклама была обильной, и Плешаков клюнул. Поначалу результат операции впечатлил, но уже через год стало ясно, что места, куда с затылочной донорской зоны переместили фолликулы, заросли неплотно, так что плешь никуда не делась. Зато затылок теперь пересекал длинный белый шрам.
И тогда Аркадий сказал себе: стоп, хватит. Схватка проиграна. Единственное, что хоть как-то его утешило, — это фраза известного киногероя: «Я хотя бы попробовал». С тем он и вступил в четвертую стадию — депрессию.
Она длилась несколько лет и была отмечена тем, что Плешаков вообще забил на собственную внешность. Он уже не реагировал на сигналы зеркал, не замечал, что на уши свисают поседевшие пейсы, что брови лохматые, шея и виски не подбриты, а на темени творится полный бедлам. Словно в отместку за халатность, новые волосы выросли там, куда их никто не звал: на плечах и на спине. С головы перебежали, предатели, мрачно сформулировал Аркадий.
Последняя стадия, принятие — именно принятие, а не смирение — наступила так. Плешаков зашел в цирюльню подровнять ставшие совсем уж неприличными патлы, вместо его парикмахерши, ушедшей на пенсию, трудился молодой брадобрей. Он предложил: «Не желаете попробовать под ноль?» Аркадию было без разницы, и он махнул рукой — дескать, давай.
Надев на него пелерину, парикмахер подоткнул вокруг шеи тонкое белоснежное полотенце. Потом тонкими ножницами состриг волоски на ушах и подровнял брови. Провел пальцами по голове, проверяя, нет ли родинок и папиллом. Взбив в тазике мыльную пену, кисточкой нанес ее на место предстоящего действия. И, наконец, достал складную опасную бритву. Ту самую, которую некогда правили-точили о ремень и давно запретили в парикмахерских, опасаясь то ли порезов, то ли операций «чик по горлу».
Плешаков закрыл глаза. Променад острой бритвы по окружности головы оказался приятным. Сквозь дрему он слышал, как парикмахер приговаривает: «У вас голова отличная, ровная, без косогоров и оврагов. Брить сплошное удовольствие. Прямо «Формула-1».
Наконец Аркадий разомкнул очи и тут же разинул в изумлении рот. «Ну почему, почему я не сделал этого раньше?! Красава!» И ощущение счастья вместе с белоснежным горячим полотенцем накрыло его с головой. Начиная с того дня, Плешаков вновь стал разглядывать себя в зеркалах, витринах и окнах метро. Но теперь нолики превратились в крестики, и из зазеркалья на него смотрел не затравленный псих, а породистый, уверенный в себе пожилой мужчина, гордо несущий на плечах отполированную голову безупречной округлости. И каждому становилось ясно, что в ней содержится множество светлых и смелых мыслей.
Опять-таки надо заметить, что к этому времени отношение к лысине в стране и мире поменялось. Вместе с модой на обнажение общество благосклонно приняло оголенные черепа. Лысые окончательно перестали стесняться, а некоторые даже бравировали своей «прической». Плешаков, к примеру, любил на публике пошутить, что ему не грозит седина. И что шрам на затылке остался после замены мозгов. А в присутствии прекрасных дам говорил, что у лысых повышенный тестостерон, и приглашающе улыбался.
Он через день сам брил голову шейвером, а раз в неделю отправлялся в барбершоп, где тот самый парикмахер, что вернул его к жизни, погружал Аркадия в негу, балуя и забавляя клиента всевозможными бритвочками, ножничками, щипчиками, гелями и парфюмами. В придачу Плешаков регулярно посещал солярий, поскольку загорелая лысина значительно привлекательнее бледной. В этом обличье он себе чрезвычайно нравился, и, если бы его спросили, не желает ли вернуть свою былую шевелюру, он бы удивился: «А зачем?»
Однажды он вспомнил, как Шерлок Холмс расследовал историю Союза рыжих. Подумаешь, рыжие, явилась ему мысль, сколько их там наберется. А вот если организовать международный Союз лысых, это была бы силища!
Какие люди состояли бы в нашем союзе, упивался идеей Плешаков, перебирая в компьютере фотографии Стива Джобса, Джеффа Безоса, Брюса Уиллиса, Джона Малковича, Зинедина Зидана, Майка Тайсона. А взять соотечественников — Владимир Ленин, Никита Хрущев, Михаил Горбачев, Юрий Лужков, Алексей Леонов — фигуры! Правда, ушедшие, зато ныне здравствуют Михаил Мишустин, Владимир Потанин, Александр Карелин, Федор Бондарчук, Александр Розенбаум...
Теперь, посещая людные места — театр, или ресторан, или стадион, — Аркадий Плешаков зорким глазом вычленял среди всех прочих лысых мужчин, и ему казалось, что все они многозначительно перемигиваются, давая друг другу понять, что их связывает принадлежность к лиге избранных, сообществу баловней судьбы.
Если бы еще женщины и дети лысели, мечтал Плешаков, мы составили бы большую и лучшую часть человечества. И уж тогда-то отыгрались бы на этих кудлатых и косматых, кудрявых, лохматых и патлатых! А впрочем, простим им свои былые обиды. Их и так природа обделила, наделив бесполезными волосами.
