Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту
Сторис
Если попали в ДТП, что делать? Полицейский с Петровки

Если попали в ДТП, что делать? Полицейский с Петровки

Теракт в Крокус Сити

Теракт в Крокус Сити

Какие профессии считались престижными в СССР?

Какие профессии считались престижными в СССР?

Выборы

Выборы

Ювелирные украшения из СССР

Ювелирные украшения из СССР

Идеальный мужчина

Идеальный мужчина

Полицейский с Петровки

Полицейский с Петровки

Фестиваль молодежи

Фестиваль молодежи

Русский след в Гарри Поттере

Русский след в Гарри Поттере

Хмели-сунели

Общество
Хмели-сунели
Фото: Нина Бурдыкина
«Брать кукурузу или не брать?» — практически интерпретация вопроса «Быть или не быть».

«Как измельчало человечество, и в глобальном, и в личном», — пронеслось легким ветерком где-то на уровне подсознания. А рациональное и основательное — то, что так ценят во мне близкие, — уже вынесло вердикт сладкой консервированной кукурузе. Однозначно брать! Банка с грохотом полетела в чрево большой металлической тележки. Но, конечно, кукурузе было неодиноко. Уже сколько набрала — и куда, как тащить… Я типичная жертва ассортимента.

Тут-то мы и столкнулись, вернее, наши тележки.

— Извините, — одновременно сказали я и та женщина, с тележкой которой произошла «авария» местного супермаркетного масштаба.

— Привет, — криво улыбнулась мне женщина. И я, конечно, сразу узнала ее. Бывшая одноклассница с необычным именем Тереза.

В советском детстве экзотических имен было маловато. И все мы — Ленки, Катьки, Таньки и Светки — жгучей завистью завидовали девочке по имени Терезка.

Позавидовать, скажу честно, можно было не только имени. Все мы были «одинаково нищие», как позже охарактеризовал эту эпоху один современный классик от литературы. Скучные серые дома-девятиэтажки, а в них малогабаритные квартирки, у кого-то двушки, у кого-то трешки, но заселенные «под завязку». Бабушки, дедушки, родители, младшие братья и сестры.

Одинаковые полированные стенки, заставленные книгами. Непременно антресоли: на них лыжи и макулатура. Дедушки собирали старые газеты — макулатуру. Потом ее можно было сдать и получить талончик на, допустим, трехтомник Джека Лондона. Дедушки увлеченно собирали домашние библиотеки, мамы и бабушки — сервиз «Мадонна», редкой пошлости.

И — тяжелые хрустальные салатники. Полированные стенки были заставлены этой роскошью под завязку… Эх, знали бы они, бабушки-дедушки, что сейчас все тогдашнее «богачество» окажется в одночасье сначала транзитом на даче, а потом и вовсе на помойке.

Вместе с главным украшением советского интерьера, бордовым ковром турецкого рисунка. Ковер, висящий на стене, в начале ХХI века будет осмеян миллионами шуток, подвергнут жесточайшему остракизму, предан анафеме и выброшен с глаз долой.

Впрочем, в доме у Терезки никогда не было ковра на стене. И жила она без надоедливых младших братьев и сестер, одна, как царевна.

С мамой — будто сошедшей с рекламной обложки, фигуристой блондинкой с льняными локонами. Мама Терезки не работала, а «творила быт». Папа ездил в загранкомандировки и казался нам каким-то мифическим, полуреальным персонажем. Никто из нас его не видел, но, несомненно, гдето он вершил свою важную работу. «Штирлиц!» — думала я. И представляла, конечно, красавца Вячеслава Тихонова.

И мама Терезки красавица.

В кого тогда Терезка такая, непонятно. Какая-то тяжелая, фигурой похожа на грушу, кудловатая прическа, глаза светло-карие, почти желтые. И уши… Большие, просвечивающие на свет, нежно-алые детские уши.

Нет, конечно, она не была красавицей. Зато у нее первой из нашего класса появились настоящие джинсы, а как-то она угостила меня жвачкой с вкладышем. На нем Том гонялся за Джерри.

Жвачку я отдала младшему брату, и он с наслаждением выдул из нее большой розовый пузырь. А вкладыш оставила себе. Он долго еще пах чем-то приторно-конфетным, запретно-заграничным.

С Терезкой хотели дружить: она хорошо училась, щедро давала списывать унылую математику и непонятную химию, угощала прозрачными леденцами и приглашала к себе домой. Мы любили ходить к Терезке.

Там всегда нас встречала ее мама. Обязательно в шелковом домашнем халатике, который выглядел покруче иного платья на выход, в очаровательных тапочках на каблучках, с меховыми помпонами. Она разговаривала певучим нежным голосом, заливисто, как колокольчик, смеялась.

— Сейчас-сейчас я к вам присоединюсь! Только вот добавлю хмели-сунели, — говорила она и что-то сыпала, сыпала из пакетика прямо в кастрюлю.

Потом садилась с нами за стол: мы стыдливо замолкали.

— Вы говорите, говорите! — подбадривала нас мама Терезки и встряхивала белыми волосами. — А кто это — Беляш? Украл журнал? Мы объясняли, что Беляш — это Андрюха Белояр, второгодник, кумир всех девчонок в параллели, хулиган и умопомрачительный красавец с уже пробивающимися усиками.

— Белояр! Какая прелесть! — звенел хрустальный колокольчик смеха Терезкиной мамы. Кажется, ее звали Ольга Леонидовна… Она добавляла капельку коньяка себе в кофейную чашечку тончайшего костяного фарфора. И грозила нам пальцем: не болтайте! — Для настроения и чуть-чуть! А потом я вам погадаю! И действительно, настроение как-то поднималось на следующую ступеньку, причем не только у Ольги Леонидовны, но и у нас как у невольных соучастников.

Вот и в тот раз: тогда мы учились, кажется, в седьмом.

Ольга Леонидовна раскидывала карты. Всем гадала только хорошее: валетов да королей самой разной масти. Ну иногда еще — дальнюю дорогу. Казенный дом, несомненно, школа. А в казенном доме и пиковый валет — Андрюха Белояр.

И валет червей — Колька Терехин. И бубновый — Яшка Фрезензон. Яшка — рыжий, как огонь. Терезкины щеки загорелись ярким румянцем. Неужели ей может нравиться этот дохлый Яшка, пиликающий на скрипке, гадали мы по дороге домой.

Вот потеха! Упитанная Терезка с желтыми кошачьими глазами и маленький, худенький Яшка! Умора. Мы упали от смеха в глубокий белый снег и задыхались от хохота. Потом, обессиленные, смотрели в небо густой кобальтовой синевы. В свете фонарей кружился пушистый снег.

— Повезло этой Хлеборезке, — вдруг сказала Танька Фролова.

И мы вдруг как-то моментально поняли, что Хлеборезка — это Терезка. И что повезло ей, некрасивой обыкновенной девчонке, родиться в такой семье, с папой Штирлицем, с мамой сказочной Царевной Лебедью.

И, более того, мы не только поняли мысль про ТерезкуХлеборезку, но еще и малодушно согласились с этим.

Пожалуй, это было первое, еще не названное предательство в нашей детской жизни.

— А что такое эти хмели-сунели? — спросила Светка.

Никто не знал. По названию, несомненно, уникальная вкуснятина. Наверное, Штирлиц привез из-за границы.

А к Терезке так и прилипло это — Хлеборезка.

Больше к ней в гости мы не ходили: что-то там у них случилось, вроде как Штирлиц остался в своей зарубежной командировке, а Терезку и Ольгу Леонидовну бросил.

В конце года Терезка перешла в другую школу, и о ней благополучно забыли. Иногда мы, девчонки, встречали Терезку и ее маму: они прогуливались вместе по Чертановскому парку, держась под руку. Я старалась прошмыгнуть мимо незаметной тенью, ведь в молодости кажется, что горе заразно. А они источали горе, все больше походя друг на друга, сливаясь в одиночестве и замыкаясь в себе. Но все равно было что-то в них необъяснимо прекрасное. Позже я поняла, что именно. Они были вместе, говорили и не могли наговориться, и мне казалось, что даже без папы Штирлица Терезка и Ольга Леонидовна по-своему счастливы своим единством и взаимной привязанностью. Ведь мало кто может похвастаться такой душевной близостью с родителями… Одно дело — любить, и совсем другое — дышать одним воздухом, жить на одной волне. Терезка-Хлеборезка, она опять обыграла, обскакала. Пока мы бились с уже собственными подросшими детьми, путались в романах, разводились и вновь искали любовь, брали кредиты и гнались за ускользающей молодостью, Терезка и Ольга Леонидовна вроде как заморозились в своем микромире.

Он был незыблем и этим прекрасен. Зона комфорта, как сказали бы современные психологи. Пока мы неслись вскачь по кочкам, Терезка с желтыми глазами пребывала в зоне комфорта. Они становились все больше и больше похожими, и уже не сказать, кто мать, а кто дочь; погрузневшая Ольга Леонидовна, похудевшая Терезка… в одинаковых облезлых норковых шубах и нелепых меховых беретах, похожих на зеленый мох, в бескаблучных стоптанных угги. Всегда под руку. Всегда о чем-то увлеченно разговаривают. Три десятка лет прошло, а они все не наговорятся. Обзавидуешься.

И тут наши тележки столкнулись.

У меня — гора всего, от лимонов до туалетной бумаги.

Какой стыд. У Терезки — очень аристократично: небольшая бутылка армянского коньяка, сыр маасдам в нарезке и два пакета приправы хмели-сунели.

На кассе я сказала: проходи первой, у тебя же так мало, нет-нет, не жди, у меня тут Эверест из продуктов… Да, трое прожорливых детей.

Еще кошка — ой, кошке забыла рыбу взять… Не жди меня, Тереза, иди, тебя, наверное, мама заждалась. Если честно, не хотелось мне идти со своими огромными сумками рядом с Терезкой, разговаривать с ней. О чем говорить-то… Валет пиковый, красавец, застрелен в девяностые. Валет червей стал известным художником. Но пьет все равно не по таланту. Что с бубновым, огненным Яшкой, не знаю.

И, если честно, не особенно интересно. Да, да, мне четыре пакета, пожалуйста, больших. Или даже пять.

Когда я вышла из магазина, Терезка ждала меня на улице. Еще не разобрали рождественскую елку, и Терезка стояла под ней, как пародия на новогоднюю снежинку.

— Мама умерла, — сказала мне Терезка. — Прямо перед Новым годом. Оторвался тромб. Понимаешь, я совсем теперь одна. Мне даже маму помянуть не с кем. Она была удивительная, ты помнишь? — Да, да, — ответила я. — Конечно, помню. У тебя мама была сказочная… Такая необычная… Мы все так тебе завидовали.

Терезка плакала, и я тоже заревела. Но как мне было утереть слезы — рук-то две, а пакетов целых пять. Зачем я взяла эту чертову кукурузу.

Да и все остальное. Я поставила пакеты прямо в раскисший снег.

— Терезка, я так завидовала твоему имени, — сказала я. — Вообще твоей жизни. Ты со своей мамой жила ну просто как аристократка. У вас никогда не висел ковер на стене. И вы были настоящими подругами с Ольгой… Леонидовной.

— Да она мне всю жизнь испортила, моя мама, — неожиданно прорыдала Терезка. — Понимаешь? Она меня не отпустила тогда от себя. Не разрешила даже в институт пойти. Да что там в институт… Яшку помнишь? Мы с ним только начали встречаться, а она мне запретила с ним гулять. А у нас серьезно было с ним. Он в Израиль потом уехал. А я с мамой осталась. Только с мамой. Она сказала: после того как отец предал, если и я ее предам, она жить не будет. Да ты счастливая. У тебя дети. У тебя работа. А я что? Куда мне? Ты не слушай, что я несу. Как я теперь без нее… Без мамы… Она же самая лучшая была.

Вот, я все эти хмели-сунели покупаю, она везде добавляла. А по-моему, это гадость, а не приправа. А еще знаешь что… я знаю, что вы меня звали Хлеборезкой. Но мама сказала: не обижайся на них, они плебейки. Мы тоже смеялись над вами. Всем придумали прозвища: Таньку звали Макакой, а тебя Блохой. Мы вели даже дневничок, куда все это записывали. Господи, что я говорю, не слушай, я от горя сама не своя. Мааамаааа. Как я без нее теперь.

Уже поздно вечером я спросила младшего сына: знает ли он, что в моем детстве школьники менялись вкладышами от жвачки и собирали их? Он очень смеялся.

— А фантики от конфет не собирали? — спросил он. — А использованные салфетки? Остряк-самоучка.

Я рассказала ему вкратце историю про Терезку, опустив подробности.

— А что, этого рыжего найти нельзя, что ли? Чего вы, как дикие, не поддерживаете контакт? — спросил мой сообразительный сын. И тут же уткнулся в смартфон. — Вот, смотри, этот? Яков Фрезензон, Хайфа.

Я посмотрела фото. Точно, он, Яшка. Такой же тощенький и носатенький — только абсолютно лысый. На фоне моря в белой майке.

«Яша, привет! Как ты? Ты помнишь Терезу Астахову? Пожалуйста, позвони ей. Телефон не изменился, живет там же. Ее нет в социальных сетях. Но она очень хотела бы поговорить с тобой», — мои пальцы шелестели по клавишам так же шустро и легко, как бьют по крыше дождевые капли.

— Ну вот, нормаль, — удовлетворенно сказал сын. — А то фантики они собирали… Прошлый век!

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен!

Подписывайтесь на канал «Вечерней Москвы» в Telegram!

Вопрос дня
Кем ты хочешь стать в медиаиндустрии?
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.