Главное

Автор

Владимир Новиков
Владимир Новиков

руководитель отдела Кавказа в институте стран СНГ

Окончание.Начало в номере за 16 августаУлет Это жаргонное слово можно считать одним из символов нашей эпохи. Его синонимы – кайф, забвение, расслабуха, нирвана. Тянет людей не просто уйти от своих проблем и забот, а прямо-таки улететь от обыденности. Оттянуться, оторваться по полной… В современном разговорном языке складывается гедонистическая картина мира, где на первом месте не добро, не истина, не красота, а удовольствие как таковое. В самом словечке «улет», однако, чувствуется ущербность. Не станет оно в один ряд с полетом. Потому что духовный полет – это реальность, хотя и названная метафорически. А «улет» – обманка, иллюзия. Это не движение ввысь, а сползание в банальную пустоту. А что думает современная литература о разнице между полетом и «улетом»? В романе Ольги Новиковой «Гедонисты и сердечная» на первый план вышел конфликт между душевно щедрой героиней и окружающими ее «наслажденцами». Заканчивается произведение таким философским итогом: «Низок раб наслаждения. «Мне хорошо...» Это не цель, это средство, это только хворост. Годится, чтобы кинуть в топку труда или самоотверженной любви...» Эсэмэска Язык наш – общительный, компанейский. Не любит он официальности, предпочитает разговор фамильярный, без чинов. Широко использует для этого женственную форму с суффиксом «к» и окончанием «а». Казенный термин «платежное поручение» переделывается в «платежку», любая напряженность снижается тем, что именуется «напряженкой». Дом культуры имени Горбунова в Москве еще в советские годы называли «Горбушкой», а теперь это имя закрепилось за находящимся поблизости рынком электронной техники. Пришла в наш быт мобильная связь, один из видов которой – SMS-сообщения. За этими буквами стоит сочетание «Short Message Service», то есть «Служба коротких сообщений». Но русскому языку эта мудреная расшифровка невдомек. Он без церемоний кладет руку на плечо заморской аббревиатуре: «Эсэмэска ты моя! Давай выпьем на брудершафт!» И вот уже одним русским словом больше стало. Эсэмэска – новый жанр коммуникации. Она требует краткости и в то же время допускает эмоциональность. Ей не чуждо изобретательное остроумие. Не случайно на улицах и в электричках торгуют теперь сборничками «эсэмэсок». По сути это афоризмы и миниатюры, какие прежде публиковались в «Литературной газете» под рубрикой «Фразы». А группа современных поэтов затеяла рассылку своих стихов в качестве эсэмэсок. Что ж, побольше им адресатов!
...продолжение от 16 августа Роман с языкомПрикидЧто было главным для молодых людей во все времена? Одеться со вкусом, по моде, чтобы выглядеть достойно и не вызывать «ревнивых осуждений». Как тот самый Евгений, который «в своей одежде был педант». Но с пафосом и упоением говорить об этом обычно не принято. Сложный и ответственный процесс одевания обозначается приземленно-грубоватыми глаголами: «прибарахлиться», «припонтиться», «прикинуться». То же и с наименованиями одежды и обуви. Причем здесь язык особенно динамичен. Стремительно меняется мода, и так же быстро обновляются жаргонные наименования предметов мужского и дамского туалета. У дедов новые ботинки назывались «колесики со скрипом», у отцов – «коры», у внуков – «шузы». В рассказе питерского прозаика Валерия Попова «Наконец-то!» героиня, балерина по профессии, беседует с подростком, прямо-таки помешанным на поисках фирменных джинсов. Всего на несколько лет он ее моложе, а лексика уже другая: «Да, – говорит, – нынче все дело в прикиде. Как ты прикинут, такая у тебя и жизнь!» «В чем дело?» – удивилась. «Ну, как вы говорите, в шмотках. А мы называем это прикид». Вот так пройдет десятилетие-другое, придумают юные люди совершенно новое словечко для своих одеяний и снисходительно разъяснят его старшим: «Ну, как вы говорите, прикид».Специальный У этого слова богатый спектр значений. И у него самого, и у сокращенной версии «спец…», которая может прицепиться буквально к любому слову и придать ему новый смысл. Это может быть знак секретности и государственной значимости: спецслужба, спецназ. Знак привилегированности: спецшкола, спецполиклиника. Знак производственного предназначения: спецодежда. «Специальный» – значит особый, особенный, для чего-то исключительно предназначенный. Но из этого не следует обратное: «особый» и «особенный» отнюдь не всегда можно заменить на «специальный». А это у нас в последнее время часто делают – по аналогии с английским словом special. В магазинах установят грошовую скидку и вывешивают плакат: «Специальное предложение!» Уместнее было бы: «особое предложение». Кстати, на Западе распродажи сопровождаются именно особенными, то есть радикальными снижениями цен. И уж совсем смешно выглядит титул: «специальный гость фестиваля». Дорогой гость – он, конечно же, особый. Переводить английские слова на русский стоит все-таки по смыслу, а не по буквам и звукам, не по внешнему контуру. Столкнуться «С Евгением Леоновым мы впервые столкнулись на съемках фильма…» Услышав такое, поначалу думаешь, что рассказчик сильно повздорил со знаменитым артистом. Но потом выясняется, что не было никакого конфликта. Наоборот, полное взаимопонимание. Почему же в нашем разговорном языке вместо «встретиться» все чаще используется глагол «столкнуться»? Наверное, это обусловленонашим российским стилем повседневного поведения. Вроде бы широка страна моя родная, а ее гражданам всегда тесно. В метро, в магазине, на улице. Ничего нам не стоит толкнуть человека, случайно оказавшегося рядом. И даже пардона при этом не попросить. Это наш общий серьезный недостаток, изъян национального характера. В западных странах дело обстоит иначе. В общественных местах принято передвигаться так, чтобы не задевать сограждан. Если же столкновение по нечаянности произошло, оба его участника тут же извинятся друг перед другом. Около окошек в почтовых отделениях и вокзальных кассах проведена желтая черта, и пока предыдущий клиент не отошел, следующий эту черту не переступит. А что у нас? Ничего нам не стоит оттеснить несколько человек и прорваться к кассе с криком: «Мне только спросить!» Те же дикие нравы царят на дорогах: наши нувориши (или «нуворишки», как их иногда называют), мчась в своих «мерседесах», не слишком опасаются столкновений. Разобьет одну машину – купит другую… Ох, не дошло бы до классовой борьбы! Боюсь, что если мы не перевоспитаемся, то столкнемся с очень серьезными проблемами.
[i][b]Попса.[/b][/i]([i]начало в номере за16 августа)[/i] Это слово уже перешло из жаргона в общелитературный язык. Чему свидетельство его включение в новую версию словаря Ожегова. Только вот данные там определения вызывают у меня решительное несогласие. Процитирую: «1. Музыкальные произведения, исполнительство, рассчитанные на нетребовательных слушателей, малокультурную молодежь. 2. Аудитория таких слушателей (неодобр.)». Конец цитаты. И начало спора. Как-то не верится мне, что композитор и поэт-текстовик, задумав новый шлягер, ставят перед собой задачу во что бы то ни стало потрафить «нетребовательным слушателям». Авторы стремятся к простоте и доступности, а остальное зависит от степени их одаренности и творческого усердия. Как в любом сочинительстве. И при чем тут «малокультурная молодежь»? Аудитория «попсы» (в отличие от аудитории рок-музыки) включает и людей старшего возраста. Телевидение транслирует концерт. Когда камера смотрит в зал, мы видим там множество дородных дам, активно подпевающих, притопывающих в такт песне. И пожилой ветеран в военной форме, взволнованно шевеля губами, смахивает слезу. Для всех этих людей «попса» – основной компонент эстетического питания. Наряду с сериалами и ток-шоу. Давайте еще раз уточним, что, собственно, входит в понятие «попсы». Само слово произошло от английского «pop», сокращенного «popular» – «популярный». Популярные песни – во множественном числе «pops» – это и есть по русски «попса». До появления нового словечка использовалось выражение «эстрадные песни». Но суть та же. «Попса», как и «эстрада» – синонимы массовой культуры. А элитарная культура – всегда в меньшинстве и оппозиции. Вспоминаю шестидесятые и семидесятые годы. Интеллигенция жила «авторской песней», слушала и напевала Окуджаву, Высоцкого, Галича, Визбора… «Продвинутая» молодежь увлекалась Битлами, оперой Ллойда Уэббера «Иисус Христос – суперзвезда», Гребенщиковым и Цоем. Все, что пели Кристалинская и Пьеха, Кобзон и Магомаев, – это была попса того времени. Всерьез увлекаться такой музыкой среди культурных людей было даже немножко зазорно. Для интеллектуалов попсой были и песни Бабаджаняна на стихи Роберта Рождественского, и песни Пахмутовой на стихи Добронравова. Ну не считать же истинной поэзией тавтологические афоризмы вроде «Чтобы люди тебя не теряли, постарайся себя не терять»! Вообще тавтология – отличительный прием попсовых текстов, там проходят даже явные стилистические проколы типа «Пожелай исполненья желаний», незаметные на фоне сладенькой мелодии. «Попсу» особенно не любят рокеры, чьи тревожные ритмы несовместимы с эстрадным «сиропом». Недаром риторические строки «Надежда – мой компас земной, а удача – награда за смелость» беспощадно высмеяны в рок-пародии: «Надежда – мой комплекс земной, а награда – нам всем по балде». Резко, может быть, не совсем справедливо, но есть в этом «стебе» эстетическая позиция. Не будем заходить слишком далеко и примерять современное словечко, скажем, к песням Дунаевского на слова Лебедева-Кумача. Попробуем осмыслить понятие не в оценочном, а в жанровом плане. Попса – словесно-музыкальный жанр, предназначенный для отдыха, для расслабления. Сохранились документальные кадры, где легендарный священник Александр Мень приятным баритоном поет явно попсовый шлягер «Есть только миг между прошлым и будущим». Отдыхал человек после целого дня проповедей и напряженных духовных бесед. Всему свое время и свое место. «Попса» – это не халтура, а масскульт (халтура, кстати, встречается и в элитарном искусстве – разве не бывает плохих опер и балетов?). Есть попса высокого уровня – например, песни Александра Зацепина на стихи Леонида Дербенева. «Если б был я султан, я б имел трех жен…» – незамысловатые строки, но пошлостью от них не разит. И комедии Леонида Гайдая, в которых эти песни звучали, тоже можно назвать «попсовыми», но это вершина масскульта, который в данном случае смыкается с высоким искусством. Нет, дорогие коллеги и единомышленники, товарищи по элитарной культуре! Все-таки «попса» – не от слова «попа», а от слова «рopulus », народ. [i][b]Презентовать. [/b][/i]«Позвольте презентовать вам мою новую книгу», – говорили раньше, да и теперь так выражаются многие. А подарок иногда шутливо называют «презентом». Есть в этих словах трогательная старомодная элегантность. Чем больше в языке синонимических красок, тем лучше. Но в наступившем столетии у глагола«презентовать» объявился двойник. Самозванец, выступающий в совсем ином значении. «Певец презентует свой новый альбом». Это значит – не «дарит», а «проводит презентацию». Такое раздвоение не очень желательно. Во избежание путаницы и двусмысленности некоторые предлагают обозначать публичное представление новинки слегка измененным словом – «презентировать». Может быть, стоит с этим согласиться. Или же говорить и писать: автор представляет новую книгу, певец представляет новый альбом. Так или иначе, хорошо бы вернуть слову «презентовать» изначальный смысл. Презентации, конечно, необходимы. Но хочется и неформального общения, дружеских подарков, трогательных «презентов». [i]Продолжение следует .[/i]
[b]Мыло[/b]Так теперь все чаще называют электронную почту: «Скинь-ка мне этот текст на мыло», то есть на имейл. Сходства букв (или звуков) «м» и «л» оказалось достаточно.Молодежный жаргон всегда тяготеет к нарочитой прозаизации, к огрублению. «Мыло» ведь не вызывает в сознании никаких высоких мыслей и эмоций. Заметьте: все устойчивые выражения с этим словом носят негативный характер. «Судью на мыло!» – кричат недовольные болельщики. О хитреце и прохиндее говорят, что он без мыла пролезет в труднодоступное место. Примитивный сериал на любовную тему окрестили «мыльной оперой», а иногда и просто «мылом» называют.«Мыло» в значении «имейл» теперь более распространено, чем фольклорно-поэтичное наименование «емеля». Но людям зрелого возраста им пользоваться как-то неловко. Не скажет один ученый другому: «Сбросьте мне вашу работу на мыло, и я напишу отзыв». Неуважительно прозвучит. А хочется получить словечко короче, чем «электронная почта», и в звуковом отношении попроще чужеземного «имейла».Эй, молодежь! Какие еще есть варианты?[b]Отдыхает[/b]Один из первых своих рассказов молодой В. Каверин показал старшему другу Юрию Тынянову. Тот прочитал и с серьезным видом произнес:– Нобелевская премия обеспечена.«Легко представить, насколько я был в ту пору самонадеянно глуп, – вспоминал потом Каверин в книге «Освещенные окна», – но на самое короткое мгновенье я поверил ему: Нобелевская премия! За этот рассказ, который я написал в несколько дней! Но тут же он засмеялся…»Да, есть такая традиция – подразнить честолюбивого дебютанта фантастически завышенным комплиментом. В современном речевом обиходе для этого часто используется глагол «отдыхает» в сочетании с именем какого-нибудь корифея.Начинающую певицу можно поддержать восклицанием: «Пугачева отдыхает!» Молодому автору заковыристого романа ласково шепнуть: «Булгаков отдыхает!» Но только глупцы верят таким комплиментам. Потому что не отдыхают – ни Пугачева, ни Булгаков. Алла Борисовна упорно вкалывает, не сдавая своих позиций ни на эстраде, ни на телеэкране. И Михаил Афанасьевич все время работает, не застаивается в книжном шкафу: его то и дело оттуда выдергивают, читают и перечитывают, инсценируют и экранизируют.Наверное, скоро придет пора отдохнуть самому приколу со словом «отдыхает». На него уже никто покупаться не будет.[b]Пафосный[/b]«Искусство поэзии требует слов», как сказал Иосиф Бродский. Требует их и искусство рекламы, и менталитет престижного потребления. Эпитеты «модный» и «фирменный» примелькались, перестали производить впечатление. И вот гламурный мир обогатился определением «пафосный». Вообще-то оно книжное, тождественное по смыслу слову «патетический»: раньше можно было услышать и прочитать: «пафосная речь». А теперь появились «пафосные» бутики, клубы, рестораны. Наверное, свою роль сыграл здесь и город Пафос на Кипре. Именно в этом месте когда-то выходила из морской пены Афродита, а теперь загорают пафосные подруги пафосных российских бизнесменов.Ну что, предъявим им иск за то, что воруют у интеллигенции последнее – красивые и поэтичные греческие слова? Да нет, просто улыбнемся…[b]Позиционировать[/b]Некрасивое, на мой вкус, новообразование. Какая-то словесная опухоль. На некоторых латинских корнях появляется столько наростов, наворотов, что изначальный смысл слов уже неощутим. Например, был глагол «struo» – его и переводить не надо, настолько похож на русское «строю». От него произошла «структура» – строение, попросту говоря.А на нее нагромоздили еще суффикс: «структурировать». Что сей глагол означает? Чтобы создать структуру – надо правильно строить с самого начала. А если постройка ущербная, если план был неверен, то потом структурируй – не структурируй, толку не будет.Так и здесь. Глагол «ponere» значит «класть», «ставить». От него произошла «позиция», то есть по- нашему «положение», а в переносном смысле – точка зрения. Если ты стал на определенную позицию, так и стой, отстаивай свои взгляды. Зачем еще заниматься каким-то «позиционированием»? За этим словечком мне видится беспринципность, рептильность, суетливость, желание угодить и нашим, и вашим. «Он позиционирует себя как реформатор». А является ли он таковым? Не знаю, как другие, а я перевожу слово «позиционировать» на русский язык выражением «делать вид». Вот есть в России одна партия. В свое время она хитроумно позиционировала себя как «либеральная» и «демократическая». И что же в итоге? Скомпрометированы понятия либерализма и демократии, а позиции никакой там нет – сплошное приспособленчество.
[b]Колбасить[/b]Вы понимаете значение этого слова? Я не очень. Со времен отрочества помню такое присловье: «Выпили, закусили и домой поколбасили». То есть «колбасИть» – глагол со значением движения, ходьбы. Может быть, не очень уверенной, с пошатыванием в разные стороны.Что говорит словарь Ожегова? Там слово дано с другим ударением «колбАсить». Значение – «куролесить». Рекомендуется избегать первого лица единственного числа, то есть лучше не говорить: «колбасю», «колбашу» (лучше и не делать этого, заметим в скобках).А в нынешнем молодежном языке у слова «колбАсить» появилось еще два значения. Причем взаимоисключающих. «Колбасит» может означать отвращение, совпадать с глаголом «воротит»: «Меня колбасит от такой дрянной музыки». И то же слово может означать опьянение – алкогольное, наркотическое или любовное. «Он выпил, и его колбасит». Или: «Меня от тебя прям колбасит» – так сегодня может сказать юноша понравившейся девушке.Хаос! Такое ощущение, что в данном случае с самим языком происходит нечто, описываемое сверхмногозначным глаголом. То ли наш язык заколбасило, то ли он сам колбасит и куролесит.Авось, успокоится, придет в чувство.[b]Кончить[/b]Читаю лекцию о Пушкине в одном французском университете. Излагая биографию поэта, сообщаю студентам, что нашего будущего национального гения в лицее звали «французом» за безупречное парижское произношение. А когда заходит речь о трагической дуэли, отмечаю, что раненый Пушкин, упав на снег, именно по-французски воскликнул: «Attendez! Je me sens assez de force pour tirer mon coup».В переводе это означает: «Подождите! Я чувствую достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел». В данной аудитории я счел уместным произнести сию фразу по-французски. Дыхание перехватило. Как всякий русский не мог я об этом событии рассказывать без дрожи в голосе. А некоторые студенты почему-то двусмысленно заулыбались. Что такое? В перерыве коллеги-слависты мне объяснили: французский язык сильно изменился с тех пор, и выражение «tirer un coup», значившее в 1837 году «сделать выстрел», теперь воспринимается… Ну, как нечто вроде русского жаргонного «кинуть палку». Да… Как говорится, опошлить можно все.А что же русский язык? Он ведь тоже меняется со временем, и некоторые невинные слова приобретают побочные непристойные значения. Но мы все-таки не переносим в наше культурное прошлое нынешние языковые представления и извращения. Вот новое поколение читателей открывает для себя «Евгения Онегина» и знакомится с письмом Татьяны Онегину. Доходит до завершающей его части: «Кончаю. Страшно перечесть…» И никаких ухмылок, хотя у глагола «кончить» есть модное жаргонное значение, связанное с сексуальной сферой.Но его осознают отнюдь не все носители русского языка, а лишь определенные социальные и возрастные группы. Это элемент речи молодежной и, я бы сказал, плебейской.Сиюминутный изгиб разговорного словоупотребления не бросает тень на вечное значение глагола. «Кончить» – это в «великом и могучем» означает «завершить, довести до конца, прекратить». Et rien de plus, как говорили дворяне в пушкинские времена. То есть, ничего более.[b]Маргинал[/b]Жестокое, бездушное слово. У социологов оно означает человека, находящегося вне социальной группы.Маргинал – это изгой, аутсайдер, а то и бомж. Тот, кого вытолкнули на обочину, кто оказался на краю. С житейской точки зрения, конечно, лучше не попадать в маргиналы. Не всякий способен сохранить достоинство в нищете, не опуститься без поддержки социальной группы, не свихнуться от одиночества. Нет ничего хорошего в том, что сегодня маргинализуется, чахнет без государственной поддержки академическая наука. Что угроза маргинализации нависла над толстыми литературными журналами, почти незаметными на пестром фоне «глянцевой» макулатуры. Порой слышишь и читаешь, что русский интеллигент как таковой – это безнадежный маргинал, дни которого сочтены.Не спешите, однако, расписываться за грамотных. Интеллигент не так уж глуп и беспомощен, как это кажется тем, для кого высшие ценности – деньги, власть и успех. Его не страшит кличка «маргинал», поскольку он зрит в самый корень и видит там латинское «margo», от которого пошли и французское «marge», и английское «margin » – поле страницы или рукописи.(Отсюда, кстати, международное слово «маргиналия» – запись на полях книги или рукописи.) Текст страницы заполнен буковками. Там нет места для нового слова.Так стоит ли «протыриваться» в центр, работая локтями, воевать за место под солнцем, поближе к власти предержащей? Пространство для прорыва – это как раз «поля» страницы. Открытия совершаются на краю. А центр, середина – родина деловитых посредственностей, из которых вербуются начальники и чиновники.Пушкин был, конечно, маргиналом по сравнению с Горчаковым, товарищем его по лицею. Еще пример: нервный и смертельно больной маргинал дописывал в 1940 году безнадежное с конъюнктурной точки зрения сочинение под названием «Мастер и Маргарита».Когда «успешные» советские писатели заседали на своем съезде в Колонном зале, среди них не было ни Булгакова, ни «маргинала» Мандельштама. Правда, Пастернака туда затащили, но, почувствовав опасность превратиться в «сановника», он стал понемногу дрейфовать в сторону края, «погружаться в неизвестность и прятать в ней свои шаги». Страничные «поля» стали для него метафорой свободы:[i]И надо оставлять пробелыВ судьбе, а не среди бумаг,Места и главы жизни целойОтчеркивая на полях.[/i]Герой пастернаковского романа Юрий Живаго кончил, по житейским представлениям, как маргинал. Маргиналами в пастернаковской поэтической мифологии были и Гамлет, и Христос: «Я один, все тонет в фарисействе. Жизнь прожить – не поле перейти».Люди «центра» часто не оставляют в жизни никакого следа. А со страничного «поля» можно перейти в вечность.
[b]ИСЧЕЗНУТЬ[/b]– А как там Андрей?– Да что-то исчез совсем.Типичный для нашего времени диалог. И, заметьте, слово «исчезнуть» в этом контексте отнюдь не означает «прекратить существовать» или «быстро уйти», как это зафиксировано в толковых словарях. Речь идет о том, что человек перестал с кем-то общаться. Не звонит, не пишет, не передает приветов через общих знакомых.Что это? Осторожный способ разрыва отношений или просто равнодушие к некогда близким людям? Не очень достойный, по-моему, стиль поведения. Благородный человек и сходится, и расходится с людьми осознанно и ответственно. Дорожит контактами. Если возникли сложности, то он не дуется и не озлобляется, а честно и открыто выясняет отношения. Он держит в памяти (не в компьютерной, а в памяти сердца) всех, кто ему когда-то был дорог. Не «исчезает» на годы. При всей занятости всегда есть способ обновить знакомство, подтвердить душевную привязанность. Скажем, поздравить человека с днем рождения или с Новым годом. Уж раз-то в год стоит выйти на связь – хотя бы для того, чтобы убедиться, что знакомец жив и здравствует, что не «исчез» он в первичном значении слова. А есть еще такая изысканная традиция: путешествуя, посылать родным и близким открытки с видами городов и экзотическими пейзажами, начертав на обороте пару теплых слов.«Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил» – слова Лиса из «Маленького принца» Сент-Экзюпери известны всем.Не помню, чтобы кто-то оспорил этот афоризм, теоретически мы все с ним согласны. А практически… То и дело малодушно исчезаем.[b]КАК БЫ[/b]Существуют слова-паразиты, ничего не значащие, а просто засоряющие речь: «вот», «значит», «так сказать», «это самое». В 1990-е годы к ним добавилось выражение «как бы», причем зараза охватила главным образом интеллигентную публику. Даже писатели, языкотворцы по призванию, приходя в редакции и издательства, робко извещали: «Я как бы написал некий текст». «Некий» – тоже эпитет-паразит, составивший с «как бы» своеобразный симбиоз.И тут мы, филологи, поднялись на борьбу. Автор этих строк выступил в 1998 году в «Новом мире» со статьей о нашем речевом поведении «Ноблесс оближ», где, в частности, поиздевался и над «как бы», и над «неким».Ольга Северская поддержала этот выпад на «Эхе Москвы», а потом в своей книге «Говорим по-русски»: «Нужно просто задуматься, что же на самом деле, а не как бы сказано? И это «как бы» само из речи уйдет».Не знаю, насколько повлияли на разговорную речь сограждан наши увещевания, но замечаю, что эпидемия лишних «как бы» явно пошла на убыль. Не вижу уже необходимости в санитарных мерах, в посыпании дустом каждого «как бы». Евгений Евтушенко недавно накинулся на эту частицу, посвятив ей длинное стихотворение. Но вовсе не нужно полностью уничтожать в нашей речи бедное «как бы».Бывают случаи, когда эта частица со значением «приблизительного подобия» (как определяют словари) вполне уместна.Говоря о любителе эффектной политической позы, мы можем иронически сказать: «Он как бы борец». А порой при помощи частицы «как бы» создается тонкая лирическая интонация. Например, у Тютчева:[i]Есть в осени первоначальнойКороткая, но дивная пора –Весь день стоит как бы хрустальный,И лучезарны вечера…[/i][b]КЛАССИК[/b]Это слово в последние годы стало модно применять к ныне здравствующим деятелям литературы и искусства. Раньше такого не было. Существовало выражение «живой классик», носившее легкий шутливый оттенок: считалось, что в настоящие классики записывают все-таки посмертно.А теперь телеведущий вполне может обратиться к писателю со словами: «Вы – признанный классик современной литературы», и тот даже не смутится, не поморщится от непомерного комплимента, а снисходительно кивнет. Дескать, ничего не поделаешь: такова уж наша классическая доля…И все-таки я против бездумной эксплуатации громкого слова, означающего высшую степень художественного совершенства. Модного и преуспевающего писателя можно назвать литературным лидером – не правда ли, так будет точнее? Сегодня он в первых рядах, а станет ли победителем – решит время. К тому же в назывании живого литератора «классиком» иной раз слышится скрытый подвох: так часто аттестуют писателей именитых, со славным прошлым, но давно утративших былую силу. Мол, уважать уважаем, но чтобы еще и читать ваши шедевры – увольте.Живого, ищущего, рискующего, вступающего в спор с господствующими вкусами писателя язык не повернется назвать «классиком», да и эпитет «великий» к нему не пристанет. Тургенев незадолго до смерти обратился с посланием ко Льву Толстому, призывая того не уходить в религиозное проповедничество и вернуться к литературной деятельности. «Друг мой, великий писатель русской земли, внемлите моей просьбе!» – взывал один классик к другому. Но Толстой отреагировал иронически. Прочитав вслух эту патетическую фразу своим домашним, он передразнил ее: «Великий писатель русской земли… А почему не воды?»Настоящий классик, пока он жив, не торопится карабкаться на пьедестал. Ему сподручнее говорить с читателем на равных.
[b]Достать.[/b] Нормальное было слово, спокойное и незаметное. Подчеркнутое значение приобрело оно в советское время, в условиях тотального дефицита. Просто купить чтонибудь было тогда почти невозможно. Мебель, одежду и обувь, колбасу и книги – все это надо было доставать. Используя служебное положение и приятельские связи, умея оказаться в нужном магазине в нужное время. Тех, кто виртуозно владел этим искусством, называли «доставалами».Было еще и шутливое прозвище – Достаевский (через «а»). То есть человек, который все умеет достать, в том числе и сверхдефицитную подписку на собрание сочинений Достоевского в тридцати томах.Наступила рыночная эпоха. И автомобиль, и колбасу, и самую интересную книгу – все это теперь можно просто купить за деньги.Если таковые имеются. Но жизнь стала очень напряженной и нервной. Люди часто обижаются друг на друга, и глагол «доставать» приобрел значение «донимать, изводить». «Ну, ты меня достал!» – говорят в конфликтных ситуациях, порой с добавлением крепкого словца.Наверное, и это значение постепенно выветрится. Научимся мы жить в атмосфере конкурентной борьбы, перестанем удивляться тому, что нас то и дело кто-то «достает». Но иногда думаю о том, что этот многозначный глагол может зазвучать по-новому, и притом в хорошем смысле. Я имею в виду художественную литературу и ее отношения с читателями. Большинство людей теперь все больше потребляет детективы да любовно-сентиментальные романы, а элитарной словесности простые люди чураются как черт ладана.Не трогает она их, не «достает» эмоционально. Как бы нынешним серьезным литераторам перенять у Достоевского хоть чуточку его умения сочетать философскую глубину с детективной напряженностью сюжета, с пронзительной сентиментальностью… Чтобы читатель современного романа, дойдя до финала, мог дрогнувшим голосом сказать: «Достала меня эта книга!»[b]Жесть.[/b]«Жесткость», «жестокость», «тяжесть», «жизнь-жистянка» – все это соединилось в единый речевой жест. Имя ему – «Жесть!» Это скорее эмоциональное междометие, чем существительное с определенным значением. В жаргонном слове – признание жестокости нормой жизни, добровольное подчинение волчьим законам нашего дикого капитализма. Так был назван кинофильм о «крутых разборках» (полтора десятилетия назад подобный жанр и стиль именовался «чернухой»).Появился в Москве и клуб «Жесть». Перед нами мрачноватый символ 2000-х годов, антоним и интеллигентской «духовности», и буржуазного «гламура».Грубость молодежного жаргона – это всегда защитная реакция. За словом «жесть» стоит не железная сила, а истерическая слабость. Все-таки не совсем случайна связь с буквальным значением слова «жесть»: «тонкая листовая сталь». Из жести делают консервные банки, которые легко проткнуть.Иногда, вскрывая банку хорошим стальным ножом, мы даже испытываем неудобство и раздражение от того, что жесть слишком мягка. Так и новомодное словечко «жесть» – хиловато оно, худосочно. Долго не протянет.[b]Зажигать.[/b]«Послушайте! Ведь если звезды зажигают – значит, это кому-нибудь нужно?» Пожалуй, это самая популярная цитата из Маяковского. И согласно дальнейшему тексту легендарного стихотворения звезды зажигает своей «жилистой рукой» не кто иной, как Бог.А теперь появилась телевизионная программа под названием «Звезды зажигают». Речь там идет о том, как звезды шоу-бизнеса развлекаются, кутят, скандалят. Такое жаргонное значение появилось у старого глагола.Появилось – значит, это кому-нибудь нужно. Молодежи нужно сбросить избыточную энергию, потусоваться на шумных дискотеках, среди нервных сполохов пронзительного электрического света, который теперь жаргонно называют «автогеном». «Богатеньким буратинам» нужно избавиться от лишних денег. Тоже ведь проблема. Налоги в нашей стране умеренные, возможности разумного инвестирования капиталов невелики, стабильность и безопасность гарантированы чисто риторически. Когда-то российские купчики в преддверии и предчувствии революционных бурь спускали нажитое, разбивая дорогие зеркала в ресторанах и купая дамочек в шампанском. Тогда это называлось «прожигать жизнь». «Зажигать» – слово того же корня.Способы «зажигания» разнообразны. Разогнать бешеную скорость на дорогом «Феррари» и тупо разбить его о парапет набережной в Каннах. Привезти на альпийский курорт батальон русских красавиц и схлопотать оскорбительный привод во французскую полицию по подозрению в сутенерстве.В день рождения малолетнего наследника нанять известную примадонну, чтобы она с деланной улыбкой на лице пропела Happy birthday to you! будущему шалопаю и наркоману. Или даже пригласить на вечеринку за сколько-то миллионов «зелеными» певца типа Джорджа Майкла.«Зажигают» люди. Их деньги, их власть. Морализировать тут наивно. Но чисто филологически можно посмотреть и на слово, и на обозначаемый им процесс с точки зрения вечности. Долго ли продержится в русском языке такое значение глагола «зажигать»? Нет, конечно. В обозримом времени забудут люди и словечко, и имена активных «зажигателей». Никто не станет перечитывать светские хроники наших лет. Забудут и Майкла Джорджа – простите, Джорджа Майкла, и того, кто щедро тратился на него.Были, были когда-то в России бизнесмены другого склада. Разбирались в искусстве. В дом, где висят картины Никаса Сафронова, они бы ногой не ступили. Зато без чужой подсказки оценили и русских передвижников, и французских импрессионистов. Поддержали их, говорили с ними на равных. Павел Третьяков зажег звезды Крамского и Верещагина. Сергей Щукин зажег звезду Матисса. Зажгли на века…
[b]Рубрика «Роман с языком» писателя Владимира Новикова хорошо знакома читателям еженедельника «Вечерки». Сегодня мы начинаем публикацию новой вариации рубрики – по материалам книги «Словарь модных слов», которую писатель сейчас готовит к печати. Первое издание словаря вышло в прошлом году в издательстве «Зебра». Оно включало 70 статей. Сейчас готовится к выходу второе издание, в котором число статей достигло сотни.[/b][b]Некоторые из новых материалов словаря мы и предлагаем вашему вниманию.[/b][b]Бизнес[/b]В годы моего детства, совпавшие с «холодной войной», это слово в языке советской пропаганды означало нечто заведомо преступное.На страницах единственного в стране иллюстрированного сатирического журнала «Крокодил» изображались отвратительные американские гангстеры, взвалившие ноги на стол. Они, мол, и занимаются бизнесом в мрачном капиталистическом мире! Взгляды мои несколько изменились, когда я начал изучать в школе английский язык. Впервые увидев слово «бизнес», написанное не кириллическими, а латинскими буквами, я узнал, что это совсем не гадкое понятие. Что происходит оно от вполне пристойного прилагательного «busy» («занятой») и на русский язык может быть переведено благородным словом «дело». Но тут страну потряс процесс двух пионеров советского бизнеса, первых подпольных миллионеров – Рокотова и Файбишенко. Свои скромные рублевые миллионы они сколотили, тайком торгуя валютой и играя на колебаниях рынка, тогда еще черного. За это полагалась тюрьма, но Хрущев срочно переписал статью закона, введя туда смертную казнь и задним числом применил закон к двум несчастным «валютчикам». В газетах их обзывали спекулянтами и, как водится, «бизнесменами». С тех пор у многих в сознании отпечаталось: будешь заниматься бизнесом – тебя расстреляют.В «застойные» брежневские годы интеллигенция обсуждала на кухнях вопрос о том, может ли наша страна пойти западным путем. Энтузиасты спорили со скептиками, утверждавшими, что наш народ к бизнесу органически не способен, что все россияне – лентяи и пьяницы. Даже анекдот тогда появился: «Что такое бизнес по-русски? Это когда несколько мужиков нашли ящик водки. Они его продали, а деньги… пропили».Тем не менее за последние двадцать лет, в период социально-экономических преобразований, слово «бизнес» окончательно закрепилось в русском языке. Сформировался и класс бизнесменов. Возникло даже полушутливое слово «бизнесвумен». Оно обозначает женщину властную, прагматичную, лишенную эмоций и чувства юмора. А деловых женщин, не утративших обаяния и привлекательности, скорее назовут словом «бизнес-леди». Есть и небрежно-разговорные формы: «бизнесменка», «бизнесменша».В отношении к самому слову «бизнес» наблюдаются две эмоциональные крайности. Первая: любой бизнес – это жульничество, и неплохо бы всех бизнесменов пересажать.Вторая: только люди бизнеса живут настоящей жизнью, а остальные – неудачники и недоумки. Истина – где-то между этими гиперболическими перехлестами. Бизнес – это сфера предпринимательства и посредничества. По-своему интересная, но в чем-то и рутинная. Не бизнесом единым живо человечество.Хочется, чтобы это слово в нашем языке утратило выразительность. Чтобы оно не вызывало ни подобострастного почтения, ни злобы, ни зависти, ни любопытства. Если слово «бизнес» станет стилистически нейтральным, это будет означать, что мы живем в нормальном цивилизованном обществе.[b]Дискурс[/b]Это модное слово понимают далеко не все, кто его употребляет в собственном письменном и устном дискурсе. То есть в собственной речи, поскольку «discours» по-французски – «речь». И лингвистический термин «дискурс» ввел в науку француз – Эмиль Бенвенист. Под ним он имел в виду «речь, присвоенную говорящим».Не очень понятно? Ладно, вот вам самое, на мой взгляд, внятное из словарных определений термина, данное в «Толковом словаре иноязычных слов» Л. П. Крысина: «Речь в совокупности с условиями ее осуществления».Поясним простеньким примером. Возьмем фразу из букваря: «Мама мыла раму». С лингвистической точки зрения здесь сказать особенно нечего: предложение простое, «мама» – подлежащее, «мыла» – сказуемое, «раму» – дополнение. Но мы можем начать задавать посторонние вопросы: кто произнес эту фразу – сын или дочь? Почему мама мыла раму сама, а не поручила домработнице? Из таких вопросов и ответов на них складывается то смысловое поле, которое в современной филологии называется дискурсом.Кто-то скажет: а зачем вы, филологи, выходите за пределы своего предмета? Разобрали бы предложение по членам – и дело с концом. Но как можно запретить науке быть любопытной и лезть не в свое дело? Хочется нам знать, как выглядит мама, которая мыла раму. Может быть, это такая очаровательная женщина, что встреча с ней ценнее любого грамматического разбора. Многие неожиданные открытия совершаются там, где наука выходит за «флажки», за границы существующей познавательной системы.В сущности, можно прожить жизнь, так и не узнав, что такое «дискурс» и никогда не пользуясь этим термином. Но если уж вы включили мудреное слово в свой лексикон, то надо решить, как его произносить, с каким ударением. В этом вопросе филологи делятся на две группы, подобно «остроконечникам» и «тупоконечникам» у Свифта.Одни делают ударение на первом слоге, другие – на втором. Эту ситуацию шутливо описал в своих стихах Тимур Кибиров, поэт с филологической жилкой:[i]Мы говорим не дИскурс, а дискУрс! И фраера, не знающие фени, трепещут и тушуются мгновенно, и глохнет самый наглый балагур![/i]Здесь обыгрывается строка из «морской» песни Высоцкого: «Мы говорим не штОрмы, а штормА…» То есть у филологов, как и у матросов, свой жаргон, своя научная «феня». И ударение на втором слоге слова «дискурс», на французский манер – особенный профессиональный шик. А некоторые говорят «дИскурс», следуя англоязычной традиции. С нормативной точки зрения эти варианты равноправны.Эффектное слово «дискурс» часто становится предметом квазинаучных спекуляций. Это заметил чуткий к веяниям времени писатель Виктор Пелевин. В романе «Ампир В» есть такой едкий пассаж: «Я часто слышал термины «гламур» и «дискурс», но представлял их значение смутно: считал, что «дискурс» — это что-то умное и непонятное, а «гламур» — что-то шикарное и дорогое. Еще эти слова казались мне похожими на названия тюремных карточных игр. Как выяснилось, последнее было довольно близко к истине».Остроумно. Но как бы то ни было, мода на слово «дискурс» не проходит.
[b]Владимир Новиков – писатель, критик, профессор МГУ, постоянный автор «Вечерки». Для многих он в первую очередь автор книг и статей о Владимире Высоцком и – главное – ЖЗЛ-овской книги «Высоцкий», которая вышла уже тремя изданиями. Неудивительно, что мы попросили Владимира Новикова взглянуть на год минувший глазами своего главного героя.Мы не сделали скандала[/b]Итак, итог года две тысячи шестого… Шаг вперед? Шаг назад? Или «бег на месте общепримиряющий»? Цитата из Высоцкого всплыла сразу – как бы невзначай, но закономерно. Слово поэта вольготно чувствует себя на газетной полосе. Сколько заголовков почерпнула пресса из вечно живых песен! Одна только фраза «Если друг оказался вдруг…» использована сотни раз плюс разнообразные вариации: «Если муж оказался вдруг», «Если Буш оказался вдруг», «Если «друг» оказался вдруг» (в кавычках, потому что статья на сексологическую тему).А что, если пригласить легендарного барда в качестве «свежей головы» на роль независимого эксперта для доверительного разговора об уходящем годе? Расскажем ему о наших делах, обсудим, посоветуемся. Тем более что он сам любил заглянуть в будущее, угадать, как там складываются отношения между «Тридевятым государством» и «Тридесятым королевством». По-своему предвидел процесс глобализации.Надо сказать, Владимир Семенович, что наши сограждане в нынешнем году стали менее политизированными. Редко кто, взяв бутылочку и усевшись у телевизора, провозгласит, как ваш герой семидесятых годов: «Я всею скорбью скорблю мировою». Трезвее стали. Нет, не то чтобы с выпивкой завязали: тут как раз были проблемы, были массовые отравления (за год пострадали, пишут, сорок тысяч братьев по градусу). Пожелание «Если б водку гнать не из опилок» сохраняет актуальность. А трезвее стали люди в смысле прагматизма, заинтересованности в первую очередь собственными делами. Особенно молодежь.Во внутренней политической жизни не зафиксировано сколько-либо значительного эксцесса. «Мы не сделали скандала – нам вождя недоставало?» Да, «настоящих буйных» считай что не осталось. Политические лидеры переключились на художественную самодеятельность. Кто распевает шлягеры, кто, сидя в жюри, от души восхищается танцами на льду.Политика в 2006 году была главным образом юбилейной темой. По 75 лет стукнуло Горбачеву и Ельцину, российские интеллектуалы обсуждали обоих с глобально-исторической точки зрения. Пятнадцатилетняя годовщина августовского путча вспоминалась как дела давно минувших дней.А завершился сезон памятных дат столетием Брежнева. Год назад в своем газетном дневнике мы с О. Новиковой объявили: брежневеет. Как в воду глядели. Генсек за год сделался «неоднозначной» фигурой. Дескать, с одной стороны – застой, а с другой – стабильность. Это, конечно, потому, что текущий момент нам не вполне понятен. «2006» – это стабильность или застой?[b]Воспоминанья только потревожь[/b]Некоторые подвижки имеются в области спорта. Высоцкий собирался написать обо всех его видах, чтобы песен было сорок девять – как клеток в «Спортлото». Не успел, к сожалению.В 2006 году, думаю, он с удовольствием заполнил бы две ячейки в таблице, воспев наших волейболисток и теннисистов. Порадовался бы неожиданным триумфам: «За нами слово – до встречи снова! А футболисты – до лучших дней…» Лучшие дни для футбола, увы, пока не наступили. Может быть, заграница поможет? Когда-то нам «клуб «Фиорентины» предлагал мильон за Бышевца», а теперь мы свои миллионы вкладываем в Гуса Хиддинка. Возобновляем опыт Петра Великого, бравшего Голландию за образец.Не обошел бы Высоцкий вниманием и «всемирную историю отравлений», развернувшуюся в уходящем году. «Видно, люди не могут без яда», – пел он тридцать пять лет назад.Именно тогда он впервые вышел на сцену в роли датского принца, погибшего от отравленного клинка. И гибель Анны Политковской могла вдохновить на песню о журналисте, доносящем правду ценой собственной жизни.«Когда вы рис водою запивали – мы проявляли ин-тер-на…» – пел Высоцкий и после паузы-заминки продолжал: «…ционализм». Заминка оказалась пророческой. «Интер» совершенно отвалился, сплошной национализм повсюду. И на Украине, где так часто бард выступал с концертами. И в Тбилиси, где семилетний Михаил Саакашвили в доме своего дяди слушал однажды, как поет для гостей «всенародный Володя». Незадолго до смерти Высоцкийтешил московскую публику шуточным монологом от имени «торговца ташкентскими фруктами с Центрального рынка». Теперь Центрального рынка нет, а на других – взрывы. На почве неблагополучных межнациональных отношений.Что это все значит? Что тогда, в Беловежской пуще (еще одна пятнадцатилетняя годовщина, вяло отмеченная в декабре) трое высокопоставленных мужиков при помощи пилы «Дружба» подпилили и свалили многолетнюю дружбу народов? Ой ли? История СССР «по Высоцкому» выглядит иначе:[i]Воспоминанья только потревожь я –Всегда одно: «На помощь! Караул!..»Вот бьют чеченов немцы из Поволжья,А место битвы – город Барнаул.[/i]Список мест битвы пополнился теперь Кондопогой. А в самом начале года очередной безумец подумал: «Не лучше ль податься мне в антисемиты?» – и пошел резать людей в синагоге. Глубокие корни у нынешних раздоров. И размах у них не только всероссийский, но и всемирный. Год начался – помните – абсурдной истерией по поводу карикатуры на Мухаммеда. Потом Римского Папу срамили за неуклюжее высказывание об исламе. Дела![b]Но если жил ты как свинья…[/b]К концу декабря всемирно-исторических забот не убавилось. Все прямо по тексту:[i]В Америке ли, в Азии, в Европе ли –Тот нездоров, а этот вдруг умрет…[/i]В мировой политике «смертью года» до последнего момента числилась кончина Милошевича, и – на тебе! – поступает траурная реляция из Ашхабада. Замена Сапармурату сыщется, выбор есть: «У нас любой второй в Туркмении – Аятолла и даже Хомейни». Но наш это будет человек или не наш – вот в чем вопрос. Предостережение было в той же песне:[i]Но как мы место шаха проворонили?!Нам этого потомки не простят[/i]!Кстати, вспомнился один громкий литературный скандал. Группка литераторов намылилась перевести на русский язык стихи Туркменбаши, сопроводив их лестным предисловием.С письмом к сатрапу обратились. Хвала Аллаху, туркменские оппозиционеры порушили этот проект, не дав сильно осрамиться московским энтузиастам царственной поэзии. Теперь река забвения все смоет…Ох, эта геополитика… Все чаще смотрим мы на Восток, ближний и дальний. «Как там с Ливаном? – спрашивал Высоцкий в 1978 году. – На месте ли Китай?» В Ливане и в 2006 году шли бои. Китай вроде на месте, и на хорошем. Только что обогнал Японию по инвестициям в научно-исследовательские работы, скоро переплюнет и американцев. Так что наши «товарищи ученые, доценты с кандидатами в поисках заработка, может быть, отправятся не в Бостон, а в Пекин.И этапы своего большого пути мы все чаще отмеряем по восточному календарю. Прожили год Собаки. Трудно приходилось, но жизнь была не совсем уж собачья. Теперь предстоит год Свиньи. Что это значит? Ищем заветное слово в Большой Высоцкой Энциклопедии:[i]Стремилась ввысь душа твоя –Родишься вновь с мечтою,Но если жил ты как свинья –Останешься свиньею.[/i]Думаю, что свиньями мы не останемся. Суеверия суевериями, а здравый смысл сантиметр за сантиметром завоевывает пространство. И высокие идеалы все же соединятся с житейскими интересами. Только не стоит, по-моему, лелеять очередную утопию, изобретать новую тоталитарную «национальную идею». Лучше чтобы у каждого была своя мечта, и на этой основе объединялись личности в свободный союз. А не в стадо.
[i][b]На трибуне – председатель правления Союза писателей РСФСР Сергей Михалков. Докладывает о достижениях советской литературы за 1984 год. Хвалит роман-эссе Генриха Боровика «Пролог», отмечая, что произведение написано «хорошим журналистским пером». Под видом комплимента ехидно срезал. В ту пору пресса была совсем другая, и для писателя сравнение с журналистом звучало нелестно. «У тебя язык газетный» – услышав такое, прозаик мог и в морду дать. Или, признав правоту обидчика, сжечь рукописи и навсегда отказаться от литературных потуг.[/b][/i]В пору перестройки и гласности газеты засверкали разными идейными красками, заговорили с читателем живым человеческим языком. «Ну, прэсса! Вот прэсса!» – изумленно восклицал Жванецкий. Столько появилось новых слов, интонаций. Лингвисты кинулись выписывать на карточки шустрые и колючие фразы журналистов, предпочитая их гладко отредактированной советской прозе.А корифеев прессы, открывших народу «тьму низких истин», потянуло к «возвышающему обману», к художественному вымыслу. Типичная фигура нашего времени – журналист, пишущий романы и стихи в свободное от газетно-радио-телевизионной службы время. Времени этого мало, зато много информации в голове и столько нервных эмоций в душе! Кабинетный писатель часто тяготится своей свободой, ничего не видит он в жизни, кроме издательств и книжных выставок. А через журналиста проходит такой заряд социального электричества! Ни стабильности, ни застоя.Твою газету, твой канал в любой момент закроют или перекупят, перепрофилируют так, что родная мать не узнает. Дискомфорт, зато какая динамика! Суровая школа жизни… Перед каждым журналистом, ваяющим романную «нетленку», и перед каждым прозаиком, подрабатывающим газетчиной, неизбежно встает важный вопрос: одним пером он работает или двумя? Можно ли писать «прэссу» и прозу единым языком? Когда этот вопрос мои студенты задали Александру Кабакову, он ответил, что у журналистики и прозы «разное целеполагание». Красиво сказано и убедительно. Это позиция классическая.Основа прозы – многозначный вымысел, а журналистика требует однозначной ясности и фактической достоверности. Проза сильна изобразительностью, в газете же таковая просто неуместна.Вспоминаю публицистику Юрия Трифонова: разговорность и стилистический аскетизм. Пластичная интонация, выразительная деталь – это у Трифонова только в вымышленном повествовании.А есть и другой путь, когда журнализм внедрен в подкорку литературного сознания. К примеру, роман Сергея Доренко «2008» написан сугубо газетным языком (не считая срывов в явную безвкусицу). Но у этого произведения очень конкретное «целеполагание» – дожить до года, обозначенного в названии. А куда девать роман в 2009 году? Туда же, куда девают прошлогодние газеты.От языка прозы ждут первозданности и неповторимости. Но книгу, написанную в непривычной стилевой системе, не прочтешь безотрывно, над ней всетаки потрудиться надо. А что если свои мысли и чувства передать словами вторичными и повторимыми? Этим путем пошел Евгений Гришковец, преднамеренно опустивший стилистическую планку, работающий в журналистской манере «не по службе, а по душе». И добился успеха.Синтез беллетризма и журнализма – в прозе Дмитрия Быкова. Название нового романа «ЖД» сам автор расшифровал множеством способов. Я предложил бы еще один – «журналистский дискурс». Не пугайтесь лингвистического термина: «дискурс» пофранцузски «речь», «тип речи». В прозе нового поколения журналистская языковая модель явно теснит речь книжную. Это факт.«Чем пахнут ремесла» – есть такие детские стихи Джанни Родари. «Пахнет маляр скипидаром и краской. Пахнет стекольщик оконной замазкой». Только о писателях там ни слова. Восполним пробел. Понюхаем страницы современной прозы.«То, что последовало за этими словами, больше всего напомнило Громову даже не дежурство по полку, а скорее ночной эфир в радиостудии: давно, в незапамятные времена, в прошлой и даже позапрошлой жизни, он хаживал гостем на такие эфиры, отвечал на звонки, чтото читал. Никогда потом не было у него столь острого чувства связи с миром…» Это из упомянутого романа Дмитрия Быкова «ЖД». Такой язык пахнет свежей газетной полосой, прямым телевизионным эфиром. Запах простой, понятный, но летучий. Может быстро выветриться. Пока работает.А теперь образчик другого стиля: «Истощенность сознания, излечиться от которой он не мог вот уже год, рисовала повсюду, куда бы ни бросил он взгляд, размытый автопортрет – неряшливый черновик с пустыми глазницами и вялым провалом рта, где, как в черной дыре, гибли рой за роем невнятные образы и слова, оставляя на губах привкус проглоченной шелухи из сладковатого воска, горькой пыльцы и пережеванных пчелиных крыльев».Это из романа Алана Черчесова «Вилла Белль-Летра». Такая словесная ткань отдает букинистической лавкой или литературным архивом, пыльными старинными переплетами. Душок более стойкий, но, как говорится, на большого любителя.Что лучше? Как специалист читаю и то и другое. Участвую в спорах, кто лучше пахнет. А чего ждет мой читательский нос? Того, чего он до сих пор не нюхал.Виктор Шкловский говорил, что в искусстве нужен собственный запах. Первичный и неповторимый. Но он встречается о-очень редко.
[b]Он родился 21 августа 1934 года в чувашской деревне Шаймурзино. Приехал в Москву, поступил в Литературный институт. Его поэму «Завязь» в подстрочном переводе прочитал Пастернак, позвал автора к себе и там, на веранде переделкинского дома, убедил Геннадия Айги в том, что ему надо писать по-русски.Отныне он работал в русской поэзии, не сковывая себя размерами и рифмой, находя для своих мыслей и чувств новые, ни на что не похожие ритмы. Из Литературного института его исключили за дружбу с Пастернаком с формулировкой «подрыв устоев социалистического реализма». Подрыв был совершен успешно – обоими.[/b]Айги жил в Москве, работал в музее Маяковского, потом стал свободным художником (именно так – он, как и Пастернак, предпочитает слову «писатель» слово «художник»). В СССР его стихи не понимали и не печатали. Зато читали и переводили во многих зарубежных странах.«Переводимость» поэзии Айги – реальное подтверждение ее общечеловеческой значимости. Читая переложения на английский, немецкий и, конечно, французский (выполненные Леоном Робелем), чувствуешь, как вступают в дружественный диалог языки и национальные менталитеты.С 1990-х годов книги Айги печатаются и в России. Негромкая, но честная слава. В Чувашии проходит международная конференция с участием исследователей со всех концов мира; Айги первому присуждают Пастернаковскую премию, выдвигают и на Нобелевскую. А он живет как бы параллельно всему этому, говоря: «Я работаю». Работает он в ладу со своим внутренним миром, в дружном соавторстве с русским языком – вплоть до кончины в московской больнице 21 февраля сего года. Двадцать четвертого февраля его похоронили на сельском кладбище в Шаймурзине, рядом с матерью.Вот такая простая и прозрачная биография. И такая же поэзия: [i]И человек идет по полю как Голос и как Дыхание среди деревьев, как будто ожидающих впервые свои Имена.[/i]Мне случилось побывать в Шаймурзине и увидеть это поле – чувашское, русское, всемирное. Там вдруг стало ясно, что означают зацитированные до дыр строки Пастернака: «Привлечь к себе любовь пространства, услышать будущего зов». Пространство полюбило стих Айги. Дело теперь за временем, которому предстоит догонять его решительный прорыв в будущее.Как никто он был свободен от суеты. С голубиной кротостью сносил непонимание профанов, не проникался враждой, ни на кого не нападал ни словечком. «Сон-и-поэзия», «Поэзия-как-Молчание» – так называются его программные эссе. Этим счастливым принципам он был верен без усилий, они соответствовали его природе. Равнодушие к успеху было поразительным. Помнится, когда Юрий Кублановский возглавил отдел поэзии «Нового мира», он сразу же захотел напечатать Айги и попросил меня уговорить поэта составить подборку. Уговорить не удалось.Теперь понимаюГеннадия: он просто не мог нарушить Молчание, выйти из того Сна, что рождает его новые строки.Узнав о смерти Некрасова, Достоевский тут же принялся перечитывать его стихи, забыв о шероховатостях личных отношений, обо всем бренном. Так бывает с подлинными поэтами: бесконечный процесс чтения и переживания их стихов во много раз превосходит длительность их земного бытия: [i]это (быть может) ветер клонит – такое легкое (для смерти) сердце Стихи живы.[/i][b]«Один из последних великих» Переводчик Леон Робель – памяти Геннадия Айги [/b] [i]Образовалась огромная пустота. Хотя я знал о тяжелой болезни Айги, когда его жена Галина мне позвонила и сказала, рыдая, что он только что умер – это было как удар молнии. С трудом прихожу в себя, все время вспоминаю о нашем беспрерывном тридцатипятилетнем общении, труде, о нашей дружбе.Живо вспоминается наша первая встреча в Москве в 1971 году. У меня был круг литераторов и литературоведов, которым я доверял, и в каждый приезд я просил их назвать десять самых интересных новых явлений в литературе и поэзии. Таким образом я узнал от известного лингвиста В. В. Иванова о существовании поэта Айги. Он же и попросил Геннадия зайти ко мне. Вошел невысокий, очень худой и бедно одетый человек (я сам невысок, но ощутил, что он ростом ниже меня), его глаза горели вдохновением.Он говорил с легким акцентом, но на очень чистом русском языке. Меня поразила его эрудированность. Он вручил мне свою антологию французской поэзии на чувашском языке, и я понял, что он удивительно хорошо знает нашу поэзию. Он мне подарил кипу своих стихов – они удивили меня абсолютным своеобразием. Я видел перед собой человека, полностью преданного поэзии, фантастически трудолюбивого, готового на все лишения, чтобы сохранить свою свободу художника и свое человеческое достоинство.До 1988 года Айги был невыездным, и основное его творчество не было опубликовано в СССР. Какая же сила характера, какая отвага нужны были, чтобы создать творения, которые обогатили мировую поэзию нашего времени, в такой ситуации! Для этого мало было больших знаний, огромного новаторского таланта, нужны были и такие ценности и чувства, как ненависть к войне и насилию, беспредельная любовь к свободе, братское чувство ко всем народам и культурам и редчайшее умение все это воплотить в самой структуре стихотворения.Я помню ликование Геннадия, когда я ему принес на проверку свои переводы его стихов, которые должны были войти в первый французский томик Айги, и он через день вернул мне их со своими пометками восклицая: «Значит, у них действительно есть смысл, коли ты сумел их перевести!» В 1994-м в парижском Музее современного искусства отмечали 60-летие Айги. Выступающие приехали из многих стран, здесь были известные французские поэты – почитатели его таланта.В своем выступлении по телевидению Айги сказал: «Франция – моя поэтическая родина».Теперь вся Земля становится его поэтической родиной. Позавчера мне позвонил известный турецкий поэт Оздемир Индже и сказал с горестью: «Он был один из последних наших великих».[/i]
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.