Главное
Гид по Москве
Приметы и советы

Автор

Елена Мушкина
Почетная купчиха
[b]140 лет назад, в 1866 году, в Москве состоялось первое присуждение звания «Почетный гражданин». Им стал Александр Щербатов «за существенно полезную для столицы деятельность в должности Московского городского главы».[/b]Новое сословие, как и дворянство, делилось на потомственное и личное. Звание личного почетного гражданина человек получал за собственные заслуги, достижения, должности.В списке «почетных» людей я нашла фамилии купцов Прохоровых, Кузнецовых, Мамонтовых, Корзинкиных, Морозовых. И… фамилию своего деда: Мушкин Леопольд Яковлевич, кандидат коммерции.Конечно, заслуги моего деда несравнимы с заслугами известных чиновников, меценатов, благотворителей. Но, видимо, какието достижения, пусть «местного значения», у него были.Леопольд Яковлевич учился в коммерческим училище. Работал бухгалтером, а в 1911 году открыл в Москве Торговый дом «Л. Я. Мушкин и К°. Торговля портновским прикладом, русским и заграничным».Несколько лет Торговый дом был на Волхонке, а в 1914-м переехал в Лубянский (Китайский) проезд, левое крыло Политехнического музея, 101. Тут, видимо, дела пошли не очень успешно. В архиве, в журнале заседаний московского Коммерческого суда, я нашла запись «Об объявлении несостоятельным должником Торгового дома «Л. Я. Мушкина и К°». В лице полного товарища, кандидата коммерции, личного почетного гражданина Леопольда Яковлевича Мушкина».Слушания несколько раз откладывались, переносились. Наконец, 27 мая 1915 года, решение: «В объявлении Торгового дома «Л. Я. Мушкин и К°» несостоятельным отказать».Молодец дед, отбился! Но удивительно: в судебных бумагах он назван личным почетным гражданином, а в «Справочной книге о лицах, получивших купеческие и промысловые свидетельства по Москве» – потомственным. Где ошибка? За ответом иду в Общество купцов и промышленников, к его председателю Олегу Александровичу Второву. Рассказываю, что прадед, хоть и был купцом, звания почетного гражданина не имел. А вот у деда, подумать только! – сразу два почетных звания. Разве так бывает?!– А почему бы и нет? В звание личного почетного гражданина он был пожалован, как кандидат коммерции; такие же основания были и у магистров, и у мануфактур-советников. Ну а потомственное гражданство – это от родителей, «по праву рождения».– Я слышала об этом! Вот и Наталья Белоусова, жена актера Александра Ширвиндта, вспоминала, что ее прадеду, купцу Павлу Белоусову, и «всему их потомству присвоено звание почетного гражданина». Она считает, что ей – тоже. Значит, Олег Александрович, и я – потомственный почетный гражданин?!– Не совсем так. Звание действительно автоматически переходит из поколения в поколение. Но только по мужской линии. А потому вы внучка почетного гражданина. Что ж, тоже неплохо. Хотя жаль…– Подождите, подождите, – восклицает О. Второв. – Это мы о деде. Вы же сказали, что прадед был купцом…– Да, второй гильдии. И вообще – я коренная москвичка в четвертом поколении.– Документы о причислении деда к купечеству сохранились?Сохранились. Свидетельства – Сословное и Промысловое. Что-то было в доме, что-то я разыскала в Историческом архиве. Прадед, Иван Иванович Розенблат, родился в 1852 году, жил в Столешником переулке, дом 7, квартира 4, третий этаж. В 1894 году прадед вместе со старшим братом Яковом открыли «Торговый дом Я. и И. Розенблат» по продаже суконного товара. Тогда же был причислен к купечеству второй гильдии.…Новый 1915 год семья прадеда встретила уже в другой квартире, в Дегтярном переулке. Здесь родилась мама, потом я. Жить в Столешниках было, конечно, неплохо, но для большой семьи неудобно – всего четыре комнаты! Дом в Дегтярном – высшей категории. По Окладным книгам городской управы, «площадь пола квартиры в квадратных саженях 40,96». Анфилада комнат, потолки лепные, с роскошными «женщинами», парящими по углам.Пол паркетный, узорчатый, наборный, ромбами. На стенах линкруст – разновидность обоев, обработанных особым способом и покрытых черным лаком.Лифт и телефон – большая редкость в то время! Что ж, сверхрасходы Ивану Ивановичу, видимо, по карману: торговый дом процветал, дела шли хорошо.Последняя запись о прадеде, которую я нашла в архиве, относится к январю 1914 года: «За смертью московского мещанина П. Гершмана московский купец Иван Иванович Розенблат продолжает торговлю под тою же формою единолично».Ну а следующая дата относится уже не только к моему прадеду: 10 ноября1917 года появился декрет «Об уничтожении сословий и гражданских чинов». Летом 1918 года при Моссовете была создана комиссия по муниципализации частной торговли.Сначала ликвидировали молочную торговлю фирм Чичкина и Блендова, меховую и винную, потом торговлю готовым платьем, бельем, штучным и мануфактурными товарами… Тогда же приказало долго жить и звание «Почетный гражданин». Правда, в конце прошлого столетия поняли: напрасно! В Мосгордуме появилась комиссия по присуждению этого звания.– Весной 1992 года создано Общество купцов и промышленников России, – говорит Олег Второв.– Задачи общества: возрождение третьего сословия, содействие рыночным реформам, защита малого предпринимательства. Принимаем только потомков купцов. Вас примем.И вот я держу в руках удостоверение за № 0792. Итак, я – «действительный член Общества купцов и промышленников России». Подписал его главный старшина общества Олег Гарцев, потомственный почетный гражданин России, почетный доктор социологии.– Ты теперь у нас купчиха! – смеются друзья.[b]На илл.: [i]Мои прадедушка и бабушка.[/i][/b]
Общество
Бабушкин сундук. Кто любит более тебя…
[b]Эта записка, которую я нашла в доме, была адресована моей бабушке, Зинаиде Ивановне Мушкиной. После приветствия и пожеланий здоровья – четверостишие от безымянного автора:[/b][i]Ваш альбом 21-го года,Где любовью лист каждый дрожит,Нынче в ящике верхнем комодаПозабытый спокойно лежит…[/i]Такие же альбомчики сохранились и в нашем доме. Более 85 лет! И в них тоже – слова любви, адресованные девочке Нине, моей маме.«Для возбуждения прилежания» – так называется первый альбомчик. Куплен он в писчебумажном магазине Г. Г. Аралова, на уголе Тверской и Леонтьевского переулка. Начат 10 ноября 1920 года. Ниночке только что исполнилось семь лет:[i]Пишите мне, подруги,Пишите мне, друзья,Пишите все, что вы хотите,Все будет мило для меня![/i]На картинке – девчонка-озорница, хихикающая, со спущенным чулком, в желтой юбочке.Картинки, наклеенные на каждой страничке, – не сводные, а выпуклые, объемные, очень красивые. Это не заслуга господина Аралова, владельца магазина. Это Ниночка месте со своей мамой и тетушками выбирала-вырезала-клеила.На некоторых страничках картинки большие – тут для текста мало места, на других – маленькие, значит, стишок может быть длинным. Каждый выбирал тот лист, который ему нравился.Впрочем, одна страничка нравилась всем. Последняя! Самым искренним считалось пожелание в конце альбома: оно непременно сбудется! Видимо, это знал и Владимир Ленский, когда писал стихи Ольге:[i]Пониже подписей другихОн оставляет нежный стих.[/i]В общем, все старались занять последнюю страничку. «Победила» тетя Катя! 11 ноября 1920 года она написала на ней своей племяннице:[i]Кто любит более тебя,Пусть пишет далее меня.[/i]Наивная Катя! Она забыла, что есть еще обложка! Именно там, в правом нижнем углу, какая-то Фрида Борисовна вывела те же слова: «…пусть пишет далее меня!» Что же, теперь далее – некуда! Кстати, была и другая примета: не занимать первую страничку: тот, кто напишет здесь, может заболеть.В альбомчике, хоть Ниночка и обращалась к подругам, – стихи от мамы, родственников, от взрослых друзей дома: сверстники хозяйки альбома еще малы. Нехитрые пожелания:[i]Расти как пальма горделива,Цвета как розы цвет.И будь всегда счастлива,Не зная в мире бед.Есть стихи-предостережение:Все альбомы и стихи,Все на свете пустяки.И советую тебеНе держать их в голове.[/i]Есть и воспитательные:[i]Дарю тебе мочалку,Прошу ее любить,Она тебя научит,Как в бане шею мыть![/i]Между страничками – засушенные цветки. Анютины глазки – на языке цветов «Думай обо мне». Ландыш – «Возвращение счастья». На нескольких страничках загнутые уголки: «Секрет». Отвернешь – а там очередное объяснение в любви. Некоторые стишки повторяются, причем в разных вариантах. Есть странички испорченные – представляю, сколько слез пролила хозяйка! Удивительно: ни одной мужской подписи – значит, занятие это было женским. Почему-то нет пожеланий от маминых бабушки и дедушки: они еще были живы.Два других альбомчика начаты в 1927 году. Маме уже 14 лет. Теперь все пожелания – только от сверстников. Нет наклеенных картинок, нет уголков-«секретов». Девочка выросла…[i]Теперь желаю веселиться,В забавах время проводить,Но только, только не влюбиться.Влюбленной очень трудно жить.[/i]И, конечно, слова, кочующие по всем альбомчикам:[i]Ты хочешь знать, кого люблю я?Ее нетрудно угадать.Будь повнимательней читая,Яснее не могу сказать![/i]Ответ прост: по вертикали, первые буквы каждой строчки…Впрочем, а нужны ли были эти стишки-альбомы? Какая-то неизвестная мне Женнет Мессингер написала:[i]Зачем ты просишь, дорогая,Стихи в альбом тебе писать?Кого ты любишь – не забудешь,Альбом же можешь потерять.Не потеряла![/i]Нет уже на свете Ниночки, а ее альбомчики по-прежнему лежат дома. С 1920 года…
Общество
Борода без бороды
[b]О фильме «Мастер и Маргарита» идут разговоры. Всех, конечно, интересуют главные действующие лица. А меня – герой второстепенный, Арчибальд Арчибальдович. Промелькнул в нескольких эпизодах. Но почему же – без бороды?[/b]Помню, как читала я роман: [i]«Вышел на веранду черноглазый красавец, с кинжальной бородкой, во фраке, и царственным взором окинул свои владенья». И еще: «Белая фрачная грудь и клинообразная борода флибустьера. Авторитет Арчибальда Арчибальдовича был вещью, серьезно ощутимой в ресторане».[/i]Я тогда закричала:– Мама, да ведь это наш Борода! Да – мой двоюродный дедушка.Исследователи творчества Булгакова единодушны: прототипом Арчибальда был Борода. Так называла его вся театральная Москва. В последние годы – метрдотель ресторана ВТО.Булгаков, видимо, был хорошо знаком с Бородой. Оба жили в Киеве, потом в одно время перебрались в Москву. В 30-х годах Борода работал в Старопименовском переулке. В то время там взорвали церковь Святого Пимена. Еще говорили: «Пименовская церковь в Воротниках». В сохранившемся церковном дворе кооператив «Труженик искусства» построил два двухэтажных дома для артистов.Здесь, в подвальчике, за высокой деревянной оградой, артисты и организовали «кружок друзей искусства и культуры». По инициативе А. Луначарского он был преобразован в «Клуб работников искусств».Открытие клуба – 25 февраля. В президиуме председатель правления Феликс Яковлевич Кон, его заместители Иван Михайлович Москвин и Валерия Владимировна Барсова. Обычно Барсова засиживалась здесь до глубокой ночи. Кто-то даже частушку сочинил:[i]Нам любить тебя легко –Ты живешь недалеко.И любить, и обожать,И до дома провожать.[/i]В зале – весь театральный мир. А после открытия – ресторан. Гостей встречал управляющий рестораном – Борода. Бессменный. Неповторимый. Многие даже не знали, что зовут его Яков Данилович Розенталь. Борода – этим все сказано.[i]«Мы говорили: «Идем к Бороде», – вспоминал Леонид Утесов, – потому что чувствовали себя желанными гостями этого хлебосольного хозяина. Он знал весь театральный мир, умел внушить, что здесь отдыхают, а не работают на реализацию плана по винам и закускам».[/i]А вот что писал о Бороде знаменитый «домовой», директор Центрального дома литераторов Борис Филиппов: [i]«Он имел внушительный рост, представительную внешность, густую черную ассирийскую конусообразную большую, по грудь, бороду. Розенталь был не просто администратором и кулинаром-виртуозом, в совершенстве знающим ресторанное дело, но и радушным хозяином, создавшим особый уют и домашнюю интимность в своем заведении».[/i]Веселый, жизнерадостный, он помнил вкусы каждого. Если кто-то вместо обычных 150 просил, скажем, 100 граммов, Борода озабоченно спрашивал:– Что с вами? Вы не заболели?А чаще, не дожидаясь заказа, говорил:– Вам как обычно?Подсаживался за столики. Угощал в долг, не записывая. И всегда долг ему отдавали.Среди постоянных посетителей трое друзей – летчик Валерий Чкалов, артисты Иван Москвин и Михаил Климов. Говорят, Климов – единственный, кого Борода допускал на кухню: артист был великолепным кулинаром. Благодаря ему в ресторане появилось фирменное блюдо «Биточки по-климовски». А сам Борода изобрел «селедку побородински».– Бородинский хлеб тоже он придумал? – спрашивала я.Смутно помню, как мы с бабушкой зачем-то ходили к Бороде домой, на Миусскую улицу. Несколько раз – в клуб, в Старопименовский. Узкий проход, крутая лестница вниз.– Даже вывески нет, – удивлялась бабушка.Вывески не требовалось: посторонние сюда не заглядывали. Клиентура своя: артисты после окончания спектаклей. И клуб, и ресторан начинали работать поздним вечером.Летом ресторан переезжал в филиал – уютный садик на Страстном бульваре, во дворе дома 11. Там находился Жургаз – журнально-газетное объединение, возглавляемое Михаилом Кольцовым.Когда началась война, Яков Данилович уехал в эвакуацию, в Томск, заведовал столовой. После войны и до ухода на пенсию кормил московских актеров.Весной 1967 года «Известия», где я работала, отмечали свой 50летний юбилей. Коллективные банкеты тогда не поощрялись. Несколько человек предложили:– Мы идем к Бороде. Кто с нами?Я тоже пошла в ВТО. Бороды в ресторане не было. И не могло быть – он умер год назад. Но и после его смерти говорили: «Идем к Бороде!»[b]На илл.: [i]Михаил Булгаков с Сережей Шиловским и С. А. Ермолинским. 27 февраля 1940 г.[/b][/i]
Общество
1940-е: Моя ёлка с Маршаком
[i]Каждый год в конце декабря я вытаскиваю с антресолей большую коробку. В ней елочные украшения – шары, дирижабли, зайчики – любимые игрушки моей бабушки, мамы, мои… Многим из них перевалило за 100 лет.[/i][b]Дед Мороз по совместительству[/b]Елка в нашей коммунальной квартире всегда была под потолок. А потолок – 4 метра! Помню, мама отправлялась на поиски зеленой красавицы, а мы с бабушками, сгорая от нетерпения, ставили лестницу-стремянку, разворачивали деревянную крестовину, вату. Елка расправляла ветки, стянутые веревкой, снег оттаивал и по комнате полз неповторимый запах свежей хвои. Бабушка бросалась к маме растирать обмороженные пальцы. Потом приходил дворник Дмитрий – отпиливать верхушку.– Опять купила такую большую!– В последний раз, – обещала мама.А на следующий год все повторялось.Конечно, такая елка не могла оставаться достоянием одной семьи! В дом приходили все дети нашего Дегтярного переулка и его окрестностей. Без всякого приглашения. Единственное условие – каждый должен принести что-нибудь на елку, и сам повесить. Не обязательно игрушку. Иногда – мандарин, конфету, пряник…На ветках – столпотворение! Кажется, дерево вот-вот рухнет под тяжестью сверкающей красоты. Но мама не унывает:– Вот здесь еще есть место. И здесь! А зайца – ах, какой симпатичный! – лучше посадить на пол, рядом с Дедом Морозом.Дед Мороз в ярко-красном гофрированном бумажном кафтане с деревянной палкой в руке весил около 7 килограммов. Все старались пожать ему руку, потрогать-погладить… Вот он и состарился раньше других игрушек. Кафтан во многих местах дал трещину, стали сыпаться опилки. В общем, несколько лет назад я решила отнести его в антикварный магазин. Думала, не возьмут. Схватили! Уже потом узнала: кафтан красного цвета – одежда редчайшая: обычно он белый или синий. До сих пор жалею, что отдала.Но главной достопримечательностью нашей домашней елки был настоящий Дед Мороз – Сергей Иванович Преображенский, профессиональный актер.Он приходил нечасто, рано утром или поздно вечером, всегда спешил. Детей в комнате набивалось видимо-невидимо. Мы не хотели отпускать его, но мама, смеясь, объясняла, что он здесь «по совместительству», в свободное от основной работы время. А работал он… в Колонном зале Дома союзов. И не кем-нибудь, а именно Дедом Морозом! В общем, главный Дед Мороз страны![b]Снегурочек выбирали из отличниц?[/b]Маму познакомила с Дедом Морозом ее бывшая одноклассница Мина Михайловна Добровольская, тоже артистка. Мама очень гордилась этим знакомством. Ну а я была просто счастлива.Во-первых, Сергей Иванович подарил мне свою большую маску – с густыми бровями и красным носом; она сохранилась до сих пор. Во-вторых, приносил билеты в Дом союзов…Помню новогодний праздник 1944 года. На авансцене вспыхивают два костра, все заволакивает дымом – и появляется Дед Мороз. Рядом – Снегурочка.Это сейчас в роли Снегурочки – артистки, а тогда были школьницы. Наверное, выбирали самых красивых девочек и тех, кто хорошо учится. Но когда же наконец вспыхнет огнями красавица елка?!– Надо попросить, – говорил Сергей Иванович.– Зажгись, елка! – кричали дети.Мина Михайловна тоже командовала елочными представлениями, и тоже знаменитыми – в ЦДРИ и в Доме литераторов. Массовик-затейник. Тут нам с мамой вход всегда открыт.Смутно помню одну довоенную елку.Я была совсем маленькая. Эту елку Мина Михайловна проводила в Центральном детском театре. Там были сказочные персонажи – Горе-злосчастье, Баба-яга, Лихо одноглазое… Их победили братья – Двенадцать месяцев. Были там и артисты, поэты. Когда дети стали фотографироваться с Маршаком, Мина Михайловна подвела меня к нему:– Пожалуйста, поставьте эту девочку рядом с собой.Самуил Яковлевич согласился, тихонечко спросил, как меня зовут. И тут же стишок сочинил:[i]Леночка встретилась с Маршаком,Который ей не был знаком.[/i][b]Как я удивила американку[/b]Елочные игрушки… В начале XX веков в нашу страну привозили огромное количество украшений из Германии. Потом и отечественные производители быстро освоили эту науку. А в конце 1920-х елки запретили, как «буржуазный пережиток» – но поразительно, что елочные украшения делались и в те годы, и нынче ценность они необычайная! Фабрики закрыты, но шарики-зайчики выпускаются подпольно, кустарно: из пробок, шишек, яичной скорлупы…После того как в 1935-м елку «реабилитировали», Наркомпрос даже пособие выпустил: «Елка в детском саду» – сколько игрушек вешать на елку, в какой последовательности… Промышленность оживилась, стали наверстывать упущенное. Игрушек все больше и больше: ватные и стеклянные, картонные и проволочные, из фольги и бумаги, гирлянды, хлопушки, флажки, стрелы…В основном, советская символика и военная. Удивительно: первую и, пожалуй, единственную коллекцию елочных игрушек, российских и советских, собрала американка! О ней писали, даже фильм был, а я вот сподобилась лично познакомиться с Ким Балашак «на почве» елочных игрушек! Это случилось так. В течение пяти лет, начиная с 1998 года, Ким Балашак, живущая в Москве искала украшения.Первый экспонат – гирлянду 1950-х – купила в Измайлове на Вернисаже.Кстати, именно здесь, на Измайловском шоссе, до революции был завод стеклянных елочных украшений! Решила выставить игрушки в Музее декоративного и прикладного искусства. Но открытие выставки долго откладывалось. Почему?– Мне надо было обязательно найти Кота в сапогах, – рассказывает Ким. – В каком-то зарубежном журнале я увидела его снимок. Шляпа в руках… Написано, что сделан в России.В общем, заболела она этим Котом. В поисках помогал Сергей Романов, известный коллекционер кукол. Нашел! Купила. Кажется, за бешеную цену.А я побывала на той выставке, познакомилась с Ким! Помню, с какой гордостью подвела она меня к столику, где под стеклянным колпаком у самого входа – как бы приветствуя входящих, – тот самый Кот!– У меня дома такой же!Теперь не верит Ким. В общем, принесла я ей коробочку наших семейных игрушек. Тут и Кот в сапогах, и ученый доктор Гусь, и Три поросенка, и избушка на курьих ножках… Ахнула американка: «Таких у меня нет!» А ветхий бумажный пакетик не могла выпустить из рук. На нем надпись: «Декоративные блестки по особому заказу Союзкультторга». Изготовил их электрозавод имени Куйбышева. С трудом можно прочитать слова: «Алмазно-серебристый вес…» И бумажные флажки со штампом-печатью: «Мособлгор-Лит. 19.V.1938». Проверено, значит, цензурой! Каждый год я вытаскиваю с антресолей большую коробку. В ней елочные украшения. Каждый год говорю себе: огромной елки в доме не будет. Оставлю несколько самых памятных, самых красивых. Остальные – отдам. И не получается! Каждая игрушка – память. Пусть будут…
Общество
Огорчений хватало и так
[b]В старом году «Книжная лавка» приобрела замечательного автора – Елену Романовну Мушкину ([i]на фото[/i]). Надеемся на продолжение сотрудничества с ней и в 2006 году. Предлагаем вашему вниманию очередной, хотя и крошечный, отрывок из воспоминаний о встречах ее мамы, машинистки «Знамени» Нины Леопольдовны Мушкиной, с замечательными людьми. Предыдущие публикации – смотри «Вечернюю Москву» за 30 мая, 4 июля, 8 и 22 августа, 27 сентября.[/b]Во время войны бомба попала в дом, где жил драматург Алексей Арбузов, автор знаменитой пьесы «Таня». Мама позвонила:– Алексей Николаевич, у вас все в порядке?К Арбузову я ходила часто, в начале 50-х годов – на курьерских обязанностях. Относила–забирала рукописи. На улицу Горького, рядом с метро «Маяковская», дом 28, где был овощной магазин. Из арки, кажется, налево. Квартира, конечно, коммунальная. Комната когда-то была очень большая; теперь перегороженная.Помню, из той, другой, половины, вышел высокий мужчина. Вежливо поздоровался.– Ты его не узнала? – спросила мама. – Наверняка, это Паустовский.И рассказала, что Татьяна Алексеевна, бывшая жена Арбузова, вышла замуж за Константина Георгиевича. Сначала он снимал комнату где-то поблизости, потом переехал сюда. Так они и жили некоторое время в перегороженной комнате, Арбузов и Паустовский.Однажды Алексей Николаевич позвонил:– Ниночка, надо перепечатать новую пьесу, «Некоторые огорчения».– Ну и название! – ужаснулась мама. – Нам и своих огорчений хватает.В общем, прислал конверт с рукописью. Мама бросила взгляд на первую страничку – и к телефону:– Алексей Николаевич, да вы что?! Как вы назвали героиню?!– Героиню? – рассеянно переспросил Арбузов. – Нина Леопольдовна… Ох, ради Бога, простите! Вообще-то Арбузов называл маму по имени, но отчество, редкое и довольно звучное, видимо, осталось в памяти.– Простите, – повторил он. – Хотите, чтобы я изменил?– Обязательно, – смеялась мама. – Иначе не буду печатать.Заодно и про название подумайте. Кто же пойдет на спектакль, где ждут огорчения? Послушался. Имя героини – Нина Леонидовна. Название пьесы – «В этом милом старом доме». Спектакль долго не сходил со сцены.
Развлечения
Бабушкин сундук
[b]Летом 1955 года мы ждали гостей – я отмечала окончание университета.– Конфеты за мной, – сказала бабушка. – Куплю самые вкусные, фабрики «Красный Октябрь».Трапеза подходила к концу, когда бабушка, потребовав полной тишины и внимания, торжественно водрузила на стол жестяного Дядьку-матрешку. Толстый, пузатый, улыбающийся. Художник постарался: полосатая рубашка, жилет, туго застегнутый на четыре пуговицы; руки на животике не сходятся. Голова отвинчивается.Отвинтили – трюфели.[/b]– Но тут написано: «Товарищество «Эйнем»… – Это и есть «Красный Октябрь», – объяснила бабушка. – Так фабрика называлась до революции. «Дядьку», именно с трюфелями, подарили мои родители, когда я тоже получила диплом об окончании университета. Было это в 1902 году. Видишь, уцелел… Ну а конфеты, конечно, сегодняшние, «Красного Октября». В общем, подарок тебе от прадедов. Подарок из сундука.Сундук этот и по сей день стоит в комнате. К сожалению, он не хранит ни ценностей, ни легенд.На лето бабушки складывали в него зимние вещи, нафталином посыпали, от моли. Сейчас там вещи, которые вроде бы и не нужны. А выбрасывать жалко… Сто лет пролежал в доме саквояж – воплощение эпохи, вещественное доказательство торговой деятельности деда, купца 2-й гильдии. Кожаный, коричневый, с металлическим ободом и замками, плавно разъезжающимися по этому ободу в разные стороны. Замки двигаются как по маслу, словно саквояж только сошел с заводского конвейера. Правда, скособочился, придавленный чем-то тяжелым. Что ж, газетами набила, выпрямила.Веер, красоты неимоверной, но порванный с одной стороны.Он не только демонстрировал богатство и вкус, но был незаменим для тайных любовных диалогов.Существовал язык веера – положение его в руке, сторона, которой он повернут к визави, количество открытых-закрытых перьев или пластин… Флердоранж – белые цветки померанцевого дерева, принадлежность свадебного убора невесты; от времени цветы «завяли»… Керосиновая лампа, изящная, но стекло другого диаметра… Платье из выцветшей и порванной ткани гран-ромаж, с крупным рисунком; торговцы называли ее большой ромашкой. И среди этого «великолепия» Дядька-матрешка фабрики «Эйнем», целыйи невредимый… Фердинанд Теодор Эйнем, прусско-подданный из Вюртемберга, приехал в Москву в середине XIX века. Стал называть себя Федором Карловичем. Сначала занялся производством пиленого сахара, но быстро переключился на шоколад и конфеты. На Арбате, в доме 17, открыл лавкукондитерскую. Вывеску повесил.…Ну а потом, с годами, лавка на Арбате стала тесной, конечно.Появились новые магазины. Интересно, в каком из них мои предки купили Дядьку-матрешку? Можно предположить, что недалеко от дома или работы (жила семья в Столешниковом переулке, а два знаменитых магазина Эйнема располагались тогда на Петровке и у Ильинских ворот).Вся Москва ела, да нахваливала, а какая упаковка была у тех, эйнемовских, конфет! Коробки сладостей были красоты невиданной. Часто их обклеивали шелком, бархатом, кожей. Внутрь вкладывали жестяные фигурки ангелочков или херувимчиков. Да и цены на продукцию Эйнема были вполне умеренные. Если перевести пуды и фунты в килограммы, то получается, что 1 кг шоколада стоил 1,5–3 рубля, 1 кг какао– 1,5 рубля, масла из какао – 2 рубля, минеральных драже – 1 рубль, килограмм мятных лепешек – и того меньше… Ну а качество отменное. Неудивительно, что на многочисленных выставках, отечественных и зарубежных, фирма «Эйнем» получала всевозможные награды. В 1896 году была удостоена высшей награды: права изображать Герб империи на любой своей продукции.С этого времени руководство «Эйнема», рекламируя новый вид продукции, непременно призывало быть внимательным при покупке – «в предупреждение всяких обманов». На рекламе кофе Мокка, например, написано: «Благодаря внешнему сходству упаковки и иногда тождественному наименованию фирмы следует при покупке кофе обращать особенное внимание на то, что этикеты на нашем кофе содержат в себе изображение Государственного герба и надпись: «Этикет заявлен Департаменту торговли и мануфактур… Означенные признаки служат доказательством настоящего кофе нашей фирмы».В 1913 году «Товарищество фабрики шоколада, конфет и чайных печений «Эйнем» получило придворное звание «Поставщик двора Его Императорского Величества».После революции было принято решение о национализации предприятий, в том числе и кондитерских. Фабрику бывшего «Товарищества «Эйнем» стали именовать 1-й Государственной фабрикой. А с осени 1922 года – «Красный Октябрь».…Лет десять назад на фабрике был открыт музей. Я решила показать там своего Дядьку-матрешку.– Ценнейший экспонат! – воскликнула Людмила Анатольевна Нумерова, старший научный сотрудник. – Тут, на наших полках, ему самое место! Нет, не отдала. В сундук положила, бабушкин… Кстати, есть там и купальник, полосатенький, с перламутровыми пуговками на плечах, и моя детская фотография – я в этом купальнике. На снимке мне 8 месяцев… Мама не смогла с ним расстаться. Я тоже.Сейчас люди уже не так трепетно относятся к своим вещам. Тем более многие у всех одинаковые: книжки, игрушки, джинсы, мобильники, подключенные к лидеру сотовый связи МТС, и многое другое. Каждый из нас хочет, чтобы у него было все самое лучшее, бережет полученное, но редко кому приходит в голову что-то сохранить и потом показать внукам...
Общество
Кто был кто в «Молодой гвардии»
[b]Две даты: некруглая и круглая. 15 сентября 1943 года в «Правде» появился Указ о присвоении орденов и медалей руководителям и участникам подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия». Весь 1945 год в журнале «Знамя» печатался первый вариант романа «Молодая гвардия», то есть знаменитому роману Александра Фадеева исполнилось ровно 60 лет. Мы продолжаем публиковать воспоминания Елены Мушкиной о встречах ее мамы, машинистки «Знамени», со знаменитыми писателями и не менее знаменитыми литературными произведениями.[/b][i]Предыдущие публикации – смотри «Вечернюю Москву» за 30 мая, 4 июля, 8 и 22 августа[/i].К нам в дом зачастил Александр Фадеев – в «Знамени» шла работа над «Молодой гвардией». Случайно в разговоре мама сказала, что едва ли не каждый день общается с Либединскими. Фадеев схватил карандаш: – Скорее давайте адрес! Либединские очень дружили с Фадеевым, даже сына Сашку назвали в его честь. На какое-то время Александр Александрович потерял их из вида. Возможно, это было связано с женитьбой Юрия Николаевича на Лиде Толстой и его переездом в Воротниковский переулок.В книге «Зеленая лампа» Лидия Либединская описывает встречу с Фадеевым: «Что это вы, ребята, запрятались? Я случайно обнаружил ваше место жительства. Был у Нины Леопольдовны, машинистки, которая вам тоже печатает, вот и узнал, где вы обитаете».[b]Больше, чем очерк[/b]О подвиге краснодонских юношей и девушек Фадеев, как и все, прочитал в «Правде» летом 1943 года. Обрадовался, когда в ЦК комсомола ему предложили немедленно отправиться в Донбасс, в командировку.События развивались стремительно. 15 сентября в «Правде» появился Указ о присвоении звания Героя Советского Союза организаторам и руководителям подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия».Некоторые участники награждены орденами. В том же номере газеты большой очерк А. Фадеева «Бессмертие», написанный буквально за несколько дней. Фадеев ходил счастливый. Он снова собирался в Донбасс:– Может получиться больше чем очерк! Получилось. Фадеев привез материал для романа «Молодая гвардия».Непреложное правило любой редакции: не выпускать джинна из бутылки, пока не будет сдана хотя бы половина произведения. Автор – живой человек, мало ли что может случиться. И еще – вдруг не хватит творческого запала, мастерства? Тут ситуация особая. Во-первых, талант Фадеева: было ясно, что он не «сойдет с дистанции». Во-вторых, подгоняло время: такую рукопись нельзя долго держать в столе! И журнал рискнул.С каким нетерпением ждали мы каждую новую порцию! Мама, теперь можно признаться, подкладывала копирку, делала лишний экземпляр и приносила домой. Текст был слепым, неотредактированным. Но мы зачитывали его до дыр. Мы и наши знакомые. И знакомые знакомых.– Поздравляю, – кричала мама в телефонную трубку, когда роман вышел и появилась первая восторженная рецензия. Не где-нибудь, в «Правде»!Но победа была пиррова. Спустя несколько месяцев в той же «Правде» – разгромная статья: Фадеев сгустил краски, описывая отступление наших войск, слабо показал руководящую роль партии.Фадеев покаялся. Перевел дух и начал писать второй вариант романа. Говорил Лиде Либединской, что переделывает молодую гвардию на старую.Одновременно работал над пьесой, которую ставил театр киноактера. И над сценарием фильма. Смутно помню его рассказ, как вручал какую-то премию Инне Макаровой, испольнительнице роли Любки Шевцовой. Сначала Инна Макарова должна была играть Валерию Борц. Потом поняли, что выбор не верен. Любка – вот героиня Инны Макаровой. А Валей Борц стала Людмила Шагалова.И еще помню, как однажды Фадеев пришел, словно в воду опущенный.– Завтра фильм будет смотреть Сталин.Ничего хорошего от этого просмотра никто не ждал: картина снята по первой редакции романа, раскритикованной. Фадеев был уверен, что двухсерийный фильм Сергея Герасимова будет запрещен.Странно, но катастрофы не произошло. Конечно, Сталин рассердился: подростков бросили на произвол судьбы! Но ему объяснили, что режиссер следовал тексту романа. В общем, свалили на Фадеева. Что ж, с романом все ясно. Так хотя бы фильм спасти! Впрочем, указания Сталин дал: доделать-переделать сцены отступления советских войск, глубже показать руководящую роль партии.Но фильм – не рукопись. «Переписать» съемку нельзя. Тем не менее совершили невозможное: что-то вырезали, что-то добавили голосом за кадром. Я, к сожалению, плохо помню фильм, но мне рассказывали, что Сергей Герасимов даже успел убрать сцену, когда предатель Стахович-Третьякевич на допросах выдает товарищей. Сильнейшую сцену. Но что же делать! К тому времени выяснилось: не Третьякевич был предателем! Правда и ложь Много сделал для установления истины журналист Ким Костенко. В своих статьях он доказывал, что Олег Кошевой был начальником разведки, а комиссар организации – Виктор Третьякевич. Он, Виктор, и выдавал временные комсомольские удостоверения.Говорят, после публикации к Киму пришла Валерия Борц:– Зачем это нужно? Пусть останется, как у Фадеева.– Нет, – ответил Ким.– Тогда пусть будет два комиссара, Третьякевич и Кошевой.– Так не бывает.Всплыли еще факты. Книги и статьи Кима Костенко, других авторов говорят о том, что не все молодогвардейцы играли ту роль, которую отвел им Александр Фадеев.Откуда же пошел «испорченный телефон»? Нина Константиновна Петрова, доктор исторических наук, изучила материалы Центрального архива ФСБ, посвященные «Молодой гвардии». Это двадцать восемь томов. На страницах журнала «Отечественная история» она рассказывает, что первое сообщение о молодогвардейцах поступило в Центральный комитет комсомола Украины 31 марта 1943 года. Секретарь ЦК В. Костенко, однофамилец журналиста, сразу же поставил в известность Н. Хрущева. Тот отреагировал мгновенно:– Возьмите образец, как мы пишем Сталину. Подготовьте текст и приложите Указы о награждении.Списки – десятки вариантов! – переделывались, пересматривались, фамилии вписывались, вычеркивались… Среди организаторов называли Василия Левашова, Анатолия Ковалева, Леонида Дадышева, Евгения Мошкова… Но везде – Иван Туркенич и Виктор Третьякевич.Кстати, фамилии Туркенича и Третьякевича я нашла и в газете «Ворошиловградская правда» от 30 июня 1943 года, практически в первой публикации о молодогвардейцах. По горячим следам. Они и там названы организаторами.Однако, пишет Нина Петрова, из Москвы «приехала комиссия ЦК ВЛКСМ во главе с заместителем заведующего спецотделом ЦК А. Торицыным, одним из основных источников информации для которого стали беседы с Е. Н. Кошевой.Трудно сказать, как складывалась у Торицына версия о предательстве Третьякевича, но он уже писал о том, что Виктор «по показаниям наших следственных органов… не выдержал страшных пыток» и «давал подробные показания о членах организации и о ее боевой деятельности». После этого имя Третьякевича стали вымарывать из документов о деятельности «Молодой гвардии» и изъяли из списка героев-молодогвардейцев, нет его поэтому и в романе Фадеева».В начале сентября Н. Хрущев подписал Записку на имя Сталина. Создателями организации названы трое – Олег Кошевой, Иван Земнухов и Сергей Тюленин. Потом, видимо, добавились фамилии Ульяны Громовой и Любови Шевцовой.Сталин поддержал предложение. Уже на следующий день появился Указ о присвоении им звания Героя Советского Союза. Посмертно. Награды получили и другие члены организации.[b]Невинно оклеветанные[/b]Увы, Указы о награждении многим принесли новые страдания. И молодогвардейцам, оставшимся в живых, и родственникам погибших. Мягко говоря, из-за несправедливости.Одни, как и Виктор Третьякевич, сначала были в списке, но потом их вычеркнули. Иван Туркенич, кадровый офицер, фронтовик, попал в плен, вернулся в Краснодон. Ясно, что его роль в создании организации значительна. Но – был в плену! Анатолий Ковалев спрыгнул с грузовика, когда ребят везли на казнь. Но – пропал без вести! И вообще – как это ему удалось бежать?! Другие молодогвардейцы в список вообще не попали. С самого начала. Они есть лишь в списке истерзанных и замученных, извлеченных из шурфа шахты. Среди них Надежда Петрачкова, Юрий Полянский, Евгений Климов, Василий Гуков, Юрий Виценовский… Кстати, Виценовского арестовали только 27 января, позже других.Вместе с Анной Соповой он готовил план освобождения ребят. Не успели. Были схвачены, погибли. Анна представлена к награде, Юрий – нет.Третьи – и это, пожалуй, страшнее всего, получили обвинения в предательстве. Обвинения страшные, бездоказательные. Нина Петрова пишет, что таких ребят около тридцати! Я не поняла: погибших или оставшихся в живых. Какая разница! Погибшие не могли себя защитить, живых никто не слушал.Это все еще за кадром, за кулисами. «Накладки» горькие, ужасные, но они пока известны лишь узкому кругу людей. Появился роман Фадеева – и ложные обвинения читатель принял как истину.Вырикова и Лядская – фамилии подлинные. По Фадееву – пособницы немцев, подружки, которые когда-то сидели за одной партой. А они, оказывается, не только к «Молодой гвардии» отношения не имели, но даже не знали друг друга! Познакомились в 1990 году, две старые женщины, прошедшие тюрьмы, лагеря, издевательства. Перед этим Ольге Александровне Лядской вручили бумагу о реабилитации. «За отсутствием состава преступления».Зинаида Алексеевна Вырикова только еще ждала реабилитации. 50 лет несли они свой крест. К Ивану Туркеничу заслуженная награда пришла тоже спустя почти полвека. Лишь в 1990 году он был посмертно награжден Золотой Звездой Героя. А Виктор Третьякевич… «Трудно измерить горе семьи Третьякевича, – пишет Н. Петрова, – которое принес им созданный Фадеевым образ предателя Стаховича, как две капли воды похожего на их сына Виктора. Отца Третьякевича парализовало, братья «ушли» с партийной работы».Потом все выяснилось. Нашли письмо, которое Геннадий Почепцов, истинный предатель, написал начальнику шахты № 1-бис в октябре 1942 года. Он сообщал, что состоит в подпольной организации и готов рассказать о ее работе. Начальник шахты передал письмо начальнику Краснодонской полиции Василию Соликовскому, который и приказал своему заместителю Василию Подтынному начать аресты.Но это было потом. А тогда, после появления романа? Как же ненавидели семью Третьякевичей в Краснодоне! С первого памятника над братской могилой молодогвардейцев имя его было сорвано.Лишь 13 декабря 1960 года Виктор Иосифович Третьякевич был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. Посмертно.В «Правде» на последней странице появилась заметка: «Отважный сын Краснодона». В ней говорилось, что Виктор Третьякевич по решению Ворошиловградского обкома комсомола был оставлен в партизанском отряде. Отряд почти полностью уничтожен. Виктор пришел в Краснодон и вместе с ребятами взялся за создание подпольной комсомольской организации. «На первом заседании штаба «Молодой гвардии» был назначен комиссаром.Вскоре после освобождения Краснодона арестовали бывшего следователя Краснодонской полиции М. Кулешова. Этот мерзавец оклеветал многих, в том числе и его. Теперь установлено, что это ложь. Виктор умер как герой. Когда его подвели к шурфу, он нашел в себе силы, чтобы броситься на стоящего рядом эсэсовца».Но кто, скажите, прочитал эту коротенькую заметочку? Меньше ста строк! На последней странице газеты? Единицы… А мама прочитала. Мама была в шоке:– Хорошо, что Фадеев не дожил.Думаю, о многих «ошибках» в романе писатель знал. Во всяком случае, догадывался.
Развлечения
Остерегайся! Предупреждает Олеандр
[b]Училась я в женской школе. С мальчиками мы общались в основном во дворе или дома. А потому любимая наша игра – флирт, или «Бальная почта», – игра, упомянутая в «Евгении Онегине», очень распространена в начале XIX века.[/b]Во времена Онегина почтовые карточки разносили на балах:[i]Верней нет места для признаньяИ для вручения письма…[/i]Ну а мы играли дома, за столом. Перед каждой фразой – название цветка или камня. «Отчего вы покраснели?» – вопрошает жасмин. «Очень нужно!» – возмущается сердолик.«Поговорите с папенькой», – советует изумруд. «Баю-баюшки баю», – успокаивает хризолит. И конечно, самые распространенные слова: «Вы мной играете» и «Я вас люблю».В этой игре важен не только текст послания. Каждый цветок имел свой смысл. Липа означала «супружество», базилик – «ненависть», зверобой – «враждебность», боярышник обещал «надежду». Ландыш расшифровывался как «возвращение счастья», анютины глазки – «думай обо мне», дурман – «я тебя никогда не забуду». Ну а олеандр предупреждал: «Остерегайся!» В любви можно было объясняться и без флирта. В доме я нашла удивительную открытку: «Язык почтовой марки». Словно каталог – десять вариантов наклеивания марки. Например, под углом, с наклоном влево да еще вверх ногами означает: «Любишь ли ты меня?» Хотите ответить положительно – «Я тебя люблю» – тогда «сажайте» марку с наклоном вправо.– Редчайшая открытка, – сказали в Союзе филателистов России. – Марки дешевые, семикопеечные, с изображением Государственного герба – двуглавого орла. Под ним эмблема почты – два перекрещивающихся почтовых рожка. Эти марки появились в мае 1889 года. Видимо, открытку выпустили в то время. Вот и развлекались мы в середине ХХ века, наклеивая на конверты обычные марки – вдоль и поперек.[b]ИГРАЛИ В БЛОШКИ[/b]. Атрибуты – низенький деревянный стаканчик-чашечка и блошки – кругленькие, плоские, у каждого игрока по 10 штук одного цвета. И еще у каждого – бита. На стол клали мягкое одеяло, чтобы блошки лучше прыгали, легче попадали в стаканчик. Ставили стаканчик посередине, игроки садились вокруг. Побеждал тот, кто наиболее точно «руководил» блошками.[b]БИРЮЛЬКИ[/b]. Владимир Даль утверждает, что «играть в бирюльки» – значит, заниматься бездельем, пустяками. Нет, это игра достаточно сложная. Она требует и смекалки, и точности, и координации движений. На стол горкой высыпают маленькие игрушечные чашечки, блюдца, ведерки, самоварчики. Проволочным крючком надо осторожно вытащить каждую вещь, не сдвинув с места остальные.[b]А ЕЩЕ МЫ ЛЮБИЛИ ПОКАЗЫВАТЬ ФОКУСЫ[/b]. В основном, это делала мама. Мои сверстники с замиранием сердца смотрели, как мама «обманывала» их. Делала она это мастерски, имея в арсенале прекрасные пособия. Во-первых, книжечка Н. Комаровой «Фокусы», выпущенная издательством «Новая Москва» в 1926 году в серии «Библиотека рабоче-крестьянской молодежи». Три раздела: фокусы, основанные на научных данных; фокусы-мистификации (обман); фокусы, основанные на ловкости рук. Естественно, с рисунками. Во-вторых, маме помогала коробочка под тем же названием «Фокусы», выпущенная фабрикой настольно-печатных игр Краснопресненского райпромтреста. Автор Грегори. «В коробку вложены простые приспособления для того, чтобы показать несколько фокусов. Здесь есть: «Нережущийся шнурок», «Волшебная коробка», «Послушная пробка», «Прячущийся наперсток», «Завязанные шнурки», с которых можно снять любое кольцо.Мы, конечно, понимали, что ничего таинственного в этих фокусах нет, что все объяснимо. Но все равно – интересно!
Общество
Коньки и литература
[i]События, описанные в этом отрывке из воспоминаний Елены Романовны Мушкиной о встречах ее мамы, машинистки «Знамени» Нины Леопольдовны Мушкиной, с замечательными людьми, начинаются на катке. Но речь все равно о тех, кто так или иначе был связан с литературой. Предыдущие публикации – смотри «Вечернюю Москву» за 30 мая, 4 июля и 8 августа.[/i][b]В канун Нового года мама принесла подарок – коньки[/b]. Вообще-то она долго сопротивлялась: руки-ноги переломаю, нос разобью. Да и денег нет! Уговорил ее купить коньки удивительный человек, Самсон Глязер. Но, увидев их, огорчился:– Зачем же снегурочки? Надо фигурные!Самсон Глязер – личность уникальная. Кругленький, толстенький, вечно улыбающийся, он излучал здоровье и хорошее настроение. Помню его курчавым, потом лысым, с хохолком. Брови густые, сросшиеся на переносице, широченные – Брежневу и не снилось. Шаржи на него не рисовал только ленивый. А дикция! Такая каша во рту, что «разжевать» с первого раза не удавалось. Переспрашивали.Всю жизнь Самсон катался на фигурных коньках. И отчаянно пропагандировал этот вид спорта. Он ходил по инстанциям, стучал кулаками, отстаивая свою идею – создать каток с искусственным льдом. И отстоял. Благодаря его усилиям в Москве появился первый искусственный каток в Детском парке Дзержинского района.Однажды он пришел с женой. Маленькая, круглолицая.– Познакомься, – сказала мама. – Это Лия Лазаревна. Про ее сына мы сейчас читаем. Помнишь, как называется повесть?– «Тимур и его команда».Да, это была Лия Соломянская, мать легендарного Тимура. Лия рассказывала, что познакомилась с Гайдаром сосем девчонкой, вожатой пионерского отряда. Сына родила в Архангельске, где жили родители. Хотела назвать Темиром, но Аркадий настоял на Тимуре.Развелись они довольно быстро. Лия вышла замуж за Самсона, а Гайдар женился на Доре Чернышевской, у которой от первого брака была дочка Женя. Так Гайдар увековечил в своей знаменитой книжке обоих детей, Тимура и Женьку. [b]Бывал у нас дома поэт Семен Гудзенко, высокий, красивый парень[/b]. Приехав с фронта, он вваливался в комнату, прямо в кирзовых сапогах, и она сразу становилась маленькой, тесной.– Есть новое стихотворение,– объявлял с порога, вытаскивая из кармана мятый лист бумаги.[i]Он не вернулся.Мне в живыхСчитаться, числиться по спискам.Но с кем я буду на двоихДелить судьбу с армейским риском?[/i]
Развлечения
«Жди меня»: был ли Симонов первым?
[b]Мы продолжаем публиковать рассказы Елены Мушкиной о встречах ее мамы с самыми знаменитыми советскими литераторами 40–60-х годов ХХ века. Во время Великой Отечественной войны Нина Леопольдовна пришла работать машинисткой в журнал «Знамя» и больше уже места работы не меняла. Предыдущие публикации можно найти в номерах «Вечерней Москвы» за 30 мая и 4 июля 2005 года.[/b]С Константином Симоновым мама работала мало: у него была своя «правая рука» – секретарь-машинистка Нина Павловна Гордон. Но однажды, когда она заболела, эстафету приняла мама.Константин Михайлович диктовал медленно. Прежде чем произнести фразу, проговаривал ее шепотом, как бы проверяя на слух. В середине фразы задумывался, долго молча ходил по комнате, иногда жестикулировал. Мама боялась спугнуть его мысль.Музыкального слуха у мамы никакого. Как, впрочем, и у меня. Но когда она слышала симоновскую «Песню военных корреспондентов», обязательно подпевала. Только вместо слов «От ветров и стужи петь мы стали хуже» она знала иные слова: «От ветров и водки охрипли наши глотки». Уверяла, что в рукописи, которую ей довелось печатать, строчки звучали именно так.В первом номере «Знамени» за 1943 год появилось знаменитое стихотворение Симонова «Жди меня», посвященное Валентине Серовой.В чем только не обвиняли тогда поэта! Одни утверждали, что написал эти стихи вовсе не Симонов, а какой-то зэк, который, когда его перевозили из одной тюрьмы в другую, выбросил их на волю; они, мол, попали к Симонову, тот и выдал строчки за свои.Другие возмущались самой постановкой вопроса: Симонов обращается не просто к женщине. К советской женщине! Разве она, воспитанная социалистическим строем, не знала, что должна ждать мужа, возлюбленного? Знала! Так зачем же просить ее об этом?! Цитировать строки из стихотворения «Жди меня» нет необходимости: они известны всем. Но мы с мамой были в недоумении: – Лена, а помнишь? Конечно, помню. Летом 1942 года мама печатала стихотворение Сергея Васильева, только что приехавшего с Западного фронта. Очень оно ей понравилось. Принесла мне.Названия не было, одно посвящение: «К.А.Б.» Он объяснил, что это инициалы жены, Ксении Александровны Белецкой.[i]Когда мне с почтой полевойПриносят весть твою,Неторопливый почерк твойЯ сразу узнаю.Нет, в этот день я не хожу,Я целый день лечу.И имя «Ксения» твержу,И «жди меня» шепчу.И потому, что с давних порТы так мне дорога,Мне легче жить и легче битьПроклятого врага.И если я в конце концов,Пройдя огонь и дым,Взгляну в любимое лицоЗдоров и невредим,Ты так и знай: за сотни верстВела меня к борьбеОдна из самых ясных звезд –Моя любовь к тебе.[/i]Не могу сказать, были ли эти строки напечатаны в «Знамени». Дома мама читала их с восторгом. И вот теперь «Жди меня» Константина Симонова. Созвучие несомненное. Но ведь Васильев принес стихи на полгода раньше! И все же первый – Симонов. Оказывается, еще до «Знамени» его стихотворение было опубликовано в «Правде», в январе 1942 года.Впрочем, и Сергея Васильева нельзя упрекать: тема любви к женщине носилась в те годы в воздухе. Кроме того, возможно, он специально положил в основу письма к жене именно эти строки. Потому что лучше не скажешь.
Развлечения
Мужчина, будьте мужчинами!
[b]Открывая фонд своей мамы в Литературном музее, Елена Мушкина передала туда фотографии, рукописи, записки писателей, с которыми ее мама общалась несколько десятилетий. Нина Леопольдовна не получила высшего образования (из-за рождения Лены ей пришлось уйти с четвертого курса института новых языков). Она работала машинисткой в разных изданиях, за две недели до начала Великой Отечественной войны пришла в «Литературную газету», а уже во время войны – в журнал «Знамя». Здесь судьба свела ее с людьми, ставшими со временем цветом отечественной литературы. О некоторых таких встречах рассказывает ее дочь Елена Романовна Мушкина.[/b]Я была уже большая, мне исполнилось восемь, и я хорошо помню первые дни маминой работы. К тому времени сотрудники «Знамени» вернулись из эвакуации. Был назначен редактор, Всеволод Вишневский. Война в полном разгаре, поэтому он часто уезжал на фронт. Наконец:– Выходите на работу!Мама вышла на работу 20 января 1942 года. Оформили машинисткой на три месяца. Оказалось, на тридцать шесть лет.Своим боевым крещением она считала роман «Падение Парижа». Эренбург закончил его перед самой войной. Осталось дописать несколько глав. Готовую часть отправили в набор, а Илья Григорьевич уехал в эвакуацию.В типографии рукопись потеряли. Редактор рвал и метал. Объявили «Всесоюзный розыск». Под самый Новый год пропавшие страницы нашел верстальщик, в типографии. Но в каком виде! Все испачкано, перепутано. Как привести в порядок?– Поручу новой машинистке, – решил Вишневский. – Молодая, быстрая. Вот и посмотрим, на что способна.Мама не только привела в порядок найденную рукопись, но быстро напечатала и те главки, которые Эренбург дописал.– Ставлю вам пятерку, – сказал Илья Григорьевич.Эренбург нервничал из-за «Падения Парижа», а Корней Иванович Чуковский ([i]на фото[/i]) в это время едва не лишился своей знаменитой «Чукоккалы». За десять минут до отъезда в эвакуацию вытащил тетрадь из комода, обернул клеенкой и закопал в лесу под березой, в поселке, где он тогда жил. Засыпал комьями глины. Земля мерзлая, лопата плохая, да и сил мало. В общем, ямка получилась неглубокой.Эвакуацию отложили на день. И Корней Иванович вернулся домой. Решил зайти к соседу. На лавке, где обычно стоит ведро, увидел истерзанную «Чукоккалу». Переплет оторван, ни начала, ни конца.Оказывается, сосед подсмотрел, как Чуковский что-то закапывал. Ясно: драгоценности! Был в ярости, когда ничего не нашел. А тетрадь… Да кому она нужна! Не вернись Чуковский, выбросил бы.В редакции места мало, теснота, поэтому мама нередко брала рукописи домой. Правда, печатать дома она не любила. Во-первых, меня жалела: ребенок засыпал под машинную канонаду. Во-вторых, боялась фининспектора. Этакий Бармалей... В те годы встреча с фининспектором действительно не сулила ничего хорошего. Держать машинку в доме было опасно. Печатать на ней опасно вдвойне. Мама принимала все меры предосторожности. Печатала под звуки радио, стараясь заглушить удар, ставила машинку на подушку.Часто в дом приходили авторы – писатели, поэты, журналисты. Среди них – Вера Инбер, Маргарита Алигер.Вера Инбер в конце лета 1941 года оказалась в Ленинграде: ее муж, профессор медицины Илья Давыдович Страшун, был направлен на работу в осажденный город. Они приехали с последним поездом – и кольцо блокады сомкнулось на три года.– Перед возвращением в Москву, – рассказывала потом Вера Михайловна, – мы пошли на выставку «Героическая оборона Ленинграда». Там была витрина, оформленная в виде булочной. И весы. На одной чаше маленькие гирьки, на другой – 125 г хлеба: норма осажденного города. В стеклянной колбе мука, из которой хлеб выпекался. Я переписала: мука ржаная дефектная – 50 процентов, соль – 10, жмых – 10, целлюлоза – 15 процентов, соевая мука, отбойная пыль, отруби – по 5 процентов.Мама печатала все стихи Веры Михайловны, присланные из осажденного города. Первую запись в дневнике писательница сделала 28 августа 1941 года, последнюю – 7 июня 1944 года. А в моей памяти строки о бомбе:[i]Упала, не взорвавшись: был металлДобрей того, кто смерть сюда метал.[/i]Сотрудничество мамы и Веры Инбер продолжалось и после войны. Однажды, в канун 8 Марта, Вера Михайловна пригласила нас в Центральный дом литераторов. Она вела вечер, посвященный женскому дню.Места в ЦДЛ ненумерованные. Нередко билетов раздавали больше, чем может вместить зал. Так случилось и в тот раз.Оба прохода забиты страждущими. Счастливчики, которым удалось прорваться, радовались.Вера Михайловна, худенькая, седая, внимательно оглядела зал. Извинилась, что произошла накладка. Поздравила с праздником всех женщин. Так и сказала: всех, сидящих и стоящих. Мужчины, уютно расположившиеся в креслах, радостно поаплодировали. Они еще не знали, что Вера Михайловна приготовила им сюрприз.– Товарищи мужчины, – сказала она, обращаясь к залу. – Прошу, уступите свои места женщинам, которые стоят в проходах.В ответ гробовая тишина.– Товарищи мужчины, – настаивала Инбер. – Будьте, наконец, мужчинами! Хотя бы сегодня!Народ безмолвствовал.Постоянный автор тех лет – Маргарита Алигер. Поэма «Зоя», десятки стихотворений… Эта маленькая, «карманная» женщина жила в районе Миусской площади в Доме композиторов. Ахматова называла ее Алигерицей.Муж Маргариты Иосифовны, композитор Макаров, погиб на фронте. С девятимесячной дочкой Таней она уехала в эвакуацию, в Чистополь. Потом родилась вторая девочка, Маша, дочь Фадеева. Говорили, очень на него похожая. Маргарита дружила с Либединскими. Мы с мамой путали: у Либединских по старшинству – Маша и Таня, у Алигер – Таня и Маша.Несчастья сыпались на Алигер. В 1956 году застрелился Фадеев. От рака крови умирает Таня, старшая дочь. Маша с мужем уезжают в Германию, потом в Англию; в 1991 году она покончила с собой. В начале осени 1992 года Маргарита Иосифовна упала в глубокую канаву, недалеко от своей дачи. Спасти ее не удалось.
Развлечения
Автограф с историей
[b]Борис Леонидович появился в нашем доме зимой 1943 года. Принес моей маме, машинистке, перевод «Ромео и Джульетты», сделанный в эвакуации. К счастью, переводить Шекспира ему не запрещалось.[/b]Конечно, мама не была первопечатницей «Ромео». Видимо, Пастернаку понадобился еще один экземпляр перевода. Ксерокса тогда не существовало, так что без машинистки было не обойтись.Рассказывал, как читал свой первый вариант «Ромео» в Чистополе, в Доме учителя. Был «при параде», в черном костюме, но в валенках – очень холодно.Огорчился, что людей собралось немного. Оказывается, не все знали о встрече. А потому через несколько дней в столовой на стене появилось объявление, написанное рукой Пастернака. Начиналось оно словами: «Раздаются сожаления…» Да, сожаления, что не слышали. В общем, пригласил на повторное чтение. Теперь уже в помещении театра.К назначенной дате Борис Леонидович заболел. Попросил писателя Александра Гладкова повесить сообщение о переносе встречи. Гладков просьбу выполнил, но снятое объявление не выбросил. Оставил на память.Случайно я нашла его в РГАЛИ. Большой вертикальный лист бумаги, довольно плотной. Текст – синим жирным карандашом, дата и время – карандашом красным. Буквы крупные, витиеватые, с загогулинами: «Немногочисленные одиночки, интересующиеся текстом «Ромео и Джульетты» в моем переводе без сокращений, могут его услышать во вторник, 17 марта, в 6 часов вечера в помещении Городского театра (Дом культуры) на ул. Льва Толстого.Я буду читать перевод труппе театра, любезно открывшей дверь всем желающим. В случае препятствий обращаться к артисту тов. Ржанову».Мама перепечатала «Ромео» быстро. Пастернак благодарил, обещал подарить книгу с автографом. Конечно, забыл.Через два-три года звонок:– Пишу роман. Называется «Мальчики и девочки». Нина Леопольдовна, надо перепечатать…– А где же Марина Казимировна?Мама хорошо знала Марину Баранович, давнюю его приятельницу, машинистку, которая обычно работала с Пастернаком.Вернувшись из эвакуации, Борис Леонидович часто заходил к ней, на улицу Грановского. В декабре 1946 года впервые читал там главы из романа.– Она перепечатала черновые варианты. Окончательный вариант прошу сделать вас.В те годы держать дома пишущую машинку было опасно, печатать на ней – опасно вдвойне. Встреча с фининспектором не сулила ничего хорошего. А тут – коммунальная квартира, непростые отношения с соседями… Но отказать Пастернаку мама не могла.Что помню я о Борисе Леонидовиче? К сожалению, немного. «Похож на арапа и его лошадь» – лучше, чем сказала Цветаева, не скажешь. Приходил в галошах, размер, думаю, не меньше 45-го. Часто забывал их. Шляпу обычно вешал на гвоздик. Писал крупно, размашисто, с большим наклоном, по-моему, школьным пером, 86-м; иногда карандашом. Почерк четкий.Как-то мама не выдержала:– А ведь «Ромео» с автографом вы так и не подарили…За голову схватился:– Не может быть! Книга вышла давно, экземпляров не осталось…Все-таки нашел. 28 сентября 1947 года подарил с автографом: «Милой Нине Леопольдовне Мушкиной, милой моей помощнице, на добрую память от переводчика Б. Пастернака».Книга подарена маме. Но я до сих пор считаю: мне! Потому что из всех изданий «Ромео и Джульетты» он выбрал это, вышедшее в «Детгизе», в серии «Школьная библиотека».Работали они долго. Вклейки, переклейки, вставки… Борис Леонидович боялся, что машинистка не разберет, предлагал диктовать. Мама отказывалась: она любила «грязные» рукописи. Однажды он сказал, что меняет название: – Будет «Доктор Живаго».Борис Леонидович остался очень доволен маминой работой. 177 страниц! А вот что пишут В.М. Борисов и Е. Б. Пастернак в статье «Материалы к творческой истории романа Б. Пастернака «Доктор Живаго», опубликованной в журнале «Новый мир» в 1988 году: «10 октября 1948 года, получив от Баранович первую часть романа, Пастернак решил послать экземпляр в Рязань, дочери Марины Цветаевой, которая там жила после восьмилетнего лагерного срока: «Дорогая Аля! Высылаю тебе обещанную рукопись прямо из-под машинки моей приятельницы, маминой тезки и ее большой почитательницы Марины Казимировны Баранович, переписавшей ее. Из одной французской вставки я уже вижу, что в ней должны быть опечатки, но у меня нет времени проверять ее, не думаю, чтобы ошибки были так многочисленны, чтобы портили впечатление».И далее в статье: «Первый экземпляр копии был еще раз выправлен Пастернаком по своему «титульному» экземпляру и снова отдан в перепечатку, но уже другой, профессиональной машинистке, Н. Л. Мушкиной… Текст этой последней перепечатки оставался неизменным до конца 1955 года, и именно с него были сделаны копии, входившие в экземпляры романа, отданные в «Новый мир» и в «Гослитиздат» в 1956 году».Маме довелось печатать и несколько писем самой Марины Цветаевой, адресованных Пастернаку. Принес их Алексей Елисеевич Крученых.Тут целая детективная история. Борис Леонидович очень дорожил этими письмами, полученными еще в 20-х годах. Но его знакомая, сотрудница музея имени Скрябина, стала доказывать, что они могут дома пропасть, что она сохранит их в сейфе музея. И Пастернак отдал, добавив и письма своих родителей.Письма родителей женщина действительно положила в сейф, а письма Марины Ивановны боялась выпустить из рук. Она жила за городом и каждый день возила чемоданчик с письмами с собой в электричке. Крученых буквально сходил с ума, предлагал хотя бы переписать их от руки (что и стал делать), а потом текст отдать на машинку. И отдавал их маме. Эта перепечатка и сохранилась. Ну а та женщина, возвращаясь зимним вечером с работы, забыла чемоданчик в электричке… Последний раз судьба свела маму с Пастернаком в 1954 году.В журнал «Знамя», где мама работала, он отдал десять стихотворений из «Доктора Живаго».Публикация в «Знамени» – практически первая после долгого молчания-запрета. Борис Леонидович волновался, дрожал над каждым словом, «блох» выискивал. А они, эти блохи, так и норовили пролезть на страницы. Особенно в стихотворении «Март», на последнюю строчку: «Пахнет долго мартовский навоз» – так звучала эта строчка в верстке, которую получил Пастернак.Был выходной день, редакция закрыта, и он в отчаянии позвонил маме:– Нина Леопольдовна, ошибка!!! Не «долго», а «далью». Правку успею внести?Мама знала график сдачи номера. Успокоила: успеете! В понедельник утром Александр Николаевич Макаров, заместитель главного редактора, поправил по просьбе Пастернака одно слово на другое: «Пахнет далью мартовский навоз». Все, вроде бы, в порядке. Но Пастернак хотел своими глазами увидеть исправленную строчку. Курьер Шура привезла ему домой, в Лаврушинский переулок, новый оттиск.– Не так!!!Ошибку нашел в другом слове: не «навоз мартовский», а «мартовская даль». В общем, поймали в последнюю минуту. Четверостишье было напечатано так, как и должно быть:[i]Перед приоткрытою конюшнейГолуби в снегу клюют овес,И, приволья вешнего воздушней,Пахнет далью мартовской навоз.[/i]Полностью «Доктор Живаго» был потом опубликован в журнале «Новый мир». Мы читали его.Естественно, взгляд мамы остановился на многострадальном «Марте»:– Лена, смотри, строчки другие!В самом деле, другие… Видимо, помня тот ужас, Борис Леонидович решил вообще уйти от этой «дали». В новой редакции четверостишье звучит так:[i]Настежь все, конюшня и коровник.Голуби в снегу клюют овес.И всего живитель и виновник,Пахнет свежим воздухом навоз.[/i]Мама гордилась, что она печатала «Доктора Живаго», радовалась, что стихи увидели свет на страницах «Знамени»: – Кожевников молодец, не побоялся! Об этом же вспоминает Андрей Вознесенский в антологии «Наше «Знамя» в связи с юбилеем журнала: «О редакторе Вадиме Кожевникове сейчас говорится много дурного. Скажу об ином. Высокий атлет с римским бронзовым профилем, он был яркой фигурой литературного процесса…Именно он, единственный, опубликовал стихи Бориса Пастернака из романа «Доктор Живаго» и предварил появление романа объявлением о нем».
Развлечения
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Митрополит Калужский и Боровский Климент 
Митрополит Калужский и Боровский Климент 

Победный май

Александр Хохлов
Александр Хохлов

Свои снаряды к пушкам ближе

Михаил Щипанов
Михаил Щипанов

Переписать историю легко

Александр Лосото
Александр Лосото

Фантастика о пластике

Все мнения
О проекте
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

Используя сайт vm.ru, Вы соглашаетесь с использованием файлов cookie, которые указаны в Политике конфиденциальности