Главное
Гид по Москве
Приметы и советы

Автор

Диляра Тасбулатова
А ЛЮДОВИК СЛУШАЕТ, ДА ЕСТ
[i][b]«Ватель», один из самых амбициозных и дорогостоящих проектов европейского кино, наконец-то добрался до России.[/b]Премьера сопровождалась изящным действом — в фойе кинотеатра «Ролан» гостей встречали прелестницы с шампанским на подносах, в то время как другие красотки исполняли на арфах «шлягеры» галантной эпохи.После просмотра всех угостили огромным трехэтажным тортом (невероятно вкусным, между прочим), на котором кремом было старательно выведено — VATEL.[/i]И все это как бы в честь г-на Вателя, неподражаемого «фейерверкера», по совместительству кондитера и устроителя роскошных празднеств при дворе Людовика ХIV по прозвищу Солнце. В общем, «креативного продюсера», как назвали бы его в наш суетливый век. Неукротимая фантазия Вателя поощрялась Его Величеством прямо из казны (разумеется, за счет нищающих налогоплательщиков), а четыре столетия спустя — за счет инвесторов, вложивших миллионы в произведение, названное его именем.(Впрочем, судя по фильму, Ватель совершает свои подвиги без особой охоты.) Ничего не скажешь, тема как нельзя более актуальная — недаром на протяжении всей картины этот самый Ватель ([b]Жерар Депардье[/b]), вынужденный измышлять бесполезно-роскошные представления, нудит о народных бедствиях и пустой казне, гневно обличая светских бездельников и вертопрахов. Оно, конечно, ясно, что весь смысл, сюжет и декорум картины будет построен именно что на празднествах. И как бы там честный Ватель ни обличал, никто его не послушает, хоть весь французский народ перемрет с голоду. Как ни один из современных тиранов никаким разумным доводам не доступен, когда речь идет о его ублажении и комфорте (чего только стоит «золотой» в буквальном смысле самолет Назарбаева — второй такой только у султана Брунея; или искусственное море, что всем на беду замыслил туркменбаши). Так и Людовик, хоть кол ему на голове теши, будет поедать рябчиков под бешамелью и разбивать многокилометровые регулярные сады.Правда, после Людовика, благодаря как раз его расточительству и презрению к нуждам простого народа, остались не только великие памятники прихотливой человеческой мысли, дворцы, сады и парки, но и утончилась вся материальная культура в целом, от гастрономии до искусства ткачества.После наших вульгарных тиранов, боюсь, не останется ничего, кроме окончательно высохшего Арала, московских высоток (тоже мне Нотр-Дам ) и искусства приготовления котлет по-кремлевски.Поэтому и честный Ватель вызывает некоторое раздражение, словно рачительный завхоз, у которого зимой снега не выпросишь. Художник не должен быть таким занудой. Впрочем, знай он, что и четыре столетия спустя все будет так же, но только с вульгарной безвкусицей грянувшего в конце концов хама, вместо социалистических речей, он, ей-богу, восславил бы абсолютную монархию.Такие вот посторонние размышления донимали меня во время просмотра, ибо, несмотря на амбициозность и постановочно-зрелищный шик, больше в картине ничего и нет. Как в видовых фильмах или, пардон, порнопродукции, где сюжет существует исключительно для оправдания рекламных пейзажей и сами знаете чего, так и здесь — сюжет, донельзя мелодраматичный, служит лишь гарниром к нескольким действительно великолепным сценам галантных празднеств. Со «спецэффектами» в духе XVII столетия — фейерверками, подвесными фонтанами, чудесной театральной машинерией и костюмами от кутюр. («От кого?» — спросил меня как-то главный редактор глянцевого журнала, так и не поверив, что русский предлог «от» по-французски означает «высокий».) [b]Справка «ВМ» [/b][i][b]«Ватель» (Франция — Англия). [/b]Минувшим летом фильм открывал Каннский кинофестиваль. Режиссер Роланд Жоффре — американец с французской фамилией — дважды номинировался на «Оскара». Стоимость проекта — 37 млн. долларов — грандиозная для Европы. Декорации и антураж — «настоящие», без спецэффектов и компьютерной графики. Декорации строили 200 человек, замок Шантильи, где разворачивается действие, «собирали» из одиннадцати старинных французских замков. Блюда готовились по рецептам ХVII века, все «материальные» мелочи выверялись со скрупулезной точностью.[/i]
Развлечения
«ТАНЦУЮЩАЯ» В МОСКВЕ
[b][i]Нынешняя культурная неделя в Москве, похоже, пройдет под знаком Ларса фон Триера, чей последний шедевр, «Танцующая в темноте», перед которым не устояло каннское жюри, наконец добрался до России. Сегодня— премьера фильма для российского зрителя в кинотеатре «Пушкинский».[/i][/b][i]А в прошлую пятницу состоялся первый эксклюзивный просмотр в «Ударнике» — в присутствии посла Дании, не без остроумия отрекомендовавшего российскому зрителю своего знаменитого соотечественника: мол, у себя на родине, в Дании, фильм категорически не понравился, сказал посол (и тут же дипломатически присовокупил к вышеизложенному широкоизвестное «нет пророка в своем отечестве»).Посмотрим, станет ли «пророком» Ларс фон Триер в «загадочной» России: по крайней мере первый шаг — и отнюдь не в верном направлении — мы уже сделали. Как ни старались дистрибьюторы (а купить новую картину фон Триера да еще награжденную Золотой пальмовой ветвью — уже подвиг) «протолкнуть» на российский рынок аутентичную версию «Танцующей» — на английском языке с русскими субтитрами, — прокатчики честно предупредили, что нашему зрителю «лень» читать титры. Ну лень так лень. Значит, будем смотреть дублированный вариант. Одно утешает — песни в исполнении Бьорк на русский не переведут. Впрочем, любой уважающий себя тинейджер (а они-то и составляют большинство киноаудитории) понимает ее и так, с полуслова, даже если в школе у него по «инглишу» была твердая двойка. В общем, будем надеяться, что магия Бьорк переживет любые метаморфозы, и благодаря двойному чудачеству (а на этой картине точно сошлись два психа — фон Триер и Бьорк) «Танцующая» победит Россию шутя и играючи, с первого же просмотра. Как победила надменный Канн.[/i]Тем более что на сей раз фон Триер, вообще-то склонный к богемному эпатажу (то заявится голым на съемочную площадку — чтобы раскрепостить актеров; то объявит себя «мастурбатором серебряного экрана», то придумает какую-то «Догму», следуя которой автор фильма не может практически ничего, даже подписаться собственным именем в титрах, и так далее), не раз заявлявший, что опасается большого бюджета — мол, малый дает большую свободу — на сей раз истратил 14 миллионов долларов да еще и на мюзикл! То есть полностью отошел от принципов им же провозглашенной «Догмы» — малый бюджет, никаких звезд и прочих голливудских прибамбасов. Кроме, пожалуй, ручной камеры: некоторые эпизоды «Танцующей» он снимал самолично, бегая с ней вокруг актеров будто незатейливый оператор-самоучка на свадьбе друга. И все это — чтобы добиться живого, сиюминутного переживания, будто история слепнущей эмигрантки, зарабатывающей непосильным трудом на операцию сыну, свершается не в далеких 60-х, в условном пространстве мюзикла, а у нас на глазах, словно оперативная телевизионная съемка какогонибудь «Дорожного патруля».(Который, как вы догадываетесь, не стоит никаких 14 миллионов, не стоит даже одного.) 14 миллионов ушли на другое — на музыкальные сцены, снятые сотней (!) камер! Своеобразный рекорд, роскошь, дотоле неизвестная в истории кино! Еще одна «непозволительная» роскошь, которую позволили себе фон Триер, — сотрудничество с сумасшедшей Бьорк, едва не сорвавшей ему съемки. Тиран и бог для своей постоянной труппы, он впервые столкнулся с другим тираном — капризной и непредсказуемой поп-звездой, вечно опаздывающей или вовсе не являющейся на съемки, не терпящей малейших замечаний и прочее. (Говорят, в середине съемок она вообще смылась в неизвестном направлении, а фон Триера едва не хватил удар). Впрочем, результат того стоил: половина успеха предприятия держится на личности Бьорк, — как выяснилось, еще и выдающейся драматической актрисы.Я намеренно не рассказываю сюжет «Танцующей», кружа вокруг да около — чтобы не портить предстоящего удовольствия (мне-то как раз его успели подпортить). Скажу только одно. «Танцующая во тьме» — третий, завершающий фильм трилогии Ларса фон Триера «Золотое сердце».Так называлась книжка с картинками, которой Триер зачитывался в детстве. Это была сказка об очень доброй девочке, которая одна-одинешенька отправляется в лес и выходит из него совершенно раздетой и голодной — по пути она раздала все. Что, впрочем, ничуть не поколебало ее веры.Бесс из «Рассекая волны», Карен из «Идиотов» и, наконец, Сельма-Бьорк — повзрослевшие девочки из той самой сказки. А Ларс фон Триер — так и не «повзрослевший» сказочник, упорствующий в своем понимании этической меры, которая по его разумению — безмерна. Как и у его предшественника и соотечественника, с которым он чувствует кровную связь, у великого Дрейера, слово любящего ребенка может поднять со смертного одра мать, так и у Триера — никакая жертва во имя любви не есть чрезмерна.Перед такими великими страстями теряются все — на просмотрах его фильмов рыдают в голос. И отнюдь не только слезливые поклонницы индийских мелодрам. Отпетые циники — тоже.
Развлечения
Баланс на лезвии бритвы
[i]Владимир Хотиненко — один из тех редких наших режиссеровсчастливчиков, у кого не случается простоев. Он и сейчас снимает новую картину. Любопытно посмотреть, что получится в результате — тем более что почти каждая предыдущая его работа становилась определенной вехой не только текущего кинопроцесса, но и отражением смены эпох нашей непрестанно меняющейся действительности.Посудите сами — «Зеркало для героя», «Макаров», «Мусульманин» — все они так или иначе задевали нерв отечественной реальности.[/i][b]— Вы для своих картин сами доставали деньги? [/b]— Практически да. Начиная с «Макарова» государственных денег вообще уже не было. Крутились как электровеники. Приходилось и комбинировать — часть государственных, часть спонсорских, как на «Мусульманине».[b]— Зачем же вам этим заниматься? Художнику думать о каких-то там траншах, бегать по олигархам? [/b]— Я, как правило, не работаю в одиночку, и об этом не думаю, думают другие, слава богу. Тут ведь так: когда ты выступаешь и в качестве продюсера тоже, работаешь ответственнее, экономишь и прочее. А когда деньги не твои, тебе, соответственно, наплевать.[b]— С чем вы связываете нашу полную потерю ориентации в пространстве. Утерю того феномена, который назывался «советское кино»? [/b]— Утеряна страна, и здесь ничего не поделаешь. Изменилось абсолютно все. Поменялся мир. Для кого снимать? Что снимать? Полная растерянность. Потеряна аудитория, практически разговор происходит в пустом зале. Мне, конечно, грех жаловаться, я-то снимаю...[b]— Но меня все-таки поражает, что это произошло почти мгновенно, как по мановению чьей-то злой воли. Как будто и не было ничего — ни культурного слоя почвы, на которой возросло советское кино, ничего...[/b]— Это обнищание, которое привело к унижению духа. Интеллигенция всегда была склонна и к компромиссу, и к конформизму, и ко всему такому. И вот это униженное состояние привело — у большинства по крайней мере — не к возвышению духа, а к его упадку. А ведь то, что называется искусством — высоким и даже не очень — творится все-таки духом. Не знаниями даже, не традициями, а именно духом. А он потерян, унижен, растоптан — мы быстренько превратились в людей, которые просто выживают. А когда выживаешь, не до духа.[b]— А вы как в своей жизни меняете углы атаки? Приспосабливаете время под себя или под него приспосабливаетесь? «Зеркало для героя» отразило время, поймало верный звук, «Макаров» тоже стал вехой, «Мусульманин».Это ведь каждый раз надо было изменить ракурс — свой собственный, внутри себя?[/b]— Я вообще-то работаю и живу как собака, по запаху. Я снимаю запахи, время. Я такой парфюмер. Это, может, точнее получиться, может — менее точно, но я занимаюсь ароматами времени. Иду, как собака, по следу. Например, я до сих пор убежден, что в «Страстном бульваре» я уловил аромат времени, но он оказался настолько терпким, что не пришелся по вкусу даже тем, о ком это сделано.[b]— Сейчас вы в запуске? [/b]— Да, я уже полкартины снял, наверное. По сценарию Павла Финна. Это попытка реализации старой идеи Ролана Быкова — цикл фильмов о детстве. И это 49-й год. Но мы потом усложнили, и у нас получается такой жанр — «кино в кино». Замечательная троица изображает режиссера, оператора и сценариста. Режиссера Женя Миронов играет, сценариста — Женя Стеблов, а оператора — Саша Балуев. Получается и смешно, и трогательно... Люди разных поколений, и в этом есть тоже какая-то прелесть диалога времен. Мальчик, который в 49-м году попадает в кино, — он умер бы просто, если бы не было спасения в мире кино, спасается искусством.[b]— Вы считаете себя «доступным» режиссером? [/b]— Сейчас люди потеряли способность смотреть, навыки смотрения исчезают. А все равно нужно с ними говорить. Так вот это еще и параллельно поиск языка такого... ну, можно сказать, и облегченного. Какого-то такого, который позволял бы и тебе не опускаться, и людям голову не заморачивать. Баланс на лезвии бритвы. Но все равно хочется поговорить на том языке, на котором разговор может состояться. Не говорить — вот вы такие идиоты, а я такой умный или, наоборот, опуститься до уровня придурка и веселить их изо всех сил.[b]— Я в душу вам не хочу лезть. Но все же, как вы справляетесь с теми ножницами, в каковых существует любой... ну, скажем так, честный человек? [/b]— Мои рамки свободы — в рамках христианства. И я считаю себя свободным, но разумно свободным. Я и на компромисс способен. Разумный. Но самое важное для меня, и так я живу, жил, и буду жить: я уже говорил, что живу, подчиняясь запахам и ароматам времени. Я могу и ошибиться, конечно. Но это нестрашно. Ошибусь же я, а не кто-то другой. Это будет МОЯ ошибка.[b]— Помните, как Балаян в начале 80-х попал в точку со своими «Полетами во сне и наяву»? В вязком таком времени уловил верный тон, звук.[/b]— Ну значит, он попал. Но я думаю, он сознательно делал картину, шел на риск сознательный, а не интуитивно делал. А потом, знаете ли, совсем необязательно услышать это так, как другие слышат. Это как раз не очень интересно. Попса. Интересно услышать обертона, а не общую мелодию, которая, конечно, тут же может превратиться в хит. А вот обертона не каждый услышит.[b]— Ну а насчет вашей общественной деятельности? Не мешает творчеству то, что вы возглавляете Московский союз кинематографистов? [/b]— В определенном смысле я ничего пока не возглавляю. Просто я участвую в неком процессе, очень пока неструктурированном. И делаю я это потому, что мне в какой-то момент показалось, что могу быть полезным в разрешении конфликта (между московским и российским союзами. — Д. Т.). Но жизнь показала, что странным образом никто, собственно, и не желает разрешать этот конфликт. И получается, что мое участие в нем не так уж необходимо. Поэтому я не знаю, что будет дальше.Проблема на самом деле в том, что средний возраст членов Союза — 63 года. Конечно, необходимо помочь этим задолбанным жизнью людям. Но это одна задача. А вот если говорить о Союзе как о живом организме, то он нуждается в стремительном омоложении. В идее своего существования. Это как в России нет национальной идеи, так и у Союза нет никакой.[b]— Знаю, что у вас есть еще одно очень интересное поле деятельности — преподавание во ВГИКе.[/b]— Мне без этого даже трудно представить свою жизнь. Вроде мы живем в такое время, когда, казалось бы, кино никому не нужно. Но меня поразило, что на семь мест подали документы триста с лишним человек! И я подумал, что эта сама природа заботится о нашей жизнеспособности, подсознательно подвигая эти триста человек на, казалось бы, безнадежное дело! Тем более, когда я учу, не питаю их иллюзиями, не тешу бесполезными надеждами. Честно говорю, что жизнь может и не сложиться. Моя задача — научить профессии, а уж потом...[b]Досье «ВМ» [/b][i]Владимир Хотиненко родился 20 января 1952 года в Славгороде Алтайского края. В 1976 окончил Свердловский архитектурный институт. В 1978—1982-м работал художником на Свердловской киностудии на фильмах «Гонка с преследованием», «Дым Отечества», «Казачья застава», «Вот такая музыка», ассистент режиссера у Н. Михалкова на фильмах «Обломов», «Пять вечеров», «Родня».В 1981 году окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров (мастерская Н. Михалкова). Преподает во ВГИКе.Обладатель приза им. Витторио де Сика «За режиссуру» в Сорренто. Лауреат КФ «Киношок» (Анапа, 1992, 1993). Обладатель призов кинопрессы (1993, 1995). Лауреат премии «Ника-93». Лауреат МКФ в Монреале (1995). Обладатель приза ФИПРЕССИ ОРКФ «Кинотавр-96» и др.[/i]
Развлечения
«Восемь с половиной» Петра Шепотинника
[i]Очередной Московский международный кинофестиваль, в просторечии именуемый ММКФ, стартует 19 июля и будет продолжаться десять дней. Организаторы сдержали слово — фестиваль, к радости отечественных киноманов, стал ежегодным (в кризисные времена он проводился лишь раз в два года) и постепенно приобрел статус делового мероприятия, а не угарной тусовки, где количество приемов превышало все разумные пределы.[/i]Другое дело, что ММКФ пока не столь престижен, как Венецианский или Берлинский фестивали (не говоря уже о Каннском), и заполучить на конкурс Московского шедевры, за которые борются между собой Канн с Венецией, трудно. Впрочем, любой крупный фестиваль интересен не только конкурсом, а спецпрограммами и ретроспективами.Скажем, в этом году, помимо 16—18 конкурсных фильмов, можно будет увидеть «Панораму мирового кино», состоящую из новых выдающихся картин со всего мира, которые должны представлять их авторы. А Владимир Дмитриев, замдиректора Госфильмофонда, покажет программу «Национальные хиты», включающую в себя фильмы — чемпионы проката за последние пять лет.На прошлом ММКФ особую популярность снискала программа [b]Петра Шепотинника [/b]«Восемь с половиной».Шепотинник известен прежде всего как блистательный телеведущий, чья программа «Кинескоп», несмотря на почти полное забвение такого старомодного термина, как «профессия», держится в эфире с завидным постоянством. Кроме всего прочего, Шепотинник — профессиональный кинокритик, чьи приватное мнение и личный вкус считаются непререкаемыми: коль скоро именно ему, а не кому-либо другому поручают отбирать картины для кинофестиваля.На ММКФ у него — собственная программа, названная в честь знаменитой феллиниевской картины «Восемь с половиной» (именно столько картин для последнего фестиваля Шепотинник отобрал во всем современном мировом кино). Но почему, собственно, «с половиной»? К «половинке» он относит YELLOW SUBMARINE («Желтую подводную лодку») — старый шедевр, снятый «по мотивам» музыки BEATLES.[b]— Петр, каковы особенности нынешнего фестиваля, его отличие от предыдущих? [/b]— Этот фестиваль отличался большей стабильностью. Нет чувства, что это какое-то сверхординарное событие, очередной аврал, ситуация, которую нужно спасать, навалившись всем миром, но ежегодная нормальная работа. Что отражается и на работе с нашими партнерами — накладок гораздо меньше. И теперь на фестивале каждый отвечает за свой участок, а не за все на свете, обеспечивая нормальный ритм работы. Для меня, например, главное — чтобы программа была интересной. Весь этот год я ездил по разным странам в поисках фильмов для фестиваля. И еще — я готовлю для фестиваля ретроспективу Анатолия Эфроса, совершенно недооцененного кинорежиссера, более известного в качестве режиссера театрального. Кроме фильмов, мы покажем два его телеспектакля — «Страницы журнала Печорина» и «Всего несколько слов в честь господина де Мольера» с Юрием Петровичем Любимовым в главной роли. Телеспектакль в 70-е был показан всего один раз и потом еще раза два-три во время перестройки. Эта блистательная вещь была незаслуженно забыта при том, что не то что не устарела, но до сих пор может служить эталоном совершенного телевидения.Хотя бы в части использования крупных планов, где выявляются сущность человека, мельчайшие движения его души. Кинематографические формы ветшают, а человек со всем его многообразием переживаний, с внутренним космосом — никогда. Эфрос это понимал как никто.[b]— Есть ли что-нибудь экстраординарное в нынешней программе «Восемь с половиной»? [/b]— Документальная картина Микаэля Главоггера, австрийского режиссера, о мировом футбольном чемпионате 98-го года. Я вообще-то нарушаю регламент, показывая документальную картину, но с другой стороны, Главоггер никогда не покажет ее на каком-нибудь фестивале документального кино, сочтет унижением для жанра. Это крупнобюджетный документально-игровой фильм, потрясающе изобретательный, не оторвешься. И другой документальный фильм, показанный в рамках официальной программы игрового фестиваля, Берлинского, — «Мразь и ярость» Джулиана Темпла. О группе «Секс пистолз». Уникальная вещь с точки зрения работы с материалом — фильм собран из бессвязных отрывков, непрофессионально, грязно снятых с помощью домашней камеры. Через частную судьбу музыкантов, перипетии их жизни встает реальный образ времени. Не на выхолощенном кинематографическом языке с его искусственно смоделированными ситуациями, а со всей мощью непридуманной жизни. Хотя мне лично музыка «Cекс пистолз» абсолютно безразлична в отличие от музыки, звучащей в YELLOW SUBMARINE, классической «битловской» ленте 68-го года Джорджа Даннинга, недавно обретшей новую жизнь с помощью цифровых технологий.Благодаря участию художника Хайнса Эдельмана, знаменитого поп-артовского художника, она стала не просто раскруткой рокзвезд, но серьезным культурным высказыванием, и через тридцать лет не устаревшим.[b]— Я слышала, что ты достал картину «Быть Джоном Малковичем», хит прошлогоднего Венецианского кинофестиваля, картину с необычным сюжетом, где герой попадает... в тело Джона Малковича? [/b]— Да, эта картина едет к нам сейчас откуда-то с Филиппин. Пока я уверен в том, что она прибудет, процентов на 99. Никогда — тьфу, тьфу, тьфу — нельзя быть заранее уверенным на все сто.[b]— А сам Джон Малкович не удостоит Москву визитом? [/b]— Во всяком случае, хотел. Точно не могу пока сказать.[b]— Кто еще из именитых гостей может приехать? [/b]— Ну, например, создатели картины «Fast food fast women», название которой я условно перевожу как «Быстрая еда, доступные женщины». Ее снял израильтянин Амос Коллек, и она успешно прошла на последнем Каннском фестивале — актриса Анна Томпсон чуть было не взяла главный приз. И взяла бы, если бы не Бьорк.[b]— И последнее. Каковы твои приоритеты, когда ты выбираешь картины для показа в России? [/b]— Приоритет один — степень авторского самосохранения. Сквозь все новые технологии, переменчивую моду и прочее, прочее. Это в полной мере относится к картине «Табу» японского классика Нагисы Ошимы, где степень сознательного самоограничения свидетельствует как раз о степени таланта и, если говорить серьезно, одухотворенности искусства, когда Дух, не пленяясь ничем внешним, ничего лишнего не впускает в себя, кроме конкретных вещей...
Развлечения
Встреча зонтика и швейной машинки
[i]Кирилл Разлогов, директор программ Международного Московского кинофестиваля, славится феноменальной киноэрудицией, приводящей в изумление даже киноманов (при том что эту редкую породу людей удивить практически невозможно). Путешествуя по миру в поисках нового кинематографа, в аккурат к июлю он выстраивает концепцию фестиваля, в ожидании которого вся Москва живет целый год.[/i][b]— Кирилл Эмильевич, чем этот фестиваль отличается от предыдущего? Россия живет столь непредсказуемо, год для нее — большой срок...[/b]— Предыдущий фестиваль был для меня пробным (я впервые работал в качестве директора программ). С прошлого года на всех крупных международных фестивалях вступили в силу очень жесткие условия — нельзя показывать уже демонстрировавшуюся гделибо картину, нельзя показывать картину, выходившую за пределы страны-производителя. Хотя, например, Карло-Варский фестиваль делает полностью свою программу из внеконкурсных картин Канна и Берлина. Приняв такие условия, мы, конечно, невероятно усложнили свое положение...[b]— Это же почти невозможно — найти нигде не «засвеченную» и при этом более-менее приличную картину! [/b]— Вот нам так и говорили. Мол, такого не бывает. Тем не менее, мы все условия выполнили. Конечно, конкурс будет подвергаться критике, это понятно: всего 19 картин, пока никому не известных, нигде не показанных, будут поневоле сравниваться со 150-ю внеконкурсными, да еще и знаменитыми, награжденными, успевшими стать хитами. Понятно, каким лентам будет оказано предпочтение, ведь журналисту легче ссылаться на чье-то мнение, даже не отсмотрев картину, чем вырабатывать свое собственное. Но даже если программа сплошь состояла бы из шедевров, угадали бы эти шедевры единицы. Вьетнамская картина «Отель «Общежитие» на прошлом ММКФ не понравилась решительно всем — и журналистам, и жюри — и тем не менее ее последующая судьба в мировом кинопроцессе превзошла все ожидания. Пять крупнейших фестивалей показали ее в конкурсе, а вообще она объездила 30 стран! [b]— Значит, мы провинциальные? [/b]— В известной мере да. Хотя, возможно, те, кто восторгался ею, были необъективны, поскольку экзотика для них сама по себе — качество. И тем не менее, раз она прогремела по всему миру, это о чем-то говорит.[b]— В этом году вы работаете в таких же или в более жестких условиях? [/b]— Единственное отличие состоит в том, что в прошлом году мы включали картины в конкурс только в том случае, если все 4 члена отборочной комиссии проголосовали «за»: в результате конкурс, на мой взгляд, получился ровный, но скучный. Когда четыре таких разных человека, как Петр Шепотинник, Владимир Дмитриев*, Евгения Тирдатова* и я, соглашаются друг с другом во всем, это означает, что отрезается все оригинальное и своеобразное.В этом году мы решили, что включаем картину, если она нравится хоть одному члену отборочной комиссии. Я, например, отобрал швейцарскую картину «Яростные поцелуи» о любви священника и девочки-подростка (а у нее были противники — причем на религиозной почве), а Петя Шепотинник отстоял «Женское царство» Юсуфа Разыкова из Узбекистана.Программа соткана из противоречий. В нынешнем году будет значительно больше ярких и спорных фильмов. Мы ориентировались не на «высокий средний» уровень, а на художественный поиск. Именно поэтому в программе будет больше дебютов. Но есть и маститые — Патрис Леконт, Кшиштоф Занусси и прочие. Такое столкновение противоположностей — между маститыми и молодыми, Востоком и Западом — делает результат непредсказуемым. Жюри тоже своеобразное — от живого классика Тео Ангелопулоса до двадцатилетней Самиры Махмалбаф, которая, несмотря на молодость, уже получила приз в Канне.[b]— Что бы вы взяли в качестве «эпиграфа» к этому фестивалю? [/b]— Знаменитые слова Лотреамона, что «ничего нет более поэтичного, чем встреча зонтика и швейной машинки на операционном столе». Это своеобразный девиз сюрреалистов, хорошо приложимый к творчеству Бунюэля, ретроспектива которого — от его классических фильмов до фильмов о нем — также будет на этом фестивале. Представит ее сценарист Бунюэля Жан-Клод Каррьер...[b]— Каррьер?! Сколько же ему лет? Сто? [/b]— Да нет, всего 73. Такая вот живая принадлежность истории кино. Если же говорить о сожалениях, то моя мечта — показать авангардную корейскую картину «Реальный вымысел», снятую за три с половиной часа. Но, к сожалению, нам ее не дали. Наверное, картина отправится в Венецию, там она тоже безумно нравится.[b]— Что бы вы могли сказать о внеконкурсном показе? [/b]— В этом году я старался, насколько это возможно, сократить внеконкурсный показ, в прошлый раз его было многовато. Из специальных ретроспектив хочу отметить работы советских операторов; показ восстановленных вариантов двух великих картин — «Алчности» Эриха фон Штрогейма и «Печати зла» Орсона Уэллса; ретроспективы фильмов недавно скончавшегося Витторио Гассмана и американского режиссера Филиппа Нойса. Он, кстати, и сам приедет. Вообще коммерческое кино Голливуда будет у нас хорошо представлено. Мы вытащили картины, которые в прокате не были бы так заметны — голливудский мейнстрим, вопреки распространенному суждению, вещь достаточно содержательная. В связи с этим мы охотно работали с нашими дистрибьюторами из голливудских компаний. По моим сведениям, у нас в гостях будет президент фирмы «Парамаунт» и два вице-президента — компаний «ХХ век Фокс» и «Уорнер бразерс».[b]— Фестиваль откроется новым фильмом Глеба Панфилова? [/b]— Да, и это главная гордость — две мировые премьеры: фильма Панфилова «Романовы: венценосная семья» и фильма Занусси со странным названием «Жизнь — это болезнь, которая передается половым путем». Это картины, которые вообще нигде не показывались, и никто их еще не видел.[b]— Какие российские картины будут в конкурсе? [/b]— Одна картина — «Луной был полон сад» Виталия Мельникова.[b]— А нашумевшая «Свадьба» Лунгина? [/b]— Вне конкурса.[b]— Где пройдут показы и можно ли будет увидеть фестивальные фильмы «простым зрителям»? [/b]— Самые кассовые и «ударные» — в «Пушкинском», самые эстетские и изысканные — по традиции в Музее кино. И увидеть их могут все, кто пожелает.[b]* Владимир Дмитриев — заместитель директора Госфильмофонда ** Евгения Тирдатова — кинокритик [/b]
Развлечения
Так приедут ли к нам звезды?
[i]Еще год назад церемонию открытия Московского международного кинофестиваля начинал премьер-министр Сергей Степашин. За минувшее время у нас дважды сменился глава правительства. И вот уже на сцену киноконцертного зала «Пушкинский» 19 июля готовится выйти Михаил Касьянов. Он по традиции возглавляет оргкомитет XXII ММКФ. [/i]Он же даст старт нашему главному кинофоруму, а потом ему предстоит вручать приз фестиваля за выдающийся вклад в киноискусство. На днях состоялась встреча премьер-министра с президентом ММКФ Никитой Михалковым. Наш главный режиссер с удовлетворением отметил, что они сумели понять друг друга. Да и государство осознало значение нашего фестиваля — Владимир Путин должен вотвот подписать указ о придании ММКФ статуса фестиваля класса «А». В государственном бюджете на его нужды предусмотрено 40 млн. рублей, из которых уже выделено 30. Кроме того, правительство только что выделило еще 17,7 млн. рублей из своего резервного фонда. Все вместе — на 500 миллионов меньше, чем в прошлом году. Общий бюджет ММКФ, с учетом солидных спонсорских вложений, составит примерно 4 млн. долларов США.В день открытия фестиваля состоится мировая премьера картины Глеба Панфилова «Романовы: венценосная семья». Россия будет представлена в конкурсе лентой Виталия Мельникова «Луной был полон сад», в которой разыгрывается любовная история между тремя пожилыми людьми. Их сыграли Зинаида Шарко, Лев Дуров и Николай Волков. Всего же в конкурсе покажут 19 фильмов. За основу отбора фильмов был взят принцип парадоксального сочетания самых противоречивых тенденций мирового кино. Работы киномэтров («Вдова с острова Сен-Пьер» Патриса Леконта, «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем» Кшиштофа Занусси) соседствуют с фильмами молодых неизвестных режиссеров и дебютными лентами («Знаменитый папарацци» румына Николае Маргиняну, «Скорбь» индуса Джайярааджа, «Все та же любовь, все тот же дождь» аргентинца Хуана Хосе Кампанелья).Одним из самых впечатляющих событий ХХ ММКФ была поездка в Нижний Новгород. В этом году решено снова отправиться на два дня в Нижний. С собой повезут фильм Панфилова, чтобы показать его жителям города.Что касается звезд, то здесь пока полной определенности нет. Непонятная ситуация вокруг Квентина Тарантино. Он вроде бы обещался быть на фестивале. Но куда-то скрылся. И так тщательно избегает всяческих контактов, что организаторы ММКФ никак не могут до него дозвониться. Может быть, он возникнет на нашем горизонте ближе к концу фестиваля. И вообще, он хоть знает, что ему предстоит проводить мастеркласс с режиссерами-дебютантами на молодежном форуме? Между тем шикарные апартаменты в «Национале» стоимостью 1.500 долларов США в день, с антикварной мебелью, с огромной кроватью, похожей на поле аэродрома, и с обязательным видом на Кремль уже забронированы за капризным гением Голливуда. Вместе с ним осчастливит Москву красавчик Билли Зейн (он был соперником нашего любимого Леонардо Ди Каприо в «Титанике»). Они прибудут по случаю десятилетия европейской премьеры фильма Филипа Нойса «Мертвый штиль». Автор «Святого» и «Игр патриотов» тоже приедет на фестиваль, поскольку в программе — ретроспектива его фильмов.Нехорошо себя повел и душка Арнольд. Он прямо-таки набивался к нам в гости. Но в последний момент заявил, что готов приехать, но недельки через две после фестиваля. Тоже, конечно, неплохо. Но мы и без Шварценеггера найдем, чем себя занять. Благо совершенно точно приедет прелестная француженка Ирэн Жакоб, героиня фильмов Кесьлевского и Антониони. Обещают еще какие-то сюрпризы. Ждать-то ведь осталось совсем недолго...[b]Portyanki для Николь Кидман [/b][i]Поначалу (пока не объявились спонсоры и не нашлись государственные средства) с деньгами было очень плохо. Гендиректор ММКФ Ренат Давлетьяров жаловался, что на содержание, скажем, Николь Кидман во время фестиваля в смете было обозначено черным по белому — 8 рублей.Прямо как на российского новобранца, если не меньше. Гречка, папиросы, портянки — на это хватит. Боюсь, что Кидман и не ведает, что такое portyanki, и это, как ни крути, хорошо.[/i]Еще хорошо, что на ММКФ едут такие монстры кинопроизводства, как вице-президенты (и даже один президент) крупнейших голливудских кинокомпаний. Одна из них — Шерри Ленсинг из «Парамаунта» — по совместительству жена Уильяма Фридкина, автора шокирующего «Экзорциста», самого «неприятного» американского ужастика, кое в чем даже кощунственного. Сам Фридкин тоже приедет, в отличие от Тома Круза, отпустившего жену (Кидман) в «страшную» Россию (самому ему некогда: видимо, разучивает новую серию трюков для новой «Невыполнимой миссии» — как бы шею не сломал).Мы уже писали о том, что Москву почтит своим визитом сам Жан-Клод Каррьер, работавший в качестве драматурга с самим Бунюэлем, чья ретроспектива — одно из самых главных событий фестиваля.Каррьер — мужчина серьезный, почти философ (что, поверьте, среди драматургов, тем паче сценаристов, встречается довольно редко), в отличие от Тинто Брасса, главного эротомана Италии. Благодаря усилиям НТВ мы смотрели почти все его фильмы, где главным героем (героиней? — как сказать, не знаю) является женская плоть. (А в конце прошлого года символическую акцию предпринял канал РТР, показав «Калигулу» в ночной час — самым незабываемым кадром был тот, где продукт мужской жизнедеятельности брызгал (пардон!) прямо в угол кадра — то есть, извините, в российский триколор.) А культовый Филипп Нойс («Щепка», «Святой», «Игры патриотов») сам откроет ретроспективу своих картин на российской земле.Жюри фестиваля тоже весьма и весьма представительно: достаточно сказать, что его председатель — сам Тео Ангелопулос, ж и вая легенда мирового кино; Чжан Юань, самый модный на Западе китайский режиссер нового поколения, вечно получающий главные призы то в Венеции, то в Берлине; японец Дзюро Синдо (сын величайшего из величайших Кането Синдо); двадцатилетняя Самира Махмалбаф, юная надежда иранского кино и дочь иранского классика Мохсена Махмалбафа, недавно получившая приз в Канне (для которого, как вы понимаете, родственные связи не указ); Ирвин Кершнер, знаменитый американский продюсер; итальянская кинозвезда Валери Бруни-Тедески; Бахтиер Худойназаров, уроженец Душанбе, один из немногих постсоветских режиссеров, сделавших серьезную международную карьеру («Лунный папа» в прошлом году лишь по недоразумению не попал в конкурс Венецианского кинофестиваля, что есть чистая правда); и французская актриса Каролин Дюсе.Всего на фестиваль ожидают 500 иностранных гостей.
Развлечения
Никита Михалков: Мы устали от самих себя
[i]Накануне фестиваля его президент Никита Михалков согласился дать «Вечерке» получасовое интервью.Когда полчаса миновали, пресс-секретарь мэтра начал нервничать, отчаянно и выразительно постукивая по часам. Но Никите Сергеевичу необходимо было рассказать обо всех аспектах предстоящего мероприятия, к началу которого все фестивальные службы, включая команду президента ММКФ, работали целый год. Главный режиссер России задержался еще минут на двадцать.[/i][b]От Адама до Ван Гога [/b][b]— Никита Сергеевич, вы не боитесь, что внеконкурсная программа, где, как известно, будут знаменитые фильмы, прославившиеся на крупных европейских кинофестивалях, затмит конкурсную? [/b]— Ажиотаж вокруг уже награжденных в Канне или Берлине картин — дело обычное. Но может случиться и так, что картины нашего, московского, конкурса, попадут в Венецию во внеконкурсную программу, и по сравнению с ними побледнеет венецианский конкурс. Вообще не только у нашего, но и у всего кино в целом — сейчас упадок, кризис. Не только в России, о кинематографе которой говорят, что он малопрофессионален; во всем мире утерян интерес к кино. И это логично.[b]— Эпоха великого кино кончилась в конце 50-х? [/b]— Нет, я так не считаю. Я просто думаю, что одна эпоха сменяет другую, и мы попали в состояние естественного разрыва, усталости: человечество устало от самого себя. Даже природа как-то странно реагирует: бесконечные катаклизмы вокруг, странные вещи происходят... Мы живем в такое время, когда во всех сферах жизни происходят глобальные изменения. И кто-то считает, что это к худшему, ностальгируя по прошлому. Но, наверное, нет ни одного поколения, которое бы не ностальгировало. Всегда, еще со времен античности, казалось, что раньше было лучше. Поэтому надо все время идти вперед и стараться просто не отказываться от собственного лица, ибо только твое собственное лицо может помочь другим «идентифицироваться». Только поиск своего, а не подражание общему. В общем, старый спор Обломова со Штольцем...[b]— «Свое лицо» означает национальное своеобразие? [/b]— Безусловно. Это основа любого искусства, любой культуры в целом. Нельзя унифицировать мир до степени полного стирания индивидуальности, погрузить в такой интеллектуальный «Макдональдс» — в конце концов это приведет к опустошению человечества. Конечно, американцам, которым всего-то двести лет, очень хотелось бы этого, но посмотрите — это же невозможно! Нельзя «догнать» кого бы то ни было. Купить-то Ван Гога можно, если деньги есть, но чтобы стать им, нужно пройти колоссальный путь от Адама до Ван Гога. В этом и состоит различие между цивилизацией и культурой: цивилизация может купить картину, но воспроизвести ее может только культура.[b]Балерину больше нельзя назначить из ЦК — Вы принадлежите к поколению, пережившему крушение ценностей, демифологизацию. Как вы лично это пережили? [/b]— У меня не было крушения, ибо я всегда всматривался в человека, а не в его идеологическую принадлежность. Если вы внимательно смотрели «Свой среди чужих...», то, наверное, поняли, что это картина не о красных и белых, а о людях и взаимоотношениях между ними. Может, такого страшного крушения не было еще и потому, что у нас в семье всегда — благодаря моей матери — присутствовала аура православных ценностей. Конечно, это никогда специально не выпиралось, да и для отца это было опасно, но он, надо отдать ему должное, живя какой-то своей отдельной жизнью, никогда этого не истреблял в семье. И поскольку эти ценности всегда над, то и разочарование не грозит. И потом меня никогда не интересовала идеология, я и членом партии никогда не был.[b]— С советских времен мы привыкли, что власть всегда была далека от культуры. Меняется ли сейчас лицо власти? Ведь на фестивале вы работаете в контакте с высшими представителями политической элиты — с Матвиенко, Касьяновым, в прошлом году — со Степашиным? [/b]— Я не склонен переоценивать место искусства в обществе. Нельзя сказать, что власть вдруг так уж полюбила кино. Но в прошлые времена они просто не могли обойти его, ибо то был приказ сверху — надо иметь фестиваль класса «А», и все. Сегодня, когда никто им не велит, а они все равно делают, это гораздо более ценно. И сейчас никто уже не может так руководить искусством сверху, как раньше. Сегодня более четкое разграничение полномочий и уважительное отношение к профессионалам. Теперь уже нельзя «назначить» балерину по вкусу ЦК.[b]— Что в таком случае сейчас мешает делать фестиваль? [/b]— Сейчас, в период становления, очень важно отладить как бы серединную часть механизма института фестиваля. Которая работала бы как часы, независимо от случайностей. Надеюсь, указ о статусе фестиваля, о проведении его ежегодно, будет подписан. На днях мы говорили об этом с премьер-министром. И к чести фестивальной команды, которая работала несмотря ни на что, не зная, будет ли фестиваль ежегодно, — благодаря ее самоотверженности нам удалось убедить-таки правительство, что фестиваль необходим.Не хватает пока серьезной работы с молодежью. Ведь фестиваль — это целая школа для начинающих кинематографистов, это общение, просмотры, мастер-классы — будь то Занусси или Тарантино, или кто-то другой. Кроме того, для молодежи это еще и праздник. Вообще праздник для всего города, для страны. В Канн со всей страны стекаются со своими лесенками, часами поджидают звезд. Раньше, в 60-е, это и для нас было сверхсобытие. Ив Монтан приедет — боже мой! Софи Лорен! Первый фестиваль в Москве закрывался на стадионе «Динамо», ибо ни один зал не мог бы вместить всех желающих. Конечно, сейчас такой любви к кино нет, люди стали более пресыщенными... Зато есть другое — истосковались по русскому кино, американское надоело. И мы, кинематографисты, должны удовлетворить эту тоску. И не чернухой, а надежду дать. Ведь почему неореализм итальянский нашел такой отклик тогда? Потому что зародился в нищей, проигравшей войну стране. Зародился, как надежда, как спасение от обыденности и унижения.[b]Классики в конкурсе не участвуют — На вас в свое время повлиял именно неореализм? [/b]— Нет, скорее «Пепел и алмаз» Вайды, который потряс меня. И «Поезд» Кавалеровича. И еще — «Горит, моя барышня» раннего, еще «чешского», Формана. Интересный феномен: раньше мы смотрели великую картину, ну, скажем, Феллини или Куросавы, и думали — ну это же естественно, это же ТАМ, где свобода! Но когда появились великие фильмы, пришедшие из Польши, Югославии, Чехии, то есть из «соцлагеря» — это такой был шок! И я думаю, они во многом «спровоцировали» и Тарковского, и брата моего...Когда он писал с Тарковским сценарии «Иванова детства» и «Андрея Рублева», я помню, о каких картинах говорилось в качестве ориентира. О «Матери Иоанне от ангелов», например...[b]— Почему Глеб Панфилов не участвует в конкурсе? [/b]— Потому что он уже заслужил право классика — быть вне соревнования.[b]— Как удается в такой политической ситуации, когда Россия изолирована от Европы из-за чеченской войны, «заманивать» сюда звезд? Ваш личный авторитет играет тут такую-то роль? Или им интересна Россия? [/b]— Человек, которому неинтересна Россия — он вообще не человек.[b]— ?! [/b]— Да, да! Ее можно не любить, конечно, но быть неинтересной Россия не может. Как может быть «неинтересна» страна, где есть хотя бы один Достоевский? Или Пушкин? Наверное, такие люди есть, но о чем с ними говорить? Разве что о погоде. Или о курсе доллара. Что касается гостей, то вот вчера я получил факс, который меня очень взволновал: приезжает первое лицо в крупнейшем американском агентстве ISM Питер Роули, человек очень и очень влиятельный. А с ним, ни много ни мало, сам Уоррен Битти, и приезжает, между прочим, не на два часа, а на неделю, до самого конца фестиваля! Никаких денег бы не хватило, чтобы его «заманить», если бы он сам не хотел приехать. Конечно, у нас с ним дружеские отношения, мы в Нью-Йорке встречались и обедали вместе, но не в этом дело.Интерес к России — вот почему он едет. Причем из страны, где к конкурсу двойников Элвиса Пресли испытывают больший интерес, чем к России. Ибо Битти — художник, а не обыватель, и его интерес искренний, живой.Он не может поверить, что такая огромная великая страна превратилась в полное ничтожество, как о том кричат все западные масс-медиа.[b]Президент фестивалю не указ? — Будут ли фестивальные картины прокатываться потом по стране? [/b]— Я не занимаюсь дистрибьюцией. Вопрос скорее к тем, кто работает на кинорынке. А я в первую очередь занялся бы другим — строительством кинотеатров. Для чего нам нужен кредит, «длинный» кредит в 100, 120 миллионов долларов? Чтобы восстановить сеть кинопроката. Американцам чрезвычайно выгодно инвестировать наш кинопрокат — можно иметь огромные прибыли. Но чтобы поднять наше кинопроизводство — к этому они прохладно относятся.[b]— То, что фестиваль стал ежегодным, означает его принадлежность к классу «А»? [/b]— Да, разумеется. Это одно из условий в мировой фестивальной табели о рангах. Это во-первых. А во-вторых, мы договорились о принципиально важном вопросе с руководством страны — строительстве фестивального центра. Если фестиваль обходится в 4 миллиона долларов, то строительство Центра обойдется в 15 миллионов долларов. Но зато потом, когда Центр будет построен, фестиваль ничего не будет стоить. Поэтому есть смысл, пока суд да дело, находить деньги на ежегодный фестиваль и в то же время строить Центр, на что уйдет два года.Все вместе — 8 миллионов на два фестиваля и пятнадцать на Центр — 23 миллиона. Но там будет от пяти до семи кинозалов, то есть мультиплекс, конференц-зал, большой зал, офис, все фестивальные службы — все! Это выгодно, если стратегически смотреть, это обойдется дешевле. Ибо в течение года Центр будет приносить те деньги, которые пойдут и на фестиваль, и просто прибыль будет приносить, как всякий мультиплекс.[b]— На нынешнем фестивале жюри весьма и весьма репрезентативно, сплошные знаменитости. Свидетельствует ли это о том, что престиж ММКФ растет? [/b]— Конечно! Но я предпочитаю пока об этом молчать, чтобы не сглазить, наверное. Чтобы это состоялось. А то наговоришь, а потом что-нибудь случится. Вообще мне кажется, что нынешний фестиваль самый престижный — по всем компонентам — за последние 15 лет. Разве нет? [b]— Жюри, конкурс, круглые столы, ретроспективы...[/b]— ...программа стран СНГ и Балтии, внеконкурсная программа мощнейшая, выезд в Нижний Новгород. Гигантский корабль, гигантский! Если мы удержим этот уровень, и гости уедут довольные, это такая победа будет! Означающая, что фестиваль становится самодостаточным. Меня ведь не власть интересует вовсе, я хочу создать механизм вне зависимости от того, кто потом займет мое место. Фестиваль не должен зависеть от президента — должно быть так, чтобы любой им занимался, а фестиваль работал.Невозможно, чтобы дело строилось только на личностях. Мол, вот есть такой Михалков, дружит он с Уорреном Битти, потому-то он и приехал. Это не постановка вопроса! Надо, чтобы Битти приезжал не к кому-то конкретному, а в Россию, на фестиваль...
Развлечения
Два лица Тинто Брасса
[i]Не успел фестиваль стартовать, как начались обычные для нашей страны «неразрешимые» русские вопросы из серии «кто виноват?» и «что делать?» [/i][b]Тест на выживание [/b]Судите сами: в 10 утра начинаются конкурсные просмотры (насколько я понимаю, самая важная часть фестиваля) и в то же самое время, то есть в 10 часов утра, вы должны отстоять в длинной очереди за... билетом (!), чтобы попасть на просмотры внеконкурсные, не менее важные для контекста фестиваля. Таким образом, надо как-то раздвоиться, быстренько приобретя себе астрального двойника. В фестивальной службе мне так и сказали (а первые два дня я потратила на обивание порогов недоступного и надменного начальства): мол, а вы бы не могли посылать кого-нибудь за билетами? Но я же не Марлен Дитрих, чтобы содержать штат прислуги, да и какой «посыльный» может сориентироваться в ежесекундно меняющейся программе? Кроме того, и это самое смешное на этом фестивале, на руки вам дают... два билета, не более.Мол, хватит с тебя, нечего перегружать глаза и смотреть в день три-четыре, а то и, не дай бог, пять-шесть фильмов. Так что первый день прошел в неутомимой борьбе с человеческой глупостью, утро второго — в очередях, и лишь к вечеру я решила плюнуть и покупать билеты (рубликов эдак за двести на каждый сеанс) самостоятельно. Как сказано — не надейся и не проси (но вот что сами принесут — тут даже великая цитата ошибается).Одним словом, не фестиваль, а тест на выживание. Поговаривают даже, что из-за плохой организации он рискует потерять классификацию «А». И то правда — после двухчасового стояния в очередях и хамства на каждом шагу последние остатки патриотизма испаряются даже у самых нетребовательных. Особая же изощренность заключается в том, что иным изданиям предоставляется карт-бланш и карточка с правом «прохода везде» (стоит ли упоминать, что далеко не все привилегированные журналисты этих привилегированных изданий знают, кто такой Тео Ангелопулос, и что, скажем, китайское кино давным-давно завоевало весь просвещенный мир, и посему пренебрежительные комментарии здесь более чем неуместны).Несмотря на бесконечные препоны, удалось прорваться на просмотр нескольких фильмов, попасть на программу Петра Шепотинника «Восемь с половиной фильмов», потусоваться в Манеже, а главное — поговорить с Тинто Брассом (исключительно благодаря стараниям линейного менеджера Наташи Морозовой, сжалившейся, наконец, над рыдающей тетей). И, разумеется, прочувствовать, пока суд да дело, атмосферу фестиваля.Атмосфера, скажу сразу, несколько парадоксальная (впрочем, так и было задумано — как сюрреалистический монтаж из разнонаправленных явлений).После строгих и одухотворенно-аскетичных заявлений таких арт-режиссеров, как Тео Ангелопулос и Чжань Юань, подтверждающих свои инвективы собственным образом жизни и творчеством, — раскованная романская повадка итальянского «порнографа» Тинто Брасса, сорок раз во всех без исключения интервью упомянувшего про «попку», что, в отличие от лица, она «не лжет и не изменяет». Синьор Брасс (между прочим, человек весьма умный и утонченный) — из тех, кто обожает жизнь во всех ее проявлениях, способен бескорыстно воспеть женщину и не смешивает секс со смертью (по-умному говоря, Эрос с Танатосом). Судя по всему, это мало кто заметил.[b]Радость игры и свободы [/b][i]У маэстро Брасса как бы два лица — ерническая маска специально для нетребовательной публики (недаром его обожают желтые издания) и восторженная — очарованного странника, не устающего поражаться красоте мира, венецианца старой закалки, для которого так важен культ женщины. Г-н Брасс иногда бывает обворожительно серьезен.[/i]— Я в восторге от того, что в Москве меня узнают, — говорит Тинто Брасс. — Италия для русских — это мафия, спагетти и мои фильмы. Это ужасно лестно! Меня пригласили с моим последним фильмом, а далеко не все фестивали приглашают эротические фильмы. Следовательно, Россия признает художественную ценность эротики! Я собираюсь еще раз приехать в Россию, снять здесь фильм и найти еще одну исполнительницу главной роли — русскую.[b]— Синьор Брасс, насколько я понимаю, во главу угла вы ставите женщину, не рассматривая ее как «греховное создание», «отвлекающее» мужчин от их ученых занятий? [/b]— Да, у меня абсолютно другая концепция эротики. На западной культуре лежит сознание греха, и Эрос связан с Танатосом, то есть со смертью. Западная культура боится эротики, ибо, как она полагает, за наслаждением следует наказание, для меня же радости плоти — это радость игры и Свободы, за которой не следует ничего, кроме нового наслаждения.[b]— Это женская точка зрения. В чем-то даже феминистская.[/b]— Но фильмы же обычно мужчины снимают! У меня же женщина не является объектом мужского удовольствия, она сама ведет игру, и она сама — субъект желания. И она сама нарушает запреты.[b]— Красота, очищенная от похоти и порока, — это что, такой венецианский взгляд на мир? Вы ведь венецианец? [/b]— Да, я вырос в Венеции, среди соборов и визуальной гармонии, на живописи Джорджоне. И всегда был под влиянием этой красоты. И тем не менее мои фильмы начинаются с отрицания многих культурных условностей. Мой первый эротический фильм «Ключ» — и есть ключ к пониманию моего отрицания культурного лицемерия. Там, если вы помните, импотент-интеллектуал, целуя попку ([b]опять попка! — Д.Т[/b].) своей жены, шепчет: «Где вы все — Тициан, Джорджоне, Веронезе... Почему вы не укрепляете мой...?!» [b]— Ха-ха! А что, женщина меньше лицемерит? [/b]— Она более естественна. И ее эротизм, замешанный на воображении, гораздо интереснее. Меня это всегда чрезвычайно интересовало, и сейчас я даже принялся читать женские эротические романы — впечатление такое, будто присутствуешь при извержении вулкана. Как будто магма, таившаяся до поры до времени где-то в недрах, наконец-то изверглась! — Маркиза де Сада и посадили за то, что он хотел высвободить эротическую энергию женщины.[b]— А ведь женский эротизм намного радостнее и свободнее, чем мужской! — Это заметно, если сравнивать ваши фильмы и сцены из других фильмов мужчин-режиссеров, полные насилия и унижения. Унижения женщины прежде всего.[/b]— Я ненавижу насилие, и никогда не показываю его, а что касается взрыва эротики и секса — даже в грубых его формах — на экране, то напомню, что еще Трюффо говорил, что мы когда-нибудь расплатимся за умолчание о сексе. И даже победитель последнего Каннского фестиваля, Ларс фон Триер, заявил, что следующий его фильм будет порнофильмом.
Развлечения
Наш ответ Голливуду
[i]Как известно, ни один американец, будучи в трезвом уме, никогда за просто так не признается вам, что смотрит по вечерам видео (нет, не порнуху какую-нибудь, а, скажем, новый фильм Вуди Аллена или Роберта Земекиса) — смотреть видео в Америке так же неприлично, как, скажем, быть расистом.Зато поход в кинотеатр приравнивается к посещению вернисажа или оперы. Россия немного запаздывает, но уже и у нас на видеоманов смотрят искоса: настоящее искусство нужно потреблять в достойном месте и на достойной аппаратуре.[/i]Десять лет назад, когда кинопрокат уже благополучно рухнул в тартарары (после печально знаменитого «исторического» V съезда кинематографистов-ниспровергателей, выплеснувших с водой и ребенка), новые кинотеатры еще не были построены, а новые, отечественные то бишь, блокбастеры еще не были сняты, — казалось, что зритель никогда не вернется в кино, довольствуясь Джекки Чаном на кассете сомнительного качества, в просторечии именуемой «тряпкой». То есть кино вернулось в свою первобытную стадию — дешевого во всех смыслах развлечения для интеллектуально отсталых, как это и было на заре столетия. Раздолье для пиратов, охи и ахи либеральной интеллигенции (вместо Тарковского — секс и насилие, какой ужас) и сотни пустующих кинотеатров — с жесткими креслами, шелухой семечек на полу и сладко спящими бомжами в последнем ряду — таков пейзаж после битвы конца 80-х.[b]Видео — на антресоли [/b]Киносеть есть область стратегических инвестиций, скорая прибыль здесь не грозит. Ибо половина валового дохода уходит к дистрибьюторам, закупающим, дублирующим и рекламирующим картины, часть — на реорганизацию и текущие расходы, огромный процент принадлежит «мейджорам», головным предприятиям типа «ХХ век Фокс», по договору поставляющим свою продукцию в Россию. Причем получить относительно быструю прибыль можно только благодаря американским блокбастерам типа «Матрицы» и «Звездных войн» (примерно полтора миллиона долларов), или — случай беспрецедентный — эпопеям с национально-патриотическим уклоном вроде «Сибирского цирюльника» — 2,5 миллиона долларов (!). Впрочем, «Цирюльник» — скорее исключение, нежели правило.Так что кинотеатр «Пушкинский» не окупился до сих пор. А вот кинотеатр «Кодак» окупился всего-навсего за 16 месяцев.К моменту открытия «Кодака» и киноманы, и так называемые «простые зрители», успели как следует соскучиться по тому магическому уюту, что всегда сопровождает коллективный просмотр в таинственном сумраке тесно сплоченного человеческого сообщества. «Кодак», построенный на средства одноименной империи (договор на аренду заключен на 25 лет), ознаменовал собой новый культурный феномен: вскоре видео будет окончательно посрамлено.[b]Полный пакет [/b]На безрадостном фоне широкомасштабного наступления Голливуда на наши неокрепшие умы вкупе с гибелью отечественного кинопроизводства самоубийственно смелой акцией кажутся премьерные показы кинотеатра «Ролан», позволившего себе, в частности, нонстоп в течение целого дня новой картины культового Джармуша, кумира продвинутой молодежи.Впрочем, именно «Ролан» может себе это позволить. И исключительно благодаря закупке «полного пакета», что означает правовладение на кино- и видеопоказ плюс демонстрация по ТВ. То бишь на все виды репродукции. (В компетенцию других дистрибьюторских кинокомпаний типа «Гемини» входит лишь право на кинопоказ, и только на комиссионных началах — половину прибыли по договору забирает «ХХ век Фокс».) Для «Гемини» важнее мгновенная прибыль, иначе компания разорится; «Парадиз-продакшн», владеющая кинотеатром «Ролан», придерживается иной стратегии — долгосрочной, в ходе которой формируется собственный зритель. Разумеется, если бы «Парадиз» не владел собственным кинотеатром, прокат таких шедевров, как последняя картина Альмодовара «Все о моей матери» (Гран-при-99 за лучший европейский фильм), был бы весьма и весьма проблематичным: поклонники арт-кино увидели бы ее значительно позднее. Правда, «Ролан» работает не только с авторским кино, являясь, по терминологии прокатчиков, «посещаемым экраном», — с блокбастерами тоже (куда ж без них!).Но выгоднее всего построить не один кинотеатр, а сеть таковых — в целях большей выгоды и более гибкой стратегии. Во дворе «Ролана» уже строится второй зал; под патронажем «Парадиз Продакшн» началась реконструкция центрального детского кинотеатра у Павелецкого вокзала.Вообще-то емкость современного российского кинорынка диктует наличие как минимум двух-трех тысяч экранов по всей стране. Именно экранов, а не кинотеатров, ведь в каждом мультиплексе может быть до двадцати залов! Для Москвы же, как для мегаполиса, нужно не менее двухсот. Сегодня же в Москве посещаемых (то есть с ощутимым возвратом прибыли) экранов всего 10—12. Когда, наконец, откроется «Октябрь» на Новом Арбате, прибавится еще 10—11.[b]Арт-кино нон-стопом [/b]Что касается так называемого современного «альтернативного» кино, то под эгидой двух кинокомпаний, Central Partnership и Cosmopol Film Distribution, в Москве только что открылся новый кинотеатр под названием «35 мм» (обозначение ширины современной кинопленки). Несмотря на небольшой зал на 178 мест, любой москвич может посмотреть здесь картины экзотических кинематографий, последние фестивальные хиты, — то есть «другое кино», отличающееся от голливудского мейнстрима. «35 мм» работает по принципу нон-стопа, один и тот же фильм будет демонстрироваться в течение двух недель и по пять сеансов в день! Согласитесь, приятное нововведение, уж за две-то недели можно выбрать свободный часок.Другое нововведение — концепция так называемого «прокатного бренда», то есть своеобразной «торговой марки», слогана, под эгидой которого демонстрируются не просто отдельные картины арт-кино, но представляющие тенденцию.Прочитав на афише слоган «Кино без границ», придуманный кинокомпанией «Кармен», зритель заранее знал, что увидит последние модные новинки фестивального кино.Кроме всего прочего, «Кармен» сознательно продвигает на рынок отечественный продукт (начинали они с «Макарова» Владимира Хотиненко и «Подмосковных вечеров» Валерия Тодоровского).В противовес общепринятому мнению (которого, между прочим, придерживаются не только у нас, но и во многих европейских странах, добровольно сложивших оружие перед мощью Голливуда, — устояла одна лишь Франция), некоторые российские прокатчики на собственном опыте убедились, что у арт-кино более глубокий прокатный потенциал. На блокбастер, как бы ни был он эффектен, во второй раз уже никто не пойдет; аудитория же авторского кино может увеличиваться в течение целого года. Ибо авторский фильм — культурное событие, а не плоская антология спецэффектов.[b]Новое Эльдорадо [/b]И последнее. Вопрос чрезвычайной важности — каким образом расширение сети кинотеатров может повлиять на возрождение отечественного кинопроизводства? В самой России средств на реконструкцию 500 кинотеатров пока что нет (а емкость современного кинорынка требует примерно такого количества.) Предположим, мы расширим сеть за счет привлечения западных инвестиций — ну, скажем, по договоренности с крупными мейджорами типа «ХХ век Фокс». Для взаимной выгоды необходим государственный закон, исходя из которого мейджор, заработав 50 копеек с каждого прокатного рубля на каком-нибудь «Титанике», 45 из них может вывезти, оставив в России всего лишь 5.Чего вполне достаточно при гигантских прибылях блокбастеров (только в Штатах «Титаник» принес около 300 млн.долларов; вооружитесь калькулятором). Если в России такой закон появится, крупные голливудские мейджоры вполне могут призадуматься — да и кто бы не хотел получить гигантские прибыли с такого огромного, еще не освоенного рынка, нового Эльдорадо? Но для этого, как и в любой другой сфере бизнеса, законодательные инициативы должны приобрести черты реального юридического права.
Развлечения
ЛЕГКОЕ ДЫХАНИЕ САМОУБИИЦ
[i]Дебют Софии, дочери знаменитого голливудского режиссера, сумевшего создать собственную киномифологию, оказался неожиданно интересным — вопреки кислым прогнозам скептиков, давным-давно (после неудачной роли в «Крестном отце-3») поставившим крест на ее карьере.[/i]Что и говорить, «кинодетям» (как и вообще детям знаменитостей) всегда выпадает трудная судьба, невольное сравнение с «эталонным» родственником не всегда в их пользу.Исключения, вроде феномена Андрея Тарковского, чей гений шутя одолел талант отца, настолько редки, что на ум тут же приходит скучный догмат об «исключении, подтверждающем правило».Мисс Коппола (вообще-то уже миссис, причем замужем за одним из самых интересных молодых режиссеров Спайком Джонзом, автором нашумевшей картины «Быть Джоном Малковичем») — ни то и ни другое. «Одолеть» папашу ей вряд ли удастся, но похоже, она и не пытается вторгнуться на его сугубо «мужскую» территорию, снимая кино по собственному, «женскому» разумению.Леденящий душу сюжет «Девушек-самоубийц», имевший место в реальности в семидесятых годах, увиден глазами девяностых, и услышан из уст тогдашних мальчишекподростков, дружков погибших девочек. «Теперь ее легкое дыхание развеяно в мире», — скажет Бунин, вспоминая гибель юной Оли Мещерской.Это «легкое дыхание» как будто развеяно по всей картине Софии Копполы, ностальгически-светлой, словно пробуждающиеся души погибших девочек. И еще одна литературная аллюзия — девичья стайка напоминает «стайку» прустовских «девушек в цвету», под чьей «сенью» Пруст провел свои отроческие годы.Между американской глубинкой 70-х с ее ханжеской атмосферой и очарованием французских южных пляжей начала века пролегают миллионы миль. Через шестьдесят лет по другую сторону океана «стайка» возродится, а еще через тридцать серьезная молодая дама с итальянской фамилией возьмется за вечный сюжет.
Развлечения
ВОСТОК ОПЯТЬ В АВАНГАРДЕ
[i]«Декорации» Венецианского фестиваля и сами по себе — такая мистерия, что здесь побледнел бы любой киношедевр. Одна мысль о том, что «архитектурный объект» — собор Сан-Марко — «сдан» в 1047 году, в XI веке, приводит в священный трепет. Надо быть, по меньшей мере, Висконти, чтобы создать аутентичный образ этого города — быть может, лучшего города во всем мире.[/i][b]Рама затмевает картину [/b]По-видимому, венецианцы настолько влюблены в свой город, что готовы любоваться им не только вживую, но и в кино, каким бы примитивным оно ни было. Простительная слабость, ибо во всем остальном они неисправимо ироничны. Со времен расцвета Венеции, в XVI — XVII века, когда город блистал роскошью и красотой здешних женщин, Венецианская республика прославилась еще и особым типом юмора. Венецианцы острят не переставая, обмениваясь репликами в бешеном ритме, и шутки их всегда с оттенком черного юмора. Ничего удивительного — живя в городе мертвых, городе великих теней, они рассматривают земное существование как временный краткосрочный божий дар. И, говорят, умирают легко: видимо, жизнь слишком прекрасна, чтобы желать ее вечного продолжения. И то правда: 10 дней в этом городе могут оправдать тоскливое существование где-нибудь в глуши на все оставшееся время.Так что это тот самый случай, когда рама затмевает саму картину. Бороться бесполезно. После пяти-шести просмотров на острове Лидо ночной водный путь по Canale Granole вымывает все впечатления о кино. Тем не менее все мы честно пропадали в кинозалах целыми днями, и ближе к закрытию фестиваля, тенденция, наконец, прояснилась.Во-первых, выявилось несомненное лидерство азиатского кино, то завораживающе таинственного, как казино, корейское («Остров») и китайское («Платформа» — 3 часа с неослабевающим интересом); то — с оттенком обреченности (иранский «Круг»). Европа же, а заодно и Америка, окончательно погрузились в мир однополой любви и однополых проблем (да так, что гомофобы злятся и уходят с просмотров). Причем злятся иногда до такой степени, что за чисто внешними обстоятельствами (а то, что Ренальдо Аренас, кубинский писатель, герой фильма «До наступления ночи», был гомосексуалистом все-таки, по большому счету, — обстоятельство внешнее) не видят сути. Суть же этой великолепной магнетической картины — вечная судьба того, кто осмеливается бунтовать против организованного, принудительного рая — буржуазного ли, социалистического ли, неважно. Гомосексуализм — такое же отклонение, как и вечный зуд творчества, а те, кто по наивности восхищаются утонченным психоанализом взаимоотношений Пруста и Альбертины, не знают, что на самом деле он описал все тонкости своих отношений с мужчиной. Перенос же был осуществлен так «правдоподобно», что поневоле приходит мысль о том, что настоящая любовь не выбирает ни пола, ни возраста («Лолита»).[b]Семья ждала мальчика [/b]Как пошутил знакомый критик — опять в авангарде Восток, уже даже надоело! Гран-при 57го Венецианского опять уплыл в Иран, к режиссеру Джафару Панахи (Jafar Panahi), представившему на конкурс трагическую картину под названием «Круг».И хотя на Западе многие завистники полагают, что слава иранского кино — во многом следствие моды на экзотику, бурные аплодисменты после просмотра и полный аншлаг опровергают этот «неполиткорректный» выпад. Впрочем, Джафар Панахи, ученик самого Аббаса Киорастами, совершенно не нуждается ни в чьей снисходительности: «Круг», повествование о невыносимой судьбе иранской женщины, — слишком глубинное кино, чтобы его можно было причислить к формальному течению «социального беспокойства».Причем если Киорастами, с его сложнейшей системой метафор, всегда был склонен к косвенным выводам, Панахи идет напрямую, без всяких там иллюзий и многозначительных умолчаний. «Круг» начинается с криков роженицы и поразительного для нашего времени диалога: «Кто? — Девочка. — Плохо. Семья ждала мальчика». И дальше — три женских судьбы. Три женщины, проходящие круги чистилища (одной запрещают делать аборт, другая попадает в облаву, третья бросает маленькую дочь, надеясь, что ее подберут более состоятельные люди), в финале попадают в ад, встретившись в тюрьме. Причем в Иране для того, чтобы попасть в узилище, не нужно даже нарушать закон — достаточно одной (!), т.е. без сопровождения мужчины, выйти из дому.А спасительная мысль о том, что только внутри жестких систем, в чудовищном пространстве диктатуры могут появляться великие произведения (а иранское кино и есть подтверждение этому опасному тезису), по-видимому, не столь спасительна.Черт с ним, с искусством: не стоит вся мировая гармония… Уж лучше гармония прекрасной Италии, красота и достоинство венецианок — даром что нынешнее итальянское кино не выдерживает никакой критики. Впрочем, не демократия тому виной. А нечто иное, разуму неподвластное… [b]Второго Берлина не будет [/b]Что же касается собственно конкурса, вообще многие ругают его, заявляя, что великое кино давным-давно почило в бозе, что им надоела «эта нудятина», гомосексуальная или «социальная», неважно. И что, мол, лучше приезжать в Венецию «просто так», не отвлекаясь на ерунду под названием «современный кинопроцесс». Мне так не кажется. Что сетовать на утраченное величие! Все равно что злиться на современных архитекторов, которые, хоть убейся, второй Сан-Марко не построят.Ну не построят, ну и что? И второго Бергмана — пока, по крайней мере — не будет, и Гринуэй уже не тот… Не трагедия. Мир развивается, набирает мощь «экзотический» кинематограф, и кто знает, быть может, завтра где-нибудь в Намибии появится свой Пазолини (или Эйзенштейн). На карте мира то и дело вспыхивают все новые и новые кинофеномены, так что держаться по старинке поближе к Европе или тем паче к Голливуду — есть инерция ума.Венецианский фестиваль тем и хорош, что представил полную картину кинематографических школ и направлений со всего мира. Отдав должное великим американцам (ретроспектива Клинта Иствуда действительно великолепна; приглашение на конкурс 75-летнего патриарха американского кино Олтмана), Антонио Барчера, директор фестиваля, отобрал по всему миру, включая Россию и Литву, Иран и Китай, Португалию и Гонконг, разнообразные, порой шокирующие, но почти всегда — необычные, с признаками новизны, картины.Даже трудно представить, как делается такой фестиваль (неплохо бы нашему ММКФ поучиться уму-разуму у Венеции).Мозаика фильмов, суперзвезды, потрясающей полиграфической красоты каталог, в пресс-боксе ежедневно — килограммы информации, великолепно оформленное фестивальное пространство (итальянцы — прирожденные дизайнеры), электронные титры на английском и итальянском, удобное время для просмотров и — главное! — абсолютный демократизм. Имея аккредитацию ежедневной прессы, можно увидеть все фильмы фестиваля, вход свободный! Между прочим, нынешний директор Венецианского Антонию Барбера в свое время сам придумал и в течение 15 лет возглавлял фестиваль в Турине. В прошлом году он впервые возглавил более крупный фестиваль, Венецианский. Который тоже работал как часы, ни разу не посрамив страну великой культуры. А еще говорят, будто итальянцы инфантильные и необязательные (даже если такие и есть, Барбера расстается с ними безжалостно). Поэтому кроме великолепия и блеска, этот фестиваль — еще и рабочее мероприятие, механизм которого отлажен до идеальной точности.[b]ВЕНЕЦИЯ — 2000 ИТОГИ[/b][i]«Золотой лев», Гран-при фестиваля — «Круг», реж. Джофар Панахи Гран-при жюри — «До наступления ночи», реж. Джезлиан Шнабель Спецприз фестиваля — «Уттара», реж. Бадхед Дасгупта Приз за лучший сценарий — «Сто шагов», реж. Марко Туллио Жиордана (сценарий — Клаудио Фава, Моника Запелли, Марко Туллио Жиордана) Лучший актер — Кеавьер Бардем («До наступления ночи») Лучшая актриса — Роз Байрн («Богиня 1967 года», реж. Клара Ло) Премия имени Марчелло Мастроянни — «Лиам», реж. Стивен Фриз Премия имени Луиджи де Лаурентиса — «Вольтер», реж. Абдель Кешиш [/i]
Развлечения
Гулливер в стране Советов
[i]Сегодня исполняется 80 лет Сергею Бондарчуку, одному из столпов советского искусства, с чьим именем весь кинематографический мир долгие годы ассоциировал нашу страну. Он действительно был «представительным» — и внешне, и идеологически, и, наверное, внутренне, по убеждениям. Еще бы: Советская власть дала ему все, что только может пожелать человек в земной жизни, — славу, богатство, регалии.[/i]Удивительное дело — тот, кто в течение многих и многих десятилетий считался режиссером номер один, чей авторитет не подвергался сомнению, а тон интервью и статей был неизменно подобострастно-восторженным; человек, одно перечисление регалий которого заняло бы страницу; кто не знал отказа в своих амбициозных пожеланиях, — ныне почти забыт, отринут и в списках признанных классиков не числится. Настолько, что беспрецедентная дорогостоящая акция «Мосфильма» — а именно новая цифровая версия «Войны и мира» — вызвала у многих недоумение (мол, и от старой клонит в сон).[b]В списках не значится [/b]Западный же мир, долгое время довольствовавшийся официозным советским мейнстримом, выдававшимся на наших просторах за «шедевры», открывает для себя новые (то бишь хорошо забытые старые) имена советских режиссеров, при жизни ничего, кроме проблем и нищеты, не стяжавших. Таких, как Барнет или Медведкин. Бондарчук же, несмотря на первый в истории советского кино «Оскар» (за «Войну и мир») в списках не значится.Между тем во всех без исключения его портретах той поры — газетно-журнальных — сквозь тошнотворный хрестоматийный глянец просматривается неизменное: «сложная, противоречивая личность». Лейтмотив, за которым кроется осторожное восхищение этим железным дровосеком, который своего не упустит. С годами эта противоречивость и сложность дает о себе знать. Несмотря на то, что его время безвозвратно ушло (что отчасти выяснилось на 5-м съезде кинематографистов в 86-м году, где Бондарчука безжалостно растоптали представители новой генерации), а его режиссерская манера, тяжеловесная и патетичная, безнадежно устарела, он отчаянно сопротивляется, пишет бесконечные заявки и сценарии, претендуя на постановку «Тихого Дона». Отказ приводит его буквально в бешенство. Еще бы! Этот человек никогда и ни в чем не знал отказа...«У меня не было возможности осуществить постановку «Тихого Дона» в России. Последнюю бумажку с надписью «нецелесообразно» прислал тогдашний главный телевизионщик страны Леонид Кравченко».(Ситуация, конечно, пикантная. Какой-то там Кравченко, функционер и временщик, смеет отказать первому в стране придворному художнику, первому «оскароносцу», человеку, перед которым, словно по мановению волшебной палочки, открывались любые двери, в том числе кремлевские! В результате Бондарчуку приходится просить денег «на стороне» — то есть у итальянцев. Забегая вперед, можно сказать, что то был опрометчивый шаг — картина никогда не будет закончена, а снятый материл до сих пор блуждает где-то по свету.) [b]Партия помогала мне [/b]Но Сергей Федорович не из тех, кто может так вот просто смириться: слишком давно парит он в заоблачных эмпиреях. Ненавидя «всю эту перестройку» (начав с банальностей типа «перестройку надо начинать с себя», — он, видимо, еще надеется поладить с новой властью), — заканчивает гневным: «Когда Горбачев предал КПСС, я вышел из нее».Полнейшая растерянность.Причем тут Горбачев? Если он и «предал» КПСС, то почему вслед за ним ее «предал» и Бондарчук, почему положил, как любили говаривать в 30-е, «билет на стол»? Ведь, по его же словам, «мне партия помогала в творчестве, я, в свою очередь, считал своим долгом каждую свою новую ленту показывать в редакции «Правды».«Ведь не каждому доверяли снять, к примеру, «Судьбу человека». Или «Войну и мир». Права на экранизацию великого романа добивались многие маститые режиссеры. Но коллегия Министерства культуры... поручила постановку мне...» («Война и мир» будет напечатана в количестве нескольких сотен копий, «Андрей Рублев» Тарковского положен на полку после купюр. Дело происходило в одно и то же время — в середине 60-х. Для сравнения.) Правда, надо отдать должное бойцовскому характеру Сергея Федоровича. Он не был невротиком, как Андрей Тарковский, не свихивался и не пил, как Геннадий Шпаликов, и, между прочим, даже к цензуре, этому бичу советских режиссеров, погубившему не одно поколение оных, относился весьма лояльно: «Я никогда не стенал о том, что вот, мол, у меня что-то там вырезали, что-то не дали снять...» Он шел напролом, несмотря на интриги и завистников (а таких при его-то успехах хватало). Его даже хотели снять с постановки «Войны и мира» прямо на середине картины, но как-то обошлось. Не могли простить и международного успеха, вполне реального, между прочим, — как ни крути, именно его выбрал западный продюсер для постановки «Ватерлоо» (лучшая, на мой взгляд, после пронзительной «Судьбы человека» картина Бондарчука с потрясающим Родом Стайгером в роли Наполеона).[b]Из гущи народной [/b]Завистники не могли простить и того, что сам Роберто Росселлини, великий итальянский режиссер, пригласил сниматься в своем фильме именно его, Сергея Бондарчука.Ибо как актер — и тут не поспоришь — Бондарчук обладал редкой органикой, огромным диапазоном и был, так сказать, из ныне утерянной породы «героев», настоящих, с чуть ли не античной повадкой, а не пресловутых «героев-любовников».Вот это «римлянство» его и сгубило. Нельзя хотеть всего и сразу. Нельзя всегда оставаться наверху, не жертвуя ничем.Нельзя остаться искренним посреди всеобщего лицемерия — если ты, конечно, хочешь быть еще и обласканным лицемерами.Бондарчук был типичным «выдвиженцем-пролетарием», самородком из самой гущи народной, символизировавшим всей своей статью (до самой смерти был красавцем-мужчиной, даже не без некоторого аристократизма) триумф воли народных масс. Все без исключения, кто брался за перо, чтобы восславить этого «гиганта», так и пишут о нем (правда, к сожалению, бездарно, аляповато и выспренне) — мол, герой эпоса, человек Ренессанса. Сквозь тяжеловесные пассажи тогдашних борзописцев, кинокритиков с погонами, проглядывает искреннее восхищение: в стране маленьких, забитых человечков, тотальной иерархии и сложной системы подчинения вплоть до священного ужаса перед ресторанным швейцаром — эдакий титан! [b]Правда всегда побеждала! [/b]Титану, правда, приходилось — искренне ли, нет ли, сейчас трудно судить, — такое иногда нести, что оторопь берет. За пятьдесят лет своей активной деятельности он успел отметиться чуть ли не во всех изданиях — от скромной провинциальной газетенки до полосных материалов в «Правде».«Никита Сергеевич Хрущев назвал киноискусство могучим орудием коммунистического воспитания трудящихся. Наша задача, наш священный долг — создавать как можно больше фильмов такого идейного и художественного значения, которое бы полностью отвечало этой почетной миссии». «Прогрессивным итальянским художникам, стремящимся в настоящее время к созданию произведений большого общественного резонанса, приходится продираться сквозь цензурные рогатки, испытывать гнетущую зависимость от финансовых кругов. Но правда всегда побеждала!» (Еще бы! В Италии побеждала, это уж точно. Статья о поездке в эту страну написана в период наивысшего расцвета итальянского кино, когда работали Росселлини, Де Сика и Дзурлини, блестяще стартовали Пазолини, Висконти и Феллини, шутя преодолевая «цензуру финансовых кругов». В это же самое время десятки наших картин легли на полку. Целый пласт кинематографа конца 50-х — начала 60-х был уничтожен — вкупе с реальными людьми и реальными судьбами.) Или — о только что вышедшей картине Абуладзе «Покаяние», снятой на свой страх и риск, еще до перестройки, с молчаливого «попустительства» грузинских властей, в частности, самого Шеварднадзе: «Как можно дойти до того, чтобы искать у своих родителей, у отца, у мамы, у деда качества, которые бы заставили отречься от родителей, от своего рода? А вот в искусстве уже есть такие примеры, когда сын выбрасывает из могилы собственного отца. Это безнравственно...» Однако сам он — в отличие, скажем, от Шукшина, — совершенно забыл о своих корнях. Его старинный друг Борис Велицын, снимавшийся с ним в давней картине «Тарас Шевченко», вспоминал, как трудно они жили в юности — вечно голодные, ютившиеся по углам. Негде было даже репетировать. Сидели на ящиках, стол был застелен газетами. А чтобы постирать, первая жена Бондарчука, Инна Макарова, одалживала у соседей тазик и стиральную доску. Приходилось заниматься «чесом»: Бондарчук с Велицыным объехали в те годы полстраны с концертными номерами. К слову сказать, неизвестно, любил ли «поздний», вельможный Бондарчук вспоминать об этом, — его талант комика, по крайней мере по словам Велицына, кое в чем не уступал таланту самого Ильинского.Наверное, «Судьба человека» (фильм, поставленный по далеко не лучшему, что есть у боготворимого им Шолохова) выросла именно из этой магмы жизни — нищеты, ощущения своей непризнанной силы, таланта, боли... Картину недавно демонстрировали по ТВ — в отличие от «Войны и мира» или каких-нибудь там «Красных колоколов» она нисколько не устарела.[b]Вселенский колокол [/b]С тех пор награды будут сыпаться на него словно из рога изобилия, как бы ни сменялась власть. Даже когда его талант начал давать явные сбои, и на очередном его блокбастере засыпали даже члены ЦК. По-видимому, этим пролетарским выходцам с детства внушили, что подлинное произведение искусства должно навевать скуку. (Ну примерно как «Илиада» или «Божественная комедия».) Заголовки статей о нем дышат античным пафосом: «Вселенский колокол», «Песнь человеку», «Вдохновенный талант» и прочая. И лишь последние, перестроечные, названы по-человечески горько: «Много камней брошено, и ни один не страшен» (интервью в «Аргументах и фактах»). Он открещивается от многих грехов, от международного скандала в связи с невозвращенцем Тарковским, который прямо обвинил Бондарчука, что тот был прислан на международный фестиваль, чтобы голосовать (как член жюри) против приза картине Тарковского. «Голосование было тайное, откуда эти домыслы?» — в отчаянии защищается он. (История темная, Тарковский как раз был убежден в обратном.) И, конечно, высказывание по меньшей мере неосторожное, повредившее Бондарчуку в глазах либеральной интеллигенции: «Мне предложили войти в редколлегию газеты «День». Они поместили публикации о «Тихом Доне». «День» и «Правда». Остальные публиковали короткие издевательские заметки. «День» подвергается гонениям со стороны правительства, и это — повод для того, чтобы принять предложение. Я сказал, что подумаю».И дальше — в ответ на осторожное предупреждение репортера, что это, мол, антисемитское издание — «Но Вагнер тоже был антисемитом!» …На этом можно поставить точку. История Мефисто завершилась. История большого таланта и мелких, недостойных его соображений.[b]P.S. [/b][i]Сын Сергея Федоровича Федор, известный клипмейкер, клятвенно заверил, что «Тихий Дон», так и не завершенный отцом, он обязательно закончит. Во всяком случае, негативы пленки у него сохранились. Сохранилась и черновая версия авторского монтажа.Но стоит ли тревожить великие тени? [/i]
Развлечения
ФЕЙЕРВЕРК СО СЛОЖНОЙ СУДЬБОЙ
Друзьям Людмилы Марковны звонили: Дарья АКИМОВА, Елена КАРПЕНКО, Марьяна СИДОРЕНКО, Диляра ТАСБУЛАТОВА [i]В воскресенье у Людмилы Марковны Гурченко, примадонны и мегазвезды из тех, что светят независимо от погодных условий, день рождения. Более того — юбилей. Людмила Марковна твердо обещала интервью «Вечерке», но после недавнего скандала в СМИ (в двух-трех изданиях появились фамильярные, неуважительные публикации о ней) наотрез отказалась говорить. При этом с характерной гурченковской иронией назвала себя «неработающей пенсионеркой», «бесполезной для общества».И как мы ни убеждали ее, что журналист журналисту рознь, Людмила Марковна была непреклонна. «Впрочем, в моем возрасте уже не обижаются», — элегантно завершила звезда наш диалог.В этой финальной реплике «под занавес» — вся Гурченко, с ее спокойным достоинством, когда-то дававшим ей силы пережить куда более тяжелые, нежели эскапады алчущей скандала прессы, ситуации.Зато ее коллеги, актеры и режиссеры, с готовностью откликнулись на наше приглашение поздравить Людмилу Марковну.[/i][b]Евгений ГИНЗБУРГ Мы друг друга боялись [/b]Впервые я увидел Гурченко, как и многие юноши моего поколения, в «Карнавальной ночи». И конечно, влюбился сразу и безоговорочно. Хотя мне, мальчику интеллигентному, как бы не пристало влюбляться в героиню «попсового» фильма.А встретились мы на телепрограмме «Бенефис Савелия Крамарова». У Людмилы Марковны тогда был безумно трудный период — полный штиль, она почти нигде не снималась.У меня же это была практически первая большая работа с актерами. До этого шла сплошная эстрада: ну, пришел Лещенко, ну, спел. А тут — Актеры! И Гурченко я безумно боялся. Понимал, что передо мной звезда, к тому же со сложной судьбой. Потом выяснилось, что она меня тоже боялась: ну как же, модный молодой режиссер, а ее в тот период практически не снимали на ТВ, и она опасалась, что ее эпизод вырежут. Вот так обоюдный страх привел к тому, что лучший эпизод в фильме — ее песня. Вообще у меня с Гурченко всю жизнь особые отношения: я всегда ревниво слежу за ней издалека, наблюдаю, как она работает у других режиссеров. Но я даже говорить об этом не хочу...[b]Александр АДАБАШЬЯН Не верьте слухам! [/b]Когда мы снимали «Сибириаду» в Томске, я в первый раз воочию увидел, как можно «держать зал» в течение долгого времени, ежедневно, ни разу не повторившись, и каждый раз вызывая приступы безудержного смеха у публики. Причем скетчи-то были не отработанные, не обкатанные, вроде тех, что из года в год рассказывают знаменитые эстрадники.Сплошная импровизация, в общем. А дело было так. До мест съемки нам каждый божий день приходилось плыть на теплоходе — сорок минут туда, сорок — обратно. Так вот, вся съемочная группа окружала плотным кольцом Людмилу Марковну, которая «травила» байки о своем отце. Я до сих пор вспоминаю эту поездку как один нескончаемый рассказ Гурченко. Известно, что на основе этих историй Гурченко написала книгу. Самостоятельно! (Не верьте слухам и сплетням!) И вот что я вам скажу — эта книга лишь бледная тень ее устных рассказов. Тексты ей никто не писал. Она сама — текст.[b]Армен ДЖИГАРХАНЯН Человек из жизни [/b]Только актер может понять, каким трудом это дается — всегда быть в форме, несмотря ни на что. Но интересно в Гурченко как раз другое — то, что она, несмотря на свою звездность, никогда не старается казаться лучше. Она, скажем, не стесняется своих харьковских родственников, всех этих колоритных тетушек и дядюшек, которых она изображает так, что со смеху можно помереть.На такое не каждая звезда решится — всем нам свойственно придумывать себя, приукрашивать. Вообще Гурченко, несмотря на свою эксцентриаду, — человек из жизни, естественный человек. Поэтому у нее и диапазон такой огромный. Она может на площадке устроить фейерверк, и в то же время может быть лиричной, тихой. Когда мы играли с ней в «Старых стенах» влюбленную пару, я, признаюсь, по ходу дела действительно немножко влюбился. Не знаю, как она, правда...[b]Андрей КОНЧАЛОВСКИЙ Страсть без обмана [/b]Люся Гурченко — человек изумительной, невероятной чистоты и какого-то особого целомудрия. Я помню, на съемках «Сибириады» в эротической сцене Никита Михалков должен был по сценарию, пардон, взгромоздиться на нее. А у Гурченко ко всему прочему была сломана нога. И вот представьте себе — нужно одновременно изображать страсть, сберечь поломанную ногу от тяжести никитиного тела, и быть к тому же естественной — да еще в откровенной сцене, каковые тогда были редкостью в отечественном кино. И знаете, что получилось в результате? В результате Гурченко не сыграла, а прожила этот труднейший эпизод — в кадре она не изображала страсть, а действительно «отдавалась» Никите. Мне кажется, его близость не могла ее не волновать, поэтому эпизод получился таким естественным.[b]Михаил ДЕРЖАВИН Морячка Люся [/b]Я за Гурченко наблюдаю давным-давно, чуть ли не все ее роли наизусть знаю. И даже играю вместе с ней в спектакле нашего театра Сатиры «Поле битвы после победы принадлежит мародерам». Она, конечно, звезда непререкаемая. Поэтому боялся я страшно, когда пришлось в первый раз встретиться с ней на съемочной площадке на фильме «Моя морячка». Он же прекрасно поет и танцует, а я так — слегка баловался этим в театре. Однако Люся вместо того, чтобы «тянуть одеяло» на себя, как это свойственно иным актерам, помогала мне, учила быть органичным в непривычном для меня амплуа. А вы знаете, что автор широкоизвестного шлягера «Моя морячка» по-настоящему Гурченко? Песня эта реально существовала где-то в колымских лагерях. Режиссер Эйрамджан напел ей первые ноты, а она потом ее как бы «дописала» — вместе с композитором сделала аранжировку и выпустила «в люди».[b]Петр ТОДОРОВСКИЙ И все биндюжники вставали [/b]Когда мы снимали «Любимую женщину механика Гаврилова» — в самом центре Одессы, около знаменитого оперного театра, ажиотаж был такой, что приходилось натягивать заградительные веревки вокруг съемочной площадки, иначе толпа снесла бы нас всех. На «живую Гурченко» приходили посмотреть тысячи зевак! Когда съемки заканчивались, веревки убирали, толпа сминала нас, и Люся едва успевала юркнуть в машину. Но при всем при этом она, вместо того чтобы злиться и раздражаться, протягивала руки своим поклонникам из окна автомобиля, улыбалась и приветствовала их. Как настоящая звезда. И так — каждый день, пока не закончились съемки.
Развлечения
Михаэль Ханеке: Да, я иногда пугаю людей
[b]В российском прокате – фильм Михаэля Ханеке «Скрытое». Как и «Пианистка», где главную роль сыграла Изабель Юппер, он вызывает неоднозначную реакцию, судя по звонкам в редакцию – даже полное непонимание. Мы сочли нужным еще раз вернуться к разъяснению этой непростой картины, позиции ее автора. У редакции также была возможность задать несколько вопросов самому режиссеру.[/b]Имя австрийца Михаэля Ханеке, одного из самых радикальных, антибуржуазных и непримиримых режиссеров конца ХХ столетия, всегда ассоциируется с чем-то болезненным, неприятным, шокирующим. Вплоть до того, что иные невольно приписывают самому режиссеру (кстати говоря, в жизни человеку необыкновенно приятному, внимательному и по-настоящему интеллигентному) черты его персонажей-монстров: болезненность, склонность к садомазохизму и психическую неуравновешенность. И хотя это примерно то же самое, что подозревать врача во всех мыслимых и немыслимых недугах, специалистом по каковым он является, противников Ханеке не переубедить, их ненависть перманентна и устойчива.Впрочем, Ханеке, долгие годы подвергавшийся серьезной обструкции в родной Австрии, не одинок: так же, как и он, врагом номер один австрийского народа не раз объявлялась его хорошая знакомая и современница Эльфрида Елинек, выдающаяся писательница, получившая в минувшем году Нобелевскую премию. После того, как Ханеке поставил по одному из самых заметных романов Елинек фильм «Пианистка», их обоих заклеймили в патологическом пристрастии к богомерзкому любованию человеческими пороками, записав в лагерь «человеконенавистников».Отметились даже интеллектуалы (или люди, считающиеся таковыми): в интернете появились заметки-пасквили, обвиняющие Ханеке и Елинек в клевете на действительность (не правда ли, слышится что-то родное?).И даже «Скрытое», последняя картина Ханеке, представленная на Каннском фестивале, гораздо менее шокирующая, нежели «Забавные игры» или «Пианистка», подверглась серьезной обструкции. Теперь уже со стороны французской критики – обычно столь лояльной к Ханеке.На первый взгляд, это странно: ведь Франция – страна, приютившая Ханеке, бежавшего из родной Австрии куда глаза глядят. Однако посмотрев «Скрытое», вы поймете, в чем, собственно, дело. Хорошенько припечатав нравы обывателей родной Австрии, неутомимый Ханеке взялся за французскую интеллигенцию. Герой его картины, интеллектуал и приличный человек, когда-то, будучи шестилетним мальчиком, предал своего названного брата, мальчика-араба, взятогов семью на воспитание. Предал исключительно из ревности к родителям. Но – по Ханеке – этот частный случай детской подлости является метафорой всеобщей вины Франции перед алжирцами, погибшими в результате резни 1961 года. Кстати говоря, мальчик, взятый в семью, остался сиротой в результате этих самых событий.[b]– Господин Ханеке, не только в Австрии, но и во Франции, где вы теперь живете, раздаются недовольные голоса в ваш адрес…[/b]– В связи с чем, интересно?[b]– В связи с тем, что вы, ничтоже сумняшеся, расправившись с Австрией, теперь вот взялись за прекрасную Францию, которая, по-видимому, не хочет вспоминать события чуть ли не полувековой давности.[/b]– Да, это болезнь благополучных обществ – забыть, не вспоминать, не знать, как будто ничего и не было.[b]– И все-таки, возможно, они отчасти правы? Ведь вы возлагаете всю вину французского народа на плечи малолетнего мальчика, который особенно и не осознавал, что делает![/b]– Однако, повзрослев, став зрелым человеком, этот мальчик мог бы осознать свою вину и покаяться. Собственно, картина – об этом, о покаянии.[b]– В глубинном, христианском смысле?[/b]– Нет, нет, я атеист. Каждый человек должен решать свои проблемы сам, не прибегая к помощи религии: тем ценнее будет его покаяние.[b]– Достоевский говорил, что тот, кто верует, что он верует, возможно, и не верует. Зато тот, кто думает, что он неверующий, наоборот, возможно, верующий. Не о вас ли он говорил?[/b]– Возможна и такая постановка вопроса. Я подумаю об этом.[b]– Ваш фильм начинается с видеопленок, которые подбрасывает невидимый недоброжелатель. В результате непонятно, где, собственно, ваша режиссура, а где «режиссура» этого самого недоброжелателя…[/b]– Как раз этого я и добивался – чтобы документальное перетекало в «художественное», чтобы зритель запутался, по ходу дела переоценив природу кинематографа, которая во многом зиждется на документальном опыте.[b]– Вам это удалось. Как, впрочем, удается и сохранять напряжение, которое все время сохраняется в ваших с виду таких безобидных драмах.[/b]– Спасибо, что заметили, но, собственно, это и есть моя цель – строить повествование таким образом, чтобы тревога просачивалась сквозь самые обыденные предметы.[b]– Скажите, неужели вы действительно полагаете, что мир так ужасен и беспросветен и что во всех наших поступках, даже обыденных, всегда кроется что-то бесчеловечное?[/b]– Сходные вопросы-упреки всегда адресовались моей соотечественнице Эльфриде Елинек. Вы, говорили ей, клевещете на природу человека, который не так уж плох, как вам кажется, вы вскрываете потаенные механизмы человеческой порочности, не замечая прекрасных сторон человеческой натуры. На самом деле ни я, ни она не настаиваем на универсальности своего взгляда на мир. Существует и другие точки зрения, другое мироощущение. Но вот я, к сожалению, возможно, вижу так. И ничего не могу с этим поделать.[b]– В частности, вы давно обвиняете массмедиа, что они всегда провоцируют насилие, которого и так много в нашем мире.[/b]– Это верно. Массмедиа и насилие всегда связаны, ибо насилие в нашем обществе постепенно становится таким же безличным и отстраненным, как и эффект ТВ или видео. Как трансляция в живом эфире казней, убийств, бытовых жестокостей и прочего. Есть что-то особенно отвратительное в том, какой облик принимает современное насилие, в том, что сейчас могут убить просто из интереса, из развлечения – точно так же телебоссы демонстрируют нам ужасы ради высокого рейтинга.– Да, я иногда пугаю людей. Отсутствием юмора и слишком серьезным отношением к тому, чем занимаюсь…[b]– Вы сознательно эмигрировали во Францию или так получилось?[/b]– И так и эдак здесь много причин. Чтобы быть поближе к своим продюсерам, которые дают мне деньги на кино, ну и… потому что в Австрии действительно иногда становится невозможно дышать.[b]– Как вы отнеслись к тому, что Елинек получила Нобелевскую премию?[/b]– О, это было и радостью, и неожиданностью, и… даже не знаю, как выразить свои чувства. Тем более что премия была дана по справедливости – так бывает редко, сами понимаете.[b]– Да, этой премии никогда не удостаивались ни Толстой, ни Джойс, ни Пруст…[/b]– Но к этому нужно относиться с иронией – в жюри сидят тоже люди со своими приоритетами и вкусами.[b]– Зачастую архаичными и отсталыми.[/b]– Что поделаешь… Прогресс в области мысли движется всегда медленно.[b]– Как вы отнеслиськ тому, что на последнем Каннском фестивале «Скрытое» получило не «Золотую Пальмовую ветвь», а всего лишь Гран-при?[/b]– Нормально отнесся. Без обид. Призы и премии могут тешить самолюбие, но ненадолго. После короткого триумфа наступает отрезвление – и опять нужно работать.
Развлечения
Ходите, пока свет с вами
[b]Репутации Михаэля Ханеке, одного из самых радикальных авторов современной режиссуры, не позавидуешь. Своими ушами слышала, как вполне интеллигентные с виду люди обвиняли этого режиссера в пристрастии к патологии, к темным сторонам человеческой личности – при этом морщась и вздрагивая, как будто им подсунули под нос омерзительного таракана.[/b]Такую же реакцию отвращения вызывает и творчество его соотечественницы, Эльфриды Елинек, по одноименному роману которой Ханеке несколько лет назад поставил «Пианистку».Все дело в том, что читатели, а заодно с ними и зрители, путают героя и автора, приписывая Ханеке и Елинек черты их персонажей. Это как подозревать врача в наличии неприличной болезни, на которой он специализируется. Или законника, расследующего дело маньяка, в том, что по ночам он пьет кровь.Чудовищная наивность, на каковую сетовал еще Пушкин, посмеиваясь, когда простодушная публика путала его с Онегиным. Однако Ханеке – как и Пушкин, который никогда не был позером и фатом, – никогда никого не убивал, ни за кем не подглядывал, никого не бил и не насиловал. Смешно, что это приходится разъяснять.Единственное, что можно было бы поставить ему в упрек – это отсутствие юмора. Если Ханеке и шутит, то настолько мрачно, что прямо оторопь берет. Ведь если разобраться, даже в безнадежной «Пианистке» (к слову сказать, роман еще безнадежнее) есть ростки иронии и даже юмора. Но это если всматриваться; а на поверхностный взгляд «Пианистка» действительно ужасает.Впрочем, «Забавные игры» ужасают еще больше – с просмотра в Канне уходили даже самые закаленные, которых мало чем проймешь. Таким же шоковым эффектом обладали и «Видеопленки Бенни», да и многие другие картины этого непримиримого, принципиального автора.Никаких поблажек – сейчас вы узнаете, чего стОите, чего стОит вся ваша хваленая цивилизация… Причем европейская – в первую очередь. Ибо Ханеке, честь ему и хвала, никогда не забывает о том, что его родная Австрия, кроме Моцарта, породила и Гитлера. Не забывает и не дает забыть соотечественникам, которые в ответ ненавидят его так, как мало кого ненавидели. (Зато, заметим в скобках, любили Гитлера.) Ведь именно Ханеке, сам все время бодрствуя, не дает и всем нам заснуть, какие бы колыбельные под названием «Прогресс», «Толерантность», «Гуманизация» нам ни напевали. Глядя на него, такого внешне спокойного, почтенного, собранного и в то же время как-то по-старомодному внимательного к собеседнику, все время силишься понять: как, каким образом именно этот европейский интеллигент, не знающий ни в чем нужды и выросший среди благополучия, может так переживать за судьбы мира? Не такую ли неуспокоенную совесть имел виду Иисус в своем «ходите, пока свет с вами»? Призывая нас не впадать в спячку, а духовно бодрствовать, пока свет еще светит и есть время понять, откуда мы и куда идем.Интересно, что у нас на родине Ханеке ненавидят люди воцерковленные, посещающие исповедь и соблюдающие церковные ритуалы: им, видите ли, представляется, что Ханеке способен подорвать их веру. Интересная коллизия.Но еще интереснее коллизия другого рода, а именно – широта взглядов, присущая каннской администрации. Представляю, как Жиль Жакоб (главный ньюсмейкер Каннского фестиваля, обожающий всякие столкновения и скандалы), посмотревший новую картину Ханеке «Скрытое» раньше всех, потирал руки. Ибо теперь неутомимый австрияк взялся уже за французов, «оболгав», как возмущались многие на Каннском фестивале, страну, которая его приютила (из Австрии он бежал сломя голову).Герои «Скрытого» – обычная интеллигентная французская семья. Муж – ведущий литературного шоу на ТВ, жена работает в издательстве. В доме, заметьте, много книг, что не так уж типично для западного человека. И вдруг именно эта, ни в чем не повинная среднестатистическая ячейка благополучного французского общества попадает под обстрел некоего вуайера, подглядывающего за их жизнью, снимающего их на пленку и посылающего эти злополучные пленки прямо на дом.Ханеке настолько изощренно строит свое повествование, что зритель никак не может взять в толк, где съемка, произведенная неизвестным злоумышленником, а где – собственно фильм. Через некоторое время начинаешь понимать, что различий нет. Их и не может быть – по Ханеке, кинематограф онтологически связан с природой видео, иными словами, подглядывания, фиксации жизни впрямую.В связи с этим вспоминаются опыты Дзиги Вертова или синема верите или застарелая дискуссия о «нравственности» кинематографа. Ханеке как будто именно камере поручает роль совести: ведь злоумышленник, посылая свои видеомесседжи, хочет напомнить герою, что тот когда-то страшно провинился перед своим названым братом. Правда, тогда Жоржу было всего шесть лет и, ревнуя родителей к приемному ребенку, арабу по национальности, оболгал его и заставил отправить в детский дом. И вот чуть ли не полвека спустя услужливая память, материализовавшаяся в виде некого вуайера, напомнит бедному Жоржу о его былых грехах.За всем этим стоит и более широкий политический контекст: отношение французов к алжирцам, парижские беспорядки 1961 года, геноцид, в результате которого погибло много алжирцев. Мальчик, взятый на воспитание родителями Жоржа, стал, между прочим, сиротой в результате именно этих трагических событий.В многочисленных интервью, на пресс-конференциях и брифингах в Канне (на отсутствие внимания к своей персоне Ханеке уж точно не жаловался) режиссеру все время задавали один и тот же вопрос: мол, вы возлагаете всеобщую европейскую вину на плечи шестилетнего ребенка? Не слишком ли это? На что Ханеке отвечал, что метафора – это всегда слишком, она бывает и чрезмерной, ничего не поделаешь. Придется платить по счетам, отвечать за все. И не нужно удивляться экспансии третьего мира. Таков наш ответ империалистам.Что и говорить, слушать это было не слишком приятно.
Развлечения
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Ольга Кузьмина  
Ольга Кузьмина  

Пора бы, знаете, взрослеть...

Михаил Щипанов
Михаил Щипанов

Вновь корейский вариант

Митрополит Калужский и Боровский Климент 
Митрополит Калужский и Боровский Климент 

Об уникальном проекте Троице-Сергиевой лавры

Екатерина Рощина
Екатерина Рощина

Быть, а не казаться семьянином

Все мнения
О проекте
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.