Главное
Гид по Москве
Приметы и советы

Автор

Варлен Стронгин
Маски-шоу
[b]По городам и весям нашей страны гастролирует необычная выставка, состоящая из масок политиков и артистов. Автор выставки — киевский мастер Сергей Исаев.[/b]Каждый желающий за небольшую плату может надеть на себя любую маску и сфотографироваться в ней. На фото вы видите девушку в маске Савелия Крамарова. Не скрою, что снялась девушка по моей просьбе и держит в руках мою книгу об известном комике, вышедшую недавно четвертым изданием.Меня удивила не только сама выставка из ярких сатирических масок, но и ее герои — политики и артисты, оказавшиеся вместе на одном стенде.Кое-кто из политиков еще недавно возмущался, видя себя в программе НТВ «Куклы», но большинство из них было не против появления на экранах, потому что кино и телевидение обладает одним свойством — делает популярными тех, кого показывает, независимо от формы показа. К примеру, Владимиру Жириновскому добавили немалую известность самые злые и смешные пародии на него Геннадия Хазанова.Рассматривая стенд с масками, начинаешь думать, что грани между политиками и артистами в какой-то степени сглаживаются. Более того, маски артистов значительно ярче и выразительнее, чем личины политиков, потому что артисты, в отличие от общественных деятелей, в большинстве своем люди талантливые. Мэрилин Монро и Алла Пугачева заслуженно стали кумирами своих стран. Чего не скажешь о любом президенте или премьере.
Развлечения
Левые концерты
[b]До перестройки такие концерты были обычным явлением. Подчас только так можно было заполучить интересного артиста, поскольку далеко не все исполнители имели право на сольный концерт.[/b]Не возражали и артисты: за левые концерты платили больше. В левых концертах чаще других выступали Владимир Высоцкий, которого вообще официально не выпускали на эстраду, Александр Градский, Андрей Миронов, многие писатели-сатирики. Лично я отказался лишь от одного левого концерта, предложенного мне Кларой Новиковой. Она работала номером в моем сольном выступлении при поездке в город Калининград, где мы за пять дней сделали 20 концертов. Предложение выглядело благодарностью за прибыльные гастроли, но, как я выяснил у Клары, деньги за левый концерт должен был платить директор клуба госбезопасности, в контакт с которым я вступать не хотел.Левые концерты устраивали многих исполнителей не только повышенным гонораром, но и возможностью прочитать тексты, не прошедшие цензуру. Поэтому за некоторые левые концерты деньги платил КГБ, выясняя таким образом, какие запрещенные тексты хранятся в загашнике у артистов и писателей.После перехода на рыночные отношения, казалось, что в левых концертах отпала необходимость. Артисты, собирающие много зрителей, получили свои расчетные счета, заимели директоров и администраторов. И тем не менее левые концерты остались. Чтобы избежать уплаты налогов, исполнители охотно принимают левые предложения. Иногда дело доходит до смешных казусов. Некоторые фирмы для поднятия престижности приглашают популярных артистов на презентации, просто поприсутствовать на них, чтобы своим появлением поднять престиж хозяев. Артисты Фарада и Филиппенко были вызваны в один небольшой город для выступления на встрече депутата в кандидаты со своими избирателями. Актеров посадили в президиум. Они уже обдумывали программу своих выступлений в этой необычной обстановке, но вдруг получили записки, в которых говорилось, что ничего от них не требуется, нужно после выступления кандидата просто подойти к нему и обнять, как давнего и близкого друга. Чтобы люди узнали, с какими известными артистами из Москвы дружит кандидат в будущие мэры.Есть у левых выступлений и еще одна неприятная сторона. Если прежде концертные организации регулярно направляли актеров на обычные, «нормальные» концерты, то теперь масса хороших профессионалов осталась без работы. Приглашают только «звезд», попавших, и не всегда заслуженно, на телеэкран. Для многих артистов это обернулось жизненной трагедией. Кое-кто поменял любимую специальность на профессию сторожа, продавца газет, носильщика и т. п. Кое-кто подался в бизнес, зарабатывает терпимо, но они переживают моральные травмы, будучи отлученными от творчества.Ну а те звезды? Предоставленные в творчестве самим себе, они в погоне за массовым зрителем скатываются порой до низкопробного репертуара, а один из них громогласно заявил в центральной газете: «Если я хочу сказать на сцене слово «жопа», то скажу. И трижды выругался на юбилейном «Аншлаге». Они знали, что невысокого вкуса зритель валит на таких исполнителей.
Общество
Дело Крамарова
[i]Савелий Крамаров был и остается одним из самых любимых артистов нашего народа.Недавно вышла книга о нем, подготовленная Варленом Стронгиным. Автора и героя связывала давняя дружба.[/i]Однажды Савелий с грустью признался мне, что не помнит отца, репрессированного в 1938 году.— А фотокарточка его сохранилась? — спросил я.— Нет, — покачал он головой, — мама боялась, что у нас еще раз проведут обыск, и уничтожила ее. Маму заставили развестись с отцом, иначе ее уволили бы с работы. Мне было всего четыре года, когда увели отца. Порой мне кажется, что я ощущаю на щеке его прощальный поцелуй, но лица вспомнить не могу… В те минуты популярный артист кино Савелий Крамаров совсем не был похож на того, каким видели его на экране.После школы он был вынужден подать документы в Лесотехнический институт — туда поступало мало юношей и там не проверяли анкеты. Только после осуждения культа личности Савелий смог поступить в заветный ГИТИС, стал посещать эстрадную студию «Первые шаги» при ЦДРИ, где проявился его талант комика.Когда мы увиделись с Савелием во время его приезда в Москву в 1994 году (Крамаров выехал из СССР в 81-м), я сказал ему, что в КГБ можно получить дело отца, затребовав его заблаговременно, хотя бы за месяц до приезда. Он собирался это сделать, но болезнь не позволила ему больше побывать на родине. Поэтому об отце Савелия его родным и дочке могу поведать только я, получивший в ФСБ дело Виктора Савельевича.Виктор Савельевич Крамаров как один из лучших выпускников юридического факультета Киевской академии народного хозяйства был направлен на практику в Москву, в Верховный суд. Там он отлично проявил себя и был оставлен на работе в столице.В 1937 году участвовал в инсценированных НКВД процессах и как защитник находил смягчающие обстоятельства для своих клиентов. В 1938 г. именно эта его деятельность была осуждена.Его арестовали 10 марта 1938 г. как участника контрреволюционной меньшевистско-эсеровской организации. После пыток он был вынужден подписать признание, в котором, в частности, говорилось: «На процессах я использовал трибуну советского суда для антисоветской агитации, вызывая этим недовольство существующим строем среди окружающих».Отец Савелия, полностью отбыв срок в Усвитлаге, был освобожден из-под стражи 13 марта 1946 г. Поскольку ему было запрещено жить в больших городах, он устроился юрисконсультом в контору «Заготзерно» г.Бийска, но был вновь арестован в 1950 г. Его допрос в Барнауле вел старший лейтенант Киселев.— За что вы были арестованы в 1938 году? — …Я обвинялся в том, что якобы состоял в контрреволюционной организации, существовавшей среди коллегии защитников г. Москвы.— В чем конкретно выражалась ваша деятельность? — Никакой антисоветской деятельностью я не занимался, так как ни в какой контрреволюционной организации не состоял. Больше того — я ничего не знал о ее существовании.— В процессе следствия вы давали подтверждающие показания о вашей причастности к к.-р. организации. Почему сейчас вы это отрицаете? — Действительно, тогда я признавал, что занимаюсь антисоветской деятельностью. Сейчас я это категорически отрицаю, потому что ничего этого не было.2 марта 1950 г., несколькими днями раньше, лейтенант Асямов допрашивает четырех свидетелей, работников бийской конторы «Заготзерно». Всем им Асямов задает один вопрос: «Что вам известно об антисоветской деятельности Крамарова?» Все четверо дают одинаковый ответ: «О фактах антисоветской деятельности Крамарова ничего не знаем и никогда не слышали от него антисоветских высказываний.» Несмотря на это и на медицинское заключение о том, что подследственный болен миокардиострофией, «вследствие чего он к физическому труду годен ограниченно», 15 августа 1950 г.Виктор Савельевич Крамаров этапируется в Туруханский край как изобличенный материалами дела. Какого дела? Оказывается, прежнего, еще 1938 года. Комуто очень не хотелось оставлять на свободе свидетелей страшных процессов тех лет.Перед вторичным арестом у Крамарова-старшего производится обыск. В акте от 1 марта 1950 г. указывается, что «имущества и ценностей, принадлежащих В. С. Крамарову, не обнаружено. Были найдены врачебное удостоверение, справка об освобождении, военный билет № 10420, профсоюзный билет, записная книжка, 2 фотокарточки — родителей и жены с сыном».С лесоповала Крамаров-отец уже не вернется — он покончит с собой, понимая, что его никогда не выпустят на свободу.И никогда не узнает, что его сын станет известным артистом, что, загнанный в тупик властями, покинет родину и найдет последнее пристанище в далекой Америке.Там он сыграет в 12 фильмах, обретет семейное счастье с Наташей, будет болезненно тосковать по своей дочери от первого брака Басе. Потом с радостью откликнется на предложение сниматься в российских фильмах и приедет в Москву. Наконец получит в Америке приглашение на съемки без предварительной пробы на роль, чего удостаивались только признанные в Голливуде звезды, получит сценарий фильма. Но сыграть в новом фильме ему помешает страшная болезнь — рак прямой кишки.До того как его разобьет паралич и наступит потеря зрения, он успеет посмотреть по видео ленты со своим участием и скажет жене: «Ну и лихо я играл, Наташа!» Попросит указать на надгробии названия фильмов, которые он считал лучшими в своей карьере. Из четырех десятков он выбрал только шесть: «Друг мой, Колька», «Неуловимые мстители», «12 стульев», «Не может быть!», «Джентльмены удачи» и «Большая перемена». На мемориальном кладбище Колма («Город мертвых») под Сан-Франциско его друг, известный скульптор Михаил Шемякин, поставит на свои средства памятник Савелию и выполнит его просьбу, выгравировав в бронзовой книге на пьедестале названия любимых им фильмов.
Развлечения
ЭДДИ РОЗНЕР — ЗОЛОТАЯ ТРУБА ЕВРОПЫ
[i]В 1918 году первый американский джаз пересек океан, чтобы дать несколько концертов в Европе, и произвел фурор в Старом Свете. Уставшая от войны Европа встретила это оптимистическое искусство с бурным энтузиазмом. Одним из самых ярых поклонников джаза стал Эдди (Адольф) Игнатьевич Рознер.Он учился на пианиста в Берлине, и весьма успешно — его приглашала аккомпанировать себе, уже будучи знаменитой, Марлен Дитрих. Но игра на джазовой трубе стала его истинным призванием.[/i][b]Признание Луи Армстронга [/b]В 1934 году в Берлин на Олимпийские игры приезжает король американского джаза Луи Армстронг. Он не любит ходить на стадион, где бесноватый фюрер во время победы негритянских спортсменов демонстративно покидает свою ложу. Вечерами Армстронг играет для спортсменов-соотечественников: для белых и черных, для тех, кого объединяет искусство джаза. В один из таких вечеров он знакомится с Эдди Рознером и поражается его великолепной игре. Они сразу становятся друзьями как люди, одержимые джазом. Вездесущие фоторепортеры фиксируют их встречу на пленку. Великий Луи Армстронг дарит Рознеру свою фотографию с надписью: «Белому Луи Армстронгу от черного Эдди Рознера», тем самым приравнивая его мастерство к своему. И он недалек от истины — Эдди Рознер неофициально, но единогласно провозглашен коллегами Золотой трубой Европы.Счастью Эдди нет конца. Он создает оркестр, с которым гастролирует по Европе. Женится на Руфи Каминской — дочери легендарной актрисы и основательницы польского еврейского театра Иды Каминской. Он ненавидит Адольфа Гитлера, но с именем Адольф, полученным волею судьбы, ему не удалось расстаться в паспорте до конца жизни.Опасаясь преследования нацистов, захвативших Польшу, Рознер, сын немки и еврея, остается со своим джазом в Белостоке, присоединенном в составе Западной Белоруссии к Советскому Союзу.Рознеру повезло. Первый секретарь ЦК Белоруссии Пономаренко покровительствует искусству. После первых же успешных гастролей Рознер получает звание заслуженного артиста республики, а его коллектив объявляется джаз-оркестром БССР. Но вскоре он узнает, что в Большой Советской энциклопедии «джаз считается буржуазным течением в музыке», а великий пролетарский писатель Максим Горький назвал его «музыкой толстых». Советские джазы переименовываются в «эстрадные оркестры», в них даже вводятся номера отнюдь не музыкального свойства. И Рознер вводит в коллектив шуточное трио, состоящее из музыкантов Бориса Гофмана, Луи Марковича и Юрия Благова, ставшего впоследствии поэтомсатириком. Их песенка «Мандолина, гитара и бас» становится популярной в стране. Кроме того, Луи Маркович исполняет мастерски и иронично тирольские песни. Но так или иначе джаз Рознер сохраняет.[b]Приговор — 10 лет [/b]В начале этого года Эдди Игнатьевичу Рознеру исполнилось бы 90 лет. Мне кажется, что еще совсем недавно я видел его на сцене — веселого, улыбающегося сквозь короткие усики, в белоснежном костюме и с неизменной трубой в руках. Он только что блестяще отыграл соло в джазовой композиции Дюка Эллингтона «Караван» и, слегка опустив голову, благодарит зрителей, кричащих «Браво! Браво!» Стройный, бесконечно обаятельный, он направляется к выходу со сцены, но скандирование зала заставляет его бисировать «Караван».В этом красивом бодром музыканте трудно даже заподозрить человека, еще сравнительно недавно прошедшего круги ада.Обратимся к официальному документу ФСБ Российской Федерации за № 10/А-653 от 8.02.2001 г. На мой запрос в ФСБ об Эдди Рознере начальник Управления регистрации и архивных фондов Я. Ф. Погоний ответил так: [b]«Эдди Игнатьевич Рознер арестован органами государственной безопасности 29 декабря 1946 г. по обвинению в попытке измены Родине путем бегства из СССР в Америку». [/b]Документ по своему смыслу обескураживающий: сбежать через океан в Америку — дело невозможное. Правда, прошел слух, что Эдди Рознер собирался уехать в Польшу. Уехать совершенно легально: известно, что после войны Сталин разрешил всем польским евреям, спасавшимся от Гитлера в СССР, вернуться на родину. Уж не это ли желание чекисты посчитали бегством? Обвинение, предъявленное Рознеру, было сверхтяжелым.Изменная статья каралась расстрелом. Для ведения подобных дел высшими чинами КГБ разрешались спецмеры, то есть пытки. Это был и круглосуточный допросный конвейер, когда один следователь отдыхал, а другой допрашивал подсудимого, и так называемый «маникюр» — сдирание ногтей с пальцев, и холодный карцер с ледяным полом. Одной из самых страшных пыток была «смирилка». Подсудимого закутывали в пропитанное водой суровое полотно, которое, высыхая, доставляло ему жуткие муки, от которых он терял сознание.На вопросы о пытках Эдди Игнатьевич никогда не отвечал, переводил разговор на другие темы. Но он их прошел и не подписал приговор — иначе бы получил расстрельную статью.[b]«По Постановлению Особого Совещания МГБ СССР от 7 июля 1947 г. Эдди Игнатьевич Рознер осужден к заключению в ИТЛ сроком на 10 лет».[/b]И тогда он дал себе слово во что бы то ни стало снова вернуться на сцену. Но путь к ней был далек и труден. Какие мечты о сцене могли быть у зэка? — удивится читатель. Представьте себе, могли. Александр Солженицын в своей книге «Архипелаг ГУЛАГ», в главе «Музы в ГУЛАГе», пишет: «Крепостные театры существовали при каждом областном УИТЛК, и в Москве их было даже несколько. Самый знаменитый был — Ховринский крепостной театр полковника МВД Мамулова. Мамулов ревниво следил, чтобы никто из арестованных в Москве знаменитых артистов не проскочил бы через Красную Пресню ([b]имеется в виду пересыльная тюрьма. — Ред[/b].).Его агенты рыскали по другим пересылкам. Так он собрал у себя драматическую труппу и начатки оперной. Это была гордость помещика: у меня лучше театр, чем у соседа! Помещики возили своих артистов друг к другу, хвастаться».Вероятно, Мамулову было не под силу создать свой лагерный джаз, возможно, он «обошел» Рознера потому, что его арестовали не в Москве, а в гостинице города Львова. В результате Рознер оказался в Магадане. Там уже находился известный певец Вадим Козин, а в лагерях было немало хороших джазовых музыкантов. Там же он познакомился с Мариной — своей будущей гражданской женой, у них родилась дочь Ирина. Это не был брак в принятом смысле слова. Бог отпустил им семь лет любовных встреч урывками.Отдаленность магаданских лагерей от центра КГБ сказывалась. Джазу Рознера дозволялись даже своеобразные гастроли, разумеется, под лагерной охраной. Хозяин Магадана хвастался своим коллективом и в Благовещенске, и в Комсомольске-на-Амуре, а чаще всего в Хабаровске. И не случайно в начале 2001 года юбилейные Дни Рознера проходили именно в этом городе.[b]Какой еще Днепрогэс? [/b]После смерти Сталина Эдди Игнатьевич был освобожден. Но освобожден по амнистии, т. е. даже не реабилитирован. Так записано и в документе: [b]«Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 24 апреля 1954 года в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 марта 1953 года «Об амнистии» Адольф Игнатьевич Рознер из-под стражи освобожден, дело в отношении его прекращено».[/b]Амнистирован. Не более. Преступник, попавший под амнистию. И вот он, полный обиды, несправедливости, можно сказать, условно освобожденный, продолжает свое верное и бескорыстное служение искусству. Создает новый джаз, не хуже, чем предыдущий. Выходит на сцену и через мгновение сливается в звучании со своей трубой. Только опытный человек обратил бы внимание на его зубы — все до единого золотые.Прежние — или выбиты следователем, или выпали от цинги.Рознер вводит в джаз новинку: у него работают два отличных ударника — Осмоловский и Матвеев. Ритм концерта усиливается. Его мягко ведет умный и обаятельный конферансье Гарри Гриневич, позже работавший с Вадимом Тонковым. Рознер признан корифеем эстрады. На его концерт приходит Аркадий Райкин. После концерта они удаляются за кулисы. Им есть о чем поговорить. О том, что власти их терпят лишь потому, что они приносят большие прибыли. Райкин рассказывает, чего стоило ему выехать в Венгрию, выучить несколько интермедий на венгерском языке, как там о нем сняли фильм, заговорила вся страна. Разве зазорно быть популярным в других странах? Рознер молчит, сжав губы, — он вообще невыездной, даже не может мечтать о гастролях в других странах.Кинорежиссер Эльдар Рязанов понимал, что в стране есть один приличный, европейского уровня джаз, и он приглашает Эдди Рознера с оркестром сниматься в фильме «Карнавальная ночь». Эта ставшая хрестоматийной советская комедия и сохранила для нас на пленке облик и игру великого джазиста.Вне сцены я впервые увидел Эдди Игнатьевича, когда он заключал договор на программу для своего оркестра с поэтом Михаилом Светловым. Я удивился этому альянсу, зная, что Светлов не пишет для эстрады.Потом понял, что Рознер просто хотел помочь старому и больному другу. Его оркестр был достаточно богат, чтобы заплатить автору 25% от гонорара по заключению договора, не надеясь на получение самой программы.Кажется, что Эдди Игнатьевич забыл все обиды, работает с подъемом, на его концерты валит зритель, а это лучший допинг для артиста. Он создает новую программу и ее разговорную часть поручает написать мне и питерскому автору Игорю Виноградову.Никогда не забуду эту встречу в его доме в Каретном Ряду, где у него была двухкомнатная квартирка. Тогда я по наивности решился предложить Эдди Игнатьевичу монолог о трубе. От удивления Эдди Игнатьевич вскинул брови, видимо, ожидая услышать иронический рассказ о трубе в истории джаза, но я, напичканный с детства советской пропагандой, стал говорить о том, как звала труба в бой красноармейцев, как поднимала дух строителей Днепрогэса...Эдди Игнатьевич нахмурился и резко перебил меня: — Извините, но я не знаю, что такое Днепрогэс! Позднее, узнав о его жизни, я догадался, что ему было неприятно слушать о символах советской власти. Но мы с Игорем поняли, что Эдди Рознеру, в отличие от некоторых его коллег, вовсе не нужна идеологизированная программа, и написали довольно смешное действо.Шли годы, артист старел, хотя на сцене это было мало заметно — прежний темперамент, великолепная актерская форма. Он один знал, почему ему не присваивают даже звания заслуженного артиста РСФСР, почему не посылают в зарубежные гастроли, почему не повышают ставку его музыкантам и ему самому.Но раз так, раз Москва его не ценит, раз он всего лишь заслуженный артист Белорусской ССР, то к черту эту Москву! [b]Забытая звезда [/b]Рознер перебрался с джазом в Гомельскую филармонию, в Белоруссию, откуда начинал свой эстрадный путь в Советском Союзе. Там он женился на задорной балерине оркестра Галине Ходес, танцевавшей в трио с братьями Зерновыми. Думал, что в Белоруссии, где его когда-то встретила удача, повторится молодость. Но застал обычную периферийную филармонию с еще меньшими возможностями для гастролей и творчества, чем в столице.Сейчас я думаю: а что, если бы он действительно оказался в Америке, за мнимую попытку «убежать» в которую его судили и пытали? Наверное, он прожил бы совсем другую жизнь и мог бы приезжать в Россию как желанный гастролер, как звезда мировой величины.Последний раз я услышал по телефону его голос из Гомеля.Он просил меня написать монолог для новой «разговорницы» его коллектива Нины Поповой.Я, к тому времени уже бросивший эстраду, не мог ему отказать в этом, но попросил, чтобы режиссером номера был Марк Розовский, чью студию при МГУ «Наш дом» разогнали, и Марк был без работы.— Нет вопросов, — грустно ответил Эдди Игнатьевич, и через день директор его джаза подписал договоры с Марком и мною, выплатив деньги авансом.А потом я узнал, что, не удовлетворенный работой в Гомеле, Рознер эмигрировал в Германию.Он полагал, что его должны помнить в этой стране; как-никак — Золотая труба Европы! Но его забыли.Помнят ли его в Москве? Поклонники джаза, конечно, помнят. Власти, по-видимому, не очень. Ведь дело о реабилитации Эдди Рознера до сих пор лежит в Генеральной прокуратуре РФ.
Развлечения
ТРЕТИЙ ПОКРАСС
[i]Я не случайно назвал Самуила Яковлевича Покрасса третьим.У нас в стране он мало известен. Завоевали популярность его братья, композиторыпесенники: Даниил и Дмитрий. А на самом деле... Но не будем забегать вперед...[/i][b]Красная армия всех сильней [/b]Самуил Покрасс родился в 1894 году — он был первым ребенком в семье. Потом появились братья Аркадий (1898), Дмитрий (1899), Даниил (1905), и сестра Изабелла (1908). Мальчики тянулись к музыке, но наилучшее образование удалось получить Самуилу. Он стал учиться игре на скрипке и в 1907 году был принят в Киевское музыкальное училище, затем учится в консерватории в Петербурге. В 1917 году вся семья собирается в Киеве. К этому времени Самуил, а вслед за ним братья, уже занимаются собственным сочинительством.Еще в 1913 году Самуил аранжировал несколько городских романсов и их напечатало издательство «Леон Идзиковский». Потом он создает свои романсы, лучшие из которых «Дни за днями катятся» (на слова П. Пермана) и «Две розы» (на слова А. Д’Актиля), тут же входят в репертуар опереточных премьеров Вавича и Собинина.Оба — эстрадные знаменитости, выступают в лучших концертных залах, и имя Самуила Покрасса быстро завоевывает известность, граничащую со славой.Явлением в музыкальной жизни послереволюционной страны стал марш Самуила Покрасса «Красная армия всех сильней» («Белая армия, черный барон»). Хотя Самуил использовал для создания этой песни обороты революционных маршей, по мелодии она не имеет аналогов. В одной газете ее называют «Красноармейской Марсельезой», а в другой сравнивают с темой вступления Патетической сонаты Бетховена.Но Самуилу тесно в идеологическом «заказе». В 1923 году в Москве, в зимнем помещении сада «Аквариум» (на Садовой улице) открывается театр под названием Мюзик-холл. В этом театре пели Ирма Яунзен, Тамара Церетели, наезжал из Ленинграда Утесов. Но основную часть программы занимали «Музыкальные картинки» Самуила Покрасса, инсценированные им собственные романсы, уже известные и новые: «Из мертвых уст» и «Песня остается песней». По мнению многих критиков, в них звучали разочарованность и тоска об ушедшем счастье.Кончилось все тем, что в марте 1924 года Мюзик-холл был закрыт, а Самуил Покрасс при первой возможности покинул страну, уехал в Берлин.Трогательным и тяжелым было прощание с семьей. Как мне рассказывал сын Дмитрия Покрасса — Яков, уезжая, Самуил оставил в подарок своим братьям немало мелодий, что они, по понятным причинам, тщательно скрывали, тем более что власти с возмущением восприняли отъезд из страны создателя едва ли не гимна революции. И, возможно, некоторые будущие песни Дмитрия и Даниила, которые пела вся страна: «Конармейская», «Москва майская», «Прощание», «Три танкиста» и другие созданы не без помощи заграничного брата, чье имя с того времени предается в СССР забвению.В 1927—1928 гг. Самуил жил в Париже, где руководил небольшим, но популярным у молодых французов танцевальным джазом мечтал попробовать свои силы в Голливуде.[b]Сталин и мушкетеры [/b]И вот в 1929 году Самуил Покрасс пересекает океан. Останавливается в Нью-Йорке, в Бруклине, где живет немало русскоговорящих американцев. Около Самуила начинают виться музыкальные дельцы, один из импресарио, боясь потерять талантливейшего композитора, увозит его в Голливуд, где в это время собираются снимать пародийный фильм «Три мушкетера». Режиссер картины, услышав импровизации Покрасса, без колебаний доверяет ему серьезную и сложную работу: в фильме должна звучать самая разнообразная музыка — от веселой и задорной, до чисто лирической, без намеков на иронию. Самуил работает днями и ночами. Вечером режиссер дает ему задание, утром получает от него написанное на нотной бумаге произведение и поражается, насколько точно и быстро молодой композитор воплощает в жизнь его задумки.Успех картины превзошел все ожидания. Фильм совершил триумфальное путешествие по Америке, а затем и по всему миру. В нашу страну он попадает после войны и сопровождается неуклюжими титрами, говорящими о том, что картина взята «в качестве трофея у немецко-фашистских захватчиков». Успех фильма в СССР был фантастическим. Песенку Д’Артаньяна, въезжающего на несуразной кобыле в Париж, поют все — от мала до велика, даже в трамваях слышится ее веселый припев: «Вар, вар, вар, варвари...» А лирическую песню героини поют на эстраде наши певицы.Слухи о необыкновенном успехе фильма доходят до Сталина. На одном из приемов в Кремле он просматривает фильм и замечает специально приглашенному Дмитрию Покрассу: — Это твой братец натворил! Дмитрий вздрагивает: чем-то аукнется ему родство с братом-эмигрантом? Однако пронесло.Вождь великодушно прощает автора песни «Дан приказ — ему на запад». Но, возможно, великодушие отца народов объяснялось другой причиной: к тому времени Самуила Покрасса уже не было в живых.[b]Странное отравление [/b]Внезапная кончина Самуила Покрасса случилась 15 сентября 1939 года. Яков — сын Дмитрия Покрасса — вспоминает, что эту смерть в семье называли «очень странной», возможно, пытаясь скрыть от детей истинную причину гибели старшего брата. И только недавно я узнал от композитора Оскара Борисовича Фельцмана, чей сын, выдающийся пианист, постоянно проживает в Америке, что Самуила Покрасса отравили в голливудском ресторане, а в преступлении обвинили... русских эмигрантов. Эмигрантов? Логичнее было бы обвинить в этом советских чекистов.Нужен ли был Сталину прославившийся на весь мир русский эмигрант — композитор Самуил Покрасс? [b]Даниил и Дмитрий [/b]Самуил так и не узнал о судьбе своих братьев. Не знал он о том, что у Даниила был серьезный роман с танцовщицей Юлией Мельдер — вдовой сына Сталина — Якова, погибшего в немецком плену. Этот роман вызвал гнев у Сталина. На композитора началось давление прессы, концертных и других организаций. Нет, репрессии его не коснулись, но и здоровья эта нервотрепка не прибавила.В середине 1955 года он с трудом припарковывает машину во дворе, открывает дверцу и говорит подошедшим людям свои последние слова: «Я — композитор Даниил Покрасс».Другой брат Самуила — Дмитрий Покрасс — испытал все «прелести» компании космополитизма конца 40-х начала 50-х годов. Был распущен эстрадный оркестр железнодорожников, которым он руководил, и Дмитрий, чтобы избежать худшего, поспешил уехать с концертами на Дальний Восток и Сахалин. Чтобы забыться, Дмитрий не пренебрегает рюмкой, он плохо видит, страдает болезнью Паркинсона...После смерти Сталина его возвращают из опалы. Он нравится Хрущеву. Почетные звания сыплются на Дмитрия Покрасса, как из рога изобилия.Ему возвращают железнодорожный оркестр. Он хочет ввести в него, как ведущего, своего младшего сына, и приезжает ко мне домой с просьбой написать интермедию, объясняющую появление сына в его оркестре. И вот в моей комнате за пианино «Красный Октябрь» сидит маленький, полный и добродушный человек, озабоченный судьбой сына.— Сколько с меня за интермедию? — спрашивает он.— Ну, что вы, Дмитрий Яковлевич, — говорю я, зная о его пристрастии к игре на ипподромных бегах, к спиртному, зная о том, что он получает в месяц за руководство оркестром всего 300 рублей.— Нет, все-таки я народный артист не обижайте меня, — говорит он. — Вы знаете, какие у меня друзья? Утесов! Козловский! Пахмутова! — Ладно, соглашаюсь я и называю самую низкую ставку за интермедию по ценнику Министерства культуры.Неожиданно Дмитрий Яковлевич поднимает крышку рояля и его хрипловатый голос разносит по комнате чудесную музыку, звучат романсы: «Две розы», «Дни за днями катятся», песенки «Мичман Джонс» из кинофильма «Три мушкетера»...Также неожиданно Дмитрий Яковлевич осторожно закрывает крышку пианино: — Это — Самуил Покрасс! — с гордостью, но не без грусти произносит он. — Третий...Нет! Первый Покрасс! Умер Дмитрий Покрасс в 1978 году.
Развлечения
Борис Савинков: русский писатель или агент НКВД?
[i]Несомненно, прошлое видится лучше и объективнее по прошествии времени. И неудивительно, что ныне постепенно возвращаются в историю нашей страны прежде абсолютно отторгаемые герои. Среди них – Савинков.[/i][b]Под псевдонимом «Ропшин»[/b]Борис Викторович Савинков начинал как литератор. Талантливый литератор. Судите сами, насколько интересно и актуально звучит сегодня диалог героев его повести «Конь вороной»: «Я говорю Ольге: – Значит, можно грабить награбленное? – А ты не грабишь? – Значит, можно убивать невинных людей? – А ты не убиваешь? – Значит, можно расстреливать за молитву? – А ты веруешь? – Значит, можно предавать, как Иуда, Россию? – А ты не предаешь? – Хорошо. Пусть. Я граблю, убиваю, не верую, предаю. Но я спрашиваю, можно ли это? – Можно… Во имя братства, равенства и свободы… Во имя нового мира. Она чужая. Мне душно с ней, как в тюрьме».О Савинкове написано много верного и неправды. Личность незауряднейшая. Общался с известнейшими людьми эпохи. Уинстон Черчилль в книге «Великие террористы» писал о нем: «Савинков сочетал в себе мудрость государственного деятеля, отвагу героя и стойкость мученика».Сотрудник английской разведки и знаменитый писатель Сомерсет Моэм говорил о Савинкове: «Берегитесь, на вас глядит то, чего опасались древние римляне: на вас глядит рок».А дружившая с Савинковым писательница Зинаида Гиппиус следила вместе с Мережковским за его становлением как писателя и даже придумала ему псевдоним – В. Ропшин.Кроме романов, Савинков писал стихи. В эмигрантских газетах – неистребимая тоска по родине:[i]Нет родины – и все кругом неверно,Нет родины – и все кругом ничтожно,Нет родины – и вера невозможна,Нет родины – и слово лицемерно,Нет родины – и радость без улыбки,Нет родины – и горе без названья,Нет родины – и жизнь, как признак зыбкий,Нет родины – и смерть, как увяданье…Нет родины – замок висит острожный,И все кругом ненужно или ложно…[/i]Михаил Афанасьевич Булгаков, с большим вниманием следивший за зарубежной литературной жизнью, наверняка знал о произведениях писателя Ропшина, о подробностях этой личности, ведь Борис Викторович входил во Временное правительство Керенского, и тогда английский посол в России Бьюкенен считал Савинкова «пылким поборником решительных мер для восстановления дисциплины и подавления анархии». И закономерно, что такой чуткий к неправде писатель, как Михаил Булгаков, замечает в дневнике: «Ничего нельзя понять в истории с Савинковым. Правительственное сообщение сегодня – изумительно – 29 августа 1924 года, газета «Известия»: «В двадцатых числах августа с.г. на территории Советской России ОГПУ задержан гражданин Савинков Борис Викторович, один из самых непримиримых врагов рабоче-крестьянской России». «Где именно? – задает себе вопрос Булгаков. – Страна большая. Приехал будто бы для совершения террористического акта». Почему – «будто бы?»[b]Суд да дело[/b]Далее в газетах говорилось: «Арестованному в 20-х числах августа Борису Викторовичу Савинкову в 23 часа 23 августа было вручено обвинительное заключение, и по истечении 72 часов, согласно требований уголовно-процессуального кодекса, в Военной Коллегии Верховного суда СССР началось слушание дела о нем. Состав суда: председатель – тов. Ульрих, члены суда – тт. Камерон и Кушнирок».Историки утверждают, что на самом деле Савинкова арестовали в Минске 16 августа 1924 года, а еще в начале этого года он был завербован советской разведкой и сдал ей многих из членов своей эсеровской организации, находившихся в советском подполье.Известный историк Рой Медведев на мой вопрос – могла ли быть такая ситуация, с уверенностью ответил, что тогда были завербованы многие эсеры. Конечно, у каждого из них были свои мотивы. А Савинков… Я не думаю, что он прельстился идеалами коммунизма, или обещанием денежного вознаграждения, или высокого поста.Его душа истомилась вдалеке от родины, он мечтал посвятить остаток своей жизни писательству, и именно на родине, где все ему близко, все дорого. Переосмыслив прежнюю жизнь, он изменил свое отношение к ней, но не учел, что изменилась его страна.В газетах появилась заметка «Суд над Б. В. Савинковым», где говорилось, что он «решительно отрекся от своей борьбы с советской властью, разоблачил деятельность иностранных интервенционистов и признал, что во всех пунктах, которые заставили его поднять борьбу против советской власти, Октябрьская революция целиком и безоговорочно права».Эмигрантские круги были потрясены его поступком. 6 сентября 1924 года газета «Новое время» сообщала, что Б. Савинков был с марта 1924 года завербован советской разведкой и активно работал на нее, в результате чего были провалены самые ценные агенты в России. Увы, это было так. И перешел он границу по приказу чекистов, в обусловленном месте, в указанное ими время.Белая разведка уже знала о его предательстве, но хотела задержать его на месте преступления, при переходе границы и расстрелять, но ему удалось избежать роковой встречи.Об измене Савинкова говорят многие факты. И часовая беседа с ним Троцкого (21 сентября 1924 г.), где, видимо, оговаривались вопросы сотрудничества, и дальнейшая жизнь Савинкова на родине. И то, что суд над ним проводился при закрытых дверях, без свидетелей и иностранных корреспондентов. И то, что в тюрьме ему были созданы комфортабельные условия. К нему в камеру допускают даже любимую женщину.Кажется, что дело идет к его освобождению, что, вероятно, и оговаривалось в условиях возвращения. Он должен быть на свободе. Иначе Троцкий не уделял бы ему столько внимания. Не комментировал бы написанные им в тюрьме рассказы Луначарский, не обращался бы Савинков с письмом к Дзержинскому с просьбой о немедленном освобождении… Предательство никогда не приводило к добру.Его внезапную кончину объяснили самоубийством, хотя он успел шепнуть на предсмертном свидании сыну: «Услышишь, что я сам ушел из жизни – не верь».По рассказу известного поэта Варлама Шаламова, прошедшего ГУЛАГ, Савинкова бросили в лестничный пролет.А потом КГБ заказало своему верному летописцу Василию Ардаматскому роман, названный «Операция «Трест», где славились патриотизм, смелость и умение советских чекистов, заманивших в Россию лютого и коварного врага Советов Савинкова. Но правы были, скорее всего, зарубежные газеты, писавшие о том, что Савинкова завербовали, а затем надули. Писатель Ропшин новой родине был не нужен.
Общество
Ее «Валенки» дошли до Берлина
[i]Кто не знает: с первых же месяцев, дней войны вместе с первыми воинскими частями направлялись на фронт бригады артистов. Поляны, землянки, госпитали, санитарные поезда заменяли концертные залы. Одними из первых на фронт выехали артисты Лидия Русланова, Владимир Хенкин, Михаил Гаркави. В архиве Комитета по делам искусств при СНК СССР сохранилось письмо от группы воинов: «Нет ничего лучшего для нас, людей фронта, как изредка, хоть по радио, прослушать народные песни в исполнении Лидии Руслановой».[/i][b]«Кажется мне, что это мой сын!»[/b]Лидия Андреевна вспоминала: «Это было под Вязьмой. Привели актеров в землянку. Вошли трое солдат. Просят меня спеть «на посошок», на дорожку. Известно какую – в бой. Послушали с удовольствием, поблагодарили и ушли. Ночью одного из них приносят. Тяжело раненного. Он стонал в беспамятстве и все звал маму. Села я возле него и тихонечко запела колыбельную. Пою и слез не сдерживаю: кажется мне, что это мой сын умирает.Так хотелось песней вдохнуть в него силу жизни. Перестал метаться, а рука все холодеет… вскоре увезли. Часто вспоминала я о нем, но так и не могла узнать, жив ли он или умер тогда. Потом в районе Сухиничей я снова встретила этого бойца, и опять раненного. И снова я гладила его руку, а он говорил: «Мама! Мама! Я узнал, я помню, это вы мне пели, когда я умирал». Наконец наступил конец войне. Кончается последний военный концерт, я пою «Степь широкую» и вижу, что кто-то расталкивает людей и вдруг бросается ко мне. Я сразу узнала его, хоть и возмужал он, офицером стал, вся грудь в орденах. Выжил. Подняла я его руку и крикнула: «Смотрите! Вот русский солдат! Умирая, он верил в победу! И он победил!» История эта похожа на легенду, и тем не менее это быль, от первого и до последнего слова…[b]Ее «Валенки»[/b]Шел обычный фронтовой концерт. Его ведущий, Михаил Наумович Гаркави, заметил, что у одного из солдатиков валенки почти что развалились, как говорится, дышат на ладан. Гаркави рассказал об этом Руслановой.Она вспомнила саратовские частушки про валенки, немного переделала слова и спела на свой манер. Успех был оглушительный. Пришлось спеть снова. «Валенки, валенки, не подшиты, стареньки» – в этих словах и небогатая жизнь деревни, и неудача девушки – «не в чем к милому ходить», и бесшабашная русская любовь – «по морозу босиком к милому ходила». Эта незатейливая, шутливая песня, рожденная в народной песенной традиции, стала настоящим шедевром, визитной карточкой актрисы.После исполнения песни к Руслановой подошел солдатик, чьи валенки находились в столь плачевном состоянии, что послужили основой для рождения песни, сказал, что отмахал за ночь немало верст по бездорожью, разбил валенки, но попал на концерт любимой певицы:– Придется выбросить валенки, а жаль, – заметил он.– Может, действительно, Лида, оставим их для истории? – предложил Гаркави.– Таскаться с ними по всему фронту, – удивилась Лидия Андреевна. – И о какой истории ты говоришь, Миша? Сегодня живы, а завтра…А вот как писал о ней писатель Валентин Катаев в 1942 году в журнале «Огонек»: «Известная исполнительница русских народных песен Лидия Русланова… почти с первых дней войны разъезжает по частям героической Красной Армии, выступая перед бойцами. Она ездит с маленькой группой артистов. Где только они не побывали! И на юге, и на юго-западе, и на Севере! Они дают сотни концертов. Лес. В лесу еще сыро. Маленький, разбитый снарядами и полусожженный домик лесника. Совсем недалеко идет бой… Осколки срезают сучья деревьев. Прямо на земле стоит Лидия Русланова… На певице мордовский сарафан, лапти. На голове цветной платок – по алому полю зеленые розы. И что-то желтое, ультрамариновое. На шее бусы. Она поет. Ее окружают сто или полтораста бойцов. Это пехотинцы. Они в маскировочных халатах. Их лица черны, как у марокканцев. На шее автоматы. Они только что вышли из леса и через тридцать минут снова должны идти в атаку. Это концерт перед боем… Вот она закончила песню. Молодой певец подходит к певице. Он говорит: «Видишь, какие мы чумазые после боя. Но песней ты нас умыла, как мать умывает своих детей. Спасибо. Сердце оттаяло...»[b]Концерт у Бранденбургских ворот[/b]На свои средства Русланова дарит Красной Армии две батареи «катюш». Концерты, концерты, концерты. В одной части ее попросили петь более часа, затем продлить пение. Подключили микрофон к радиодинамику, чтобы слышали немцы и думали, что русские отдыхают, а за это время провели передислокацию части.И в поверженном Берлине, у Бранденбургских ворот, пела она «Валенки». Говорят, это было так: в ответ на тысячеголосую просьбу спеть любимую песню Русланова широко раскинула руки, лукаво подмигнула: – А сейчас «Валенки», не подшиты, стареньки, которые до самого Берлина дошагали! Под восторженные крики «Ура!» и катящиеся волнами аплодисменты песня повторилась на бис несколько раз.Маршал Георгий Константинович Жуков подошел к певице, снял со своей гимнастерки орден и отдал его Лидии Андреевне. Шквалом крика «Ура!» был встречен этот поступок маршала. После концерта бойцы протянули Руслановой уголь и попросили расписаться на колонне рейхстага, рядом с именами тех, кто брал Берлин.[b]В опале[/b]За эту-то всенародную любовь, за то, что была независима и строптива, поплатилась сполна Лидия Андреевна. Да и не только артистка… Первый удар был нанесен по Жукову. Маршала, творца Победы, отстранили от руководства Наркоматом обороны. Второй удар – по генералам, с которыми он воевал, и… по артистам фронтовых бригад, награжденным маршалом. Первой среди этих артистов значится Лидия Андреевна Русланова, самая популярная в народе артистка и к тому же жена сподвижника и друга Жукова генерала В. В. Крюкова.Леонид Утесов певцам сказал как-то о Руслановой: «Ей звание вовсе не обязательно. У нее есть главное – имя». А у нас – память о ней. Пластинки, записи, ее бесподобный голос, над которым по-прежнему не властно беспощадное время…
Общество
Письма в «Вечерку»
[b]Середина восьмидесятых. Теплая осень в Ростове. Концерт в местном Дворце спорта. Гастролер – эстонский певец Тыннис Мяги – заканчивает программу. Перед ним выступают менее популярные, но известные артисты, и среди них впервые на престижные подмостки выходит никому неведомый юноша Миша Евдокимов.[/b]Выступает не без успеха. Поговаривают, что его буквально на улице нашел составитель эстрадных программ Росконцерта Феликс Семенович Кац. Миша ночевал на скамейке одного из московских бульваров. Парень оказался родом из алтайского села Стростки, где родился писатель Василий Шукшин. То ли пример великого земляка, то ли веление собственной души привели его в Москву, где он решил стать артистом...Что же к тому времени мог делать на сцене парень из Алтая? В его репертуаре были всего лишь три пародии, одна из которых – на Юрия Никулина – имела большой успех у зрителей. Опытный администратор Феликс Семенович разглядел в юноше способности, о которых тот, возможно, и не подозревал, и решил помочь Мише, сразу включив его в состав эстрадных программ.– Помоги парню, – попросил меня администратор, – он способен, но актерски сыроват. И тексты слабоваты.Напиши ему что-нибудь. Очень прошу.Я не умел, не любил писать пародии, но кое-что полезное мог посоветовать Мише. Познакомились мы быстро, органично. Добродушный, искренний паренек, обуреваемый желанием стать профессиональным артистом эстрады, был симпатичен мне. Я похвалил его выступление. Он смущенно улыбнулся: – Что вы! Этот номер я принес из самодеятельности. Неужели не могу другое? – Основа хорошей пародии должна быть сатирическая, – заметил я.Честно говоря, я сомневался, что этот провинциальный паренек серьезно отнесется к моим словам, но уже через пару месяцев во Дворце спорта Харькова он блистательно исполнял пародию на певца, не желающего расставаться с комсомолом, высмеивая его прямолинейность и упертость в неистребимом желании угодить властям. Потом я с сожалением узнал, что Миша снял эту пародию из репертуара, – возможно, под нажимом влиятельных друзей певца. Радовало другое. Миша поступил учиться в театральный институт. Его приглашали на телевидение, где он читал монологи, по манере исполнения и содержанию отличные от репертуаров коллег по жанру юмора. Он хорошо знал быт и нравы сельчан и, читая «их» монологи, был достоверен и своеобразен.Но более всего меня обрадовал отказ Миши от музыкальных пародий, от того, с чего он начинал и что приносило ему легкий и верный успех.Стремление земляков видеть Евдокимова своим губернатором и его согласие на это многих людей поразило и озадачило. Кое-кто узрел в этом желание артиста возвыситься вхождением во власть. Чиновничий мир в основном встретил его поступок отрицательно, впервые вынужденный принять в свои ряды явного чужака – не партийца, не работника силовых ведомств и даже не влиятельного олигарха. Зная Мишу, его доброту и бескорыстность, я расценил этот поступок иначе. Он решился на отважный шаг – перейти от эстрады к реальной жизни, попробовать помочь людям и улучшить их жизнь намного реальнее и ощутимее, чем шутками на сцене.Недавно стало известно, что местный парламент высказал молодому губернатору вотум недоверия. Не берусь судить, насколько это недоверие справедливо.Сложность работы в отдаленном от центра и необъятном крае несомненна. К недостаткам его губернаторства наблюдатели относят срывы в топливном обеспечении, частую смену вице-губернаторов. Последнее можно объяснить молодостью и неопытностью руководителя. Но ведь есть и несомненные плюсы: удачная посевная кампания с привлечением средств частных инвесторов, вложивших в сельское хозяйство края более 700 миллионов рублей, попытка создать новую отрасль в алтайской экономике – начать разработку крупнейших месторождений свинца, цинка, золота и серебра. Да, наверное, были просчеты чисто тактического характера, но разве они главные в судьбе деятельного и болеющего за судьбу избирателей губернатора? И не случайно жители Алтая, вопреки своим законодателям, начали сбор подписей в поддержку своего земляка.Еще раз повторяю: возможно, поход Михаила Евдокимова в губернаторы и в самом деле оказался не очень удачным. Но убежден в одном: пора ломать порочную, идущую еще с советских времен практику, когда во власть выдвигалась только чиновничья и политическая номенклатура. Опыт управленческой работы – дело наживное.Главное, чтобы на посту управленца оказался человек честный, болеющий за людей, их нужды и чаяния. А ж кто он по профессии – артист, учитель или инженер… Да разве в этом дело?
Общество
Как советский генерал с Черчиллем дуэтом спел
[b]Сейчас Попов – подполковник запаса, крепкий загорелый мужчина, выглядит намного моложе своих восьмидесяти с лишним лет. Мы не раз встречались, беседовали. И вот как-то зашел разговор о Ермаченкове:[/b]– Его во флоте до сих пор помнят. Легендарная личность! В финскую войну – комкор авиации Балтийского флота, с 1942 года до конца войны сначала зам, а потом командующий черноморской авиацией.Вот он-то и обеспечивал проведение Ялтинской конференции – и охрану, в первую очередь – летную. Ну и еду, и вино, и горничных подобрали, и официанток.И был такой случай… Далее передаю рассказ Игоря Георгиевича – как слышал. Что называется, «за что купил, за то продаю»! Однажды, во время конференции, Черчилль обратился к Сталину с просьбой найти среди офицеров «нормального веселого человека, с которым можно бы скоротать вечер, выпить рюмку-другую коньяка и поболтать о том, о сем». Сталин согласился, имея на примете для этого генерал-лейтенанта Ермаченкова.А что? Отличная кандидатура: окончил два института, знает английский, может выпить, но никогда не теряет голову даже в сильном подпитии.При встрече Черчилль посмотрел на Ермаченкова с нескрываемым любопытством, видимо, ожидая какого-то подвоха от Сталина, но вскоре настороженность исчезла.– Вы неплохо говорите по-английски, – заметил Черчилль, передавая ему фужер с коньяком.– Спасибо. За знакомство! – сказал Ермаченков и залпом осушил фужер до дна.Черчилль же медленно потягивал коньяк, явно наслаждаясь прелестью напитка.– А я пью быстро, – смутился Ермаченков, – дел много.– У меня тоже немало, – вздохнул Черчилль, – сегодня заседали почти три часа. Спорили с Рузвельтом. Он хотел, чтобы после войны правление Германией было единым, а мы со Сталиным предложили разделить ее на зоны влияния. В конце концов убедили президента.Выпьем за дружбу! – Между нашими народами! – с пафосом добавил Ермаченков.– Почему? – удивился Черчилль. – За дружбу между мною и тобою! Разве нельзя? После третьего фужера щеки премьера зарумянились, и он достал из ящика письменного стола коробку с гаванскими сигарами.– Давай закурим, генерал!– Давай, – согласился Ермаченков. И открыл свою пачку «Казбека».– Я курю эти.Черчилль ухмыльнулся, догадываясь, что генерал никогда не курил сигары и не знает, как это делать.– Попробуй! Получи удовольствие! Твоей службе это не помешает… Впрочем, я видел в вашей газете карикатуру на себя, где я изображен с сигарой в зубах. Не хочешь походить на буржуя? Не бойся. Начальство не узнает.– Я не боюсь, – взял сигару Ермаченков. Вот так и сидели: курили, разговаривали. И выпивали: за победу, за солдат, за здоровье Сталина.В конце вечера Черчилль поставил на патефон пластинку с популярной в России песней об английских летчиках.– У нас ее поет артист Утесов, – заметил Ермаченков.– А ты можешь?– спросил Черчилль. И Ермаченков вполголоса подхватил песню на русском: «Мы летим, ковыляя во мгле. / Мы к родной подлетаем земле. / Бак пробит, хвост горит, /Но машина летит / На честном слове и на одном крыле!» – Браво, генерал! Вы хорошо подпевали мне! Нам предстоит мирная жизнь и мы должны больше общаться друг с другом! Спасибо, что скрасили мой вечер.Вот так, по словам Попова, закончилась эта «неформальная» встреча.А вскоре завершилась и конференция. Ермаченков вернулся к своим военным обязанностям.Но тут в судьбу генерала вмешался «военно-полевой» роман: Ермаченков увлекся девушкой, стал устраивать встречи с цветами, вином и музыкой….Ну что? Закончилось это плохо. Ермаченков был разжалован в старшие лейтенанты. И назначили бывшего генерал-лейтенанта техником во вспомогательную команду при Феодосийском авиационном испытательном аэродроме. Казалось бы, все о нем забыли. Но вдруг вспомнили, на что он никак не рассчитывал.На Потсдамской конференции снова встретились главы трех великих держав, только почившего Рузвельта сменил новый президент Гарри Трумен. При встрече со Сталиным Черчилль поинтересовался судьбой своего ялтинского друга: – А где тот бравый генерал, который перепил меня в Ялте? Мы провели с ним чудесный вечер! Сталин оторопел от слов британского премьера, но вида не подал, а через несколько дней подвел к Черчиллю Ермаченкова в новенькой форме генерал-лейтенанта.Премьер удивился, что Ермаченкова до сих пор не повысили в звании: «Будет свободный вечер – увидимся, поговорим».…Но они больше не встретились. Не поговорили. Не выпили. Не спели. Ермаченкова снова повысили в звании, доверили руководство морской авиацией, а после войны он организовал испытательный авиационный центр под Феодосией… Вот такая история. То ли быль, то ли небыль? Но ведь, как говорится: не любо – не слушай...Мало ли что могло случиться на войне? [b]НА ФОТО:[/b][i]Вот какой он был, Василий Ермаченков[/i]
Общество
Страх вместо музыки
[i]В печально известном 1937 году Михаил Булгаков создавал «Мастера и Маргариту», спешил, ощущая нездоровье, и писал жене: «Роман нужно окончить! Теперь! Теперь!» Тем не менее, работая либреттистом в Большом театре, он горел желанием найти сюжет оперы на общечеловеческую тему, и для того выбрал рассказ Ги де Мопассана «Мадемуазель Фи-фи». Автором музыки ему виделся композитор Дунаевский.[/i][b]Патриотический сюжет[/b]В первых картинах оперы Михаил Афанасьевич предполагал изобразить изнывающих от безделья немецких офицеров. Они расположились в захваченном ими старинном французском замке. Самым молодым из них был маркиз Вильгельм фон Эйрик – «миниатюрный блондин, чванливый, грубый с солдатами, жестокий к побежденным, готовый вспыхнуть как порох по любому поводу». Товарищи называли его «мадемуазель Фифи».Этим прозвищем он был обязан жеманному виду, тонкой талии, словно затянутой в корсет, а главное – усвоенной им привычке в знак величайшего презрения ко всем одушевленным и неодушевленным предметам произносить с присвистом: [i]«Фи-фи!» Три месяца вынужденного воздержания от встреч с женщинами побудили офицеров к устройству пирушки, для чего пригласили проституток из Руана. Вильгельму фон Эйрику досталась самая маленькая из женщин – Рашель, юная еврейка.[b]Из либретто[/b]: «Один из офицеров в порыве пьяного патриотизма, поднимая бокал с вином, рявкнул:– За наши победы над Францией!Как ни были пьяны женщины, они умолкли, а Рашель, вся задрожав, обернулась:– Послушай-ка, есть французы, при которых ты не посмел бы это сказать.– О-го-го! Я таких пока не видел. Стоит нам появиться, как они удирают! – захохотал юный маркиз, не спуская Рашель с колен.Девушка вспыхнула и крикнула ему в лицо:– Врешь, гадина!Тогда маркиз поставил на голову девушки бокал с шампанским, выкрикнув:– И все женщины наши!– Что я? Я не женщина, а шлюха, а других пруссакам не видать!Не успела она договорить, как он наотмашь ударил ее по щеке, но когда вторично занес руку, она, обезумев от гнева, схватила со стола десертный ножичек… и вонзила серебряное лезвие у самой шеи, где начинается грудь… Слово застряло у него в горле, он застыл, раскрыв рот, страшно выкатил глаза… и испустил дух. Она бросилась к окну, распахнула его, прежде чем ее успели достичь, и прыгнула во мрак, в дождь…»[/i]Далее опера принимает мистический оттенок. По ночам начинает звучать колокол, расположенный на колокольне, где местный кюре скрывает Рашель… [i]«Днем и ночью думаю о нашей чудесной Рашели»Дунаевскому безоговорочно понравился сюжет оперы, которую условно решили назвать «Рашель», он даже обговорил срок показа музыки первого акта. Жена Булгакова, Елена Сергеевна, радовалась созданию творческого дуэта мужа именно с этим композитором: «Популярность музыки Дунаевского наверняка привлечет зрителей к его первой опере».[/i]1.XII.1937 года Булгаков пишет Дунаевскому: [i]«Дорогой Исаак Осипович! Что же Вы не подаете о себе никакой вести? Я отделываю «Рашель» и надеюсь, что на днях она будет готова. Очень хочется с Вами повидаться. Как только будете в Москве, прошу Вас позвонить мне. И «Рашель», и я соскучились по Вам. Ваш М. Булгаков»[/i].Он пишет либретто легко и с удовольствием, надеясь, что его работа принесет новое веяние в репертуар Большого театра. Но он понимает, что кое-кому из реперткома либретто может показаться легковесным. Рассказ Мопассана высоко патриотичен – но не по советским меркам, а общечеловеческим. И Булгаков был доволен, когда в «Ленинградской правде» от 26 декабря 1938 года Дунаевский, говоря о своих творческих планах, отметил: [i]«Прекрасное либретто написал М. Булгаков… Эта опера задумана нами как гимн патриотизму народных масс, национальному и неугасимому народному духу и величию». [/i]Булгаков понимает, что Дунаевский, произнося эти громкие слова, тоже думал о цензурной проходимости оперы. Об этом есть записи в дневнике Елены Сергеевны: [i]«14 окт. Тут же, конечно, возник вопрос о том, как же в опере показывать кюре! Боже, до чего же будет нехудожественно, если придется его, по цензурным соображениям, заменить кем-либо другим».[/i]24 декабря 1938 года наконец-то пришел долгожданный ответ от Дунаевского: [i]«Дорогой Михаил Афанасьевич! Проклятая мотня со всякими делами лишает меня возможности держать с Вами тот творческий контакт, который порождается не только нашим общим делом, но и чувством глубочайшей симпатии, которую я к Вам питаю с первого дня нашего знакомства. Я счастлив, что Вы подходите к концу работы, и не сомневаюсь, что дадите мне подлинного вдохновения блестящей талантливостью Вашего либретто. Не сердитесь на меня и не обращайте никакого внимания на кажущееся мое безразличие. Я днем и ночью думаю о нашей чудесной «Рашели». Крепко жму Вашу руку и желаю здоровья и благополучия. Ваш И. Дунаевский».[/i][b]«Считаю первый акт шедевром»[/b]Это письмо было получено Булгаковым во время непрекращающихся нападок на его творчество, после многих десятков отрицательных и злых рецензий. Теплое, дружественное письмо Дунаевского, полное уважения к труду Михаила Афанасьевича, действительно стало для него импульсом вдохновения.22 января 1939 года Булгаков ответил композитору: [i]«Получил Ваше письмо, дорогой Исаак Осипович! Оно вселяет бодрость и надежду… Извините, что пишу коротко и как-то хрипло, отрывисто – нездоровится. Колючий озноб и мысли разбегаются. Руку жму крепко, лучшие пожелания посылаю. Ваш М. Булгаков».[/i]Обычно в болезненном и усталом состоянии Булгаков диктовал письма жене, а тут ввиду важности вопроса и особенно уважительного отношения к композитору сам взялся за перо, написал коротко, но сам.Михаил Афанасьевич скрупулезно работал над переделкой рассказа Мопассана в либретто, не упуская деталей его сюжета, без страха перед цензурой. Была сохранена и роль кюре. «Не делайте большие глаза!» – иронически замечал он оппонентам, упрекавшим его в переделе повести в пьесу, рассказа – в оперу.Дунаевский, получив первый акт, писал Булгакову (18 января1939 года): [i]«…Считаю первый акт нашей оперы с текстуальной и драматической стороны шедевром. Надо и мне теперь подтягиваться к Вам… Пусть отсутствие музыки не мешает Вашему прекрасному вдохновению… Друг дорогой и талантливый! Ни секунды не думайте обо мне иначе, как о человеке, беспредельно любящем свое будущее детище. Я уже говорил Вам, что мне шутить в мои 39 лет поздновато. Скидок себе не допускаю, а потому товар хочу показать самого высокого класса. Имею я право на длительную подготовку «станка»? Мне кажется, что да… Крепко жму Вашу руку и желаю действовать дальше, как в первой картине. Я ее много раз читал среди друзей. Фурор! Знай наших!» [/i][b]«Было мне видение...»[/b]Письмо от композитора весьма обнадежило Булгакова, и Елена Сергеевна записала в дневнике 24 января 1939 года: [i]«И сегодня, и вообще последние дни Миша диктует «Рашель». [/i]Но, будучи человеком проницательным, не раз битым и потому мнительным, Булгаков все-таки побаивался, что на Дунаевского, обласканного властями, может повлиять политическая конъюнктура. Конец тридцатых годов был самым удачным в судьбе композитора. Всюду пели его песни из кинофильмов «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга». Первым из советских композиторов он был награжден орденом, по Волге начал курсировать пароход «Композитор Дунаевский»… Булгаков написал автору: [i]«Дорогой Исаак Осипович! При этом письме третья картина «Рашели». На днях, во время бессонницы, было мне видение. А именно – появился Петр I и многозначительно сказал: «Время подобно железу, которое ежели остынет…» Пишите! Пишите!» [/i]Однако все попытки и старания Булгакова зажечь Дуню, как ласково называли Дунаевского друзья с подачи Леонида Утесова, не давали ощутимого результата. Лишь через месяц Дунаевский заехал к Булгакову, который был уже настроен к их работе довольно пессимистично, поэтому встретил композитора хмуро. В голосе Михаила Афанасьевича звучали недоумение и печаль, особенно после слов Дунаевского о том, что, «судя по газетам, Франция ведет себя плохо».– Вы думаете, что наша опера не пройдет цензуру? – прямо, но с грустинкой в глазах спросил Булгаков.Дунаевский покраснел, ему было стыдно за свои слова, ведь он еще не написал ни одной сцены оперы. Елена Сергеевна делала вид, что не замечает разлада между соавторами, шутила, накрывая на стол скатерть.Для успокоения Михаила Афанасьевича Дунаевский сел за рояль, стал наигрывать музыку к трем первым картинам «Рашели», но делал это через силу и вяло. Неожиданно оживает, играя наметку канкана, музыка ему нравится, и в это время Булгаковым кажется, что он забыл о газетных выпадах против Франции. Елена Сергеевна записала: [i]«Миша охотно принимает те поправки, что предлагает Дунаевский, чтобы не стеснять и не затруднять музыкальную сторону… но всеже было ясно, что настоящей совместной работы не будет».[/i][b]«Почему-то я в вас верила»[/b]По существу, в работе с Дунаевским была поставлена точка, но Булгаков, связанный договором с Большим театром, нашел силы и время закончить либретто и отправил Дунаевскому краткое письмо: «Дорогой Исаак Осипович! Посылаю при этом 4 и 5 картины «Рашели». Привет! М. Булгаков». Елена Сергеевна приложила к письму свою приписку: [i]«…Неужели «Рашель» будет лишь рукописью, погребенной в красной шифоньерке? Неужели и Вы будете очередной фигурой, исчезнувшей, как тень, из нашей жизни? У нас уже было много таких случаев. Но почему-то в Вас я верила. Я ошиблась?»[/i] Дунаевский переживает происходящее, муки совести терзают его душу, он, видимо, еще думает пересилить свои опасения и начать работу над оперой.Интересно, что письмо с припиской отправлено 7 апреля, в тот день, когда Булгакову позвонил журналист Долгополов с просьбой рассказать содержание «Рашели», о чем ему советовал Дунаевский, по его словам, интенсивно работающий над оперой.Через два месяца, 7 июня, Дунаевский в интервью «Вечерней Москве» заявил, что «с большим увлечением трудится над своей первой оперой «Рашель».Елена Сергеевна заметила по поводу этих слов: [i]«Убеждена, что ни одной ноты он не написал, так как пишет оперетту и музыку к киносценарию».[/i] Сказала уверенно и твердо, чтобы не обнадеживать мужа.[b]Бессилие композитора[/b]Чем же объяснить упорные заявления композитора о работе над оперой? Чувством стыда перед Булгаковым за невыполненное обещание и, конечно, пониманием того, что он теряет единственный шанс совершить новый шаг в творчестве, написать оперу – вершину в музыке, да еще имея для этого блестящее либретто. Ведь он мог бы создать подобно Джорджу Гершвину свою «Порги и Бесс», оперу на все времена. Но, с другой стороны, он осознавал, что придется сочинять музыку для сюжета из иностранной жизни, затронуть политику, и отчетливо представлял, как к этому может отнестись Сталин, уже доведший талантливейшего композитора Шостаковича до нервного потрясения, назвав его новации в музыке сумбуром и какофонией. И Дунаевский не захотел рисковать.Исааку Осиповичу стыдно, и он пытается объяснить Булгакову и его жене о причинах того, почему не приступил к созданию оперы. Пишет им письмо, похожее на покаяние: [i]«Уважаемая и милая Елена Сергеевна! Нет, нет и нет! Никогда и ничто не собьет меня с намеченной цели, кроме моего собственного бессилия. Я прошу Вас поверить мне, моему внутреннему нутру, верить моему глубокому уважению и величайшей симпатии, которую я питаю к Михаилу Афанасьевичу как человеку и писателю. Наконец, Вы, Елена Сергеевна, добрейшая и удивительная, стоящая у колыбели нашей оперы, несомненно, будете и первым «приемщиком» готового произведения. Что нужно для этого? Покой! Собраться с силами нужно! А я еще до сих пор плаваю в море депутатских бумаг. Но мною предпринимаются героические меры к устранению моих бытовых неполадок. Сейчас я работаю над опереттой, а потом – сразу за оперу».[/i]Далее в письме приводились другие заверения композитора в том, что «мы скоро будем слушать первые картины нашей обаятельной «Рашели», увы, больше похожие на стремление выдать желаемое за действительное».А вскоре на передовых полосах газет была помещена фотография наркома иностранных дел Вячеслава Михайловича Молотова, сходящего со ступенек поезда в Берлине, и 23 августа 1939 года между СССР и Германией был заключен пакт о ненападении и тогда же – секретный Пакт Риббентропа-Молотова о разделе Европы. В 1940 году немецкие войска оккупировали Францию.После этого о постановке «Рашель» не могло быть и речи. В том же году не стало Булгакова и, возможно, драматическая история с оперой усугубила его болезнь. А ведь спустя всего два года, во время войны СССР с Германией, эта опера могла быть очень актуальной.Такова драма Булгакова и Дунаевского. Да, у каждого своя и разная по величине. Но для нас горько и обидно, что союз этих двух великих творцов так и не состоялся.
Общество
Наш сериал. Знаменитые грешники
[b]Он родился в Одессе 24 января 1942 года. Сейчас ему исполнилось бы всего 63 года – разве это возраст, разве срок? Молодежь не знает, но те, кому сегодня за сорок, вряд ли забудут волшебный голос, который в дни нашей юности пел нам про «эти глаза напротив»! А помните фильм «Золото Маккены»? В нашем дубляже тоже его голос, тоже его песня! Наш сегодняшний рассказ о судьбе Валерия Ободзинского. В ней было все – и радости, и горести, и взлеты, и падения. Горестей и падений больше. Потому и ушел так рано[/b].Мы публикуем сегодня воспоминания человека, близко знавшего певца. Того, кто любил Валерия при жизни и кто помнит его после смерти. Давайте и мы вспомним.[b]Дебют на одесском пляже[/b]Он родился и вырос в Одессе, в семье очень простых и весьма бедных родителей. Любил бабушку-дворничиху, жалел ее и помогал ей подметать одесские дворики и мостовые. У него оказался звонкий голос, и он начал петь на пляже для курортников, наполнявших его кепку мелочью. Говорят, что местное жулье обчищало завороженных его пением курортников, загоравших на пляже, но оно с ним выручкой не делилось – у него был свой заработок.В семье Валерия была скромная, но хорошая библиотека. Он читал Толстого, Чехова, Аверченко, Гаршина, Короленко… И, возможно, поэтому в его «пляжном» репертуаре не было блатных одесских песен, даже «Мясоедовской улицы», и к нему не прилипали ни интонации обитателей местного базара – «Привоза», ни специфические обороты одесской речи.Он пел «Аве Марию», итальянские песни. Учился неважно, но школу окончил. Надо было зарабатывать на жизнь, и он устроился кочегаром на старое судно, приписанное к Одесскому порту – кормильцу многих одесситов из бедных семей. В местное музыкальное училище его не приняли. По весьма понятным причинам Валерий не мог соперничать с детьми партийного и другого начальства, с отпрысками артельщиков и производителей левого коньяка и не менее левого трикотажа. И тогда он принимает решение уехать из теплой Одессы в далекий сибирский город Томск. Там он учится в музучилище, а после его окончания – в Государственной томской филармонии. Сбылась мечта – он стал профессиональным артистом. На молодого, обаятельного и своеобразного певца сразу обратили внимание в музыкальных кругах, его приглашает в свой эстрадный оркестр дирижер и композитор Олег Лундстрем, начавший карьеру в Харбине, повидавший на своем веку немало отличных певцов самых различных жанров – Шаляпина, Вертинского, Изу Кремер, Надежду Плевицкую…В Москве Ободзинского записывают на радио в самых популярных передачах. Привлекает чарующий голос певца, в котором чудесным образом слились и яркая тембровая индивидуальность, и отголоски канторского пения, и проникающий в сердце щемящий болевой звук.[b]Вот и свела судьба нас[/b]Мы познакомились с Валерием Ободзинским в середине шестидесятых в Свердловске, где оба находились на гастролях. Дружелюбный, незаносчивый парень без тени наглости, присущей иным гастролерам, понравился мне демократичностью в общении, веселым нравом. Помню, он похвастался, что у него родилась дочь Анжела, и он купил жене два флакона французских духов – по тем временам довольно дорогих.…В 1967 году в Сочи в разгар концертного сезона, поздним вечером мы стояли с ним на Курортном проспекте.– Скажи мне честно, я что-нибудь значу на эстраде или не гожусь никуда, как говорят мне многие коллеги? Ты – из другого жанра и мой друг. Скажи честно!Ну что же: честно – так честно! А надо сказать, что я уже успел побывать на концерте Валерия в Зеленом театре парка Ривьера.– Ну и как? – нервно вымолвил он. – Ведь был успех!– Был, – согласился я. – Но сейчас в Сочи выступает Вадим Мулерман – ученик Утесова, в его песнях есть театрализация, в исполнении, помимо красивого голоса, присутствует артистизм, чувствуется, что с ним работал режиссер. А ты собрал в одну кучу шлягеры, поешь их однообразно, у тебя нет своих песен – лично твоих, Ободзинского, которые отличали бы тебя от других певцов! Тебе нужен режиссер, который поставил бы тебе каждую песню как отдельную новеллу, раскрасил бы твой голос, у тебя даже не отрепетированы выходы и поклоны!Ободзинский задумался, наморщив лоб. Казалось, что он размышляет: стоит ли утруждать себя, есть ли в этом смысл? Честно говоря, я не предугадывал, что Ободзинский быстро завоюет певческий Олимп. «Эти глаза напротив…» – неслось из радиоприемников, магнитофонов, проигрывателей…Когда я сказал ему об этом, он улыбнулся: – Знаешь, почему? Мотив один и тот же, а глаза каждый раз разные.– Смотри не загуляй! – заметил я ему.– Не загуляю, – уверенно произнес он.Но вскоре я узнал, что он ушел от жены, о которой с такой нежностью говорил в Свердловске! Ходил слух, что он женится на дочке капитана одесского теплохода «Грузия». Однажды я случайно увидел его, неотразимо красивого, стройного, в белоснежном костюме, похожего на гриновского героя, он стоял на палубе «Грузии», беззаботно счастливый и, казалось, никого не замечал вокруг.В конце 60-х вышла его первая пластинка тиражом 13 миллионов экземпляров и вскоре стала раритетом. Тогда же в Советский Союз стали приезжать первые эстрадные певцы из заграницы, конечно, из стран народной демократии – Марьянович, Коош, Лаубалова. И все они, слушая, как поет Валерий, были едины во мнении: второго такого сочного и своеобразного голоса в Европе нет![b]О шпалах петь не буду![/b]Потом гастрольная судьба свела меня с Ободзинским лишь однажды – в Братске, на фестивале «Огни магистрали». Мы с ним выступали в одних концертах, виделись часто, но говорили мало. Я видел, что-то раздражало Валерия, злило его. Настроение, словом, было не лучшим.– Черт возьми, заставляют петь о БАМе! О стройке века! – бросил он мне однажды, выходя из кабинета начальства. – Как можно петь о железнодорожных путях, рельсах, шпалах, каких-то стыках и прочей чепухе? Да еще прославлять их! Как будто бамовцы не люди, а железные истуканы! Разве они не влюбляются и ни о чем не думают, кроме укладки шпал? А живут в нечеловеческих условиях. Видел я эти песни о БАМе – знаешь, где – выругался он и направился к сцене.Положенные ему концерты на том фестивале он отработал полностью, а вот число запланированных выступлений в Москве, в Театре эстрады, ему сократили вдвое.– У вас в репертуаре нет песен о партии, комсомоле, начисто отсутствует колхозная и военная тематика, – заметило ему московское начальство в Управлении культуры.– Я расстался с комсомолом, – хмуро ответил Ободзинский. – И не могу быть вечно молодым, вырос из пионерских штанов…– Ваше право, – отрезало начальство. И дало негласное указание не предоставлять певцу генеральных и престижных концертных площадок.Его затормозили на телевидении. Однажды председатель Гостелерадио Лапин увидел Ободзинского на телеэкране. «В каждой строчке только точки после буквы «л»…» – нежно и трепетно пел Валерий. «Что за чепуха?! – возмутился Лапин. – Убрать с экрана этого Градского!» Когда Лапину объяснили, что это не Градский, а Ободзинский, то Лапин даже не смутился: «Тем более уберите! Хватит нам Кобзона!» К этому времени с записей телеконцертов тщательно стирали Вадима Мулермана, о котором распустили слух, что он уезжает в Израиль, а Александру Градскому, в то время безусловно лучшему тенору страны, прямо сказал один телередактор: «Тебе мешает горбинка на носу. Если бы у тебя был нос, как у Льва Лещенко, и ты не пел бы про Высоцкого, то Лещенко был бы ты и не сходил с экрана».В результате этой кампании в фондах телевидения не осталось ни одной записи Ободзинского, кроме новогоднего «Огонька» 1967 года. Так он сразу и, по существу, без повода был отлучен от телевидения, радио, Театра эстрады… Его отлучали от песни. От главного в его жизни. Но пока еще были концерты… пока еще были.[b]И сорвался вниз[/b]Не верьте артистам, нежно и искренне целующимся при встрече! Никогда не верьте! Это показной ритуал, за которым порою скрывается неприязнь, а иногда и ненависть друг к другу. Завистников у Ободзинского хватало. Как бы начальство ни третировало певца, но его неповторимый задушевный голос, отличавший его от певцов-ремесленников, не давал последним покоя. Не знаю, кто из них именно появился утром в номере сочинской гостиницы «Кавказ», где остановился Ободзинский, в день ответственного концерта в правительственном санатории «Сочи». Кто-то лично или подосланные им «поклонники» Ободзинского. Они подбили его на выпивку.Не знаю, какие хвалебные и сладостные тосты произносили в его честь, но уже, увы, не лишенный звездной болезни к вечеру, к началу концерта, певец еле держался на ногах. И после второй песни упал, прямо на сцене. Что было, то было.По закону его могли отстранить от работы на три месяца или на то же время понизить ему концертную ставку. Но существовали ли законы для сильных мира сего? Валерия Ободзинского немедленно уволили из Москонцерта. Он поехал в Грозненскую филармонию, куда приезжал и где пел Высоцкий, когда ему вообще запрещали выступления. Но вскоре и в Грозный пришла телеграмма из Москвы об отчислении певца из филармонии.Непробиваемый железный занавес опустился перед Валерием Ободзинским. Улыбчивый добрый человек с нежной ранимой душой, он не сумел выдержать злой удар судьбы. Композиторы и поэты потеряли к нему всякий интерес, ему перестали звонить эстрадные администраторы, а «поклонники», пившие с ним в Сочи, испарились, как будто их никогда не существовало. Чувство собственного достоинства не позволило ему унижаться перед начальством и обещать петь звонкие песни о светлом будущем, хвалу властям. Он остался Валерием Ободзинским, но у бывших друзей и знакомых получил полупрезрительное прозвище Ободза.Тогда его можно было, как и в детстве, встретить на улице с метлою в руках, подметавшего дворик. Порою он и ночевал где придется.Но даже в эти тяжелые времена он хотел оставаться самим собой. «Я еще поднимусь!» – сказал он тогда своему другу певцу Владимиру Михайлову. И сдержал слово, хотя это, наверное, стоило ему невероятных усилий. По совету Михайлова, с юных лет бредившего песнями Ободзинского, его взял на дальние малодоступные для начальства гастроли руководитель виа-группы «Кинематограф» Владимир Аксельрод. Повез на Камчатку как солиста группы. Пять вечеров на выступлениях любимого певца были аншлаги и бурный успех.Последний концерт состоялся в зале дома культуры Елизово – Камчатском аэропорту. Но счастье оказалось недолгим. Стоило самолету с музыкантами набрать высоту, как Ободзинский снова сорвался в пропасть, где слыл «Ободзой»...[b]«С него сняты все грехи…»[/b]В начале 90-х годов голос Ободзинского вновь зазвучал по радио: предприимчивые эстрадные администраторы решили заработать на его популярности, которая, как выяснилось, никуда не делась, и у певца появились новые молодые поклонники.Но одно дело слышать старые, чудом сохранившиеся записи, другое дело – видеть погибшего певца…Был концерт. На эстраду вышел обрюзгший человек. Он открывал рот, но не пел. Звучала «фанера», его пластинка. Несоответствие между видом исполнителя и молодым трепетным голосом было очевидно.Администраторов это мало смутило, а певца повергло в отчаяние. Он сказал: «Терпеть не могу фальши». – «Но зато заработаешь». – «Поздно», – обреченно сказал он и на следующий концерт не пришел.Валерий Ободзинский умер 26 апреля 1997 года. Во время отпевания в храме священник сказал: «Умереть так, как он, мечтает каждый священнослужитель. Он умер под Пасху. А это значит, что сняты все грехи…» А потом был концерт, посвященный 60-летию со дня рождения Валерия Ободзинского. Очень многие изъявили желание участвовать в концерте. Пришли и выступали Давид Тухманов, Олег Лундстрем…Но не явились «коллеги», которые мешали Ободзинскому при жизни. Они настояли на том, чтобы концерт не транслировали по телевидению, чтобы не участвовал в нем специально приехавший из Америки почтить память друга Вадим Мулерман…Никакая зависть не может зачеркнуть талант. Испытав счастье и лихо, сопереживая бедам и радостям людей, Валерий Ободзинский пел так, что до сих пор его голос волнует нас.Можно отлучить человека от песни. Но Песню от человека отлучить нельзя!
Общество
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Алексей Мухин
Алексей Мухин

Непал показал коготки

Михаил Щипанов
Михаил Щипанов

Штаты против Венесуэлы

Валентин Звегинцев
Валентин Звегинцев

Цифровая петарда Непала

Александр Лосото
Александр Лосото

Зачем врачам дарить подарки

Все мнения
О проекте
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.