Главное

Автор

Юрий Рябинин
Кладбище Симонова монастыря пришло в упадок задолго до революции. Связано это, может быть, с тем, что местность, куда в конце XVIII начале XIX века москвичи ездили любоваться «подмосковными видами», стало превращаться в задымленную промышленную окраину.В начале ХХ столетия, как говорится в одном из тогдашних путеводителей, Симонов монастырь стал «самой уединенной и малопосещаемой из московских обителей…» А когда-то съездить в Симонов монастырь было, что путешествие в Троице-Сергиеву лавру совершить.Да и дорога сюда была довольно неудобная – через Коломенское. В середине позапрошлого века сюда ходила линейка, а в конце века – конка, которую сменил трамвай.Впрочем, сегодня от трамвайных путей остались одни воспоминания.Монастырь закрыли в 1923 году, а потом многие годы ломали по частям. Исчезла с лица земли вся северная половина обители, снесена самая высокая в Москве колокольня, построенная по проекту К. А. Тона. А на месте древнего Успенского собора вырос дворец культуры ЗИЛа. При этом погибли все захоронения, находившиеся как под собором, так и вокруг него.Между тем в соборе был погребен сын Дмитрия Донского – Константин, прославившийся победой над ливонцами в 1407 году. Принявший постриг князь жил и умер в Симоновом монастыре под именем Кассиан. Здесь покоился и другой персонаж российской истории – Симеон Бекбулатович, крещеный татарский царевич, возведенный по капризной воле Ивана Грозного в «цари всея Руси» и им же через два года смещенный. Бывший «царь» умер здесь, в Симонове, как схимомонах Стефан в 1616 году. Здесь же лежал несостоявшийся царь – боярин Федор Мстиславский, глава «семибоярщины», трижды отказывавшийся от чести взойти на российский престол. Согласись он тогда, и кто бы сегодня помнил о династии Романовых? Тут покоился и генерал-фельдмаршал А. Головин – первый кавалер ордена Андрея Первозванного… Особое значение для монастыря имело родовое захоронения бояр Ховриных-Головиных. Ведь земля эта принадлежала когда-то Стефану Ховрину, подарившему ее основателю монастыря, ученику и племяннику Сергия Радонежского, игумену Федору. Стефан Васильевич принял монашеский постриг под именем Симона – вот и стал монастырь Симоновым.В 1380 году у деревянной тогда Рождественской церкви в Старом Симонове (именно тут был вначале монастырь) были похоронены погибшие на поле Куликовом монахибогатыри Пересвет и Ослябя. В 1509 году вместо деревянного храма построили каменный, который стоит и сегодня. А соединял этот храм с новым монастырем в дореволюционное время исчезнувший ныне Пересветов проезд… А вдоль стены завода «Динамо» выстроились плиты бывшего тут старого монастырского кладбища, отслужившие свой срок в качестве… бордюрных камней, напиленных из них в советское время. На многих сохранились фрагменты надписей: разрезанная пополам фамилия покойного, дата без имени… Кладбище «нового» монастыря состояло из двух территорий – внутри и за монастырской оградой.Тех, кто сподобился лежать на внутренней территории, постигла посмертная участь быть «выбранными ковшом экскаватора» и увезенным на какую-то свалку. А те, кто был похоронен за стеной, лежат в земле и сегодня. Это кусок земли не застраивался: он был «просто» превращен в детский городок. При разорении кладбища с него было перенесено лишь несколько захоронений.В частности, на Новодевичьем перезахоронили поэта Дмитрия Веневитинова, а также Сергея Тимофеевича и Константина Сергеевича Аксаковых. Прочие, не столь знаменитые, могилы оказались обречены.Где-то здесь, у южной сохранившейся стены, возможно, еще лежит Вадим Пассек, историк, этнограф и один из первых москвоведов XIX века. Была тут и могила автора знаменитого «Соловья» – композитора Александра Алябьева… В начале 1990-х остатки Симонова монастыря были переданы Московской патриархии. Но пока болееменее приведена в порядок только церковь Тихвинской Божьей матери, где действует единственная в мире община глухонемых. Настоятель монастыря отец Андрей (Горячев) проводит службы на языке жестов. Это невероятно, но прихожане даже поют на этом беззвучном языке! По плану реконструкции монастыря на сохранившемся участке кладбища должен встать памятный крест, а вокруг него устроен сад Памяти. Восстановление той части кладбища, где сегодня играют дети, пока не предусмотрено. Так что до каких пор «у гробового входа младая будет жизнь играть» – не ясно.
Речь не о новеньком метромосте, привлекшем за последние годы к себе столько внимания, а о его предшественнике, появившемся в 1957 году с некоторыми изъянами в конструкции, которые и довели его до преждевременной дряхлости. Cегодня речь не о них. А о немецких летчиках, которые, как ни странно, оказали помощь московским строителям. Пожалуй, нигде больше нет такого перепада высот между берегами Москвы-реки, как в районе Воробьевых гор. Горы, хоть и зовутся «Воробьевыми», а круты! Профиль моста и так проходит не совсем параллельно уровню воды в Москве-реке, но если бы на правом берегу не была сделана выемка, которая позволяет проезжей части моста вливаться в проспект Вернадского, то взбираться на Воробьевку пришлось бы разве что с цепями на колесах! Любопытно, что выемка эта появилась задолго до начала строительства. Еще до войны тут находился милицейский участок. Когда Москву начали бомбить, то какой-то «Юнкерс» сбросил бомбу и сюда, на милицию. Вряд ли он знал, что тут прописаны доблестные стражи порядка. Но одинокое здание посреди леса, на окраине Москвы, показалось ему подозрительным. Во всяком случае, решил он отбомбиться тут, да, к счастью, промахнулся.В результате образовалась огромная воронка, которая вскоре заполнилась водой и уже никогда не просыхала. Местные мальчишки охотно купались в этом озерке: вода здесь была куда теплее, чем в Москве-реке. И просуществовал этот «Воробьевский курорт» до 1957 года – до начала строительства.Проектировщики просто воспользовались подарком судьбы: выемку-то в горе все равно делать, а так, она уже почти готова! Трудно предположить, сколько кубометров земли выворотила фашистская бомба, но, во всяком случае, эти кубометры не пришлось выбирать советским экскаваторщикам а, следовательно – мост был построен с невольной помощью люфтваффе. Хотя Геринг такого явно не ожидал…
Неподалеку от станции метро «Семеновская» есть небольшой сквер, над которым недавно поднялся золотой куполок, сразу ожививший невзрачную Семеновскую заставу. Здесь после многих лет запустения возрождается из руин Воскресенская церковь. А вокруг, среди деревьев и кустарников, лежат гранитные и мраморные обломки, реже – целые плиты с едва сохранившимися надписями. Это остатки Семеновского кладбища, некогда одного из самых больших в Москве…Как и многие другие «чумные» погосты 1771 года, Семеновское появилось отнюдь не в чистом поле: тут было сельское кладбище с захоронениями еще XVII столетия, где на надгробиях стояли даты не от Рождества Христова, а по-старому – от сотворения мира. Между прочим, именно тут упокоились когда-то родители ближайшего сподвижника Петра Великого – Александра Даниловича Меншикова, а позднее – две дочери светлейшего, которым после смерти отца в сибирской ссылке позволено было возвратиться в Москву.Впрочем, могилы людей известных, а тем более именитых были на Семеновском наперечет. [i]«Памятники Семеновского кладбища более чем просты, – писал в 1916 году историк А.Саладин, – надписи на них не будят никаких воспоминаний…»[/i]Между тем это кладбище с самого своего основания стало, по существу, кладбищем военным.Объяснение этому простое: недалеко находится старейший в России Лефортовский военный госпиталь, а в нем умирали многие раненые участники войн, которые вела Россия на протяжении XVIII, XIX и начала ХХ веков. Особенно много тут было могил времен Первой мировой, для которых на южной окраине кладбища был даже выделен специальный участок, где, как писал все тот же Саладин, «все могилы, как солдаты в строю, вытянулись стройными рядами, где все кресты сделаны по одной форме и даже надписи на них одного образца…» Впрочем, все военные кладбища на один манер! В 1838 году в Лефортовском госпитале умер Александр Полежаев, незаконный сын помещика Струйского и холопки, талантливый поэт, «определенный» за свои сочинения в солдаты самим императором Николаем Павловичем.Автобиографическая поэма «Саша», полная социальных намеков, случайно попала в руки императора, и – судьба автора была предрешена…Воевавший на Кавказе, последние годы службы он провел в Москве и городе Зарайске. Тяготившийся военной службы поэт начал сильно пить, а потом заболел и был определен в военный госпиталь. В метрической книге госпитальной церкви есть запись: «1838 года января 16 дня Тарутинского егерьского полка прапорщик Александр Полежаев от чахотки умер, и священником Петром Магницким на Семеновском кладбище погребен». Поэт так и не узнал, что умирает офицером. Высочайшее повеление пришло слишком поздно…А в 1855 году на кладбище на средства купца М. Мушникова был построен храм Воскресения. В 1930-е он был закрыт, а впоследствии сильно изуродован перестройками. Лишь в 1992 году здание было возвращено верующим. Теперь храм почти восстановлен.Здесь же, на кладбище, было много могил священнослужителей. Среди них можно отметить могилу настоятеля Воскресенского храма отца Константина Остроумова, который прославился как основатель первого в Москве общества трезвости… оследним из священнослужителей здесь похоронили в 1931 году архиепископа Енисейского и Красноярского Мелхиседека. Архиепископу повезло: в отличие от многих архиереев того времени он не погиб в лагерях ГУЛАГа, а умер прямо в алтаре Покровской церкви на Красносельской улице, готовясь к богослужению…А в 1935 году Моссовет постановил кладбище ликвидировать. Для чего это понадобилось городским властям, сейчас даже трудно предположить: Семеновское считалось в те годы дальней окраиной, а значит, и освободившаяся территория было никому не нужна.Агония кладбища продолжалась более 30 лет. Оно и не ликвидировалось окончательно, и захоронений тут не разрешали. За эти годы с кладбища были вывезены многие надгробия; в основном как «ценный строительный материал».Металлические решетки шли на переплавку. А в 1966 году кладбищу пришел конец. Его сровняли с землей, прямо по кладбищу прошел Семеновский проезд, разделивший его на две неравные части. Теперь территория кладбища в основном застроена многоэтажными жилыми домами, и лишь сквер, сохранившийся на месте северной, меньшей его половины, напоминает нам о том, что здесь было раньше.Над могилами бывшего кладбища по асфальту Семеновского проезда проносятся машины, над могилами, спрятанными под травой сквера, проходят люди, играют дети, сюда забегают по нужде собаки…Мертвые, как известно, «сраму не имут». А живые?
[b]Относительно недавно идеологизированные советские надписи на улицах Москвы не вызывали у нас никаких эмоций. А то порой и раздражали своей навязчивостью. Действительно, куда ни посмотришь бывало — всюду какой-нибудь лозунг.[/b]Большинство этих надписей не сохранилось. После 1991 года их сняли почти повсюду. Нет больше на гостинице «Метрополь» призыва «Выше знамя пролетарского интернационализма!» Эта надпись была сделана на крыше гостиницы по фасаду, выходящему на площадь Свердлова — нынешнюю Театральную. А на крыше соседней гостиницы «Москва» по главному фасаду, выходящему на Манежную, нет больше надписи «Ленинизм — наше знамя».Теперь подобных надписей в Москве – считаные единицы. И воспринимаются они уже отнюдь не как идеология — какая уж теперь идеология? — а единственно как памятники своему времени, как свидетельства ушедшей эпохи.На Серпуховской (бывшей Добрынинской) площади, на углу Житной и Полянки, стоит дом. На боковом его фасаде, что смотрит на самую площадь, на красном фоне изображены две белые аллегорические фигуры — мужская и женская, — уверенной поступью шествующие в светлое, по всей видимости, будущее. А над головами у них надпись огромными буквами: «Мы строим коммунизм!» Недавно эту «аллегорию» завесили рекламной растяжкой. И напрасно.Чего уж так стесняться своего прошлого?..По ленинскому плану монументальной пропаганды в Москве было установлено несколько памятников и мемориальных досок. Они изготавливались, как правило, из недолговечных материалов и просуществовали недолго. Но тем большую ценность представляют те из них, которые все-таки дожили до нашего времени. В Большом Путинском переулке, слева от кинотеатра «Пушкинский», стоит дом, построенный в 1907 году по проекту Ф. О. Шехтеля. В первые годы революции на нем был укреплен гипсовый барельеф, сохранившийся и теперь, — заводские трубы и фигура рабочего, толкающего колесо. Под барельефом – слова революционного князя Кропоткина: «Вся наша надежда покоится на тех людях, которые сами себя кормят».Еще более удивительное изречение сохранилось в Хамовниках. То есть удивительно, что оно вообще сохранилось. В отличие от всех прочих оно пережило два периода гонений: нынешний — демократический и сорокалетней давности — хрущевский. Это изречение… Сталина. На лицевом фасаде Военной академии им. Фрунзе выбиты на камне и покрыты золотом такие его слова: [i]Ни одной пяди чужой земли не хотим, но и своей земли ни одного вершка, не отдадим никому[/i].Раньше под текстом стояла подпись «И. В. Сталин». Но позже подпись была зашлифована. И теперь там осталось лишь пятно.Довольно много надписей советской эпохи сохранилось в метро. Вот лишь некоторые. На станции «Измайловский парк», над скульптурной группой «Партизаны» М. Г. Манизера, написано: «Защита отечества есть священный долг каждого гражданина СССР». Сейчас эта скульптура в строительных лесах. И, возможно, надпись скоро будет «отреставрирована».Жаль, если ее больше никто не сможет увидеть. На станции «Добрынинская», в верхнем вестибюле, выложен мозаикой куплет из советского гимна. На «Семеновской», у торцевой стены платформы, надпись: «Нашей Красной Армии — СЛАВА». А на «Автозаводской», на потолке верхнего вестибюля, в общем-то нейтральные, но тоже очень несовременные слова — «Свобода — Равенство — Братство — Мир — Труд — Счастье».Вот тоже повод подумать: чего из этих шести понятий с потолка «Автозаводской» нам не хватает, а чего, может быть, напротив, в избытке?
[b]На рубеже XIX—XX вв. в Москве появилось сразу несколько новых кладбищ: они были устроены с внешней стороны стены некоторых московских монастырей, в которых к тому времени хоронить умерших было практически негде. Так возникло и новое Донское кладбище.[/b]Именно здесь в 1910 году был похоронен председатель первой Государственной Думы Сергей Андреевич Муромцев, один из основателей конституционно-демократической партии, профессор гражданского права Московского университета.Могила С. А. Муромцева — это величественное надгробие. Оно представляет собой довольно большую площадку, замощенную гранитным камнем серого цвета со строгой гранитной же стеной на заднем плане. У самой стены, на высоком постаменте, стоит бронзовый бюст С. А. Муромцева работы Паоло Трубецкого.У С. А. Муромцева была племянница Вера. В 1906 году она вышла замуж за подающего надежды «беллетриста» Ивана Бунина. В Москве они жили мало — Бунин любил путешествовать. Но чаще всего на лето Иван Алексеевич и Вера Николаевна возвращались в Россию и жили под Москвой — в Царицыне, где у С. А. Муромцева была огромная дача. Об этом не говорится ни в каких источниках, но вполне вероятно, что они побывали на могиле своего знаменитого родственника. Но вот на могилу другого родственника на этом же кладбище Буниным так и не пришлось сходить. В 1918-м они убежали от революции на юг, а затем и в Париж. А в 1921 году здесь, у самого мемориала председателя Государственной думы, был похоронен старший брат писателя — Юлий Алексеевич Бунин, литератор и журналист. В том, что Иван Алексеевич сделался литературной величиной мирового значения, – важнейшая заслуга его старшего брата. Юлий Бунин не уехал из голодной Москвы и умер, в сущности, от истощения. Его могила сохранилась случайно. Многие годы она была в полнейшем запустении. К 1980-м годам надпись на табличке практически невозможно было уже прочитать. Лишь после того как известный писатель Валентин Лавров выступил по этому поводу в печати, на могиле Юлия Бунина появилась мраморная плита.Революция сделала новое Донское самым необычным кладбищем во всей России. Существуют свидетельства, что еще в 1918 году Ленин велел приобрести за границей несколько печей для кремирования трупов. Предсовнарком был решительным ненавистником всяких традиций, а уж тем более связанных с религиозными обрядами. Ленин и ленинцы, отвергающие «обскурантизм церковников», очень хотели внедрить в массы «материалистическое» отношение к смерти. Поэтому кремация имела не столько гигиеническое, сколько идеологическое значение.В самый тяжелый год гражданской войны — в 1919-м — был объявлен конкурс на проект крематория. Победил в конкурсе талантливый архитектор-конструктивист Дмитрий Петрович Осипов.Он предложил неожиданное, а главное – экономическое решение. По его проекту крематорием после незначительной переделки должен был стать недавно построенный Серафимовский храм на новом Донском кладбище. Оказалось, что под этим храмом были обширные подвальные помещения, вполне пригодные для установки там печей. Действительно, Осипову и не потребовалось особенно переделывать здание: самой существенной переменой стало возведение вместо купола квадратной башни метров двадцать высотой, застекленной вертикальными витражами. Здание, выкрашенное под «мокрый бетон», приобрело строгий, подчеркнуто «траурный» вид. Задымил объект аккурат на 10-летнюю годовщину великого Октября. Жильцы в соседних домах обычно не развешивали на балконах белье — ветер мог принести на него сажу.В период репрессий с Лубянки, из Лефортова, из других мест сюда грузовиками свозили трупы казненных или замученных. И сейчас на территории нового Донского кладбища погребен прах В. К. Блюхера, А. И. Егорова, М. Н. Тухачевского, И. П. Уборевича, И. Я. Якира, А. В. Косарева, И. В. Косиора, П. П. Постышева, А. И. Угарова, В. Я. Чубаря, М. Е. Кольцова, В. Э. Мейерхольда и многих других. В глубине кладбища, на перекрестке двух дорожек, стоит обелиск в память о жертвах репрессий, а вокруг него в землю воткнуты десятки табличек с именами. Такую табличку здесь может установить каждый, у кого был репрессирован кто-то из близких.В годы работы Донского крематория через него прошли десятки тысяч. Одних только солдат Великой Отечественной, умерших в московских госпиталях, здесь было кремировано и похоронено в братской могиле 15 с лишним тысяч человек.Очень много здесь похоронено революционеров с дооктябрьским стажем, политкаторжан, участников революции 1905 года, причем не только большевиков. Здесь покоится даже совсем уже «экзотический» революционер— участник Парижской коммуны Гюстав Инар (1847—1935). Некоторое время в зале находилась урна с прахом Владимира Маяковского, но затем его перенесли на Новодевичье. А в 1934 году здесь был кремирован сам автор проекта крематория — архитектор Д. П. Осипов.Здесь же находится одна очень интересная могила. На высоком черном гранитном постаменте установлен бюст человека средних лет. И никаких надписей на камне! — ни имени, ни даты. Говорят, что здесь похоронен известный шпион Олег Пеньковский. Имея доступ к важным государственным секретам, он продал их западным спецслужбам, но был разоблачен и казнен. Родственникам якобы выдали его тело и даже разрешили похоронить в Москве, но только с условием, что на его могиле не будет никакой надписи.Но если антисоветский шпион Пеньковский — это, скорее всего легенда, какие существуют на каждом кладбище, то советские шпионы здесь действительно похоронены. Эти люди известны практически всем. Это, например, крупнейший, как о нем иногда говорят, разведчик ХХ века Фишер Вильям Генрихович (Абель Рудольф Иванович) (1903—1971). Или Судоплатов Павел Анатольевич (1907— 1996).Очень много на новом Донском похоронено деятелей культуры. Иногда здесь можно сделать неожиданное открытие. В энциклопедии «Москва» написано, что и Фаина Георгиевна Раневская похоронена на Новодевичьем кладбище. Не тут-то было! Ее могила — на Донском. Кажется, ее вообще никогда не интересовал престиж по-советски. У нее было несколько орденов, которые она не носила, а держала в коробочке с надписью «Похоронные принадлежности». А завещала она, чтобы ее похоронили на Донском, там, где покоилась ее сестра.Среди сотен мраморных досок, закрывающих ниши с урнами по длинной кладбищенской стене, есть ничем не примечательная дощечка с надписью: «Константин Никитич Митрейкин. 1905—1934».Этот человек, наверное, вообще не сохранил бы о себе никакой памяти, если бы Маяковский в поэме «Во весь голос» не упомянул некоего «кудреватого Митрейку», поэта-графомана, с его точки зрения.И действительно, вместе с сотнями таких же незначительных сочинителей стихов он практически выпал из поля зрения даже специалистов. Выпустивший недавно большую антологию поэзии Евгений Евтушенко поместил туда и несколько строчек из его сочинений. Но в примечаниях написал, что сам Митрейкин неизвестно где похоронен. А он тут — Митрейкин — в стене Донского кладбища. Рядом с митрейкиным стоит невысокий камень розового гранита с размашистой надписью «Александр Родченко». Этого известного в свое время дизайнера и художника-авангардиста тоже вспоминают теперь чаще всего в связи с Маяковским: они вместе входили в левый фронт искусств.Неподалеку от бывшего крематория стоит величественный монумент — большая черная плита с надписью «Поэт Борис Брянский». И тут же, под этим камнем, покоится другой поэт, отец первого — А. Д. Брянский, известный больше под псевдонимом Саша Красный. Этот Саша Красный, скончавшийся в 1995, безусловно, войдет, и уже вошел, в историю литературы: он умер на 114-м (!) году от роду, установив рекорд продолжительности жизни среди писателей.А слева от входа на кладбище, в стене, покоится прах драматурга Якова Петровича Давыдова-Ядова (1884—1940). Вряд ли теперь кто-то помнит самого драматурга и его драматургию. Но вот одно его произведение стало, как говорится, народным и, наверное, проживет ровно столько, сколько будет жить сама русская культура. Это слова песни «Купите бублички».Вся история ХХ века представлена на Донском. По захоронениям здесь можно выстроить подробнейший рассказ об эпохе — от первых политкаторжан до возвратившегося из эмиграции советского диссидента, ученого и поэта Кронида Любарского (1934—1996).Что ни захоронение, то повод вспомнить какую-нибудь байку о советском режиме. Вот, например, могила Бетти Николаевны Глан. Она была когда-то директором ЦПКиО им. А. М. Горького. Однажды ей позвонили из Кремля и сказали, что товарищ Сталин сегодня посетит парк. И объявили, когда именно он придет. Бетти Николаевна решила, что к этому времени она успеет сходить в парикмахерскую — не могла же она предстать перед любимым вождем с куафюрой, не убранной по высшему разряду. Но Сталин приехал раньше и директора парка на работе не застал. В результате Бетти Николаевна получила все, что причиталось советскому человеку в таких случаях. А в ЦПКиО с тех пор завелась традиция, которую там соблюдают по сей день – в рабочее время директора всегда можно застать на службе.На новом Донском еще похоронены отец Н. И. Бухарина — Иван Гаврилович (кстати, Бухарины жили не так далеко от этого кладбища — на Ордынке), историк Москвы Петр Васильевич Сытин, художественный руководитель Государственного еврейского театра Соломон Михоэлс, популярная в 60-е годы певица Майя Кристалинская…В конце 90-х годов квадратная башня осиповского крематория была разрушена, а над зданием поднялся пирамидальный купол с крестом. Траурный, «мокрого бетона», цвет сменил веселенький розовый. В бывшем зале прощания вместо органа теперь — алтарь.
[b]Миусское — самое маленькое из московских «чумных» кладбищ 1771 года. И вообще оно сохранилось случайно. В советское время его не раз собирались ликвидировать. К счастью, обошлось.[/b]Но если сама территория кладбища сохранилась, то старые захоронения здесь почти все исчезли. В то время как на большинстве других «чумных» погостов могилы XIX века вовсе не редкость, то на Миусском с трудом можно отыскать лишь несколько надгробных камней начала ХХ века.Возможно, самая старая сохранившаяся здесь могила — историка М. Т. Каченовского. В центральной части кладбища, в глубине участка, едва заметные с дорожки, стоят две невысокие гранитные, перебитые кубами, колонны. На одной из них написано: «Здесь погребено тело Михаила Трофимовича Каченовского, заслуженного профессора Императорского Московского университета, действительного статского советника и кавалера. Родился 1 ноября 1775 года, скончался 19 апреля 1842 года». Под соседней колонной лежит безвестный коллежский асессор и кавалер Григорий Иванович Козинер, который «скончался 3 июня 1860 года, 52 лет».М. Т. Каченовский многие годы возглавлял выходивший в 1802— 1830 гг. в Москве журнал «Вестник Европы». В этом журнале дебютировал в 1814 году А. С. Пушкин. Но впоследствии Каченовский занял столь консервативную (или, как тогда говорили, скептическую) позицию, что Пушкин, Жуковский, Вяземский, Батюшков, Грибоедов, Карамзин и другие известные авторы порвали с «Вестником». И в дальнейшем вели с ним полемику, носившую преимущественно пародийно-иронический характер. Это о Каченовском и его непотребном листе говорится в знаменитой пушкинской эпиграмме: «Жив, жив Курилка!» Между тем «скептическая школа» Каченовского имела и до сих пор имеет для российской исторической науки большое значение. Он не доверял древним летописным сказаниям, справедливо считая, что они часто «помрачены вымыслом». Поэтому он довольно жестко критиковал Карамзина, упрекая его в том, что первые главы «Истории государства Российского» — это всего лишь переложение несторовской «Повести временных лет», довольно сомнительного источника.Каченовский до сих пор почитается реакционером, обскурантом, курилкой-журналистом. Это подтверждает и заброшенный, чудом сохранившийся памятник на его могиле. А ведь М. Т. Каченовский с 1837 года являлся ректором Московского университета. Казалось бы, для МГУ его могила должна быть святыней и почитаться. В 2002 году исполнилось 160 лет со дня его смерти, но, насколько можно судить по состоянию могилы, об этом никто не вспомнил.А вот могилы еще двух дореволюционных ученых бесследно исчезли. Не найти больше на кладбище места захоронения заслуженного профессора Московского университета Федора Ивановича Синицына (1835— 1907). Нет могилы и крупного религиозного философа, заслуженного профессора Московской духовной академии Алексея Ивановича Введенского (1861—1913).В 1823 году на кладбище была построена церковь Веры, Надежды, Любви и матери их Софии. После революции ее закрыли, и к тому времени, когда храмы стали возвращать верующим, церковь превратилась едва ли не в руины. В 1990-е годы она была отреставрирована, и теперь вместе с домами притча и другими постройками образует этакий уголок Москвы XIX века, отделенный от могил высокой каменной оградой. Если кто-то считает, что ему недостает мудрости или любви, если кто-то ищет веры и надежды, тому нужно непременно побывать в храме на Миусском кладбище и приложиться к образу святого семейства. Говорят, помогает.А в глубине кладбища есть одно загадочное захоронение: на могиле установлен небольшой тонкий, асимметрично вырубленный кусок черного гранита с надписью: «Здесь лежит генерал Фон Гельшельман».И никакой даты — ни рождения, ни смерти. Да и фамилия у этого фон-генерала необычная. Может, кто-то из читателей «Вечерки» что-то знает о нем? Осенью 2002 года здесь случилось происшествие, заставившее всю Москву обратить внимание на маленькое кладбище на Сущевском валу.Как уже рассказывала «ВМ», в ночь с 13 на 14 сентября на территорию пробралась шайка лихих молодцов и устроила погром. Всего пострадало порядка 400 захоронений. Причем — что удивительно! — действовали погромщики абсолютно бессистемно: разбиты и памятники с православными крестами, и с еврейскими «давидовыми» звездами, и вообще безо всяких символов. Следовательно, злодеяние не имело ни национального, ни конфессионального характера. В равной степени повреждены и дорогие гранитные монументы, и скромнейшие бетонные надгробия, а это значит, что и социальный подтекст в действии погромщиков отсутствовал. Один из них потерял документ, по которому его и разыскали. И находчивый малый заявил, что они разгромили кладбище, потому что являются… сатанистами. А погром, или, как они его понимают, «обряд», осуществлен якобы в соответствии с их «вероучением». Они и время подгадали, имеющее для них сакральное значение, — тринадцатое число в пятницу.Впрочем, одна старушка на кладбище оценила происшествие так: они сейчас все сатанисты, сказала бабушка, это они устраивают побоища на стадионах, это они учинили бузу на Манежной площади — как же им не быть? — когда нынче их время — сатанинское.
[b]В обществе — раздрай: что делать с памятником Дзержинскому? Для одних Дзержинский — неподкупный, бескомпромиссный борец с преступностью, рыцарь революции с горячим сердцем и чистыми руками. Для других — олицетворение террора, палач с руками по локоть в крови. Третьи вспоминают, что памятник Дзержинскому — это выдающееся художественное произведение.[/b]Этим «третьим», видимо, можно возразить: а что, собственно, случилось с памятником, с выдающимся художественным произведением? Дзержинский цел и невредим. Его просто с одного места переставили на другое. К тому же это у нас не впервой. Пушкина, и того переставляли. И старого Гоголя задвинули во двор…Но вряд ли такого рода аргументы убедят поклонников скульптора Вучетича. Дело в том, что монументальное искусство — это такой жанр, художественная ценность которого в значительной степени зависит от места его нахождения.Картина может быть выставлена в любом зале. Она может путешествовать по разным музеям, из города в город, из страны в страну. На ее художественной ценности это никак не сказывается. Но монумент должен стоять только на том месте, для которого его создавал скульптор, взаимодействуя с архитектором и учитывая его рекомендации.К великому сожалению, в Москве большинство памятников не составляет с окружающей местностью гармоничного единства. И чаще всего виноваты в этом не скульптор с архитектором, а виноваты потомки, не позаботившиеся о сохранении этой гармонии.Когда Опекушин ставил на Страстную площадь своего Пушкина, эта площадь была совсем другой, абсолютно не похожей на нынешнюю. Нет сомнений, если бы Опекушину пришлось делать памятник в наше время, он изваял бы совершенно другого Пушкина, с учетом современных архитектурно-композиционных особенностей Страстной.Памятник же Дзержинскому был установлен на Лубянке в 1958 году, когда площадь уже почти сформировалась в том виде, в каком мы ее знаем сегодня. И трудно найти в Москве еще пример, когда бы памятник так удачно вписывался в местность. Разве что Маяковский на Триумфальной.Но, похоже, всему этому не придается теперь особенного значения. Вот некоторые предлагают сейчас возвратить на Лубянку фонтан, который когда-то там стоял. Но понимают ли они, что тот фонтан и нынешняя площадь несовместимы?Творение И. П. Витали еще в 30-е годы было на своем месте, потому что очень гармонично вписывалось в низкорослую — двух- и трехэтажную — старую Лубянку. Но с тех пор Лубянка радикально изменилась, вытянулась вверх, и возвратить туда фонтан может только совершенный эклектик.Какого именно характера архитектурная доминанта просится на эту площадь, очень верно догадались в свое время скульптор Е. В. Вучетич и архитектор Г. А. Захаров. Это должен быть монумент высокий, стройный, устремленный ввысь. И они поставили здесь своего «железного Феликса».А в 1987 году, когда на углу Мясницкой и Лубянского проезда было построено административное здание, под стать уже имеющимся, площадь замкнулась и превратилась в законченный архитектурно-планировочный ансамбль, уникальный, своеобразный, неповторимый. И получилось, что не только памятник Дзержинскому создавался для этой конкретной площади, но и сама площадь затем обустраивалась и оформлялась «под Дзержинского». Поэтому фонтан для ее нового облика — ну уж никак не годится.[b]Р.S.[/b] [i]Вчера замглавы президентской администрации Владислав Сурков, видимо, озвучивая мнение Кремля, заявил, что восстановление памятника Дзержинскому на Лубянке «несвоевременно и неприемлемо», так как «эта проблема носит не столько архитектурный или идеологический, сколько этический характер». Что же будет воздвигнуто на месте «железного Феликса»? Неужели снова фонтан?[/i]
[b]За Покровской заставой еще в ХIХ веке существовало старинное село Калитники, названное так по имени знаменитого своего владельца — великого князя московского Ивана Калиты. Юго-восток Москвы в старину почитался местом глухим и «гиблым»: за Калитниками простирались бескрайние болота — Карачаровское и Сукино, а у Покровской и Рогожской застав, как свидетельствует людская молва, чуть ли не до начала ХХ века можно было повстречать волков.[/b]И когда за Калитниками, в сущности, на болоте, в 1771 году появилось кладбище, названное по имени села — Калитниковским, оно среди других своих ровесников — «чумных» кладбищ — приобрело славу самого захолустного, самого «сельского» погоста в городе.Хоронили на Калитниковском кладбище, как тогда говорили, «подлый люд» — господских дворовых, крестьян, приезжавших в Москву на отхожий промысел, нищих, само собой — местных жителей из соседних сел. Кладбище тогда имело вид вполне сельский — деревянные кресты, беспорядочно рассыпавшиеся вокруг деревянной же церкви Боголюбской иконы Пресвятой Богородицы. Эти захоронения чаще всего исчезали вместе с сопревшими и завалившимися крестами, то есть очень скоро. Более долговечные памятники — часовенки и саркофаги — стали здесь появляться лишь со второй половины ХIХ века. На Калитниковском кладбище их до сих пор довольно много.На этих памятниках почти всегда выбиты, кроме имени умершего и всех лет его жития, еще и название родной его деревни, волости и уезда.После того как сгорела Боголюбская церковь, на кладбище, но уже на другом месте, в 1834—1838 гг. был построен каменный храм Богоматери Всех скорбящих Радости с приделами Николая Чудотворца и Александра Невского в традиционном для того времени стиле ампир. Отличительной особенностью этого храма является то, что вход в него устроен «с севера», потому что «с запада» к колокольне в 1881 году была пристроена ризница, придавшая храму довольно-таки необычный вид. Теперь в ризнице располагается иконная лавка.Как и большинство кладбищенских храмов, Всехскорбященская церковь в советское время не закрывалась. Впрочем, большинство кладбищенских храмов были обновленческимии не закрывались еще и потому, что государство к этой конфессии относилось более терпимо, чем к другим. А Всехскорбященская церковь вообще была одним из главных храмов обновленцев — здесь часто совершал богослужения их первоиерарх митрополит Александр (Введенский). Он и похоронен ту же — за апсидой.В аккуратной крепкой оградке стоят три обелиска черного гранита. Посередине — большой, по бокам — два поменьше. На средней широкой плите изображен характерный безбородый профиль архиерея в митрополичьем клобуке и выбита короткая надпись: «Митрополит Александр Введенский.1889—1946». Под боковыми плитами покоятся два сына митрополита — протоиерей Владимир Александрович Введенский (1921—1984) и протодиакон Александр Александрович Введенский (1913—1988). Тут же в оградке похоронены его мать Зинаида Саввична и жена Ольга Федоровна (1891—1963). Оба сына Введенского, после того как обновленчество прекратило существование, были приняты в патриаршую церковь и до самой смерти своей служили в храме на Калитниковском кладбище.Но особым почитанием на Калитниковском кладбище с недавних пор стала пользоваться могила одной монахини под огромным гранитным четырехконечным латинского типа крестом у южной стены храма. Сюда стали приходить паломники со всей Москвы.Вообще крест этот стоит на кладбище с 1880 года. Эта дата выбита с одной стороны памятника. Но с другой стороны недавно сделана новая надпись: «Блаженная старица схимонахиня матушка Ольга.1871—1973». И это не ошибка. Она действительно почила на 103-м году! Жила блаженная в Москве где-то вблизи Николо-Ямской улицы. Но рассказывают, что она никогда не сидела дома. Старица была всегда в пути — она ходила по Москве с котомками в руках и мешками через плечо. И если ей на пути попадался человек с лицом унылым, опечаленным или злобным, она непременно останавливала его и просила помочь ей поднести куда-то ее «багаж». Удивительно, но почему-то никто никогда ей не отказывал. И едва человек брался за матушкины мешки и котомки, печаль и злоба тотчас оставляли его. А, исполнив послушание, он шел дальше уже совершенно умиротворенный. Такое вот существует предание о московской блаженной Ольге. Похоронили ее под чужим памятником, в бесхозную могилу.Самым значительным своим захоронением работники Калитниковского кладбища считают могилу народной артистки СССР Евдокии Дмитриевны Турчаниновой (1870—1963). Актриса Малого театра, она прославилась как исполнительница ролей в постановках русской и зарубежной классики. И, конечно, ей, лауреату двух Сталинских премий, полагалось бы, как и всей советской творческой элите, быть похороненной на Новодевичьем. Так непременно и случилось бы, если бы Евдокия Дмитриевна родилась не в Москве. Но поскольку она была коренной москвичкой и ее семья имела в столице «родовое» место погребения — на Калитниковском кладбище, то и прославленная Евдокия Дмитриевна в свой срок была похоронена там же. Отыскать ее могилу очень непросто. Тропа к могиле звезды давно заросла бы, настолько она заповедна, но, к счастью, работники кладбища никогда не отказываются проводить к ней.Ни на одном старом московском кладбище центральная часть не отличается столь разительно от окраин, как на Калитниковском.«Глубинка» здесь совершенно сельская. «Амбициозных» памятников нет вовсе — все кресты, да невысокие плиты. В погожий летний день здесь нет ни единого человека и поистине царит таинственное безмолвие...
[b]Московские старообрядцы стали погребать своих умерших на отдельных погостах, обособленно от «никониан», практически сразу вслед за никоновскими реформами. Ну, а в 1771 году, когда во время эпидемии чумы было запрещено хоронить внутри Камер-Коллежского вала, старообрядцами были отведены земли для новых кладбищ — за Рогожской заставой и за Преображенским Валом.[/b]Место за Рогожской заставой было выбрано не случайно: там находилась старообрядческая деревня Новоандроновка, и вполне вероятно, что там уже имелось небольшое сельское кладбище.Состоятельные московские люди, из тех, что держались старой веры, постоянно делали пожертвования Рогожской общине. В результате при кладбище вырос целый городок. Кроме храмов здесь были «палаты» для священнослужителей и для причта, частные дома, гостиница для паломников, детское училище, приюты, богадельни. Число всех призреваемых — старых и малых — при кладбище доходило в ХIХ веке до тысячи человек! Наибольшей славы Рогожское кладбище достигло во второй половине ХIХ — начале ХХ века, когда здесь были похоронены самые известные российские промышленники, фабриканты, купцы: Шелапутины, Рахмановы, Солдатенковы, Пуговкины, Кузнецовы, Рябушинские, Морозовы, Капырины, Рязановы, Трындины и другие. Но немногие из этих захоронений можно теперь найти. Дело в том, что в советское время у «капиталистов-эксплуататоров», наряду с прочим имуществом, часто экспроприировались и надгробия с могил. В первые пятилетки Рогожское кладбище являлось крупнейшим в Москве «месторождением» и поставщиком гранита на стройки социализма, в частности, для метро. Но если Рогожское сравнивать с другими московскими кладбищами, то здесь и до сих пор купеческих могил больше, чем где-либо.В конце главной дорожки стоит колоссальный черный крест на не менее впечатляющей плите розового гранита, под которой похоронен московский купец Федор Васильевич Татарников. Говорят, раньше таких крестов на кладбище было несколько. Теперь остался один.По пути к этому кресту-великану на аллее есть еще несколько примечательных захоронений. И прежде всего – грандиозная, до половиныдеревьев ростом, кованая часовня-склеп рода Морозовых. Там похоронены пять поколений славной фамилии, начиная от основателя династии и до современных ее представителей.Последнее захоронение датировано 1995 годом. Конечно, самый известный среди Морозовых – Савва Тимофеевич, внук основателя династии, прославившийся как покровитель искусств и щедрый кредитор русской революции. До сих пор остается загадкой его неожиданная смерть в Канне в 1905 году: то ли он покончил с собой, то ли кто-то от него решительно избавился. На могиле Саввы Тимофеевича стоит памятник работы Н. А. Андреева, автора «сидячего» Гоголя, — беломраморный крест с рельефным распятием и оригинальным мраморным же саркофагом над могилой, выполненным в виде декоративной резной оградки.Рядом с морозовским склепом стоит такая же, немного поскромнее разве, кованая часовня купеческого родя Соловьевых. Здесь же неподалеку похоронены купцы Пуговкины. Это захоронение, пожалуй, самое типичное для купеческого Рогожского кладбища — ряд черных высоких саркофагов за добротной металлической оградой. Причем саркофаги эти абсолютно не тронуты временем. Все как новенькие.Но большинство известных фамилий, увы, исчезло. Не найти теперь на Рогожском кладбище богатейших в России промышленников Рябушинских, нет больше могил фабрикантов и торговцев мануфактурными изделиями Солдатенковых, не осталось и следа от захоронений фарфорозаводчиков Кузнецовых. Совсем недавно принято решение на том месте, где был похоронен «фарфоровый король» М. С. Кузнецов, установить памятную стелу. Хорошо было бы по примеру Кузнецова отметить как-то и место захоронения Козьмы Терентьевича Солдатенкова (1818—1901). Владея одним из крупнейших в России состоянием, он столько средств вложил в благотворительность, что трудно даже перечислить все больницы, богадельни, дома призрения, училища, которые он финансировал или которые были учреждены целиком на его счет. Некоторые из солдатенковских учреждений, такие, как, например, больница им. С. П. Боткина, действуют до сих пор. В 1922 году в этой больнице, а тогда она еще так и называлась — Солдатенковская, лечился В. И. Ленин. Вождюмирового пролетариата сделали там операцию — извлекли пулю, которую он носил в себе с покушения 1918 года. Но даже это обстоятельство не помешало ленинцам спустя несколько лет уничтожить могилу знаменитого мецената и благотворителя.Но, может быть, в еще большей мере К. Т. Солдатенков прославился в своей издательской деятельности. Для писателей второй половины ХIХ века он был таким же другом и покровителем, каким для художников позже стал Савва Мамонтов. К. Т. Солдатенков издавал сочинения Д. В. Григоровича, А. В. Кольцова, С. Я. Надсона, Н. А. Некрасова, Н. А. Полевого, Я. П. Полонского, И. С. Тургенева, А. А. Фета, Т. Н. Грановского, И. Е. Забелина, В. О. Ключевского и многих других. Он был дружен с И. С. Аксаковым, Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым. Некоторым писателям он безвозмездно помогал; даже хоронил на свой счет. Например, И. З. Сурикова.Сколько бы русская литература не досчиталась замечательных произведений, если бы не радетельное участие Солдатенкова! Странное, казалось бы, дело: большинство русских дореволюционных предпринимателей было старообрядцами. Конечно, и среди православных можно назвать известные имена — Третьяковы, Алексеевы, Голофтеевы, Смирновы, — но все-таки их наберется меньше, и, главное, их капиталы были не столь велики, как у купцов-старообрядцев.Скорее всего, преобладание старообрядцев в российской промышленности и торговле можно объяснить их корпоративной солидарностью. Будучи в обществе маргинальной группой, они старались не пускать в занятую ими нишу людей не своей веры. И в то же время очень «по-свойски» обходились с единоверцами. Помогали при необходимости, выручали. А уж дать единоверцу деньги в рост, поставить его «на счетчик», как теперь делается новыми нашими предпринимателями, для старообрядцев было совершенно немыслимо. Вообще к такому способу наживы в старину было отношение весьма презрительное. Вот как писал об этом один из Рябушинских — Владимир Павлович — в своих воспоминаниях: «На вершине уважения стоял промышленник, фабрикант, потом шел купец-торговец, а внизу стоял человек, который отдавал деньги в рост, учитывал векселя, заставлял работать капитал. Его не очень уважали, как бы дешевы егоденьги ни были и как бы приличен он сам ни был. Процентщик!» Вот таким в старину был русский бизнес.На центральной дорожке находится и самый поразительный участок Рогожского кладбища — место захоронения старообрядческого духовенства. Это старинная крепкая ограда на высоком гранитном поколе. Белые кресты там стоят стеной, и их видно издалека. Перед крестами два ряда черных блестящих саркофагов, на которых золотым полууставом что-то написано о погребенных под ними. Разобрать, что именно, почти невозможно: вязь — это вообще больше украшение, чем надпись, к тому же все цифры там кириллические. Ясно только, что там покоятся архиереи.Сейчас чуть ли не на каждом кладбище в Москве есть могила, которая имеет для верующих сакральное значение. Есть такая могила и на Рогожском кладбище. Неподалеку от ворот похоронена монахиня Севостьяна, в миру — Ольга Иосифовна Лещева.О ней рассказываю такую историю. Она когда-то была регентом, здесь же, в Рогожской слободе, в Никольском храме — единственном православном рогожском храме. Однажды — это было еще в революцию — во время молебна в храм явились комиссары и арестовали батюшку.Вероятно, оставшимся можно было после этого и разойтись, но матушка Севостьяна продолжила молебен, а те места, которые должен был озвучивать иерей, она вдруг стала петь густым мужским голосом. И таким образом молебен продолжился без священника. Сейчас на ее могилу приходят многие паломники. И говорят, было уже столько случаев, когда матушка по молитвам верующих помогала им, что всех свидетельств хватило бы на добрую книгу. Нищие, что сидят у ворот, всегда проводят к ее могиле.В советское время никаких особенно выдающихся людей здесь не хоронили. Вся слава Рогожского кладбища осталась в далеком прошлом.
[b]В старину в Московском государстве было принято хоронить «по чести» лишь тех, кто почил, причастившись, с покаянием. Все прочие, и прежде всего самоубийцы, а также люди, скончавшиеся неожиданно, на улице, считались умершими «дурной смертью». И хоронить их дозволялось только два раза в году: в четверг седьмой недели после Пасхи, то есть в Семик, а также на Покров.[/b]Этого срока покойники дожидались в специальном помещении, называвшемся «убогим домом»…В 1758 году на самой окраине Москвы, в Марьиной Роще, было устроено кладбище для бедных, а также для тех, кто умер «дурной смертью». Лазаревское кладбище было окружено довольно густым Марьинским лесом и почиталось многими москвичами местом проклятым, таинственным…Свой статус кладбище сохраняло до печально знаменитой эпидемии чумы 1771 года, когда оно вместе с десятком «новых» кладбищ стало местом, где хоронили тысячи умерших. А уже в следующем XIX веке тут находили успокоение купцы, представители духовенства, военные, артисты... Еще в 1787 году при кладбище построили церковь Сошествия Святого Духа.К началу ХХ века Лазаревское кладбище было довольно запущенным. Как писал в 1916 году историк Москвы А. Т. Саладин, оно «далеко не ласкает взгляда… Спрятавшись от шума за прочными стенами, кладбище покрыто буйной растительностью.Трава выше пояса – скрывает даже высокие гробницы, и к некоторым могилам можно подойти с трудом, обжигаясь о крапиву… В начале 1930-х кладбище было закрыто, а в 1936-м и вовсе ликвидировано. Большую часть могил сровняли с землей еще до войны, а последние уничтожили бульдозерами уже в послевоенные годы. Часть останков перенесли на другие кладбища, но большинство захоронений так и осталось под землей. А у «гробового входа» предписали «играть младой жизни» – на территории кладбища открыли… детский парк! И по сию пору, если копнуть под игровыми площадками, попадаются черепа и кости… На Лазаревском кладбище возле юго-западного угла храма в 1917 году был похоронен его настоятель Николай Скворцов с супругой. Они оказались жертвой обыкновенного грабежа: отец Николай собирал деньги на нужды неимущих. Об этом знали все; и грабители предполагали, что казну священник держит дома. Ночью они ворвались к нему, убили его и матушку, но не нашли ни копейки. Протоиерей весьма аккуратно сдавал поступавшие пожертвования в банк.А в 1923 году тут был похоронен настоятель храма Святителя Николая на Маросейке Алексей Мечев. Среди его прихожан были Н. Бердяев, А. Голубкина, М. Нестеров…Заупокойный молебен служил сам патриарх Тихон. Но в храм он в тот день не вошел: в нем уже обосновались «обновленцы». Отца Алексея перезахоронилина Введенском кладбище, а в 2000 году архиерейский собор причислил его к лику святых.На Лазаревском кладбище были похоронены: профессор Р. Тимковский, редактор и издатель И. Кушнарев, бытописатель Москвы И. Кондратьев… А в 1837 году на кладбище похоронили мать Ф. Достоевского Марию Федоровну, урожденную Куманину. Семья будущего писателя квартировала тогда при близкой к кладбищу Мариинской больнице, на Новой Божедомке… Бывая в Москве, Федор Михайлович обязательно посещал могилу родительницы и делал пожертвования на нужды храма. Где была эта могила, можно указать только приблизительно, но надгробие чудом уцелело и хранится в Музее Ф. М. Достоевского.Как и всякое старое кладбище Москвы, Лазаревское обременено многими легендами. Одно из них, о богатой купчихе, не пожелавшей и после смерти расставаться со своими драгоценностями и завещавшей положить их себе в гроб, по сию пору будоражит воображение кладоискателей… Впрочем, преданья о кладбищенских кладах этим случаем не исчерпываются.Здесь когда-то была захоронена семья известного актера Силы Сандунова, оставшегося в памяти потомков устроителем бань на Неглинке. Похоронив своих весьма состоятельных родителей, братья Сандуновы с удивлением обнаружили, что им от покойных не досталось ни копейки.Куда девалось родительское состояние – неизвестно. Но тут они вспомнили, что мать, умирая, просила положить в гроб ее любимую подушку. Заподозрив неладное, братья откопали гроб, вынули подушку, но ничего, кроме пуха и перьев, не нашли.Раздосадованные Сандуновы установили над могилой родителей чугунный памятник в виде прямоугольного ящика, увенчанного чугунным же крестом, который обвивают две довольно мерзкие змеи…Когда братья умерли, их похоронили тут же, подле родителей: актера Силу Николаевича – в 1820 году, а профессора Московского университета Николая Николаевича – в 1832-м…Тайна так и осталась тайной. Но, может быть, братья просто плохо искали? Может быть, их родительница исхитрилась заказать для себя гроб с тайником? А значит, и сегодня где-то под дорожками парка лежат в земле сандуновские сокровища…Прошли годы. Церковь Сошествия Святого Духа возвращена верующим. А возле храма установлена Владимирская часовня в память обо всех погребенных здесь. Восстановлено и одно захоронение: могила основателя медицинского факультета Московского университета (нынешней Медицинской академии) профессора С. Г. Зыбелина, скончавшегося в 1802 году. А может быть, и впрямь восстановить старое Лазаревское кладбище? Его земля хранит ведь не только тайны, но и останки многих поколений москвичей. Они заслужили памяти и уважения.
[b]Магазины в Москве – вещь переменная. Только обыватель привыкнет к какому-нибудь магазинчику рядом с домом, ан он уже закрылся или перепрофилировался: был продовольственный – стал комиссионный, была аптека – стал компьютерный салон...[/b]Но при всем московском непостоянстве есть у нас несколько магазинов, которые никогда не закрывались и не меняли своего адреса. И так же точно, как сто лет назад, туда забегали гимназистки за ландрином, так сегодня школьницы покупают там жевательные резинки.Прежде всего, разумеется, вспоминаются такие торговые тяжеловесы, как ЦУМ – «Мюр и Мерилиз» – на Петровке или его сосед – Петровский пассаж, открытый в 1906, или Елисеевский магазин на Тверской, отметивший в прошлом году свое столетие. Но есть в Москве и небольшие магазинчики, которые имеют долгую и довольно любопытную историю.На Мясницкой улице в первом этаже дома № 13 есть два магазина – букинистический и «Семена». Открылись они в 1913 году. Но если в наше время в «Семена» чаще всего заходят дачники, то до революции и в годы НЭПа семена здесь закупали настоящие земледельцы. Ведь именно от семян зависело, будет ли крестьянин осенью с урожаем или пойдет по миру. В магазин на Мясницкой в основном съезжались крестьяне северо-восточных уездов Московской губернии, а иногда по улице выстраивались в ряд десятки крестьянских телег! Вряд ли крестьяне интересовались букинистическим магазином. Зато сюда частенько заходили московские писатели: Брюсов, Бунин, Телешов, Ремизов.А в 30–60-е годы здесь нередко можно было застать жившего по соседству известного когда-то поэта-футуриста Алексея Крученых. Рассказывают, что он сдавал на продажу книги с автографами своих друзей – Маяковского, Хлебникова, Бурлюка…Ближе к Мясницким воротам по левой стороне улицы уже много лет под маскировочной сеткой скрывается фасад дома № 19. Это известный в Москве магазин «Чай-кофе». Принадлежал он московским «чайным королям» Перловым. Внизу были торговые помещения, в верхних этажах – доходные квартиры. Здание это построено по проекту Р. И. Клейна в 1893 году. Но спустя два года владелец дома и магазина С. В. Перлов поручил архитектору К. К. Гиппиусу оформить фасад и внутренний интерьер магазина в китайском стиле.Расчетливый предприниматель преследовал коммерческие цели: в 1896 году, на торжества по случаю коронации Николая II, в Москву должен был приехать китайский наследный принц. А большая часть товара поступала Перлову именно из Китая. Поэтому он очень хотел, чтобы принц остановился именно у него. Но тот остановился у его конкурентов и родственников – у других Перловых. Впрочем, С. В. Перлов от этого не проиграл: его магазин своим видом стал привлекать покупателей, и доходы торговца чаем многократно возросли.В 1898 году немец Роген открыл на Неглинной улице оружейный магазин. До революции россиянин мог приобрести не только охотничье ружье, но вообще любое огнестрельное оружие, в том числе пистолет. Для этого только нужно было разрешение полицмейстера.Понятно, что полицмейстер не давал такго разрешения обитателям Хитровки, а людям солидным, благонамеренным – пожалуйста. В магазине на Неглинной можно было купить отечественный «наган», бельгийский «браунинг», американский «кольт». И, конечно, любые ружья – тульские или зарубежных фирм: французских, английских, германских. В советское время магазин «Охотник» на Неглинной прославился благодаря фильму «Берегись автомобиля». Это здесь снимался эпизод, когда вороватый владелец «Волги» покупал капкан на Деточкина.Магазин работает и теперь. Правда, там идет ремонт уже три года. Но, говорят, что скоро он откроется вновь.В конце XIX – начале ХХ в. известные фабриканты фармацевтических изделий Феррейны открыли в Москве несколько аптек. На Серпуховской площади, например, до сих пор работает одна из их аптек, открытая в 1902 году. Но самая старая аптека Феррейна находится на Никольской улице. Она ведет свою историю еще с 1701 года и является старейшей аптекой в России. Но в нынешнем своем здании она располагается с 1899 года.Вообще в Москве довольно много магазинов и предприятий бытового обслуживания работающих с дореволюционных времен. Можно еще назвать, например, парикмахерскую на Большой Никитской, «Фотографию» на Серпуховской площади, нотный магазин на Неглинной. Известный знаток московской старины писатель Валентин Лавров утверждает, что таких долгожителей в Москве порядка трехсот. Хотя, конечно, для древнего гигантского города это почти незаметно. К сожалению, Москва относится к этим раритетам, связывающим прошлое и настоящее, безразлично. Каждый год сносятся или реконструируются дома и закрываются один за другим старинные магазинчики.Совсем недавно закрылась одна из филипповских булочных – на Сретенке, закрылся старейший в Москве рыбный магазин на Мясницкой, молочный на Полянке. Возможно, уже скоро «Макдоналдс» в Газетном будет почитаться как старейший московский магазин!
[b]В 1881 году в старинном московском районе Лефортово была открыта военная тюрьма для нижних чинов. Попадали туда солдаты, как говорилось в Положении о военных тюрьмах, «за неисправимо дурное поведение».[/b]Архитектор П. Н. Козлов построил тюремное здание таким образом, что три корпуса, примыкая друг к другу, образуют в плане букву «К». Может быть, свою фамилию таким образом захотел увековечить? Лефортовскую тюрьму изначально планировали для одиночного заключения, а потому в ней нет огромных общих камер, как в тех же Бутырках. Да и планировка этой тюрьмы существенно отличается от прочих российских «тюряг»: камеры здесь располагаются не по сторонам длинного коридора, а выходят на внутренние галереи, что позволяет немногочисленным надзирателям наблюдать одновременно за всеми камерами в корпусе.Лефортово – первая тюрьма в России, где в камеры был подведен водопровод, устроены умывальники «со всеми удобствами».В главном корпусе до революции располагалась домовая церковь св. Николая Чудотворца. В ней были оборудованы специальные будки, в которых заключенных запирали на время молитвы… Вообще строгость содержания в Лефортовской тюрьме была необыкновенная. Малейшее нарушение режима наказывалось карцером. А нарушениями считались: перестукивание или другие попытки снестись с соседями, любой шум, лежание днем на кровати, протест против условий содержания…Работа в тюремной мастерской считалась для узников «поощрением». Такой режим приводил к частым психическим срывам у узников, попыткам самоубийства и нападения на надзирателей. Впрочем, до революции военная Лефортовская тюрьма в отличие от Таганки или Бутырок не считалась «символом подавления». Настоящая «слава» к ней пришла после 1917 года…Первыми лефортовскими узниками советских времен стали офицеры и юнкера – сторонники Комитета общественной безопасности, взятые в плен в ноябре 1917 года. С этих самых пор тюрьма стала главным политическим узилищем страны. Причем страшным. Даже на Лубянке особо строптивых пугали: будешь упрямиться – отправишься в Лефортово. А там миндальничать не будут! Оттуда на свободу не выходили.В печально знаменитые 1920–30 годы через Лефортово проходили всякого рода «контрреволюционеры» и «враги народа». В 1938 году тут был замучен маршал В. К. Блюхер: его даже не успели казнить – он был просто забит до смерти…Именно в Лефортове «исчез» один из видных деятелей Коминтерна, а в 1917 году – один из тех, кто приказал стрелять из пушек по Кремлю, Иосиф Пятницкий. По иронии судьбы он оказался на тех же нарах, на которых лежали его тогдашние противники – юнкера, защищавшие Кремль. Что посеешь…В Лефортове А. Власов и его подельники получили по рояльной струне на шею. А в годы борьбы с космополитизмом, находясь по следствием, в Лефортовской тюрьме умер известный литературовед, специалист по творчеству Пушкина и Гоголя, профессор Г. А. Гуковский.Но особенно «производительно» изолятор работал в диссидентские времена. Редко кто из инакомыслящих прошел мимо Лефортова! Здесь бывали (как пишут на мемориальных досках) Буковский, Гинзбург, Новодворская… Последнюю ночь перед своей высылкой за границу в 1974 году здесь провел А. И. Солженицын. Здешней кухней литературный мэтр остался тогда не доволен. Он писал потом: «К лефортовскому хлебушку в день не привыкнешь, одним сознанием не ужуешь, надо и доходить начать… И при всем арестантском высоком сознании – есть эту пшенку я не могу…»В дальнейшем репутация Лефортова изменилась. Теперь уже здешних узников пугают: будешь молчать, запираться – поедешь в Бутырку! Валерия Новодворская говорит, что ее (тюрьму) в поздний советский период начали обустраивать «по голландскому образцу».Не пустует Лефортово и в наши дни. Тут перебывали и защитники ВС в 1993-м, и террористы (действительные и сомнительные)…В Лефортове, как всегда, военный порядок. Самая привилегированная тюрьма в стране стоит на своем историческом месте. А заключенные – сидят…
[b]Возраст Головинского кладбища по московским меркам «детский» – оно основано в 1951 году. Это сейчас здесь чуть ли не центр города, а еще лет сорок назад…[/b]Был когда-то в селе Головино монастырь, именовавшийся также Головинским. От него до нашего времени сохранилась лишь небольшая колокольня. А при монастыре был сад. Вот на месте этого самого сада (и деревенского кладбища) и открыли полвека назад кладбище Головинское. Большинство старых, еще деревенских, захоронений при этом исчезло под натиском городских ритуальных служб.Когда входишь в пределы ограды, возникает ощущение, что попал на провинциальное кладбище, устроенное на манер чуть ли не Новодевичьего. Прямоугольная планировка участков, уходящая от самых ворот аллея можжевеловых деревьев… А за деревьями – однообразные, как костяшки домино, типовые памятники 60–80-х годов прошлого века; оригинальные решения наперечет. Что самое характерное, кресты есть только над недавними захоронениями: Головинское – одно из самых «советских» кладбищ, кресты в те времена не поощрялись.Знаменитостей на Головинском практически нет. Советский «регламент» предусматривал их захоронение на более престижных кладбищах: кому по его заслугам полагалось Новодевичье, кому – Кунцевское, кому – Ваганьковское… Впрочем, и сегодня то же самое. Только «заслуги» порой определяются не количеством орденов, а платежеспособностью наследников.На кладбище похоронено много военных. Но выше генерал-лейтенанта – ни одного. Много научных работников, передовиков; есть и лауреаты.Иногда попадается выбитое на мраморе имя писателя, о котором «что-то слышал»… Впрочем, есть и люди, безусловно, ставшие персонажами российской истории. Здесь похоронен конструктор стрелкового оружия В. Г. Федоров, создавший – еще в 1916 году! – первый в мире автомат. К слову сказать, именно он и назвал этот вид оружия «автоматом».Здесь находится и могила кинозвезды 1930–1940-х годов Валентины Серовой, любимицы нескольких поколений советских кинозрителей: «Девушка с характером», «Сердца четырех», «Жди меня»… А еще к Головинскому, как, пожалуй, ни к одному другому из московских погостов подходит определение «кладбищенская тишина». Людей здесь всегда очень мало, а зимой – тем более. Нет того ощущения «музейной сутолоки», которое возникает порой на главных аллеях Ваганьковского или Даниловского кладбищ. Даже могильщики на Головинском по-провинциальному благожелательны, степенны и уравновешены. Отвечают тебе вежливо, обстоятельно, «с подробностями»…Есть у Головинского и еще одна достопримечательность – храм. Он живописно расположился в конце главной аллеи и тоже весь зарос можжевельником. При рождении он не был церковью (кто бы в середине ХХ века позволил ее строить?), а был «ритуальным залом». Тут родственники прощались с покойным. Но строители угадали: прямоугольное в плане здание чудесным образом вписывается в церковные каноны; расположено по линии «запад-восток».Да и стиль этого советского ритуального зала оказался больше церковным, чем гражданским...Но не только храм при кладбище не совсем обычный; еще более нетипичный для Москвы здешний приход. Он относится не к Московской патриархии, а к Российской Автономной православной церкви, входящей в Русскую зарубежную православную церковь. В 1992 году настоятель Михаил Ардов и его приход получили бывший ритуальный павильон, который был освящен во имя Св. Царя-Мученика Николая и всех Новомучеников и Исповедников российских. При храме сложился крепкий и дружный приход, а по праздникам людей на богослужение собирается столько, что их не вмещает помещение бывшего ритуального зала. И настоятель, и прихожане очень хотят пристроить к храму колокольню, апсиду, возвести купол. И тогда кладбищенский храм приобретет благолепный православный облик…
[b]Кладбище на Красносельской улице появилось по историческим меркам не так давно – с перенесением сюда Алексеевского монастыря. Из-за своей «новизны» и устроено кладбище было по-новому: территория изрезана многочисленными дорожками, все могилы легкодоступны для посещения... И еще: как заметил автор одного дореволюционного путеводителя, такого обилия цветов, как на Алексеевском, не было ни на одном кладбище Москвы![/b]К началу революции почти вся территория, отданная Алексеевским монастырем кладбищу, была уже занята захоронениями. Сейчас даже трудно себе представить, как это кладбище выглядело, потому что ни одного такого в сегодняшней Москве нет. Здесь было очень много склепов, выполненных в виде часовни. Посетителю казалось, что это и не кладбище вовсе, а какой-то сказочный городок, где вместо домов на улицах одни часовни, чаще всего кованые, металлические. Их и сейчас можно встретить на некоторых московских погостах – проржавевшие и покосившиеся.Алексеевское кладбище, как и большинство монастырских кладбищ, состояло из двух территорий: «старой», находящейся собственно в монастыре, и «новой», расположившейся за стенами монастыря. Тут было похоронено множество известнейших в Москве людей: аристократов, именитого купечества, военных, ученых, литераторов, художников… Тут были фамильные захоронения кондитерских королей Абрикосовых, знаменитых чаеторговцев Перловых, коньячного монополиста Шустова, купцов Алексеевых, Ланиных, фабрикантов Оловянишниковых...В 1870 году тут был похоронен друг Пушкина и Гоголя, известный в то время писатель Александр Фомич Вельтман. А в 1887 году на Алексеевском кладбище нашел вечный (как казалось родственникам) приют знаменитый публицист и издатель газеты «Московские ведомости» Михаил Никифорович Катков. Здесь в 1905 году появилась могила основателя Народного университета, генерал-майора Альфонса Леоновича Шанявского…Этот скорбный (или торжественный?) список можно продолжать очень долго. В могилах Алексеевского кладбища лежат: художник И. М. Прянишников, чьи картины украшают Третьяковскую галерею; архитектор А. С. Каминский, автор проекта Купеческой биржи на Ильинке; писатель С. А. Юрьев, художник С. И. Васильев, знаменитые московские полицмейстеры, памятные нам по книгам Вл. Гиляровского, Н. И. Огарев и А. А. Власовский…После революции участь кладбища была печальной. В 1919 году вышло постановление, запрещавшее хоронить на кладбище Алексеевского монастыря. Правда, как рассказывают старожилы, явочным порядком тут хоронили до 1930-х годов. Но в 1930-е годы монастырьбыл окончательно упразднен, стены с башнями и вратами снесены, а здания (в том числе и храмы) перестроены в соответствии с «новым назначением». А вместе с монастырем было ликвидировано и кладбище.Если уничтожение монастыря еще можно объяснить с точки зрения логики «воинствующего атеизма», то уничтожение кладбища никакому логическому обоснованию не поддается. Поговаривают, что кладбище попало в немилость из-за того, что тут было похоронено слишком много «царских сатрапов» и «врагов народа» – тайных советников, военных, полицмейстеров.Многие оставшиеся в живых и не уехавшие из России родственники этих самых «сатрапов» в незабываемые 1920–30-е годы просто боялись приходить на могилы предков – это было опасно. А потому и кладбище на десятом году советской власти приобрело характер запущенный и полуразрушенный.Власть распорядилась ставшим ненужным кладбищем по-революционному решительно: надгробия были пущены «на нужды народного хозяйства» – гранит разрезался на бордюрный камень и облицовочную плитку, мрамор дробился на гравий, а изящные металлические часовенки и ограды шли на переплавку. Сами могилы сравняли с землей.Кажется, практически со всех ликвидированных при советской власти кладбищ разрешались эксгумация и перенесение могил людей известных и дорогих родственникам на другие кладбища. О том, что кого-то перезахоронили с Алексеевского кладбища, сведений нет. И скорее всего, до сих пор где-нибудь прямо под асфальтом лежат кости Каткова, Шанявского, Прянишникова, Абрикосова, Каминского… На месте кладбища по какому-то странному обычаю большевистских властей был устроен парк. В начале 1980-х он был рассечен надвое автомагистралью.Меньшая его часть сохранилась возле церкви Алексия Человека Божия, а большая – находится перед Всехсвятской церковью. В середине 90-х годов прошлого века, когда церковь эта уже была возвращена верующим, при прокладке коммуникаций землекопы то и дело натыкались на человеческие кости… Недавно тут была построена поминальная часовня, а в 2000 году неподалеку от нее появились два креста – над могилами иеромонаха Алексия и монахини Аполлинарии… У нас сейчас многое в Москве восстанавливают: храмы, монастыри, дворцы, памятники культуры… Но, кажется, ни одного исторического кладбища еще не решились воссоздать на старом месте. Может быть, Алексеевскому и стать таким первым возрожденным некрополем?
[b]Не приходится сомневаться, должен ли быть в Москве ему памятник или нет, — разумеется, должен. Остается решить, где именно ему быть: какое место в столице можно считать самым бунинским? Бунинская Москва действует завораживающе.[/b]Окунувшись в этот мир, нелегко потом возвращаться в современную действительность: так и кажется, что недостает на улицах газовых фонарей, рысаков, городовых, гимназисток, красавиц с черными, как бархатный уголь, глазами, мчащихся с кавалерами в извозчицких санях к «Яру»… Мест, связанных с жизнью Бунина, в Москве много. Но у него никогда не было собственного дома, и он обычно жил в гостиницах, снимал квартиры или останавливался у кого-то из близких.Нужно заметить, что к владению недвижимостью Иван Алексеевич вообще относился крайне безынтересно. Когда в 1933 году он получил Нобелевскую премию и домочадцы стали уговаривать его вложить часть денег в какую-нибудь недвижимость: купить наконец дом в Париже или в Грасе — сколько можно скитаться по чужим квартирам! — Бунин ответил им совершенно в своей «высокородной» манере: «Негоже русскому писателю быть домовладельцем!» Через два года у него уже не было ни премии, ни дома… В Москве Бунин жил в гостиницах — в «Лоскутной», «Большой Московской», «Национале», в номерах «Столица» на Арбате, в меблированных комнатах Гунст, в Хрущевском переулке на Пречистенке, в меблированных комнатах Боргеста у Никитских ворот и в других. Большинство из этих гостиниц не сохранились.В 1906 году в гостях у писателя Бориса Зайцева Бунин познакомился с Верой Николаевной Муромцевой, ставшей вскоре его женой. Вот как Вера Николаевна затем рассказывала об этой их встрече: «Я остановилась в раздумье: не отправиться ли домой? В дверях появился Бунин. «Как вы сюда попали?» — спросил он. Я рассердилась, но спокойно ответила: «Так же, как и вы». — «Но кто вы?» — «Человек». — «Чем вы занимаетесь?» — «Химией». — «Как ваша фамилия?» — «Муромцева». — «Но где же я могу вас увидеть еще?» — «Только у нас дома. Мы принимаем по субботам. В остальные дни я очень занята».Этот дом на «стрелке» Спиридоньевки и Гранатного стоит в поныне. Только немного «подрос» в советское время. Раньше он был четырехэтажным. И Зайцев жил в последнем — четвертом этаже.У дяди Веры Николаевны, председателя Первой Государственной думы С. А. Муромцева, в Царицыне была огромная трехэтажная дача «в шведском стиле». И после того как Бунин и Вера Николаевна поженились, они подолгу жили на этой даче.Как правило, летом, На зиму Бунин любил уезжать в путешествия — в Крым, в Константинополь, в Палестину, на Капри, на Цейлон. В некоторых новеллах Бунина, хотя и не указывается прямо, что действие происходит в Царицыне, но по описанию это можно угадать. К сожалению, эта дача, как и все другие царицынские дачи, была разрушена после революции.Довольно много у Бунина было связано с Арбатом. Кроме того, что он жил на этой улице в гостинице, часто бывал в «Праге», здесь же, в Староконюшенном переулке, находился дом ее брата — Юлия Алексеевича. Бунин иногда останавливался у брата. И там он написал один из самых знаменитых своих рассказов — «Господин из Сан-Франциско». Увы, и этот «бунинский» дом не дожил до нашего времени.В 1899 году писатель Н. Д. Телешов организовал литературный кружок. У него дома по средам собирались многие московские литераторы, почему и объединение это стало называться «Средой». Участниками «Среды» были И. Бунин, А. Горький, Л. Андреев, В. Вересаев, С. Скиталец, А. Куприн, И. Шмелев, А. Серафимович, С. Найденов, другие писатели. Переезжал с квартиры на квартиру Телешов, и вместе с ним менялся и адрес «Среды». Последним таким местом с 1913 года стал дом 18 на Покровском бульваре. Этот дом прекрасно сохранился. Сейчас там располагается московское отделение ВООПИК и магазин церковной книги.Наконец последний бунинский адрес в Москве: Поварская улица, дом 26. Здесь Иван Алексеевич и Вера Николаевна жили с 26 октября 1917 по 21 мая 1918 года. И отсюда Бунин навсегда уехал из Москвы. На Поварской Бунин записал в дневник 4 ноября 1917 года: «Вчера часов в одиннадцать узнал, что большевики отбирают оружие у юнкеров. Вломились молодые солдаты с винтовками в наш вестибюль — требовать оружие. Три раза приходили, вели себя нагло.Выйдя на улицу после этого отсиживания в крепости — страшное чувство свободы и рабства.Ходил по переулкам возле Арбата. Разбитые стекла и т.д. Заснул около семи утра. Сильно плакал.Восемь месяцев страха, унижений, оскорблений! Этот день венец всего!». В 1993 году на этом доме был установлен первый и пока единственный в Москве памятный знак Бунину — мемориальная доска.Предполагается, что и памятник Бунину будет стоять здесь же — на Поварской. В скверике, наискосок от 26-го дома. Но это очень небесспорный проект.Получается, что теперь в одном месте, на одной улице, появятся сразу два памятника писателю: теперь бронзовый Бунин с одной стороны Поварской будет смотреть на свой же бронзовый профиль на противоположной стороне улицы. И при этом остальные бунинские места Москвы так и останутся никак не отмеченными.И одно изтаких мест будто ждет Бунина много лет. Могло бы уже быть и занятым кем-то. Но нет — чудесным образом остается свободным. С 1880 года существует традиция ставить памятники писателям, в жизни или творчестве которых Москва занимает важнейшее место, на Бульварном кольце. Хотя, наверное, никто эту традицию специально не заводил. Само собой получилось. На Бульварном кольце сейчас стоят памятники А. С. Пушкину, Н. В. Гоголю, А. С. Грибоедову, С. А. Есенину, В. С. Высоцкому. Но что удивительно: за 120 с лишним лет остался без единого памятника довольно большой отрезок кольца — от Мясницкой до Яузских ворот. И именно здесь, на тихом Покровском бульваре, стоит дом Н. Д. Телешова. Вот бы где навсегда теперь встать Бунину. Не там, где он переживал «окаянные дни», а здесь, на Покровском бульваре, у дома Телешова, куда он, «недавно прославившийся писатель, заметный своей не то печальной, не то сердитой серьезностью и отчасти наружностью: он был высок, крепок, хорошо одет», не ведая еще ни о каких грядущих потрясениях, приносил на откровенный и беспощадный суд друзей новые свои сочинения и сам же читал их ту, и где прошла их общая, далекая московская весна.
[b]Недавно в «Вечерке» был опубликован материал о восстановлении Китайгородской стены. По сравнению, скажем, с возвращением храма Христа это кажется не таким уж выдающимся событием. Тем более что отдельные фрагменты стены Китай-города сохранились или были восстановлены в разные годы.[/b]Среди сохранившихся фрагментов, возможно, наибольшую историческую ценность представляет цоколь Варварской башни. Замечательная судьба у этой башни. В 1930-е ее снесли вместе с большей частью стен Китай-города.И казалось – все! Но в 1970-е при строительстве подземного перехода строители наткнулись на оставшийся от нее цоколь, который был реставрирован, и с тех пор его может увидеть всякий, достаточно спуститься в переход.С Варварской башней и одноименными воротами связано несколько эпизодов в истории Москвы. В 1771 году, во время невиданного в России чумного мора, у Варварских ворот начались беспорядки, переросшие затем в известный «чумной бунт». Тогда над воротами висела икона Боголюбской Божией Матери. В народе как-то распространилось мнение, что икона эта непременно спасет Москву от напасти, – нужно только горячо молиться и прикладываться к ней. По требованию богомольцев священнослужители спустили икону на землю и стали почти непрерывно проводить при ней богослужения. Москвичи толпами хлынули со всех концов к Варварским воротам, чтобы приложиться к Заступнице и таким образом обезопасить себя от лютой моровой язвы. Но вышло, хуже не бывает: среди паломников были уже зачумленные, – они прикладывались вместе с прочими к иконе, передавая заразу здоровым.Узнав об этом, архиепископ Амвросий, известный на Москве своей строгостью, распорядился повесить икону на место, и еще приставил к ней караул. Собравшиеся на другой день у ворот москвичи, осерчали на владыку: против народа пошел! Даром что архиерей, небось все о прибытке думает! Вдоволь накричавшись, чернь схватилась за дреколье. В Москве Амвросию оставаться было небезопасно, и он укрылся в пригородном в ту пору Донском монастыре. Но бунтовщики нашли его и там: несчастный был растерзан толпой. Беспорядки приняли угрожающий размах. Бунтовщики пытались даже штурмовать Кремль, но были отбиты. Наконец из Петербурга именным повелением прибыл Григорий Орлов с войском и умиротворил неразумных москвичей.С той поры и до самой революции в Москве соблюдалась традиция: каждый год, 15 июля, в память тех событий у Варварских ворот перед иконой совершался ночной молебен.А за два с половиной века до того ночные молебны проходили в самой башне. Дело в том, что в свое время Варварскую башню облюбовал для ночлега знаменитый юродивый Василий. Впрочем, он там почти не спал, – большую часть ночи проводя в молитве. А потому этот уникальный памятник мог бы иметь для православных верующих важное сакральное значение. Говорят, камень запоминает человеческий голос и хранит его вечно. Ученым даже удалось каким-то образом воспроизвести голоса древних египтян, сохранившиеся в памяти стен пирамид.Если это все не «научная» фантастика, то в известняковых глыбах цоколя Варварской башни непременно должны быть записаны как на магнитной пленке молитвы в исполнении Василия Блаженного.В те времена вблизи Варварской башни находились так называемые бражные тюрьмы. Там содержались царевы ослушники, нарушившие высочайший указ, запрещающий устраивать в корчмах попойки во всякое время кроме Святок и Святой недели.Так, Василий приходил в эти тюрьмы и старался вразумить одержимых бесовской страстью бражников, призывал их к покаянию. Василий вообще почитал пьянство одним из первейших бедствий рода человеческого. Он, бывало, идет по Москве, а потом остановится у какого-нибудь дома, обнимет угол, целует его и плачет.Оказывается, в доме в это время идет разгульная попойка. Говорят, что многие московские пьяницы молитвами Василия Блаженного были избавлены от своей напасти.Василий был когда-то необыкновенно почитаем в Москве. Ему молились все – от царя до бродяги. Но сейчас он основательно забыт. Его вспоминают чаще всего лишь по одному поводу – когда упоминают собор на Красной площади, носящий в обиходе его имя.В последние годы вера как бы вернулась к москвичам. Но есть ли где в домах икона с изображением Василия Московского? А ведь Василий помогает во многих неприятностях. Он покровительствует плавающим и путешествующим. Сейчас многие имеют на дачах икону «Неопалимую Купину» – верную охранительницу от губительного огня. Но не меньше оберегает от пожаров св. Василий. А уже от винной страсти Василий первый помощник! Если какой-то не в меру пьющий человек или, скорее, близкие горького бражника хотят избавиться от напасти, надо молиться св. Василию Московскому. А если прийти со своими нуждами к цоколю Варварской башни да оставить записку к Василию в расщелине между камнями, которых касался сам блаженный и которые хранят в своей каменной памяти его голос, то отказа, думаю, ни в чем не будет. Непременно поможет московский святой Василий Блаженный![b]На илл.: [i]Варварская башня и Варварские ворота Китай-города в конце XVIII века.[/b][/i]
[b]Последняя экранизация «Мастера и Маргариты» всколыхнула у московской публики интерес не только к творчеству, но и к личности Михаила Булгакова. В этой связи рискну коснуться одного момента, связанного, правда, не с жизнью, а со смертью большого писателя.[/b]Похоронен Михаил Афанасьевич на столичном Новодевичьем. Его могила – одна из наиболее почитаемых на кладбище. Но почтение, которое ей оказывают посетители, изрядно вредит ее состоянию: нигде больше на Новодевичьем так не вытоптана земля, как вокруг места погребения автора «Мастера». К тому же камень, очевидно, за многие годы ни разу не поправляли – он завалился «на спину» и врос в землю, едва возвышаясь над поверхностью.Считается, что надгробие это стояло когда-то на могиле Н. В. Гоголя в Даниловском монастыре. Потом прах автора «Мертвых душ» перенесли по указанию советских властей на Новодевичье. И сейчас у Гоголя, как и на прежнем месте, стоят два надгробия – большой гранитный саркофаг и белокаменный бюст на высоком постаменте-колонне, выполненный скульптором Н. В. Томским.Саркофаг – старый, из Даниловского монастыря, а бюст – новый, «от Правительства Советского Союза», как написано на колонне. Прежде же у Гоголя «в ногах» стоял черный, грубо обтесанный камень-«голгофа» с высоким крестом на вершине. Но когда был установлен бюст, то старый камень за ненадобностью отволокли в гранильную мастерскую – авось пригодится для чего-нибудь.Многие исследователи жизни Булгакова пишут, что, когда он умер, его вдова в поисках достойного памятника супругу заглянула и к каменотесам на Новодевичьем. Здесь, среди прочих бывших в употреблении надгробий, она вдруг, к изумлению своему, увидела старую гоголевскую «голгофу». Она якобы узнала ее по эпитафии – [i]«Ей гряди Господи Иисусе»[/i]. Смекнув, какое важное символическое значение приобретет этот камень на новом месте, вдова попросила положить его на могилу покойного мужа. Любопытно, что узнала она камень не по выбитому на нем имени покойного, а лишь по эпитафии.Скорее всего, эта версия исходит от самой вдовы. Но если сличить по старым фотографиям гоголевский камень с тем, что лежит теперь на могиле Булгакова, то даже неспециалисту станет ясно, что они разные! «Голгофа» Гоголя была грушевидной формы, заостряющаяся к вершине, в то время как на булгаковской могиле лежит камень, похожий скорее на яблоко или картофелину.И еще к пятидесятилетию со дня смерти Гоголя его почитатели украсили надгробие новой деталью – в камне, ближе к вершине, было вырублено небольшое отверстие, лунка, для неугасимой лампады. Ее хорошо видно на фотографии из книги А. Т. Саладина «Очерки истории московских кладбищ». В «голгофе» на могиле Булгакова такой лунки нет. И уж тем более не может служить доказательством идентификации камня эпитафия: выражение [i]«Ей гряди Господи Иисусе»[/i] встречалось на старых надгробиях достаточно часто. Но, как говорится, легенда нам дороже истины, и версия о гоголевском камне на могиле Булгакова кочует из книги в книгу.
[i]В храме иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость» на Большой Ордынке уже не один год действует Центр реабилитации жертв нетрадиционных религий, который помогает людям избавиться от сектантского прошлого. Об этом корреспонденту «ВМ» рассказывает священник Всехскорбященской церкви иерей [b]Олег СТЕНЯЕВ.[/b][/i][b]— Батюшка, действительно ли так велика опасность от сект, как иногда приходится слышать? [/b]— Я считаю, что перекос здесь есть. Мы замечаем каких-то «белобратчиков», каких-то «мунитов», каких-то экзотических кришнаитов, но в то же время мы не замечаем, как постепенно Россия становится протестантской страной, как постепенно отдельные регионы становятся прокатолическими. Вот об этом сейчас нужно говорить в первую очередь. А наше внимание переключили на маленькие маргинальные группы. Конечно, ими надо заниматься. Но при этом надо обращать внимание на массированную католическую экспансию.[b]— Чем вы объясняете эту, как вы говорите, «экспансию»? [/b]— Я думаю, что есть силы, которые заинтересованы в том, чтобы Россия перестала быть православной. Эти люди — я говорю об иноверческих проповедниках, — выполняют чей-то конкретный политический и социальный заказ. Потом, я даже думаю, это имеет стратегическое значение — разведение нашего народа по разным сектам, в разные религиозные заблуждения. Религиозная разобщенность — это самая страшная разобщенность, потому что она неминуемо приведет к национальной разобщенности, а следовательно — и к гибели государственной. Это уже вопрос не только религиозный, это вопрос нашего выживания.[b]— Отец Олег, вы приходите прямо на собрания сектантов, словно в стан врага, и пытаетесь их переубедить… [/b]— Нет-нет, еще в Священном писании сказано: если человек не признает нашу веру, то его не надо считать за врага. Апостол Павел говорил, что если кто-то не признает наших посланий, не за врага его считайте, а пытайтесь его вразумить. Поэтому, когда я иду к этим людям, у меня нет агрессии по отношению к ним. И знаете почему? Потому что это тоже наша паства. Паства, которая от нас разбежалась. Ведь в большинстве своем — это люди, крещенные в православной вере.Если они от нас разбежались, я думаю, мы должны предъявлять претензии только к самим себе. В секту попадают чаще всего люди из нерелигиозных семей. Почему, когда они стали искать Бога — а уход в секту это еще и бегство от безбожия, — почему на их пути встретился сектантский проповедник, лютеранский пастор, католический ксендз, а не православный священник? Этот вопрос мы себе должны задать.[b]— И как же вы возвращаете людей из сект? Какие методы используете? [/b]— Мы используем традиционный для православной церкви метод: метод диспута. Диспуты проводили еще и святые равноапостольные братья Кирилл и Мефодий. Князь Владимир участвовал в диспутах...[b]— А вам тяжело с ними дискутировать? [/b]— Как вообще проходит диспут? С сектантами протестантских направлений можно беседовать только по библейским текстам. Конечно, православный должен знать Библию намного лучше, чем сектанты, иначе диспут теряет всякий смысл. Я проводил диспуты и со старейшинами секты Свидетелей Иеговы, и с пятидесятническими, баптистскими, адвентистскими пасторами. Когда проходит диспут, присутствуют верующие с той и с другой стороны. И православные, и сектанты. Причем мы стараемся чаще проводить диспуты на их территории, чтобы как можно большее число неправославных услышало наше исповеданье Священного писания.Например, мы проводили диспуты с «Аум сенрике», с разными протестантскими движениями, и бывали случаи, когда обращали в православие сразу 20 — 30 человек, а то и целая община переходила в православие. Иногда вместе с пастором.[b]— А есть ли какие-то особенности в диспуте с сектантами восточных верований? Для них же Библия вовсе не авторитетный источник.[/b]— Да, для них Библия не имеет значения. Но Библия — это слово Божие. И это неважно, с кем мы общаемся, когда ссылаемся на Библию, — с верующими или неверующими, с еретиками или с язычниками. Я же проповедую не свою эрудицию, а именно Слово Божие. Но здесь есть, конечно, известная специфика. Тут приходится знать и их тексты. Например, когда я готовился к диспуту с кришнаитами, пришлось прочитать заново «Гиту», изучать кое-какие ведические тексты, «Упанишады» и другие, чтобы действительно, можно было достаточно аргументированно полемизировать. И в результате этого диспута многие из кришнаитов оставили это заблуждение и вернулись в лоно Святой Церкви.[b]— И как же происходит это возвращение? [/b]— У нас в храме иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость» часто происходит так называемый чин присоединения. Этот чин совершается архиепископом Истринским Арсением. Бывшие сектанты посреди церкви перед всем миром отрекаются от своих заблуждений, архиепископ возвращает им православные имена и вверяет таким образом каждого его небесному покровителю, затем они дают присягу на верность Православию, над ними читается разрешительная молитва, и через возложение каждому на чело рук архиерея на вновь обретенных чад Церкви спускается благодать Духа Святого.[b]— И сколько уже удалось вашему Центру реабилитировать людей? [/b]— Порядка 900 человек. В настоящий момент у нас готовится к присоединению очередная группа где-то в 70—80 человек.[b]— Насколько вообще страшны сектанты? Говорят, что среди них есть настоящие душегубы и изуверы? [/b]— Сейчас есть такая проблема — я ее называю сектофобия, — когда у православного обывателя стремятся вызвать настоящий панический ужас. Но как правило, напротив, сектанты — это люди достаточно спокойные, я бы даже сказал, предельно уравновешенные. Не надо бояться этих людей. Не надо своим настороженным, воинственно недоверчивым отношением к ним загонять их в некое гетто. Надо открыто, лицом к лицу беседовать с ними и объяснять им их заблуждения. Я против судебных разбирательств по отношению к сектантам. Я против ужесточения по отношению к ним законов, если, конечно, они не являются откровенными правонарушителями. С помощью ОМОНа эту проблему не решить. Это чисто религиозная проблема. Поэтому то, что мы делаем здесь, в нашем Центре реабилитации, это здоровая религиозная альтернатива тому духу сектофобии, что существует сейчас в обществе, когда с сектами собираются бороться, кажется, решительно все — от КПРФ до ФСБ.
[i]При Брежневе историк Рой Медведев был диссидентом. При Горбачеве — народным депутатом Верховного Совета СССР. Сейчас Рой Александрович большую политику оставил, в государственной службе не состоит, живет в подмосковной деревне и каждый год выпускает по книге.[/i][b]— Рой Александрович, ваши книги необыкновенно популярны. В сущности, они читаются как занимательная художественная литература. Скажите, как ваши сочинения оценивает академическая историческая наука? [/b]— Я вам скажу так: я не был ни разу на историческом факультете в МГУ. Меня никогда туда не приглашали. В МГУ пригласили всего один раз. И это был факультет географии. Да, я получаю иногда предложения где-то выступить. Вот в последний раз, например, встречался с читателями в Твери. Очень тепла была встреча. Собралось в областной библиотеке много людей, читателей, знающих обо мне или о моем брате Жоресе. Другое приглашение пришло из Швеции на презентацию моей книги «Капитализм в России», которая вышла там на шведском языке.[b]— Кстати, о брате, с которым вы родились в один день. Его ведь при Брежневе выслали из СССР. Чем он сейчас занимается? [/b]— Он живет в Лондоне. Ушел на пенсию. Как исследователь в области биохимии он работы прекратил, потому что у него нет лаборатории. Но он продолжает работать как историк науки. Он написал несколько очерков по истории биологии, о Лысенко, по истории создания атомной и водородной бомб, по истории атомных аварий — на Урале, в Чернобыле. Сейчас мы вместе с ним закончили книгу «Неизвестный Сталин».[b]— И что же неизвестного об этом человеке вы сообщаете? [/b]— Например, об обстоятельствах смерти Сталина, об исчезновении его архива, о поиске преемника. Он искал преемника… Не только Ельцин искал, но и Сталин искал. Потому что понимал: он не вечен.[b]— Какие же были кандидатуры? [/b]— Начал он еще со Жданова в 1948 году. Потом рассматривал варианты с Вознесенским, с Кузнецовым. Это создавало огромное напряжение в окружении Сталина, порождало интриги. Последним фаворитом Сталина был Суслов. Как ни странно. Сталин тогда реорганизовал Политбюро, превратил его в Президиум и включил туда Суслова, причем отодвинул некоторых известных старых партийцев — Молотова, Кагановича, Микояна. Суслов казался ему человеком наиболее предпочтительным. Сталин искал молодого преемника. Но догматически мыслящего. Близкого ему по образу мышления человека. Эти очерки писались на протяжении 90-х годов. Часть из них написаны Жоресом, часть — мною. И теперь они собраны в единую книгу.[b]— Как вы теперь оцениваете вашу деятельность в период перестройки? Тогда вы были одним из виднейших действующих политиков и буквально не сходили с экранов телевидения.[/b]— Я тогда телевидения не смотрел вообще. И то, что я часто появлялся на экране, меня не интересовало. Я всецело был занят деятельностью в Верховном Совете.[b]— Кажется, вы тогда активно поддерживали Горбачева? [/b]— Я не могу сказать, что я активно поддерживал Горбачева. Я никогда не выступал за него активно и даже не был вхож в круг людей, которые близко стояли к нему. За все эти три года работы в Верховном Совете и на Съезде народных депутатов я встречался с Горбачевым всего три раза. И при этом ни разу не разговаривал с ним. Потому что все три раза говорил он один. Он меня ни о чем не спрашивал. Он вызывал лишь для того, чтобы изложить свою точку зрения.[b]— А вообще он хоть к кому-то прислушивался? [/b]— Я не знаю. Но лично я, встречаясь с Горбачевым, не произнес ни единого слова. Он меня ни о чем не спрашивал. А если он кого-то и спрашивал о чем-то, то отвечал сам же на свой вопрос.[b]— А что вы можете сказать об Анатолии Лукьянове? Он после Горбачева возглавил Верховный Совет.[/b]— Лукьянова я поддерживал. Как председателя, ведущего заседания Верховного Совета или Съезда. Лукьянов был человеком открытым. Я мог попросить его принять меня и даже поставить такое условие: примите меня, когда вы не будете никуда спешить. И он назначал мне вечером в субботу или в пятницу, и мы могли говорить целый час. И он тогда ни с кем не разговаривал и отключал все телефоны. Лукьянов был вторым человеком после Горбачева, но он был самостоятельным политическими деятелем, и с ним можно было обсудить самые разные интересующие меня вопросы.Так, что говорить, будто я поддерживал Горбачева, не приходится. Еще большие сомнения у меня вызывала деятельность Ельцина и демократов.[b]— То есть вы не считаете себя реформатором? [/b]— Нет. Я не входил ни в одну из группировок. Я историк. Я смотрел на себя как на человека, который должен наблюдать, делать выводы, анализировать и изучать этот очень драматический и необыкновенно трудный период.[b]— Но у вас было свое видение перестройки? Как тогда надо было действовать? По-китайски? [/b]— Я не могу сказать: по-китайски или по-немецки, по-французски. Я просто видел, что все происходит очень непродуманно. Допустим, сама идея союзного договора вызывала у меня просто недоумение. Ведь что говорил Горбачев? Какой еще может быть союзный договор, когда существует Конституция?! Мы приняли закон о том, каким образом союзные республики могут выйти из Союза. Сначала они принимают об этом решение на референдуме.Потом пять лет происходит процесс выхода из Советского Союза путем решения труднейших политических, экономических и социальных проблем. Через пять лет проходит второй референдум. И если все-таки граждане проголосуют за самостоятельность, тогда только союзная республика отделяется от Советского Союза. Был принят такой закон! И вдруг предлагается заключать союзный договор, как будто Советского Союза нет, а все республики независимые. Союзный договор был уже грубейшим нарушением Конституции. И все это делал не Ельцин. Все это делал Горбачев. Результат — распад Союза.[b]— Как вы теперь представляете себе будущее постсоветского пространства? [/b]— Я думаю, будут идти процессы интеграции. Самостоятельно существовать большинство этих постсоветских государств не может. Не может Молдавия существовать как независимое, самостоятельное государство. У него нет для этого ни духовных, ни экономических, ни национальных сил и средств. Даже Украина не в состоянии оформить себя как самостоятельное государство. У нее нет твердых границ, нет пограничной охраны, нет полноценной армии. Нет пока ничего, что является признаком государства. Случись какая-то война, случись какая-то конфликтная ситуация в мире, Украина окажется не способной выстоять.Вот вам пример — Таджикистан, Киргизия. Когда в Киргизию вторглись террористы, оказалось, что у нее всего шесть военных вертолетов. А если подобное вторжение произойдет в Казахстан? Как сможет выстоять это государство, раздираемое к тому же национальным противостоянием? У казахов, надо говорить объективно, нет культуры, необходимой для создания государственности. В России раньше даже не знали разницы между киргизами и казахами. И тех и других называли киргизами. У них нет того культурного слоя, который мог бы оформить казахов как нацию. Я думаю, понимание этого придет само. Я родился и вырос в Грузии, и я вижу, как Грузия разрушила сама себя. Три гражданские войны на маленькой территории! С южной Осетией, с Абхазией и между западной Грузией и восточной. Разрушили Тбилиси, который не знал разрушений несколько веков.[b]— А вам известно, как настроены люди в этих республиках? Есть ли стремление к воссоединению? [/b]— Рядом со мной живет грузин, который продал квартиру в Тбилиси, приехал сюда со всей семьей. Он врач. Рассказывает, в Грузии жить ему нельзя. Миллион грузин покинули Грузию! Они отсюда как могут помогают своим родственникам там — на родине. Миллион с лишним азербайджанцев живут в России. Армян еще больше— миллиона два живут в России. И без их помощи, без их денег, без их поддержки эти республики жить бы не смогли. По-моему, это лучше всего свидетельствует, что люди в этих республиках настроены на единение с Россией, на общность. Ведь кроме России эти республики больше никому не нужны. Разве нужны в Турции грузинские фрукты? Они веками шли в Россию. И зачем молдавское вино в Румынии? У меня работал летом рабочий — парень молодой из Молдавии. Он просто пришел, попросил работу. Забор там починить, еще что-то такое. Он мне говорил: у меня в Молдавии прекрасный дом, у меня сад во много раз лучше любого вашего подмосковного сада, у меня винограда — 250 кустов. Я вина 100 бочек в год могу сделать. Я говорю: а что же вы тогда здесь у меня работаете при таком-то изобилии? А потому, говорит, что я не могу содержать семью, не на одном же вине нам сидеть. А продать виноград, вино и фрукты мне некому. И получается, моя земля, мой сад никому не нужны. За деньгами он едет в Москву. Разорвалось наше единое экономическое пространство. И все оказались в беде. И молдаване, и русские, и грузины, и киргизы.[b]— Вы, может быть, слышали от Максимова или от Зиновьева такое выражение: «Если бы знали, чем обернется наша борьба с системой, мы бы не боролись с ней». Как вы это оцениваете? [/b]— Я знаю Зиновьева хорошо. Мы с ним дружили. Максимова знаю гораздо меньше. И на Западе они принадлежали к разным политическим кругам диссидентства. Я считал, что их радикализм слишком опасен. Они выступали с позиции полного отрицания. И Солженицын так же. Таких было немало, кто отрицал категорически все советское, все социалистическое, все коммунистическое. Я лично всегда считал, что это не конструктивная позиция. Нужно осуждать то, что заслуживает осуждения, но сохранять то, что достойно быть сохраненным. Сегодня Зиновьев вновь занимает радикальную позицию, но уже прокоммунистическую. Я же коммунистическую партию не поддерживаю, хотя согласен, что в статьях, конторе публикуют «Советская Россия», «Завтра» и другая подобная пресса, много правильного.Но я почему не поддерживаю их и не доверяю им? — потому что они защищают прошлое, а прошлое было страшным. Что мы, к сталинизму будем возвращаться? К лагерям? к ГУЛАГу? К репрессиям? К цензуре?… [b]— Но почему вы не добавляете «к абсолютной социальной защите», что, по бытующему мнению, была в советское время? [/b]— Социальная защита тоже имеет свою историю. Когда я начинал работать директором школы в 1951 году, никакой социальной защиты не было. Пенсии получали лишь немногие. Это только уже при Хрущеве пенсионное обеспечение стало всеобщим. И оно было настолько ничтожным в начале 50-х, что в пересчете на нынешний курс, тогдашние пенсии были в несколько раз меньше современных. Зарплата была невероятно низкая. Учитель и директор школы получали меньше, чем сегодня получают их коллеги. Просто тогда была всеобщая нищета, и это не бросалось в глаза. Все были одинаково бедны. Я не имел костюма, у меня были рваные ботинки, я надевал галоши даже летом, но мои ученики не смотрели на меня как на порочно бедного человека, потому что их родители жили все точно так же. И это не угнетало меня тогда, не создавало у меня чувства неполноценности.Мне было достаточно, что я сыт.Поэтому на прошлое надо смотреть с точки зрения исторической: что было и что есть. Мне сейчас 75 лет, и я могу утверждать, что были годы во много раз худшие, чем нынешние. Зиновьев тоже должен помнить те, худшие, годы. И почему он теперь так их оценивает, я не знаю. Десять лет — с 1941 по 1951 — были гораздо более тяжелыми, чем сейчас. Война, гибель друзей, смерть повсюду, смерть от голода в тылу. Почти каждый день мы были голодные. У нас не было ничего. Вокруг шли репрессии. Пока я учился, за пять лет арестовали 13 студентов и пять или шесть преподавателей.[b]— Вы учились в годы войны? [/b]— После войны. В годы войны я был в армии. Я не был на фронте, потому что служил в Закавказье. Мой брат Жорес воевал. У меня погибла масса друзей. Одноклассников. Мужчин моего поколения сохранилось пятьдесят процентов. Десять тысяч человек в день погибало! В день! На поле боя. Сейчас три тысячи за год погибло в Чечне, и нас эта цифра приводит в шок. А тогда за сутки погибало только на фронте десять тысяч, не считая умирающих в тылу — от бомбежек, в госпиталях и т. д. Жизнь в то время была гораздо труднее и для старых, и для молодых. Для всех.[b]— Тем не менее именно представители старшего поколения часто говорят, что нас теперь подвели почти к той же жизни...[/b]— Нет, не к той же жизни. Жизнь сейчас более приемлема. Но это уже другой вопрос, почему нас подвели. Конечно, в этом есть огромная вина тех, кого вы называете реформаторами. Есть огромная вина тех, кто был у власти. Это поколения Брежнева, Хрущева, Сталина. Нельзя винить только тех, кто возглавлял страну при Ельцине. Они наследовали страну без разумной альтернативы, без разумных политических лидеров, без разумного понимания общества. Элита была слепой. И при Брежневе. И при Андропове. Только Андропов в этом открыто признался.Он сказал: мы не знаем общества, в котором живем. Ни один другой лидер такого признания сделать не мог. Горбачев был уверен, что он знает. Он был человеком чрезвычайно самоуверенным. Но ответственность огромная лежит и на Горбачеве. И на Ельцине. Да. А если говорить исторически, то и на поколении Николая Второго, на той России, которая была до 1917 года. А винить какое-то одно только конкретное лицо нельзя, и я не хочу этого делать.[b]— Вы сейчас много работаете? [/b]— Я раз в год выпускаю по книге. Причем ни от одной из книг, что я издал за эти годы, я не отказываюсь. Я не могу сказать, как Волкогонов, который как-то обмолвился: «Рой Александрович, я прошу вас не читать моих ранних книг, я всех их стыжусь». Он был начальником политуправления Красной Армии и писал книги об идеологическом воспитании офицеров и солдат, о марксизме, о ленинизме. Потом он перешел на другие позиции и начал выпускать совсем другие книги. У меня такого чувства нет. Я не открещиваюсь ни от одной из своих книг.
[i]От проспекта Мира, сразу за Крестовским путепроводом, уходит направо короткий переулок, живописно завершенный стройной трехъярусной колокольней. С 1922 года этот переулок именуется Дроболитейным, а прежде назывался Кладбищенским, потому что он ведет к воротам Пятницкого кладбища, одного из тех «чумных» московских кладбищ, что были основаны в 1771 году.[/i]Первое захоронение, которое видит всякий посетитель Пятницкого кладбища, – это склеп-часовня над могилой Смирновых, известных производителей винно-водочных изделий.Здесь же, возле склепа, на стене кладбищенской конторы установлена большая мемориальная доска самому «водочному королю». К сожалению, могила его не сохранилась: странным образом именно на ней позже встало здание конторы. Чаще всего Петра Арсеньевича вспоминают как человека, чья фамилия стала известной всему миру, как обозначение весьма популярного продукта. Но, увы, почти никто не помнит о его благотворительности. А ведь благодаря пожертвованиям Петра Арсеньевича в Москве существовали многие приюты, больницы, учебные заведения. Некоторые из них действуют до сих пор.Поэтому надпись на камне – «Среди живых да не забыт будешь» – звучит с некоторой иронической двусмысленностью. За что же именно Петр Арсеньевич не будет забыт? За склепом Смирновых начинается главная аллея Пятницкого кладбища, которая выходит к маленькой красной церкви Симеона Персидского, построенной в 1916-17 гг. в псевдорусском стиле. За апсидой этой церкви находится могила, которая, без преувеличения, имеет для Москвы особую историческую ценность. Под большой каменной плитой покоится московский главнокомандующий, граф Федор Васильевич Ростопчин (1763-1826).Прославился он в войну 1812 года.Граф Ростопчин очень много сделал для защиты Москвы, для спасения московских ценностей. Он блестяще осуществил невиданную для того времени по своим масштабам эвакуацию и, наконец, в значительной степени восстановил почти полностью сожженную Москву. Впрочем, и сам этот злосчастный московский пожар, как считают многие, остается на его совести… Ростопчин – крупная фигура московской истории. И, очевидно, могила его должна почитаться соответствующим образом. Но сейчас она едва ли не в запустении. На надгробии нет даже имени погребенного. И можно лишь методом исключения определить, что Ростопчин лежит именно под этим камнем. Справа от него – дочь Натальи Федоровны Нарышкиной, слева – сын, Сергей Федорович и его жена, известная поэтесса Евдокия Ростопчина (1811–1858). Следовательно, под безымянным камнем между ними – сам Ростопчин. Историк А. Т. Саладин в 1916 году, давая описание могилы Ростопчина, между прочим, приводит эпитафию, заранее сочиненную для себя графом, и видную еще в то время на камне: «Посреди своих детей покоюсь от людей». Но не до такой же степени бывшему «мэру» столицы «покоиться от людей», чтобы люди не смогли даже разыскать его могилу! В 1855 году на Пятницком кладбище состоялись самые, пожалуй, многолюдные за всю его историю похороны. Весь Московский университет вышел хоронить профессора истории Тимофея Николаевича Грановского.По воспоминаниям, лекции Грановского имели невиданный успех. Не только студенты, но вообще многие москвичи ходили «на Грановского», как спустя полвека люди шли «на Шаляпина» или через сто лет «на Стрельцова». Отпевали его в университетской церкви, и от Моховой до Пятницкого кладбища – шесть верст! – студенты несли на руках гроб с телом любимого профессора… Рядом с могилой Грановского похоронен его друг – знаменитый актер Михаил Семенович Щепкин (1788–1863), которого называют отцом русского сценического реализма.И здесь же, вблизи Грановского и Щепкина, находится могила человека, на похоронах которого присутствовало всего несколько самых близких друзей. А между тем знает его, наверное, каждый. Полтораста лет в России редкое застолье обходится без песен на его слова. Это автор стихотворений, ставших песнями: «Что шумишь, качаясь, тонкая рябина», «Вот моя деревня, вот мой дом родной», «Степь да степь кругом...», Иван Захарович Суриков (1841–1880), поэткрестьянин, как написано на памятнике. При жизни Суриков признания не удостоился. Вынужденный зарабатывать торговлей углем и кровельным железом в отцовской лавке на Тверской-Ямской улице, он так и не мог выбиться из нужды. Хоронил его на свой счет издатель К. Т. Солдатенков.Но все-таки Пятницкое кладбище было в основном купеческим. Причем могилы эти до сих пор встречаются здесь во множестве: обелиски черного гранита в виде часовенок – обычные купеческие надгробья XIX века. На купеческих могилах, как правило, нет эпитафий. Вот, например, надпись на одном из обелисков: «Московский купец Алексей Федорович Фролов. Родился 11 февраля 1827 года в 4 часа утра. Скончался 21 января 1894 года в 4 часа утра. Жития его было 69 лет, 2 месяца, 11 дней». Эта надпись, состоящая, в сущности, из одних цифр, характеризует покойного предпринимателя лучше любого некролога. Как аккуратный коммерсант, наследник подсчитал продолжительность жития родителя с точностью до часа! Много замечательных людей было похоронено на Пятницком кладбище и в советское время. На одном из отдаленных участков – неприметная белая плита. Здесь покоится профессор Александр Леонидович Чижевский (1897–1964). Это выдающийся биофизик и основоположник науки гелиобиологии, намного опередивший свое время. Его иногда называют Ломоносовым ХХ века. Сейчас это имя стало знакомым многим в основном по рекламе так называемой люстры Чижевского. Но, в сущности, вся жизнь и деятельность этого выдающегося ученого для большинства остается неведомой. В 1942 году Чижевского репрессировали и отправили, как и полагается советскому ученому, в одну из «шарашек». И он до такой степени был увлечен своими экспериментами, что, когда ему вышел срок, Чижевский отказался покинуть «шарашку» до завершения работ.
[i]На старых русских кладбищах обращает на себя внимание одна деталь: столетних (а тем паче – еще более древних) могил остались единицы. Хотя хоронили на этих кладбищах и в ХХ, и в XIX, и даже в XVIII столетиях… Выходит, что мы храним память лишь о 2 – 3 предшествующих поколениях, а дальше – мрак неведения![/i]Так происходит постоянная ротация и тех, кто помнит, и тех, о ком помнят. Наверное, к концу XXI века и современные захоронения станут редкостью. Ничего неестественного в этом нет: человеку свойственно дорожить памятью о людях, которых он лично знал, и забывать тех, кого он на этом свете не застал… Если бы на земле было устроено иначе, то иные москвичи вполне могли бы навещать могильники своих далеких предков: вятичей или финнов. И в самой Москве, и в пригородах их захоронений – курганов – довольно много. Научное исследование курганов началось при Николае I. Основоположник отечественной антропологии Анатолий Петрович Богданов, принимавший в 1838 году участие в раскопках в Московской губернии, дает описание захоронения, обнаруженного им в Звенигородском уезде: «Первый… курган имел вид острого конуса, высота его 2 сажени, окружность 16 сажень 1 аршин. Насыпь состояла из двух слоев… На глинистом слое найден на глубине 3 аршин… первый костяк, лежавший на левом боку и по направлению от З. к В. На нем найдены следующие вещи: 1) на голове витой жгут из медной толстой проволоки, 2) ожерелье из мелких (числом 32) бус, в числе которых янтарные, 3) на правой руке, на 1/4 ниже плеча, витой браслет из 4 медных проволок, 4) на указательном пальце той же руки медный… перстень, 5) на левой руке близ кисти витой браслет из двух толстых медных проволок, 6) обломок медной серьги. Вправо от черепа… осколок горшка из черной глины и несколько кусков угольев, которыми, вероятно, он был наполнен». Но язычники-вятичи не всегда погребали умерших. До XII века покойников сжигали. Киевский летописец, побывавший в московской земле, писал, что, кремировав покойника, вятичи «собравше кости вложаху в судину малу, и поставляху на столпе на путех». Вот какой вид открывался какому-нибудь страннику, подходившему к поселению: у околицы стояли мрачные покосившиеся столпы с кровельками-голубцами наверху и с глиняными урнами под ними, наполненными прахом сожженных. Но одновременно с этим вятичи хоронили прах и под курганами. Возраст некоторых московских курганов восходит к VIII веку! Трудно предположить, чем руководствовались вятичи, «поставляху» кости одних на столпе и насыпая курган над другими. Но оба типа погребения долго сосуществовали. А вот еще одно наблюдение Богданова. При раскопках московских могильников ему никогда не попадалось оружие и ни разу не встретился «костяк» со следами насильственной смерти. То есть люди умирали с миром, своей смертью. Между тем, и жили и умирали на московской земле люди, по крайней мере, двух племен: славяне и финны. Они жили вместе, но при этом, очевидно, не враждовали. Это были миролюбивые охотники и хлебопашцы. Они предпочитали откупиться от набега сильных соседей, а не ополчиться против них. Если верить Несторовой «Повести», в IX–X веках вятичи платили дань хазарам, а с середины X века – Киевской Руси. Возможно, впервые они прибегли к сопротивлению только в конце XI столетия, когда их приходил воевать Владимир Мономах, да во время усобиц русских князей, предшествовавших татарскому нашествию. Не потому ли северо-восточная Русь, не накопившая достаточного военного опыта, оказалась такой беспомощной перед Ордой?Загробный мир наши предки представляли себе подобием земной жизни. Вот почему, снаряжая покойника, они снабжали его символом очага – горшком с углями. Кое-что от этих обычаев сохранилось и до наших дней. Известный современный культуролог Иван Панкеев рассказал, что однажды, участвуя в похоронах, видел, как в гроб положили… очки. Оказывается, покойный очень любил читать. И родственники позаботились собрать его на тот свет, будто в библиотеку!Курганов древних москвичей особенно много найдено в Рузском, Звенигородском, Волоколамском, Дмитровском, Подольском уездах… И на территории современной Москвы курганы когда-то находились почти повсюду, вплоть до Кремля. Богданов обращает внимание на то, что язычники выбирали для своего кладбища место, «близкое к реке, возвышенное, обыкновенно представляющее большой кругозор; почти со всякой местности, занятой курганами, представляется обширный и очень красивый вид». Любопытно, что и православные монастыри, храмы позднее ставились примерно на тех же местах!Еще во второй половине XIX века местные жители относились к курганом со священным трепетом, как к остаткам загадочной, неведомой, а потому пугающей цивилизации. В одном из курганов в Черкизове, по народному поверью, был похоронен древний князь с мечом и сокровищами, но как ни нуждались местные мужички, никто из них так и не отважился попытаться достать этот клад из-под земли. Раскопал курган только Богданов. Впрочем, ни драгоценностей, ни меча он там не обнаружил. В другом месте, когда он принялся за раскопки, крестьяне хотели его даже избить, полагая, что он навлечет на деревню гнев древних богов. Помог вмешавшийся в конфликт какой-то волостной авторитет, знавший грамоту. Он и втолковал землякам, что люди «занимаются наукой». [b]Юрий РЯБИНИН[/b]
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.