Главное

Автор

Татьяна Бирюкова

москвовед

ГОВОРЯТ, что наша жизнь протекает по спирали. Или, иначе говоря, все новое – это хорошо забытое старое. А если вспомнить?В ноябре 1911 года в одной из московских газет появилось стихотворение, пусть не претендовавшее на классическое, но весьма меткое. Оно называлось «Подмосковные». Перед первой строкой стоял эпиграф: «Городской голова внес в управу доклад о присоединении пригородов (из газет)», а за последней строкой – псевдоним «В.».Хотя в зарифмованных предложениях было перечислено несколько пригородных районов, в тот год наибольшее внимание горожан и дачников приковывало многонаселенное Богородское, с которым Сокольники имели границу по линии Яузы.«Подмосковные жители/ Видят сладкие сны:/Их глухие обители / Просветиться должны! /Все село Богородское / Оживленья полно: /В положенье господское/ Попадает оно! /И из мрака унылого /К небесам голубым /Выйдет Дорогомилово / И Андроновка с ним. /А Черкизово тощее / Расцветет до небес, /И над Марьиной Рощею /Воцарится прогресс!.. /Ликованья великого /Все Бутырки полны, /И счастливое Зыково /Видит сладкие сны. /На глухие трущобы /Снизойдет благодать, / И заразы микробы /Там начнут пропадать! /Понасадят бульвары, /И под липами там /Будут нежные пары / Предаваться мечтам!»Мечты мечтами, но в том же ноябре 1911-го управские деятели вплотную подошли к «делу». Предстояло решить спор о том, принять ли за границы пригородов линию Московской окружной железной дороги или довольствоваться пределами, в которых уже осуществлялась власть московского градоначальства.По плану надо было выяснить состав населения пригородов, войти в сношения с местными учреждениями, возникшими и работавшими на началах общественной самодеятельности. Ведь некоторые пригороды вовсе не желали полностью войти в городскую черту.В первую очередь предполагалось приступить к обследованию сел: Богородского, Черкизова и Марьиной Рощи.Необходимость их присоединения московские власти сочли безотлагательной. В намечаемый план обследования вошло прежде всего точное определение территорий пригородов и установление их границ. Была снаряжена целая экспедиция для изучения с разных сторон зазаставных местностей (тех, что располагались за Камер-Коллежским валом).Вместе с тем в Комиссии городских санитарных врачей были высказаны пожелания о привлечении к работе важных «общественных элементов» этих пригородов, а именно: священников, старост, видных обывателей, торговцев.Вопрос «о слиянии» уже начал обсуждаться в трех местных общественных организациях села, и определенного решения по поднятому вопросу в Богородском тогда не сложилось. Общество благоустройства села Богородского отнеслось к проекту городского головы отрицательно.Богородцы из Общества благоустройства рассудили так: «Присоединение к городу принесет обязанность уплачивать значительно больше налогов, чем в настоящее время. Сверх того сразу же появится масса новых расходов по исполнению обязательных городских постановлений. Но получит ли село взамен всего этого все удобства городского благоустройства: водопровод, канализацию, хорошее уличное освещение, приличные мостовые, водостоки, больницу, ночлежный дом, школы и прочее? Конечно, нет. А если это и случится, то в самом отдаленном будущем».И надо сказать, что основания для такого скепсиса были вполне весомые: потонувшие в грязи и мраке настоящие городские окраины, привести которые в порядок Городское управление никак не удосуживалось...…До самого начала Мировой войны (а позднее вместе с ней во все проблемы вмешалась еще и Гражданская война) Москва так и не присоединила к своему статусу Богородское в полноправном и законном объеме, это произошло гораздо позже, но это, как говорится, уже совсем другая история…
С УВЕЛИЧЕНИЕМ в Москве числа велосипедистов росло и количество их обществ. К четырем, уже открытым, добавилось два новых: Союз русских велосипедистов и клуб циклистов «Москва». Все эти общества ходатайствовали перед городским управлением об устройстве на улицах специальных узких асфальтовых дорог шириной в пол-аршина – для езды велосипедистов.Первые такие дорожки предполагалось проложить по Садовой улице, наподобие той, что с весны уже была открыта от Тверской Заставы до Петровского дворца.Между тем число лиц, получивших право езды по городу на велосипеде, дошло до 4,5 тысячи. Среди них были 60 женщин.ОСЕНЬ 1900 ГОДАВ октябре заведующий санитарной частью Москвы А. Г. Петровский поднял вопрос об организации в городе врачебной помощи на дому.Выработку проекта по этому вопросу поручили особой управской комиссии, которая должна была подготовить о том доклад. Доклад подлежал представлению во врачебный совет.В случае одобрения он поступал на рассмотрение Городской думы. Предполагалось, что «врачебная помощь на дому будет оказываться исключительно бедным людям», например «в случаях хронических страданий, когда лечение требует продолжительного времени».Москвичей оповестили, что с 4 ноября кремлевские Троицкие ворота будут открыты только для пешеходов. Здесь разным видам транспорта было отказано в проезде.7 ноября Городская дума сообщила москвичам о том, что она удовлетворила ходатайство Императорского московского археологического общества о разрешении ему поставить памятник первому русскому печатнику диакону Ивану Федорову в сквере у Китайской стены против Рождественской улицы.Через 10 дней прошло сообщение Городской управы, касавшееся уличного информирования: в Москве должны появиться новые вывески с названиями улиц, «взамен старых, часто замазываемых штукатурками». Вывески должны были «укрепляться на угольных домах уличных перекрестков на особых треугольных железных рычагах и таким образом, что одну и ту же вывеску можно будет видеть со стороны двух улиц». А на следующий день москвичи еще узнали, что центральным вокзалом железных дорог будет считаться Николаевский (нынешний Ленинградский).ВЕСНА 1902 ГОДАВладельцы автомобилей для получения права езды на машинах по Москве были обязаны «заручиться особым разрешением», то есть иметь специальный документ. Московский обер-полицмейстер дал разъяснение о том, что «не только владельцы автомобилей, но и «вожатые», управляющие ходом автомобилей, обязаны иметь особое разрешение и представлять удостоверение от московского клуба автомобилистов об умении управлять автомобилем». Одновременно с тем автомобили должны были снабжаться номером, выдаваемым Городской управой.Духовенство столичных кладбищ заметило, что на могилах стали появляться надгробные памятники в «декадентском стиле» с сиренами, демонами, с прочими аллегорическими персонажами, также – с прочими чужеродными символическими знаками. В начале мая церковнослужители обратились с ходатайством к властям о недопущении установки на кладбищах памятников и решеток с изображениями, не соответствующими религиозно-нравственному духу православия.Той же весной Городская управа распорядилась закрывать Кокоревский бульвар (расположенный вдоль берега Водоотводного канала на острове между Чугунным и Малым Каменным мостами) ежедневно в 11 часов вечера.Причиной тому послужили частые ночные безобразия. (В дореволюционное время почти все московские бульвары были огорожены решетками с замками на калитках. За порядком и чистотой на бульварах следили сторожа.)1906 ГОД8 июня начальник резерва городовых, подполковник А. Л. Комендантов приступил к организации особой полицейской команды велосипедистов для разных спешных поручений. Планировалось составить ее из 10 человек. И уже 16 июня эта команда приступила к исполнению обязанностей.1911 ГОД21 апреля московский домовладелец Д. А. Манухин подал в Городскую управу предложение о том, чтобы вагоны трамваев направлялись не по правой стороне рельсовых линий, а по левой, как это было принято на некоторых российских железных дорогах. По мнению Манухина, нововведение могло «послужить к упорядочению уличного движения в Москве и обезопасить движение экипажей, так как освободит кучеров и извозчиков от необходимости постоянно оглядываться».
ПЛАВАНИЕ пароходов по бассейну рек Москвы и Оки стало с каждым годом улучшаться с 1901 года, когда Московское управление приобрело всю шлюзовую систему Москвы-реки у французской компании, владевшей ею до того. В прожекте доставка грузов на вновь открытых путях выражалась бы приблизительно в следующих цифрах. Если прохождение через шлюзы в старые времена стоило 4–5 копеек с пуда товара, то по-новому эта сумма составила бы полкопейки. Весь причастный к тому торгово-промышленный российский мир был несказанно обрадован.Раньше, до введения новшеств, Москва-река годилась только для мелкого судоходства и для прогулочных суден.Для информирования речных московских пассажиров в разных изданиях помещались объявления. Из рекламы 1887 года можно было узнать, что пароходство М. И. Череп-Спиридовича со времени закрытия Бабьегородской плотины (около 23 мая) и до конца навигации совершало по реке правильные рейсы по линии Болотная площадь – Воробьевы горы – Дорогомилово. Пароходы «Кремль», «Виктор», «Левушка» и «Москва» отправлялись от пристаней каждые полчаса начиная с 12 часов дня. За проезд до Воробьевых гор от Болотной площади и от Дорогомилова в те годы надо было платить по 20 копеек с человека. Пароходы освещались стеарином. По будням для прогулок можно было абонировать целый пароход за пять рублей в час.В 1911 году газеты объявили, что пассажирское сообщение по Москве-реке откроется 8 мая, что в навигацию суда будут ходить от Малого Каменного моста до Воробьевых гор и оттуда – до Бородинского моста, а Новоспасский и Симоновский наплавные мосты для бесплатного пропуска судов и плотов будут разводиться в следующие часы: Новоспасский – с 2 до 5 часов ночи, с 9 до 11 часов утра, с 3 до 5 часов дня и с 9 до 11 часов вечера; Симоновский до 1 августа – с 2 до 3 часов ночи, с 4 до 7 часов утра, с 2 до 4 часов дня и с 7 до 9 часов вечера; а с 1 августа: с 2 до 3 часов ночи, с 5 до 8 часов утра, с 2 до 5 часов дня, с 6 до 8 часов вечера. (Для пароходов эти мосты разводились во всякое время дня и ночи. Конечно, после поступления за то определенной платы.)Можно представить, каково жилось москвичам в районах, соединенных с городом этими временными переправами. Даже при наличии в кармане расписания развода мостов обыватель не мог быть уверенным, что в нужное время попадет в нужное место. Ведь в его передвижение мог «вклиниться» любой судовладелец, проходивший разводной мост с товаром или бывший здесь на прогулке «под парусом», возможно, и подшофе.Иногда в летнее время москвичей выручали лодочные перевозы через Москву-реку, официально существовавшие напротив Нескучного сада, Титовских зданий у Большой Калужской улицы, Симонова монастыря рядом с плашкоутным мостом и у Бабьегородской плотины.С годами положение на Москве-реке для обывателей практически не менялось. Так, из записок 1913 года одного из москвичей можно узнать следующую полезную информацию для тех любителей водных приключений, сердце которых не подводило даже в минуту смертельной опасности. Правда, стоило прислушаться к обывательскому совету: заранее перед прогулкой на пароходе от Москворецкого моста до Воробьевых гор написать духовное завещание.Неужели это перемещение по москворецкой воде было похоже на экстрим? Да, именно таким представлялось плавание пассажирам «парохода», который на деле был не чем иным, как старой моторной лодкой. Такая привычка «приврать» и назвать «посолиднее» была в традиции у Товарищества Москворецкого пассажирского пароходства, ежедневно летом зазывавшего москвичей на свои «суда» через газеты.Путешественника у Москворецкого моста в тот год встречал молодой человек с отвлеченным унылым взором. На его голове всегда была надета фетровая шляпа. Этого служащего пароходство называло не только «начальником пристани», но и «начальником движения», хотя тот в течение всего рабочего дня, кажется, вовсе не делал никаких движений, даже фалангами пальцев. К неподвижности начальника привыкли. Если бы он имел хорошую фигуру, то его можно было принять за готовый монумент или за живую модель для береговой статуи.Кассирша в будке при пристани взимала за проезд с каждой персоны по 16 копеек, но почему-то выдавала билет с обозначением «15 копеек». Товарищество, получив через эту работницу деньги за поездку, предоставляло пассажиру право входа в плоскодонную лодку, которая на воде была настолько неустойчива, что даже легкая зыбь вызывала сильную бортовую качку. Когда на одной стороне «парохода» садились двое, а у другого борта – четверо, судно всю дорогу шло с сильным креном. Этот «речной лайнер» приводился в движение нефтяным двигателем, таким древним, что невольно вспоминался Ноев ковчег времен Всемирного потопа. Было очевидно: как плавали предки, точно так же передвигались и их отдаленные потомки.Что еще было интересным для москворецкого путешественника? На обратном пути от пристани «Воробьевы горы» местная кассирша брала за билет ровно столько, сколько на нем было написано – 15 копеек. Почему барышня не была посвящена в тайны сослуживицы, сидевшей под стенами Кремля, и не заботилась о «приваре» на свое приданое, было непонятно.
ВО ВРЕМЕНА столетней давности Московская дума пришла к заключению, что Горуправе в деле развития рельсовых путей сообщения не следовало ни помогать внегородским поселениям, ни противодействовать им. Потому вопрос с сооружением каждой отдельной линии обсуждался только с точки зрения потребности и удобств городского населения. Такое отношение к пригородам было отмечено еще в 1889 году в одном из решений городской думы, и оно продолжало оставаться на прежней позиции более двух десятков лет – до 1911 года.[b]По конкурсу[/b]Московское управление, планируя заменить в городе конную тягу на электрическую, открыло в 1899 году конкурс для составления проекта и сметы на устройство и эксплуатацию этой транспортной сети.Условия конкурса разработал инженер А. Л. Линев. По его предположению, вся сеть завершилась бы в постройке через четыре года, имела бы протяженность 141 км, а линии в своем большинстве стали бы двухпутными. По условиям конкурса пассажирское движение начиналось бы не позднее 6 часов и оканчивалось летом не ранее 12 часов ночи, зимой – не раньше 11 часов вечера. В праздничные дни время работы трамваев увеличивалось бы. Плата за проезд в один конец, в пределах Камер-Коллежского Вала, не превышала бы для I класса 10 копеек, а для II класса – 5 копеек, за пудо-км багажа бралась бы четверть копейки. Ученики всех учебных заведений перевозились бы всегда за половину оплаты.Кроме того, в часы пик утром и вечером от окраин к центрам и обратно пускались бы особые рабочие вагоны, только II класса, за уменьшенный тариф. Средняя скорость пассажирского движения определялась так: для центральной части города – не более 10 км/час, внутри Садовых улиц – не более 12 км/час, по Садовым – 15 км/час и вне Садовых – не более 20 км/ час Скорость ночных товарных (трамвайных) поездов по всей Москве не превышала бы 19 км/час.[b]В борьбе за связь[/b]Любопытен и показателен пример замены конки в подмосковное Богородское на городской трамвай. Это село к северу от Москвы уже было присоединено к городу в полицейском отношении, но в его черту еще не входило.В конце XIX века на услуги несовершенной конки в село имелось много нареканий. Дело упиралось в то, что большинство вагонов для местных пассажиров было неудобным и сама техника находилась в плачевном состоянии.Если пассажиров во время движения заставал дождь, то в салон, прямо на них, сквозь отверстия в крышах вагонов лились ручьи чистой и грязной воды. Так, было замечено, что в вагоне № 610 на протяжении многих лет были две большие дыры, через которые в погожие дни хорошо просматривались: днем – широкое лучезарное небо, а в темное время – звездный свод. Когда пассажиры передвижного «планетария» обращались к кондуктору с замечаниями, они имели один и тот же дежурный ответ: «Завтра замажут». Это «завтра» никогда не наступало, вплоть до снегопада, а там уже и дачники в село редко стремились.Вагоны в Богородское шли всегда переполненными. В дороге страдали как люди, так и лошади, их перевозившие по холмистой местности.Весной 1910 года в направлении Богородского началась укладка трамвайных рельсов от Сокольников, но лишь до местечка, называвшегося Черенка. Новая линия являлась продолжением сокольничьих маршрутов и заканчивалась у Яузы.Земство вело переписку с московской управой о необходимости проведения трамвая в Богородское по Большой Богородской улице как со стороны Сокольников (соединив трамвайные пути со строившейся веткой по мосту через Яузу), так и от Преображенки через Петропавловскую улицу.Но тогда московские власти не только не спешили с этими трамвайными маршрутами, а, наоборот, решили с наступлением первого санного пути уничтожить имевшуюся конную линию в это село, оставив такое положение и на предстоявший в 1911 году дачный сезон. И это при том, что летом в Богородском проживали почти 45 тысяч человек! Горуправа встала на позицию: совершенно «отрезать» от себя густонаселенную дачную местность из-за убыточности эксплуатации конки. Поэтому жители села стали собирать подписи под петицией в Московскую думу о выкупе у города конки в свою собственность.Началась продолжительная по времени борьба за транспортную связь. В результате после приобретения городом части сети общества конно-железных дорог (что произошло 4 апреля 1911 года) управа окончательно утвердилась с решением навсегда убрать неблагополучную конку из Сокольников в Богородское. Здесь остались лишь временные частные линейки-рыдваны (тяжелые, дорогие и медлительные), не спасавшие положения.Наконец 3 ноября 1911 года городской голова Н. И. Гучков прислал в Уездное земское собрание бумаги с планом городской управы на устройство в 1912 году трамвая в Богородское. Необходимость создания линии он объяснял тем, что село почти слилось с Москвой и главный контингент его жителей по роду занятий тяготел к городу.А ведь на своих заседаниях дума дважды обсуждала вопрос о том, предоставлять ли Богородскому дальнейшую возможность существовать вместе с Москвой. Оба раза давала отрицательный ответ, считая новый путь слишком дорогим. И только в 1912 году, обсуждая вопрос в третий раз, решила Богородскую линию все-таки провести.Вначале проезд по ветхому Богородскому мосту для проведения инженерных работ ограничили. Затем сообщение через него вовсе прекратили. На постройку каменного моста, возведенного на месте деревянного, городская дума выделила кредит в 54 тысячи рублей.Длина нового Богородского моста, открытого в 1912 году, составила 12,6 погонных сажен, а ширина – 10; площадь равнялась 126 квадратным саженям.Постройка линии электрического трамвая под названием Богородская, шедшей на север от Сокольничьей Заставы по Сокольничьему проспекту и Богородскому шоссе, была начата в середине мая 1912 года. Работы осуществляли московские специалисты. Им помогали арестанты. Прокладка проводилась очень вяло, не по московским меркам, когда, как говаривали, «сегодня роют – завтра рельсы кладут». Линия была закончена к концу того лета.За проезд по всей новой Богородской линии брали 8 копеек с человека. Пассажир же, выходивший у Богородского моста, платил 5 копеек.Между тем 4 июля 1912 года Управление городского трамвая представило в городскую управу предложение крестьян Богородского об уступке с их стороны городу в безвозмездное пользование улиц и проездов для прокладки линии городского трамвая по Большой Богородской улице до Преображенской заставы, куда трамваи ходили с 1906 года. Богородский трамвай стал первой линией, выходившей за городские пределы. Она оживляла вполне деревенско-дачную жизнь. После нее ждала очереди такая же линия на Воробьевы горы. Затем стояли электрификация и замена парового сообщения с Петровско-Разумовским.Трамвай в Богородское начинал новую эру в развитии трамвайных маршрутов.
СОВРЕМЕННЫМ людям, давно привыкшим к машинам на наших дорогах и считающим, что автомобильное производство началось лишь в XIX веке, покажется странным, что в более раннее столетие идея создания «самобеглой коляски» пришла в голову обыкновенного мужика из Ярославского уезда.Исследователь старины всегда испытывает большое удовольствие, если в каком-либо архиве найдет некий редкий, но занятный документ. Например, такой, что долгие годы хранился в Сенатском деле 1751–1753 годов Губернской Нижегородской канцелярии.Он был написан от имени колодника, то есть заключенного тюрьмы (возможно, отправленного на каторгу), дворцового ярославского крестьянина Леонтия Шамшуренкова и представлял собой письмо, адресованное в Правительственный Сенат и датированное апрелем 1753 года.Крестьянин через своего грамотного посредника просил о том, чтобы его взяли в столичный Санкт-Петербург для «сделания коляски самобеглой, что может бегать без лошади». Здесь были и такие слова: «В прошлом 1752 году сделал я для апробации коляску, которая и поныне имеется в Санкт-Петербурге при Правительственном Сенате, а ныне еще могу для апробации сделать сани, которые будут ездить без лошадей зимою, а для пробы могут ходить и летом с нуждою. И ежели позволено будет, то еще сделать могу часы, которые ходить будут у коляски на задней оси, на которой будет показываться на кругу стрелою до тысячи верст и на всякой версте будет бить колокольчик».Тот документ для своего московского музея когда-то приобрел П. И. Щукин, большой любитель русских бытовых и военных ценностей.[b]Внедрение таксометр[/b] Впервые о внедрении таксы в извозный промысел Москвы вполне серьезно заговорили в 1880-х годах, еще при городском голове Алексееве. Но дальше разговоров дело не пошло.Вопрос возобновился в 1910–1911 годах. Тогда в Городскую управу поступило два заявления о снабжении извозчичьих пролеток автоматическими счетчиками-таксометрами. Одно – от инженера Когана, представителя общества таксометров «Брун, Вестендарк и Пипер» в Берлине. Другое – от инженера-механика Г. Е. Роберти – представителя главного общества экипажных счетчиков. Причем последнее к тому времени уже снабдило часть извозчиков Санкт-Петербурга своими аппаратами, благодаря чему около трех сотен извозчиков города уже возили своих седоков по таксе.Для Санкт-Петербурга из-за его ровных асфальтовых и торцовых мостовых ввели такую таксу: за первую версту – 10 копеек, за каждую следующую полуверсту – 5 копеек, за принятие пассажиров от вокзалов, из театров и т. п. – дополнительная плата в 15 копеек.Но такая такса не могла устраивать московских извозчиков. Для гористой Москвы, покрытой в основном скверными булыжными мостовыми, такса за первую версту составила 15 копеек, остальные доплаты были те же, что и в Санкт-Петербурге.[b]Что касалось самого аппарата?[/b]Таксометр, внедренный в Северной Пальмире, работал с помощью помещенного внутри него часового механизма, и скорость езды с ним определялась в семь верст за час. Для того чтобы выяснить пригодность питерского таксометра для применения на московских мостовых и для более близкого ознакомления с условиями работы извозчиков Москвы, господин де Роберти в течение нескольких дней по собственной инициативе проработал в извозчичьей одежде на козлах в Санкт-Петербурге и в Москве. В его таксометре, пока флаг находился в вертикальном положении, часовой механизм и аппарат не работали, но они включались, когда флаг опускался горизонтально по направлению к лошади.Серьезно и детально разработанное изобретение представил инженер А. Г. Кацкий. Вскоре в практику работы обычных извозчиков и автомобильных экипажей, через упорное сопротивление возниц, все-таки был внедрен счетчик, объединивший наработки разных изобретателей.6 апреля 1910 года в Москве появились первые извозчичьи автомобили с таксометрами. Такса за проезд была назначена значительно ниже существовавшей ранее на подобном транспорте. Окрашенные в белый цвет экипажи имели изящный вид.В том же году заметно увеличились спрос на автомобильный извоз и количество машин, его удовлетворявших.Любопытно: люди, работавшие на пассажирском транспорте, оказались весьма изобретательны. Очень скоро, уже в 1911 году, было отмечено, что шоферы на таксомоторах ухитрялись менять зубчатки в учетных аппаратах. Счетчики показывали большее расстояние по сравнению с фактически пройденным машиной.Конечно, в работу включились новые разработчики. Так, например, таксометр, с возможностью одинаково хорошей работы летом и зимой, изобрел к 1911 году князь А. А. Оболенский. Но его прибор стоил очень дорого (около 40 рублей) и оценивал поездку не по расстоянию, а по времени нахождения пассажира в любом извозном экипаже.[b]По новым установкам[/b]В декабре 1913 года в Москве прошло заседание городской Автомобильной комиссии по вопросу об издании обязательных постановлений для прокатных автомобилей.Можно заметить, что в дальнейшие годы понятия: прокатные автомобили, таксомоторы и таксометры – каким-то образом слились в одну кучку и стали называться общим словом «такси».Комиссия выработала проект правил, по которым предполагалось разбить прокатные автомобили на два разряда. Одни – обычного типа, другие – более сильные.Таксометры для прокатных автомобилей подлежали выверке в Палате мер и весов. Кроме того, во всякое время комиссия могла проверить целостность пломб, наложенных на аппарат, и всех шестеренок, передававших таксометру движение колес автомобиля.В правилах устанавливались следующие условия. Таксометр (с обозначенными таксой и текстом-выдержками из правил) помещался на виду у пассажиров и в ночное время освещался. За рулем находился только один шофер. Никаких помощников не допускалось. Шофер ехал только по тем улицам, на которые указывал пассажир. В случае ремонта автомобиля гараж был обязан уведомлять о том Горуправу, и допущение машины вновь на работу производилось после осмотра и пломбирования таксометра.Вопрос о размере таксы для Москвы рассматривался в начале 1914 года. Можно предположить, что во время продолжительной череды военных и революционных преобразований в автомобильно-извозном деле был некий беспорядок.[b]В первые годы Советской власти[/b]Москвичи ждали начала размеренной жизни для таксомоторов, когда в СССР заработает собственный вид транспорта. Оно настало 21 июня (дата – по новому стилю календаря) 1925 года. Тогда на улицы Москвы впервые было выпущено 15 легковых автомобилей, оборудованных таксометрами.На третий день работы такси газета «Рабочая Москва» писала: «Требования на таксометры значительно превышают возможность удовлетворения. На многочисленные заказы по телефону гараж вынужден давать отрицательные ответы, так как свободных таксометров в гараже нет. Все таксометры в течение 16 часов находятся в движении».К этим таксометрам в декабре того же года добавилось 60 машин. В третьей партии поступления, в июле 1926 года, было 18 машин, а в четвертой (спустя месяц) – еще 12 автомобилей. Срок службы машины определялся четырьмя годами.В 1925 году в Москве насчитывалось до пяти тысяч извозчиков, до тысячи легковых выездов учреждений и до двух тысяч всех легковых автомобилей. Как считали специалисты, весь этот транспорт можно было бы с успехом заменить 1–1,5 тысячи машин-таксомоторов.Даже введя в работу первоначально порядка трех сотен таких машин, можно было бы вытеснить с московских улиц всех извозчиков.Для начала развития таксомоторного дела МКХ требовались первые 1,2 миллиона рублей. И чтобы изыскать и получить краткосрочный кредит у иностранных фирм, Моссовет отправил за границу делегацию во главе с разработчиками дела Роговым и Лавровым.Потребность в машинах росла из года в год. Ввоз автомашин и деталей для ремонта осуществлялся из-за границы.Расчетная стоимость проезда одной версты не выходила за пределы 35 копеек, в то время как на лошадях госучреждения это расстояние обходилось приблизительно в 60 копеек, а у частного извозчика – порядка одного рубля.Госучреждение тратило на содержание автомобилей средней мощности 35,5 рубля, при полной их загрузке работой (за восемь часов работы при пробеге в 75 верст). Здесь стоимость версты равнялась 47,5 копейки, без начислений на амортизацию машин и станков в гаражных мастерских. А при неполной загрузке иногда такая цифра могла поменяться даже на 70 копеек. Значит, по отношению к этому транспорту таксомоторы являлись более выгодными и экономичными.Введение таксомоторного дела в городе показывало госучреждениям и общественным организациям ряд преимуществ перед практикой содержания собственных гаражей. Вместе с тем, поскольку таксомоторное дело было в руках МКХ (организация «Московское коммунальное хозяйство»), то, по существовавшей тогда практике, учреждения могли получать такие же «спецталоны», что использовались на трамваях. С помощью спецталонов можно было легко контролировать сотрудников, ездивших на городском транспорте, не допускать злоупотреблений.Развитие таксомоторного транспорта поначалу (в 1925–1930 годах) шло медленно. Причиной к тому была работа советской автомобильной промышленности, которая занималась главным образом выпуском грузового транспорта, необходимого для развития нашей промышленности и сельского хозяйства.Дело оказалось вполне рентабельным. В то же время москвичей устраивала быстрота передвижения практически в любом направлении по городу, нравился комфорт, внимательность со стороны водителей.К декабрю 1928 года средняя изношенность таксомоторов составила 76,8%. В сентябре 1929 года Москомтранспорт заменил старые, полуразвалившиеся машины небольшой партией новых автомобилей, и на улицы вышло 43 «Штейера». А в течение 1929– 1930 годов к бывшим в эксплуатации 199 машинам планировалось добавить еще 150 «Фордов».В 1938 году Советом Народных Комиссаров СССР было принято специальное постановление о развитии таксомоторного транспорта. И за один лишь 1938 год количество такси возросло в 3,5 раза. В эксплуатацию были введены и грузовые такси. В целом за 1935–1940 годы произошло увеличение более чем в шесть раз.Изменился и подход к комплектации подвижного состава столичного таксопарка: он уже состоял полностью из автомобилей отечественного производства.За 16 лет (с 1925 по 1940 год) легковой таксомоторный транспорт смог перевезти порядка 40 миллионов пассажиров, а только за 1940 год – более 5 миллионов.
РЕЧЬ идет о специальных павильонах у остановок трамваев, подобных той, что сохранилась нынче в районе Тимирязевской улицы у «Соломенной сторожки». Кажется, что у этих очень нужных и безобидных сооружений не могло быть никаких проблем.Но это было не совсем так. К примеру, на Страстной площади еще со времен определения обязательной здесь остановки конки был установлен павильон.И вот в 1907 году в Московскую управу обратилась с предложением госпожа, имевшая весьма распространенную русскую фамилию – Иванова, которая просила сдать ей в аренду трамвайную станцию на Страстной площади для продажи открытых писем собственного изготовления.Конечно, речь шла о знакомых нам обыкновенных почтовых открытках. Получив согласие и став арендатором до 1910 года, Иванова внесла деньги на полгода вперед. Она почувствовала себя полноправной хозяйкой «городской точки» и практически сразу вместе с «Открыточной» устроила в павильоне полноценную фотографическую мастерскую, обслуживавшую всех желавших сфотографироваться и получить черно-белые оттиски.Московская управа попала в затруднительное положение, находя, что контракт не давал арендатору права таким образом своевольно эксплуатировать городское помещение. Она попыталась воспрепятствовать самодеятельности Ивановой. Однако начать судебное дело было затруднено тем, что эта госпожа неизвестно где скрывалась, а на станции всеми делами руководил ее доверенный.Между прочим, этот человек ухитрился на той же станции сдать места другим деловым людям для торговли мороженым, газетами и прочим мелким товаром. По прошествии авансом проплаченного полугодия арендных денег в управу уже никто не платил.Конечно, со стороны властей была предпринята попытка открыть иск о нарушении контракта и о выселении неисправного арендатора. Но вручить Ивановой повестку в суд никак не удавалось.Три года управцы вместе с городскими юристами боролись с упорно скрывавшейся арендаторшей, но ничего сделать не могли. Лишь после 1 апреля 1910 года – даты окончания срока договора на аренду – появилась возможность освободить помещение павильона. Управа решила в течение приближавшегося лета на месте развалившейся избушки старой коночной станции воздвигнуть новый изящный павильон.17 июня того же года состоялось заседание городских властей под председательством помощника градоначальника В. В. Петрова по вопросу о крытых павильонах для публики у остановок московских трамваев. Собрались как городские инженеры, так и те специалисты по технической части, которых дополнительно привлек московский градоначальник.Было постановлено разрешить устройство двух больших павильонов из железа и стекла вблизи памятника Пушкину и на площади Брестского вокзала (у Тверской заставы), а в других местах – поставить самые простые стенки, также из железа и стекла. Хотя городской трамвайный павильон как таковой не представлял значительное по архитектуре сооружение, в городе провели конкурс проектов станционных зданий для трамвая на Страстной площади и у Тверской заставы.На конкурс поступило 38 проектов. Рассмотрев их, жюри по присуждению наград за лучшие предложения назначило первую премию за павильон у Тверской заставы П. И. Антипову, который выставил свою работу под девизом «Урна в круге».Вторую премию – за проект под девизом «Два квадрата» – получил Н. Д. Дмитриев.А за проект станционного здания у Страстного монастыря первую премию присудили Ф. А. Когновицкому (девиз этого проекта мне неизвестен).Работы по возведению павильона на Страстной площади выполнила в 1911 году строительная контора господина Куковского. Постройку уже нельзя было назвать железо-стеклянной. В качестве основных материалов использовались железо и бетон. Павильон был обнесен круглым навесом и имел подвальное помещение, которое предназначалось для теплых уборных общественного пользования, что заметно повлияло на улучшение санитарии в Москве. В стоимость всего этого сооружения закладывались большие деньги – 32 тысячи рублей. Этот павильон был самым дорогим из ему подобных.А вот между упомянутыми большими площадями, на Триумфальной площади, в 1912 году очень быстрыми темпами, работая день и ночь, стал обустраиваться новый городской сквер.И здесь по прошествии непродолжительного времени, после освобождения павильона остановки трамваев № 1, 13, 16 и 25 от строительных лесов, взору москвичей предстала незамысловатая, но изящная и удобная постройка.Давно ушли в прошлое трамвайные линии во многих центральных частях Москвы. Вместе с ними исчезли и те старинные павильоны. На автобусных остановках строят новые. Однако никак не приходит на память такой современный павильон, где для обыкновенной человеческой потребности был бы устроен полноценный и удобный туалет, вроде того дореволюционного на Страстной площади.
Знаменитые исторические лица и важные исторические события выбирались для увековечивания под руководством Д. В. Цветаева. Комиссия поставила перед собой цель «посредством прибития ряда мраморных досок отметить не только лиц, но и события, происходившие в тех или иных зданиях, а также на различных местах (площадях, улицах)».К крупным моментам в истории Москвы был отнесен и факт рождения всемирно известного москвича – Н. И. Пирогова. Русскому хирургу была посвящена одна из первых установленных в городе мемориальных досок.О медицинской деятельности Н. И. Пирогова написано много статей. Нелишними будут дополнения некоторых малоизвестных фактов, касающихся последних лет его жизни и памяти о нем.С 1861 по 1866 год Николай Иванович был руководителем научных работ всех русских молодых ученых, командированных за границу. После этого он окончательно поселился в собственном имении Вишни Винницкого уезда Каменец-Подольской губернии, из которого выезжал всего три раза.Первый раз – в 1870 году, когда общество Красного Креста просило осмотреть организацию военно-полевой врачебной помощи на фронтах Французско-прусской войны и дать свое заключение.Второй раз – в 1877 году: во время Русско-турецкой войны, опять по просьбе Красного Креста, Пирогов направился в действующую армию. В течение пяти месяцев он объехал все полевые санитарные учреждения, давая всюду наиценнейшие руководящие указания.Третий раз – в мае 1881 года: он был приглашен Московским университетом на празднование 50-летия его врачебно-научной деятельности.Интересно, что, отойдя от официальной медицинской работы и постоянно проживая в Вишнях, Н. И. Пирогов стал глубоко интересоваться вопросами системы воспитания и образования. И после опубликования его статьи «Вопросы жизни» в «Морском сборнике» о недостатках этой системы ему предложили занять пост попечителя Одесского учебного округа. Согласившись, Пирогов проработал в Одессе два года, затем он был назначен на ту же должность в Киев.Николай Иванович первым заговорил об отмене телесных наказаний в школе. Но педагоги встретили такое мнение «в штыки». И Пирогову удалось добиться лишь того, что при нем розга, хотя официально и не отмененная, стала большой редкостью. В педагогике это представляло большой шаг вперед.Весьма неординарным был взгляд ученого на детские и ученические спектакли. Он выступал ярым их противником.Пирогов всегда говорил, что не следует раньше времени учить ребенка «быть казаться», что это с детства приучает человека к двойственности, к притворству и откровенной лжи: «Подождите, дайте время развиться духовному анализу, дайте время начать борьбу с самим собой и в ней окрепнуть. Тогда, кто почувствует в себе призвание, пожалуй, пусть будет и актером. Он все-таки не перестанет быть человеком».Празднование в Москве 50-летия врачевания знаменитого хирурга было торжественным, сердечным и грандиозным. Все русские и многие заграничные ученые приветствовали Н. И. Пирогова. Либо лично, либо через депутатов или телеграммами.Юбиляр был представлен как выдающийся медик, честный публицист и государственный деятель. От Москвы хирургу поднесли диплом на звание «Почетный гражданин». На это Пирогов ответил: «Высокою нравственною наградой считаю я для себя это звание, которым удостоила меня родина, и, притом, не за блестящие подвиги на бранном поле, не за материальные выгоды, ей доставленные, а за трудовую деятельность на поприще просвещения и гражданственности».После торжественного обеда с речами и тостами на квартиру Н. И. Пирогова поехали московские врачи. Здесь состоялась врачебная консультация, поскольку за несколько месяцев до юбилея у него во рту появились язвочки.Пять профессоров, осматривавших Пирогова, предположили, что язвы имели злокачественный характер. Хирурги во главе с Н. В. Склифосовским решили провести в Москве операцию. Поскольку Склифосовский был большим говоруном и любил высокопарность в обращении, он начал говорить коллегам о скорбной роли, выпавшей на его долю, – объявить Пирогову диагноз, сказать, что ему необходима операция и что знаменитый врач Бильрот, с которым больной ранее советовался, явно ошибся.Узнав о результатах консилиума, Пирогов, премного доверяя Бильроту, ответил своим коллегам: «Может быть, вы хотите трапезу перевести в тризну? Но нет, позвольте уж лучше мне уехать в мою Винницу». На самом деле Бильрот, щадя Пирогова и понимая безнадежность его состояния, многое утаивал от пациента.Хирурги знали, что рак в полости рта – ужасная болезнь, и хирургическое вмешательство в большинстве случаев вело к печальным последствиям.Между тем Пирогов 27 октября вписал в дневник собственный диагноз: на слизистой оболочке рта образовалась «ползучая раковая язва».Болезнь быстро подтачивала силы еще вполне бодрого Пирогова. И 23 ноября 1881 года он скончался.Практически сразу после его смерти киевское Медицинское общество предложило вдове 20 тысяч рублей за мозг покойного. Та на сделку не согласилась. Тогда санкт-петербургские газеты напечатали, что мозг Пирогова находится в Пироговском музее.Странно, но это сообщение никак не сходилось с утверждением фельдшера Окопника, который лично бальзамировал труп Пирогова и утверждал, что его мозг не вынимался.Тело покойного было помещено в склеп под маленькой церковью в Вишнях… Надо сказать, что в метрической книге московской церкви Святой Троицы, что в Сыромятниках, имелась запись под № 58 о рождении и крещении маленького Николая. Родители Н. И. Пирогова, хотя были небогатыми людьми, жили в собственном доме в Криво-Ярославском переулке (что через столетие числился за домовладельцем Грязновым).Семья имела доходы от жалованья отца, находившегося на должности казначея провиантского депо.В день столетия рождения Н. И. Пирогова в Троицком храме была совершена заупокойная литургия по нему при участии хора певчих и отслужена панихида. В церковь пришли: декан медицинского факультета Московского университета заслуженный профессор Д. Н. Зернов, члены городской управы, гласные Гордумы, главные врачи больниц (имени Александра III – С. В. Пучков, Яузской – Ф. И. Березин, Софийской – Д. Е. Горохов и Мясницкой – С. Е. Молоденков).После панихиды все присутствовавшие в храме вместе с духовенством направились в Криво-Ярославский переулок к дому Грязнова, где была отслужена лития. После литии со стены дома торжественно сняли полотно с мраморной доски с короткой надписью: «Здесь родился Николай Ивановичъ Пироговъ 13 ноября 1810 г.».На освящении доски присутствовали и местные жители.Ученые страны тоже воздали должное хирургу.В клиническом храме на Девичьем поле в день даты рождения Пирогова также было совершено заупокойное богослужение. На Большой Пироговской улице к памятнику, украшенному цветами, зеленью и национальными лентами, были возложены венки от 23 организаций. Поскольку здесь собралось очень много депутаций, для порядка во время выступлений и возложения венков студенты университета образовали живую цепь у площадки наружного дворика клиник. Когда последний венок нашел свое место у пьедестала, депутации и все студенты обнажили головы и долгое время стояли в безмолвии.Затем почетным гостям были розданы на память отлитографированные «факсимиле» и перепечатка из «Дела № 476» 1824 года, относившегося к принятию юноши Николая Пирогова в число студентов Московского университета.Интересным оказалось удостоверение содержателя пансиона В. Кряжева с записью о том, что Н. Пирогов прошел все науки до «танцевания» включительно «с отменным старанием, при благонравном поведении». В факсимиле была и такая собственноручная приписка юноши Пирогова: «Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что я ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу, ни в пределах империи, ни вне ее не принадлежу и обязываюсь впредь к ним не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь, в чем и подписуюсь. Студент Медицинского отделения Николай Пирогов».В тот же день заупокойное богослужение было проведено в храме Первой Градской больницы, носившей имя Н. И. Пирогова.29 ноября состоялось научное чествование в Московском университете, где преподаватели и студенты буквально переполнили Богословскую аудиторию и ее хоры. На первых скамьях перед эстрадой поместились многочисленные депутации от различных обществ и учреждений. Вставанием с мест все почтили память Н. И. Пирогова и память недавно умершего Л. Н. Толстого.Доклады и речи о Пирогове, лившиеся беспрерывно, были похожи на приветствия живому, умному и энергичному специалисту в разных областях знаний. В большинстве речей отмечалось неустройство общественной жизни, далекой от идеалов Пирогова. Поскольку в числе последних речей ораторов был заметен некоторый политический оттенок, заседание в университете по требованию полиции было срочным порядком закрыто.Общественные собрания в честь Пирогова имели место в селе Вишни и во многих крупных городах России: в Киеве, Виннице, Одессе (перешли в студенческие беспорядки), Воронеже, Самаре, Уфе, Ярославле, Витебске, Казани, Риге, Тифлисе. В Твери врачи и педагоги не смогли получить разрешение от администрации города на свои выступления.В Санкт-Петербурге «Пироговские торжества» открылись 13 ноября в музее Пирогова, и чествования проходили в залах и аудиториях на протяжении нескольких дней. В конце одного из докладов – члена Госсовета А. Ф. Кони – были приведены слова об атмосфере, в которой приходилось работать врачам времен Пирогова. «Лечение было: сначала валериан, потом камфара, затем мускус и главное – воля Господня», – так учили профессора медицины. Они же на лекциях рекомендовали студентам: «К купцу приезжать в карете, у барыни-помещицы спрашивать не о болезни, а о ее капризах – тогда вас будут считать хорошим доктором».Кони заметил, что у Пирогова завистники плодились необычайно быстро, его даже называли недостойными словами. Хирург твердо переносил крупные и мелкие удары судьбы и наветы. Но вот обращение военного министра князя Чернышева, придравшегося к известному ученому, богатому опытом и знаниями, за неправильность в форменной одежде, было первым ударом, которого не выдержал характер Николая Ивановича. И если бы не своевременная поддержка великой княгини Елены Павловны, страна рано потеряла бы своего первого медицинского специалиста. Именно тогда Пирогов переключился на участие в Крымской войне, где он вместе с великой княжной положил начало первому в мире и чисто русскому почину, основав «Общину сестер милосердия».Добавлю: в 1910 году дом Грязнова, стоявший на земле, принадлежавшей Пироговым, представлял собой одной частью двухэтажное, а другой частью – трехэтажное, здание.От старого пироговского дома оставалась только его половина, вторая половина за первые годы ХХ века была сломана и вновь отстроена.Ровно через последующие сто лет обе половины дома были полностью снесены. Любой наш современник может в том убедиться, проходя вблизи Курского вокзала по Криво-Ярославскому переулку, называющемуся ныне Мельницким.Странно, что московские власти за пять лет до 200-летней даты рождения Н. И. Пирогова уничтожили то, что должны были сохранить для потомков. В Москве нет родных домов Пушкина и Лермонтова, не найти теперь и пироговского.
ВСЕГДА ли и везде москвич мог запросто окунуться в главную столичную реку? Еще авторы начала ХХ века отмечали, что ни в каком другом российском городе купальное дело не поставлено так плохо, как в Первопрестольной. Специально обустроенных городских бесплатных купален здесь не было, а «неорганизованное» погружение в воды Москвы-реки в черте города было строжайше запрещено.Москвичей такое положение всегда не устраивало: порой кто-то не выдерживал и шел плескаться на спуск у Берсеневской набережной. Полиция, прознав об этих шалостях, ловила нарушителей «с поличным».В начале июля 1903 года содержатели всех купален на Москве-реке, находившихся выше Крымского моста, подали в городскую Управу жалобу. В ней говорилось, что городские водопроводные работы, производившиеся у этого моста и долгое время не дававшие возможности сделать запруду Бабьегородской плотины, принесли им большие убытки. Вследствие мелководья реки, владельцы купален весь май и июнь не могли надлежащим образом устроить свои сооружения. Коммерсанты просили Управу либо возместить их убытки, либо возвратить половину арендной платы, взятой с них властями.Это, как и постоянные претензии москвичей, подтолкнули Московскую думу поднять в 1913 году вопрос о повседневном использовании реки в обывательском обиходе. В Думе существовала даже специальная Купальная комиссия. Но реально в этом направлении было сделано очень мало.Тогда Управа вступила в соглашение с содержателями некоторых торговых (то есть частных) купален. Договорились, что те будут пускать за мизерную плату – по 1 копейке за один раз – только учащихся школ. Для остального населения города вопрос общественных городских купален остался не решен.Однако считалось, что даже торговых купален на Москве-реке было недостаточно.Потому коммерчески настроенные жители прибрежных районов города, похлопотав, получили от городской Управы разрешение устраивать за небольшую арендную плату небольшие частные купальни. Однако новые сооружения оказались недоступными по цене большинству москвичей.Тарифы на разовое «водное удовольствие» колебались от 5 до 20 копеек. За сезон набегало около 7 рублей.При этом на частные купальни постоянно поступали нарекания. Купальщики с негодованием жаловались, что уборные там устроены настолько примитивно, что нечистоты плавали тут же, по соседству с окунувшимися в воду посетителями.Как-то прогуливавшуюся вдоль Чистопрудного бульвара публику удивил 43-летний рабочий Г. Ф. Чернышов: он разделся до трусов и на глазах у всех без стыда и сомнений влез в водоем. Ответ нарушителя полицейскому о причине столь неприличного поступка был прост: «Ведь жарко же!» Купанию в черте города препятствовало также загрязнение самой проточной воды.Красильные и ситценабивные фабрики, расположившиеся на берегах, бессовестно и в неограниченном количестве спускали в Москву-реку свои отработанные воды. Эти жидкости окрашивали не только воду в купальнях, но и всю речную гладь в разные цвета: красный, синий, зеленый…В зависимости от того, что и в какой час мочили в больших фабричных котлах.Из купальни, находившейся ниже по течению от фабрики, после сеанса, совпавшего с промышленным сливом, можно было выйти раскрашенным не хуже индейца. Но тогда это не считалось таким опасным, как в наше время, – из-за натурального состава красок. Когда же шел поток ядовитого закрепителя или другой, незаметной для глаза, «химии», купальщик рисковал получить кожное заболевание, язву или ожог.В итоге городские санитарные врачи, исследовав москворецкую воду, нашли ее неподходящей для омовений человека. Потому Купальная комиссия совместно с врачами разработала проект устройства огромного крытого бассейна для общедоступных круглогодичных купаний широких слоев населения.Для этого вполне подходил Рублевский водопровод, вода в котором отличалась особой чистотой. В холодные сезоны воду, попадавшуюся в бассейн, предполагалось подогревать до нужной температуры, так как она предполагалась проточной. Оплата за посещение новой «москворецкой купальни» предусматривалась городскими властями, как теперь говорят, «социальной», то есть – в разумных пределах.Замысел вполне мог воплотиться и несказанно осчастливить москвичей. Однако начавшаяся Первая мировая война приостановила реализацию этого мирного проекта.[b]Справка «ВМ»[/b][i]Протяженность Москвы-реки в черте города – 83 км. Ширина русла в пределах города – до 200 м (самая узкая часть – в районе Кремля, самая широкая – в районе Лужников).[/i]
В НАЧАЛЕ ХХ века в Москве проживало около миллиона человек. Но очень скоро число москвичей увеличилось почти вдвое. Город принял огромное количество беженцев Первой мировой войны из местностей, занятых неприятелем. В Москву-защитницу и стародавнюю столицу, расположенную в центре русских земель, потянулось немало обездоленных россиян.Еще в 1905 году было замечено, что московское домостроительство стало сильно отставать от естественного прироста населения столицы.А к началу Первой мировой строительство жилья совершенно прекратилось, что предвещало скорый квартирный кризис в Москве.Такой кризис наступил быстрее, чем думали. К тому же тысячи городских квартир пришлось приспособить под лазареты и другие учреждения, связанные с обороной страны. К осени 1915 года все жилые помещения Москвы были переполнены людьми сверх всяких норм. Если где-то жилье освобождалось, то оно становилось объектом жестокой спекуляции, которая приобрела огромные размеры.Взаимоотношения хозяев и съемщиков жилья чаще всего становились критическими. Поэтому 27 августа 1916 года городская Дума издала закон, ограничивавший дальнейшее повышение цен на квартиры стоимостью менее 2400 рублей.Но этот закон мало изменил отношения между людьми. Наоборот, поначалу он вызвал явное недовольство у владельцев квартир. Однако они быстро нашли в этом сыроватом документе множество лазеек. Например, оказалось, что можно было, нарушив договор, выселить прежних жильцов и (не повышая этим выселенным квартплаты) установить для новых квартирантов... более высокие цены.Таких хитрецов в городе нашлось немало. Выселение москвичей активизировалось, а цены на жилье продолжали катастрофически расти.Пример Москвы оказался заразительным – в подобное положение попали практически все жители страны. Пришедшее к власти Временное правительство решило срочно пересмотреть порядок найма жилых помещений.5 августа 1917 года оно утвердило постановление “Об установлении предельных цен на квартиры и другие помещения”. Документ был очень сложным и неопределенным.Обыватели не могли разобраться в его определении “нормальной квартирной платы”, в многочисленных надбавках к ней, в ряде исключений из общих правил и льготах. По закону правительства А. Ф. Керенского, наимодавцам жилья (так называли хозяев и перекупщиков) растущие расходы по эксплуатации домов предлагалось переложить на нанимателей.Новый закон стал постоянным источником споров: наимодавцы стремились к преувеличению своих расходов, а наниматели, защищаясь, оспаривали их размеры. Почти все договоры о найме жилых городских помещений неизбежно заканчивались судебными разбирательствами.Многочисленные спорные процессы завалили мировые суды. Поэтому Временное правительство решило ввести в действие особые примирительные жилищные камеры. К тюремным они никакого отношения не имели. В обязанности сотрудников камер входило лишь рассмотрение споров по договорам о найме жилых помещений.Примирительные жилищные камеры должны были находиться в ближайшей связи с избранными районными думами, создание которых также планировалось в скором времени. Этим новым органам городского самоуправления предстояло уделять много внимания улучшению жилищной обстановки местного населения. В планах Временного правительства было записано: “Организация районных дум может быть осуществлена не ранее конца октября”. Состав каждой из примирительных камер предполагался в лице председателя и не менее четырех членов (в равном числе – от домовладельцев и нанимателей помещений). Споры между домовладельцами и квартиронанимателями предлагалось рассматривать присутствием камеры в составе не менее четырех судей.Планировалось избирать председателей камер городскими думами, а членов – либо городскими думами, либо районными думами, либо организациями домовладельцев, квартиронанимателей, также и нанимателей комнат и “углов”. (“Углы” были расхожим российским изобретением, устоявшимся в жилищной практике не только в Москве, но и во всех российских промышленных городах.) На место председателей камер могли претендовать только лица с высшим юридическим образованием, и эта должность не могла совмещаться с другой платной службой или практикой. Из-за срочности решений квартирных проблем учреждение в Москве примирительных жилищных камер намечалось на более ранний срок, чем создание районных дум, – на первые числа октября 1917 года.На практике инициатива по примирительным камерам реализована не была. Известно лишь, что пожелали принять участие в выборах председателей примирительных камер 99 достойных москвичей с опытом подобной работы и 4 москвички.События октября 1917 года положили начало новому витку боев с непомерными ценами на квартиры и их обслуживание.
«В настоящее время два министерства — финансов и внутренних дел — озабочены изысканием мер к устранению уличного потребления вина, наблюдающегося вблизи винных лавок. По отзывам некоторых лиц, к которым Министерство финансов обращалось за справками, это явление сопряжено с соблазном пьянства для малолетних. Одной из мер борьбы против зла организованное по этому поводу совещание министерств предлагает увеличение числа трактиров вблизи мест продажи алкоголя с допущением права потребления вина только внутри этих заведений». [i]Если вышенаписанное закавычить и поставить под ним не сегодняшнюю, а истинную дату — «март 1902 г.», то нам, постоянно наблюдавшим в людных местах за свободными разного рода распитиями (самой действенной рекламой дурных привычек), остается лишь с сожалением вздохнуть.[/i]
В ЖУРНАЛЕ приема документов Московской городской управы за 1909 год было зарегистрировано заявление известной артистки со сценической фамилией Семская.Артистка, по гражданским документам – дворянка М. Н. Линтварева, обратилась в начале того года в городскую Управу с предложением, в котором указывала на “назревшую необходимость устройства театра в Пресненской части города”, где тогда проживало “до 30 тысяч фабричных рабочих с массой детей и женщин, нуждающихся в разумных развлечениях”.Госпожа Линтварева просила Управу отвести ей безвозмездно за Пресненской заставой участок земли в тысячу квадратных сажен для постройки Народного театра на 2–3 тысячи зрителей. Еще она планировала устроить при театре библиотеку, клуб для рабочих, народные столовую и чайную, детский сад с площадкой для подвижных игр на воздухе.Артистка предполагала: в случае, если получит положительный ответ, возьмет на себя обязательство не позднее трех лет выстроить в Пресненской части города здание Народного театра. А до его открытия в сентябре 1909 года она устроит временный театр наподобие того, что работал в Зоологическом саду (со столовой, чайной и площадкой для детских подвижных игр).Репертуар театра, по замыслам Линтваревой, должен был иметь девиз: “Театр – школа народа”.Горячий порыв артистки достойно оценили. В управе ее похвалили. Но, как было принято у чиновников еще задолго дo подачи заявления от “сценической дивы”, не все то, что, по предположению, могло иметь место в жизни, подлежало действительной реализации.Повторного заявления госпожа Семская уже не подавала. Однако история сохранила и другие примеры добрых театральных “порывов для народного просвещения” и их воплощения в жизнь.Так, в марте 1872 года архитектор академик Гартман предложил Мосгордуме на рассмотрение свой проект Народного общедоступного театра (по образцу Пражского театра) на 1500 зрительных мест.От Московской городской думы была получена ссуда в 10 тысяч рублей при условии ее возврата из доходов театра.Народный театр построили из брусьев при двойной обшивке с гонтовой крышей на просторной Варварской площади, на взгорье, выше водоразборного бассейна. На этом месте зимой проходил традиционный торг мерзлой рыбой, а в августе и осенью – фруктами (сейчас здесь сквер за памятником Кириллу и Мефодию).Театр возводился Комиссией по устройству Отдела об улучшении быта рабочих и ремесленников на время работы Всероссийской Политехнической выставки, посвященной 200-летию со дня рождения Петра Первого.К “общедоступным развлечениям” относилась и организация “Народных домов”, которая находилась одной частью в ведомстве Городского управления и другой – в руках Московского попечительства о народной трезвости. Это были те силы, что старались вместе сделать все возможное, чтобы удовлетворить широкую потребность небогатого московского люда в дешевых и здоровых развлечениях.Во Введенском народном доме (что был построен в начале ХХ века на Введенской площади у Яузы) несколько раз в неделю ставились драматические спектакли. Управлением занимался очень опытный в театральных делах А. А. Бахрушин, который ежегодно получал от города субсидию в 20 тысяч рублей.В этом театре в 1910-х годах работали весьма известные Н. Ф. Аксагаров, госпожи Мальская (жена драматурга Найденова) и Харзи-Никольская, многие другие талантливые артисты, драматурги.Но часто то, что ставилось в обыкновенном театре, по цензурным соображениям нельзя было представлять в народном театре. “Чисто народных” пьес здесь показывалось совсем немного.Постоянным недостатком в этом театре было то, что А. А. Бахрушин старался ставить пьесы как можно “экономнее”. А потому самый большой годовой оклад артиста Введенского народного дома составлял 100 рублей, что, без сомнения, снижало уровень актерской труппы в целом.В театре для народа рядом с теми, кто считал в своих карманах деньги и подряжался на заработок еще на других городских подмостках, работали и те, что шли к простонародью “чисто ради идеи”.Примером тому был известнейший и уникальный московский музыкант Константин Сараджев, дирижировавший в опере Сергиевского народного дома.К работе народных театров московские обыватели относились очень серьезно. Они понимали, насколько она важна. Потому сцены народных домов использовали и для других благих целей. Так, в середине декабря 1911 года домовладельцы и жители района Введенской площади (к слову, в советское время она носила имя большевика И. Ф. Журавлева) написали заявление на имя городского головы с ходатайством об уступке им Городского народного театра “хотя бы раз в неделю под устройство религиозно-нравственных чтений”.Впоследствии эти чтения, проводившиеся в основном попечительством о народной трезвости, стали весьма популярными. Вместе с тем в преддверии Новогодья хочу упомянуть об одном из мероприятий, устраивавшихся этим попечительством в густо населенных рабочим людом районах.29 декабря 1911 года Московское попечительство о народной трезвости в одном из своих помещений провело “Новогоднюю елку” для детей-хитрованцев. Никогда ранее убогое московское “дно” не видело такого радостного оживления.Планировалось, что здесь удастся собрать лишь три сотни детей. Однако пришло около 700 ребятишек. Искреннему детскому веселью не было предела. Разношерстная, в большей части плохо одетая, неумытая детская толпа радостными возгласами приветствовала артистов, ряженых и все то, что сопутствовало празднику. Особенный восторг вызвало зажигание елочных огней.Когда шум и визги детей немного поутихли, епископ Анастасий начал общий молебен. Все в тишине и с большим вниманием его прослушали. Затем епископ благословил детей Хитровки.В конце “Новогодней елки” ребятам раздали подарки, всех напоили горячим чаем.Устроительницами праздника были жертвовательницы В. И. Сушкова и С. Я. Сорокина.
Дореволюционная Москва была богата ресторанами. Лучшими считались: «Прага» на Арбате, «Эрмитаж» на Трубной площади, «Большой Московский трактир» — на Воскресенской, Трактир Тестова на углу Театральной и Воскресенской площадей, «Славянский базар» на Никольской улице, «Билло» на Б. Лубянке, «Петергоф» против Манежа, «Мартьяныч» в подвале Верхних Торговых рядов.Из тех, что открылись в начале 1910-х годов, бесспорно первенствовал ресторан «Ампир» в Петровских линиях. Он был излюбленным местом москвичей, желавших вкусно и недорого поесть.Завсегдатаи, которые на 120 процентов были уверены, что «без женщин жить нельзя на свете, нет», охотно шли в рестораны-варьете, по-старому — кафе-шантаны. Такими шантанами были «Альказар» на самом углу Садовой и Тверской, «Зон» на той же площади и «Максим» на Большой Дмитровке.В летнее время успехом пользовались рестораны, имевшие собственные сады: «Эрмитаж» Щукина в Каретном ряду, «Аквариум» на Садовой и некоторые другие.Из загородных лидирующее место занимал помещавшийся в своем великолепном доме-дворце за Тверской заставой по Петербургскому шоссе «Яр». Затем следовали: «Стрельна» и «Аполло» в Петровском парке, «Аркадия» в Сокольниках и другие.Самым любопытным и необыкновенным стало питейное заведение под таинственным, не переводимым на русский язык названием — «Квисисано» на Рождественке в доме Международного торгового банка.Этот новый ресторан занимал два больших зала, при входе в которые публику поражали автоматические буфеты, и особенно полное отсутствие прислуги.В серединах залов были расставлены столы.Справа от входа размещались буфеты с напитками, где на крючках были развешаны рюмки для разных сортов вин. А на ярлычке с названием вина было написано еще и то, что для его получения «следует опустить в автомат две десятикопеечные монеты».По каким же ценам продавалось вино в уникальном для Москвы ресторане вблизи Кузнецкого моста? Рюмка хереса, мадеры или ликера, а также стакан белого или красного вина, или стаканчик глинтвейна поменьше стоили по 20 копеек.Кружка пива — 10 копеек. А водка — по 5 копеек малая и по 10 копеек — большая рюмка.Закуска была не очень замысловатая. Пирожки по 5 копеек, всевозможные бутерброды — от 5 до 15 копеек за штуку. Поразительно, но через автомат же можно было купить и некоторые горячие кушанья (за 30 и 40 копеек). Еще два автомата наливали чай и кофе.Из автомата-бутыли громадных размеров отпускался коньяк по 20 и 30 копеек за рюмочку.Что же касается простого народа рабочих окраин, то и он имел свои «прелестные» уголки по части «где можно выпить и закусить колбаскою».Так в истории случилось, что с 1 января 1863 года большая часть заставных домов с уничтожением шлагбаумов и караулов были сданы в оброчное содержание некоему господину Марницу с дозволением устроить в них питейные заведения.В простонародье подобные заставные кабаки назывались «Прощи» и «Разстани», потому что до застав москвичи провожали своих родных и знакомых, здесь с ними с выпивкой и прощались.Очень любили кабак в Сокольниках, но его век был недолгим. Кабак буквально мозолил глаза, так как, находясь на видном месте, стал, по определению Московской управы, местом «неблагопристойных сцен», мешавших летним гуляньям.Дачники жаловались на частые нарушения порядка.Благотворители Лепешкины предложили поместить в Сокольниках вместо кабака летнюю пожарную команду. Они же нашли средства для перестройки заставного дома с водружением над ним большой каланчи. Кто не верит — пусть проверит. Витиеватый краснокирпичный памятник победы над бывшим здесь кабаком и сейчас украшает площадь у метро «Сокольники».
В ИЮЛЕ 1899 года городовой 1-го участка Якиманской части Дементьев узнал от обывателей, что по торговым заведениям ходит какой-то ревизор, который проверяет документы и собирает с торговцев “приличную дань”.Мнимого ревизора Дементьев задержал, практически “не отходя от прилавка”, и доставил в участок. На приведенном была надета добротная форменная фуражка с кокардою железнодорожных служащих.В момент начала разговора с городовым этот человек струсил и, уже на улице вытащив из своего портфеля какие-то бумаги, скомкал и бросил их на мостовую. Городовой не поленился и поднял все до единой. Бумаги, представлявшие собой два листа и пять полулистов, были исписаны карандашом и озаглавлены “протоколами”.Полиция о мнимом ревизоре произвела дознание, которым установила, что задержанный, выдавая себя за чиновника московской городской Управы, проверял торговые и ремесленные заведения, причем обо всем найденном составлял протоколы. Угрожая штрафом или арестом их владельцам, он вымогал деньги.В круге охвата “чиновником” был не только район за Москва-рекой. Из исписанных самодельных протоколов было видно, что он долгое время производил проверку хозяйств, расположенных в разных частях города.В числе заведений района того участка, где был задержан, строгий ревизор-самозванец также проверял и “Юхотное производство Пановой”. Хотя проверяльщик нашел дело Пановой в образцовом порядке, тем не менее взял с хозяйки один рубль.Когда весть о поимке мнимого ревизора распространилась в Замоскворечье, в участок пришел содержатель постоялого двора господин Балабанов. Он заявил, что и у него производил проверку задержанный, который также взял рубль. При этом Балабанов сказал, что этот “чиновник” и в предыдущий год являлся к нему для ревизии, но тогда получил с него больше – два рубля.Лжеревизор оказался крестьянином Зарайского уезда Сергеем Филипповым (то есть по-современному Филипповичем) Кузьминым, 28 лет, проживавшим в одном из селений Московского уезда.По словам Кузьмина, он ранее служил конторщиком в правлении Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги и с тех пор постоянно носил форменную фуражку.В полиции составили протокол о поборах “ревизора”. По этой нефальшивой бумаге Кузьмину предстояло держать ответ перед судом.
БЫЛИ годы, когда за условный центр Москвы принимали колокольню Ивана Великого, городской Почтамт, Телеграф и даже Мавзолей В.И.Ленина.Сейчас перед Иверской часовней на брусчатке есть памятный знак “Нулевой километр”, который и взял на себя функцию нашего городского центра, от которого имеет отсчет ряд дорог.Площадка перед часовней весьма оживлена. Здесь москвичи и иноземцы встречаются, кидают монетки на счастье, смотрят по сторонам на московские красоты.При большой многолюдности в этом месте, редкий прохожий остановит свой взгляд на примыкающей к этой площадке стене бывшей Московской городской Думы. А ведь она когда-то была отмечена заметным памятником…В середине дня 17 октября 1888 года на 277 версте перегона между станциями Тарановка и Борки Курско-Харьковско-Азовской железной дороги произошла катастрофа с императорским поездом. В крушении каким-то чудом спаслись Государь Император Александр III и члены Августейшей Семьи. Но оказалось много погибших и раненых, в том числе – немало царских слуг…К пятилетней дате события на заседании Московской Думы в 1891 году гласные постановили “соорудить на средства города икону в память чудесного избавления Августейшей семьи от грозившей ей опасности” в здании своего учреждения.Домовой церкви в Думе не было, потому для иконы устроили специальную нишу на наружной стене со стороны часовни Иверской Божьей матери.Большая икона-памятник, сделанная за границей из разноцветной лавы мозаичным способом, была установлена 24 октября 1892 года (дата, конечно, по старому стилю. Она соответствует нынешней “5 ноября”). Ширина иконы составляла более аршина, высота – в два аршина.На иконе были изображены святые, память которых 17 октября отмечала русская церковь. По вызолоченному фону их лики размещались следующим образом. В центре – св. Александр Невский. По его правую сторону: св. Николай Чудотворец, св. преп. князь Михаил Тверский и св. равноапост. княгиня Ольга; по левую его сторону: св. Мария Магдалина, св. великомчн. Георгий Победоносец и св. равноапост. Ксения. Вверху иконы находились изображения Спаса Нерукотворного и двух ангелов. Икона весила 10 пудов. Ниша для иконы венчалась крестом, утвержденном на золотом яблоке. Перед иконой повесили неугасаемую лампаду…Старые кадры фото- и кинохроники сохранили изображение всей стены Городской думы. Но советское время памятник не пощадило. Угасла лампада. Была сбита икона, а ниша в стене Московской Думы заложена. А на уровне памятника от угла дома до линии Иверских ворот московские революционеры начертали свой лозунг “Религия – опиум для народа” со звездой, вместо точки.Народная память об октябрьском событии 1888 года в октябре 1917 года была уничтожена: “забита”, замурована. Позднее все залы Думы отдали для демонстрации предметов в воспоминание о жизненном пути нового героя. Также - для выставки подарков других вождей…Теперь же лишь острый глаз созерцателя может заметить над третьим с левого угла окном (между первым и вторым этажами) на стене бывшего “Музея В.И.Ленина” разницу в оттенках красного кирпича ранней и более поздней его кладки.[b]Чайка за собой зовет[/b]В самом начале ХХ века в нашей стране очень быстрыми темпами стал распространяться интерес к воздухоплаванию. Строились модели разных типов больших и малых планеров, воздушных шаров, дирижаблей. Многие мечтали освоить полетные конструкции. У парковых аттракционов с поднятием “посадочных корзин” на большую высоту с помощью лебедок собирались большие очереди из прогуливавшихся. Причем, самых разных возрастов.К 1910 году новое Общество воздухоплавания насчитывало в своих рядах две сотни действительных членов. Было понятно, что при необходимости воздухоплавательные навыки этих людей смогут положительно проявиться в действиях по защите отечества. Поэтому при Обществе воздухоплавания появился специальный Военный комитет. Комитету для тренировок и разных сопутствующих действий нужно было подготовленное летное поле.Московская управа такое место нашла. Она вполне официально выделила Военному комитету общества воздухоплавания часть Ходынского поля. Ту, что находилась в северо-восточном его углу, по соседству со Всехсвятской рощей.В конце мая того же года общество уже приступило к постройке здесь своих ангаров и специальной вышки.Общество руководило упражнениями спортсменов с планерами. Помимо этого, оно же в летние месяцы устраивало на Ходынке, для желающих обучаться полетам, подъемы на привязанном шаре, и вместе с тем – свободные полеты (без привязки) на шаре для трех лиц, не считая опытного пилота. К полету допускались все те, кто оставлял в кассе общества определенную сумму денег. Процедура допуска была похожа на посещение любого паркового аттракциона при наличии билета. Никаких справок о здоровье предъявлять не приходилось.Параллельно с освоением земельных и воздушных пространств на Ходынском поле, Совет общества воздухоплавания разрешил выпуск подписных листов для сбора пожертвований - в общей сумме в 25 тысяч рублей - на оборудование своего подвижного состава. Наверное, это было правильно, так как всякие “воздушные средства” требовали обыкновенных “приземленных денежных средств” на свое изготовление. А последнее было весьма дорогим.
ОСЕНЬЮ 1892 года московские газеты сообщили, что хотя еще тремя годами ранее от Бутырской заставы до Старой Башиловки вдоль линии конно-железной дороги было проведено шоссе, работы тогда еще не были закончены.«Теперь производятся работы по шоссированию дороги вдоль той же линии, от Старой до Новой Башиловки, идущей по самой границе Петровского парка».Конечно, речь шла об улицах «Нижней Масловке» и «Верхней Масловке». Журналисты добавляли: «Таким образом, новое шоссе на днях соединит хорошею прямой шоссейной дорогой Бутырскую заставу с Петровским парком. Жаль только, что въезд на это новое шоссе теряется за барьером соединительной железнодорожной линии».Действительно, на севере Москвы окраинная местность Бутырской заставы, Бутырок, более отдаленного Бутырского хутора и всех других поселений, находившихся вблизи них и чуть далее, практически отрезала от города Соединительная (Передаточная) ветвь МосковскоБрестской железной дороги.И нынче ветвь соединяет Белорусский (Брестский) и Ленинградский (Николаевский) вокзалы.Между Сущевским и Бутырским Камер-Коллежскими валами через железнодорожные рельсы был налажен самый обыкновенный переезд. Транспортное движение по нему определялось Управой как «напряженное». Когда же оно на продолжительное время перекрывалось для прохода поездов, то в ожидании открытия переезда возницы и пассажиры очень сильно нервничали.26 мая 1898 года Московской городской думой обсуждался доклад Комиссии по рассмотрению проектов Московской окружной железной дороги (за № 109 от 29 апреля того же года) по вопросу о выборе места для постройки станции «Москва» Московско-Савеловской линии Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги (в наше время – это Савеловский вокзал).В заседании Думы единогласно было постановлено уведомить Правление Общества Московско-ЯрославскоАрхангельской железной дороги, что Московское городское общественное управление может изъявить согласие на расположение станции «Москва» Московско-Савеловской линии у Бутырской заставы в местности, намеченной обществом, при том условии, чтобы общество при постройке там станции: 1) близ Бутырской заставы устроило путепровод, чтобы пересечение мостовых и шоссе не было в одной плоскости с железнодорожным полотном; что ширина моста этого путепровода для экипажного движения должна быть не менее 10 сажен с тротуарами, а уклоны на въезд и спуск с путепроводов – никак не более 0,02 сажен; 2) при направлении всего грузового движения на товарную станцию не через Бутырскую заставу, а через особый проезд по продолжению Тихвинской улицы и далее устроило еще один путепровод через Соединительную ветвь Брестской железной дороги в сторону пассажирской станции Савеловской линии. Ширина моста на таком путепроводе через эту ветвь Брестской железной дороги для проезда на товарную станцию должна быть не менее 8 сажен с тротуарами; 3) для облегчения легкового пассажирского движения через Бутырскую заставу уширило проезд у этой заставы до 10 сажен; 4) при спланировании места для станционной площадки направление стока для верхних вод устроило так, чтобы не могло произойти ущерба от затопления для ниже лежащих по течению рек Неглинной и Напрудной владений и не могло бы потребовать особых расходов со стороны Городского управления.Эти условия Московской городской думы через Правительство России «вменялись в обязанность Обществу Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги»… Горожане радостно приняли известие о том, что 13 июня 1900 года в городском Инженерном совете был одобрен проект путепровода над соединительной ветвью Брестской и Николаевской железных дорог у Бутырской заставы. По проекту полотно самой ветви предполагалось опустить на две с лишним сажени, а мостовую над ним несколько насыпать повыше, тем самым немного приподняв.В результате сооружения Бутырского виадука именно так и было сделано, в чем нетрудно убедиться даже в наше время. И хотя старого виадука уже давно нет, а на его месте у заставы построена многоуровневая транспортная развязка, следы этой работы можно обнаружить, проходя от Савеловского вокзала вдоль железнодорожных путей к большому Издательско-редакционному зданию (на нем в советское время было написано слово «Правда», замененное в перестройку на «Пресса»). Если здесь ненадолго остановиться и осмотреться, то за линией железных рельсов можно заметить часть старого Бутырского виадука: при постройке новых трасс каменная кладка блоков в одной из опор виадука своей массой органично вошла в новый путепровод.Не стоит думать, что архитектура Бутырского виадука вовсе исчезла и забыта. Его копия до сих пор в рабочем строю, изрядно напряженно эксплуатируется. Это инженерное сооружение у Бутырок и другой виадук – у Тверской заставы – имели один проект. Правда, «Брат-1» в конце Тверской-Ямской улицы был немного занижен на местности по высоте. Так было сделано по той причине, чтобы новый каменный переезд не загораживал вида со стороны Петербургского шоссе на стоявшую здесь поблизости Триумфальную арку.В некоторых изданиях, где редким словом упомянут Бутырский виадук (загляните, к примеру, в книгу 1913 года известного московского архитектора И. Г. Машкова), обозначен год его открытия – «1909-й».Я решила проверить дату, уточнить сезон. Потому обратилась к периодическим изданиям этого дореволюционного года. Однако в 1909 году упоминания об открытии Бутырского путепровода я не нашла. А вот в подшивке предыдущих лет на страницах за «19 октября 1908 года» я обнаружила следующий текст: «Виадук у Бутырской заставы. Предполагающееся в настоящем строительном сезоне окончание сооружения виадука через соединительные пути Московско-Брестской железной дороги не может быть приведено в исполнение, так как постройка настолько запоздалая, что пока еще возведены быки для моста. К настилке ферм, по случаю раннего наступления холодов, приступлено не будет до будущего сезона, когда состоится и открытие. Виадук этот по своим размерам и стилю явится точною копией открытого в прошлом году виадука у Тверской заставы».Однако «в будущем сезоне», как я убедилась по поиску, виадук завершен не был.Причиной сему было прелюбопытное, не запланированное в газетах событие. Оно отмечено заметкой, последовавшей почти сразу за предыдущей. А именно – 23 октября: «Открытие виадука на Бутырках (так быстро – фантастика! – Т. Б.). 22 октября в 4 часа дня состоялось открытие вновь сооруженного виадука над путями Московско-Брестской железной дороги, расположенными у Бутырской заставы.Перед началом открытия движения по виадуку, в помещении лежащего рядом Савеловского вокзала было совершено торжественное молебствие, с провозглашением установленных многолетий.За богословением присутствовали: Московский градоначальник, генерал-майор А. А. Адрианов, начальник Московско-Брестской железной дороги генерал-майор Ф. Ф. Мец и многочисленные служащие, а также строители виадука. По окончании богослужения на вокзале, на место открытия двинулся крестный ход, сопровождаемый тысячной толпою молящихся. Здесь также было совершено молебствие, после которого новый путепровод над линией дороги, разукрашенный флагами и зеленью, был освящен святою водою. Затем было приступлено к открытию движения.Дочь генерал-майора Ф. Ф. Мец перерезала зеленую ленту, загораживающую проезд к виадуку, и по открытому малюткою пути первым прошел электрический трамвай, а за ним, на автомобиле, проследовал генерал-майор А. А. Адрианов и другие.Открытый путепровод имеет в длину более четверти версты, а шириною достигает 12 сажен. Постройка виадука обошлась дороге в 800 тысяч рублей».Выходит, ровно через три дня после грустного сообщения о затяжке с открытием путепровода, который должен был прекратить изнуряющее движение транспорта и народа непосредственно по доскам через рельсы, «тысячная толпа» была нечаяннонегаданно обрадована.В начале века читатели газет, видимо, были знакомы с афоризмом № 106 Козьмы Пруткова: «Если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол», не верь глазам своим». И, не поверив информации корреспондентов от 19 октября, москвичи в тот день и час, когда надо было, направились к Бутыркам. Эти тысячи москвичей вовремя успели на радостное торжество, крестный ход, молебен.В нынешний столетний юбилей открытия движения по первому виадуку у Бутырской заставы малютка Мец была бы в весьма почтенном возрасте.
Хозяйственные дела тяжелым бременем ложатся на плечи активных работников Московского управления. Планы, постановления, решения, запреты, выработка правил... Охватить весь перечень повседневной работы управцев и думцев из года в год, из века в век, ясное дело – невозможно. Но, имея некоторый интерес к прошедшим событиям, просмотреть, прочитать о небольшой части разного рода городских дел начала ХХ века, думаю, не составит особого труда. Предлагаю короткую их хронику, отраженную на давно пожелтевших страницах периодических изданий.[b]Осень 1900 года[/b]В октябре заведующим санитарною частью Москвы А. Г.Петровским был поднят вопрос об организации в городе врачебной помощи на дому. Выработка проекта по этому вопросу была поручена особой управской комиссии, которая должна была подготовить о том доклад. Доклад необходимо было представить во Врачебный совет. В случае одобрения он поступал на рассмотрение Городской думы. Предполагалось, что “врачебная помощь на дому будет оказываться исключительно бедным людям”, например, “в случаях хронических страданий, когда лечение требует продолжительного времени”.Москвичей оповестили, что с 4 ноября кремлевские Троицкие ворота будут открыты “исключительно для пешеходов”. В проезде разным видам транспорта здесь было отказано.А 7 ноября Городская дума известила москвичей о том, что она удовлетворила ходатайство Императорского московского археологического общества о разрешении ему поставить памятник первому русскому печатнику “диакону Ивану Федорову” в сквере у Китайской стены против Рождественской улицы.Через десять дней прошло сообщение Городской управы, касавшееся уличного информирования: в Москве должны появиться новые вывески с названиями улиц “взамен старых, часто замазываемых штукатурками”.Вывески должны “укрепляться на угольных домах уличных перекрестков на особых треугольных железных рычагах и таким образом, что одну и ту же вывеску можно будет видеть со стороны двух улиц”. А еще через день москвичи узнали, что центральным вокзалом железных дорог будет считаться Николаевский (нынешний Ленинградский).[b]Весна 1902 года[/b]Владельцы автомобилей для получения права езды на машинах по Москве, были обязаны “заручиться особым разрешением”, то есть – иметь специальный документ. Московский обер-полицмейстер дал разъяснение о том, что “не только владельцы автомобилей, но и “вожатые”, управляющие ходом автомобилей, обязаны иметь особое разрешение и представлять удостоверение от московского клуба автомобилистов об умении управлять автомобилем”. Одновременно с тем автомобили должны снабжаться “номером”, выдаваемым из Городской управы.Духовенство столичных кладбищ заметило, что на могилах стали появляться надгробные памятники в “декадентском стиле” с изображением сирен, демонов и прочих аллегорических персонажей, также и прочих чужеродных символических знаков. В начале мая оно обратилось с ходатайством к властям о недопущении установки на кладбищах памятников и решеток с изображениями, не соответствующими религиозно-нравственному духу православия.Той же весной Городская управа распорядилась закрывать Кокоревский бульвар, (расположенный вдоль берега Водоотводного канала на Острове, между Чугунным и Малым Каменным мостами), ежедневно в 11 часов вечера.Причиной тому послужили частые ночные безобразия. В дореволюционное время почти все московские бульвары были огорожены решетками с замками на калитках. За порядком и чистотой на бульварах следили специально нанимаемые сторожа.[b]1910 год[/b]По поводу сохранения общественного и государственного порядка в Москве 6 июня московский градоначальник издал обязательные постановления. В одном из них говорилось о дворниках и ночных сторожах. Определялось, что в каждом доме должен быть “дворник для очередного дежурства и для исполнения обязанностей по надзору за внешним порядком и общественной безопасностью”.Уличное дежурство домовых дворников распределялось и назначалось местной полицией. С разрешения градоначальника дозволялось нескольким домовладельцам иметь одного общего дворника.По части уличного надзора домашние дворники находились в полном подчинении полиции, приказания которой должны были ими беспрекословно исполняться.Лица, нанимавшие дворников, не могли давать им во время дежурства поручения, которые могли препятствовать тем своевременно выходить по назначению полиции на дежурство, мешать исполнению каких-либо других приказаний полиции, направленных на дело внешнего надзора за порядком и общественной безопасностью.(Видимо, эти постановления можно рассматривать еще и как начало, или предтечу, правил для будущих народных дружинников.) Участковый пристав мог требовать от домовладельца или арендатора дома увольнения незадачливого дворника или замены его другим. Хозяева обязаны были в течение трех суток исполнить этот полицейский приказ.К тому же домовладельцам Москвы вменялось в обязанности с 1 апреля по 10 августа с 23 часов до 5 часов утра, а с 10 августа по 1 апреля с 20 часов до 6 часов утра на каждой улице, площади, в каждом переулке или проезде, по всем набережным рек и Обводного (Водоотводного) канала, на близлежащей территории, кроме дворников, иметь и ночных сторожей, составлявших наружный дозор по поручению полиции.Дворники и ночные сторожа на время дежурства во всех местностях снабжались свистками и имели на своих шапках бляхи установленного образца.[b]1911 год[/b]21 апреля московский домовладелец Д. А. Манухин подал в Городскую управу предложение о том, чтобы вагоны трамваев направлялись не по правой стороне рельсовых линий, а по левой, как это было принято на некоторых российских железных дорогах (например, на “Московско-Казанской”). По его мнению, такое нововведение может “послужить к упорядочению уличного движения в Москве и обезопасить движение экипажей, так как освободит кучеров и извозчиков от необходимости постоянно оглядываться, чтобы не быть настигнутыми трамваем: перед их глазами будут только встречные вагоны”.[b]1913 год[/b]В конце апреля градоначальник обратился в городское управление с предложением издать обязательные постановления, воспрещающие хранение в жилых помещениях гостиниц и меблированных комнат легковоспламеняющихся веществ, как то: пороха, бензина, фейерверков, изделий из целлулоида. Также – сильно горящих предметов: кисеи, кружев, лент, т. п. Поводом для такого предложения послужило то, что “в Москву как в торговый центр съезжаются коммивояжеры с образцами самых разных товаров”. Конечно, для их размещения нужны помещения, изолированные от жилых.В апреле Думская комиссия по внешнему благоустройству города Москвы “признала необходимым устроить в этом же году новые скверы на Елоховской и Кудринской площадях”.Одновременно с тем прошло еще сообщение о недавно открытом у Никитских ворот “Электрическом театре Унион”. Этот театр “за короткое время завоевал симпатии москвичей, которые очень охотно посещают его”. Далее шла информация: “Сейчас там демонстрируется монопольная картина “Человек и хищный зверь”. Фильм пользовался “колоссальным успехом”.Мало того, 28 апреля написали, что Городская управа “задалась целью составить Кинематографический музей из лент, относящихся к разным событиям городской жизни”. В то время делать несанкционированные фотографии на улицах, в общественных местах, на предприятиях властями было запрещено. И Городская управа, дав разрешение фирме Ханжонкова “производить снимки в разных городских учреждениях”, обусловила, чтобы “ленты поступали в продажу после одобрения Управы и чтобы 4 экземпляра каждой из них были бесплатно предоставлены Управе для будущего музея”. (То есть был поставлен вопрос о лицензионности продукции и об обязательном бесплатном ее экземпляре. Аналогичное право получения книжного экземпляра в недавнее время имели все центральные публичные библиотеки. Но ныне оно повсеместно нарушается.) В первых числах июня Городская управа подписала доклад об образовании комиссии “для осмотра и испытания автомобилей и для экзаменов шофферов”. В состав этой комиссии предполагалось включить: гласных Городской думы по избранию, не менее пяти городских инженеров, в том числе один – в качестве непременного члена. Причем последний освобождался бы от других обязанностей по городскому управлению и за свой труд в комиссии получал бы годовое жалованье в размере 2,4 тысячи рублей. Остальные городские инженеры получали бы по 10 рублей за каждый день участия в комиссии.Кроме того, в состав комиссии должны войти два представителя от Первого русского автомобильного клуба и от Московского автомобильного общества. Общее годовое содержание этой комиссии составило бы до 7 тысяч рублей. Этот расход предполагалось покрыть “взиманием платы за экзамены с самих шофферов”. Оплата экзаменов устанавливалась “в силу тех соображений, что Москва является поставщиком “шофферов” на всю Россию и что имеющий такое свидетельство получает право извлекать из своего ремесла существенные выгоды”. Плата была определена в размере 5 рублей за первый экзамен и 3 рубля за каждый последующий.[b]1916 год[/b]Из опубликованных “Правил при пользовании телефонным сообщением”: “Абонентам и всем вообще лицам воспрещается передавать по телефону сведения, содержание которых противно законам, общественному порядку, нравственности и неприлично по выражениям, а также предоставлять установленные у них аппараты в пользование посторонних лиц за плату… Все переговоры… должны производиться вполне вежливо… К пользованию телефоном не допускаются лица, находящиеся в нетрезвом состоянии… Во время грозы действие телефона прекращается”.
ОКРУЖАЮЩАЯ нас ландшафтная и городская среда переполнена всевозможными звуками. С помощью криков, свистов, говора живая природа заявляет о себе. Неживая тоже при определенных условиях издает известные нам созвучия: шум от текущих потоков, извержений вулканов, от падения предметов, завывание ветра, гром, проч. Часто бывает так, что в союзе человека с неживой природой рождаются чудесные или не очень приятные звуки. Здесь можно вспомнить радость при игре музыкальных инструментов и раздражение от скрипа старых дверных петель.Дружба человека с транспортными машинами создала необходимые при передвижениях сигнальные средства.Первые автомобилисты в отношении звучности предостерегавших людей гудков старались превзойти друг друга. Прохожим приходилось слышать не один десяток самых разнообразных, и часто ужасающих, сигналов, от которых в испуге шарахались и пешеходы, и лошади. Некоторые гудки напоминали скрип несмазанных телег, другие – собачий лай, удар молота по наковальне. Городским жителям в подобной звуковой атмосфере жилось, естественно, не очень комфортно. Особенно страдали жители Москвы и Петербурга, где автомобильное движение использовалось в большей мере, чем в других городах России.А посему нетрудно было понять гласного Московской городской думы господина К. М. Жемочкина, который в марте 1914 года выступил с просьбой к думцам дать предложение Управе выработать обязательное постановление об уничтожении подобных «милых развлечений» и установить однообразные гудки на автомобилях, приняв за образец гудок в виде музыкальной гаммы.Правда, до того, в 1909 году, по предложению Градоначальника в той же Думе обсуждался вопрос о рожках и сигналах автоматических экипажей с воспрещением сигнала типа «Соловей». Аналогичное заседание было потом и в 1910 году.Комиссия по составлению проектов обязательных постановлений пришла тогда к заключению, что единообразия рожков на практике достигнуть нельзя, что употребление многотонных (различных) рожков, обращающих на себя внимание публики, не только не приносит вред с точки зрения безопасности уличного движения, но даже полезно как лучшее средство заставить публику остерегаться на дорогах. Опасность следовало предупреждать. Поэтому не было принято никакого специального решения по типу сигналов.Однако каждый год на заре автомобилестроения добавлял новые типы техники. В продажу также поступали продукты последних виртуозных изобретений для водителей по части сигнализации.В 1914 году однотипность в сигналах не была узаконена, хотя горожане получили некоторое облегчение. Тогда Общий технический совет думы постановил: «Автомобили должны быть снабжены сильными звуковыми сигнальными приборами, ручными или механическими, издающими однотонный звук рожка низкого тон». Мотоциклеты же обязательно снабжались сигнальным звуковым прибором, ручным или механическим, издававшим однотонный звук «рожка высокого тона», на безмоторные велосипеды должны были ставиться звонки. Другие звуковые аппараты с резкими сигналами воспрещались.Комиссия исходила из того, что некоторые действовавшие гудки и рожки имели такой резкий и оглушавший звук, что они не предостерегали прохожих, а пугали, заставляли их паниковать на дороге. Бывали случаи, когда по этой причине автомобили и трамваи наезжали на пешеходов. Комиссия также поставила вопрос о недопущении сигнала «Сирена».Дума полностью одобрила все эти предложения Комиссии, в том числе запретила сигнал «Сирена». Лишь один из ее членов, фабрикант А. Г. Лист, проголосовав, выразил свое особое мнение о том, что все-таки надо было бы оставить все прежние сигналы разрешенными, а запретить лишь «Сирену». Он считал, что публика лучше информируется о приближении опасности при неожиданно резких звуках, что никакие осложнения для человеческого организма следовать после таких сигналов не могут.Благодаря решению Думы в Москве стало немного спокойнее жить. Однако частые по незначительным поводам машинные гудки еще долгие годы, почти полвека, мешали спать обывателям и вести нормальные, без надрыва в голосе, разговоры на улицах.Сигнал же «Сирена», несмотря ни на что, возродился. И в наше время применяется на машинах «скорой помощи», у пожарных, в экстренных случаях (к которым теперь приравнено передвижение высокопоставленных особ и их персонала).По старой поговорке «Святое место пусто не бывает», на наши обывательские головы свалились новые проблемы – шумы от противоугонных автомобильных средств.Наверное, даже тихие и надежные капканы, в один из которых нечаянно попался наш милый Юрий Деточкин (герой фильма «Берегись автомобиля»), лучше будоражащих душу жутких машинных мелодий, не дающих москвичам по ночам полноценно высыпаться.
НИКАКОЕ действо в пределах городской черты, понятное дело, не могло родиться и иметь силу без согласования с местными властями, депутатами городской думы.С их разрешения и при их поддержке могла проявиться и дать хорошие результаты новая идея, которая получила продолжение и жива по сей день.- «Неужели вы еще не курите папиросы «Мускат», 10 штук – 6 копеек, 25 штук – 15 копеек, фабрики братьев Шапшаль?» - «Гранд-отель «Париж».Угол Тверской улицы и Охотного Ряда. Телефон № 6-88.Гостиница находится в самом центре города: близ Кремля, Новых торговых рядов и театров. По случаю перехода к новому владельцу вновь роскошно отделана. 100 прекрасно обставленных номеров и семейных отделений. В сутки – от 1 руб. 50 коп. до 20 руб.; помесячно – от 40 до 300 руб. Электрическое освещение, отопление голландскими печами, читальня, ванны, омнибусы на вокзалы всех железных дорог. Прислуга говорит на иностранных языках. При гостинице – ресторан 1-го разряда. Вина – лучших погребов. Главное внимание владельца гостиницы обращено на кухню, чистоту и опрятность. Цены на все умеренные. Владелец гостиницы Леонтий Герасимович Загвоздкин.» - «Дюжина стульев только в торговом доме «Александров с сыновьями»; Красная площадь, Верхние ряды, подъезд от памятника Минину.» - «На Никольской в доме Ремесленного общества отдается большое торговое помещение в 3-м этаже за 1 тыс. руб. в год. Узнать тут же, в часовом магазине В.Габю».Нет никаких сомнений: это обыкновенные объявления. Время их публикации – сентябрь 1903 года. Самым распространенным местом их помещения были ежедневные газеты. В некоторых изданиях подобными объявлениями были заняты целые страницы. Бывало, что в номере их помещалось порядка двух сотен. В газетной «шапке» на первой странице давались расценки: - «…впереди текста – 40 копеек, позади текста – 15 копеек за строку нонпареля (определенного типографского шрифта. – Т.Б.). За перемену адреса платят: городского на городской – 15 коп., иногороднего на иногородний – 30 коп., городского на иногородний – 1 рубль.» Археологи, раскопавшие древние города Помпею и Геркуланум, нашли на одной из колонн запись с информацией – некоторое подобие объявления. Это открытие стали считать за находку самой древней рекламы, от которой можно вести отсчет ее возраста.Разные объявления в России появились, конечно, тоже очень давно, и наши землекопатели дадут тому массу подтверждений. Однако специалистам-рекламщикам хочется иметь свою, более точную дату рождения профессии, чтобы кого-то почествовать, собраться, повеселиться. И потому российскими владельцами разных печатных изданий 28 сентября 1903 года в Москве праздновался совершенно исключительный юбилей.В этот день «Центральная контора объявлений Л. М.Метцль» отмечала 25-летие своего существования. Вернее – юбилей работы на этом поприще своего основателя, служившего добровольным посредником между публикаторами и газетными столбцами.Дата имела полное право быть отмеченной всей российской печатью не только по значению роли объявлений в коммерческой стороне газетного дела, но и по характеру деятельности данного предприятия.Когда за четверть века до того братья Метцль открывали свою «Контору объявлений торгового дома Л. и Э.Метцль и Ко», доставка газетной рекламы через комиссионеров было в стране делом практически новым, неразвитым. Оно не имело той широты, что обнаружилась позднее.Изменилось многое. Отдел объявлений в газетах увеличился, стал постоянным. А обе заинтересованные стороны – объявители и публика – прекрасно поняли значение этих систематических публикаций как регуляторов отношений между спросом и предложением во всех областях производства, в торговом обороте и на рынке труда.Именно предприятие братьев Метцль добротно поработало над упрочением такого взаимодействия. Оно поставило в свой девиз простые слова: «Реклама есть двигатель торговли». Вместе с тем, Метцль не ограничились в работе простым собиранием и систематизацией объявлений. Они поменяли общественное сознание, открыли ворота в новую отрасль деятельности, которая способствовала развитию разнообразных сфер жизни страны.Кроме того, через соглашения с зарубежными фирмами и конторами объявлений братья Метцль смогли увеличить в русских газетах число заграничных объявлений.В «Конторе объявлений торгового дома Л. и Э.Метцль и Ко» всегда работали внимательные и отзывчивые люди, которые тактично относились и к частным лицам, и к представителям учреждений, предприятий.Поскольку газетное и журнальное дело стало зависеть в значительной мере от коммерческой выгоды с рекламных публикаций, именно такие редакции имели особую благодарность к конторе братьев Метцль.Ко дню четвертьвекового юбилея конторы делами в ней управлял уже один из братьев – Л.М.Метцль. Немного изменилось и ее наименование.Торжество, по обычаю, началось с молебствия, совершенного местным духовенством. Затем поздравляли самого юбиляра и его верную помощницу в делах за многие годы – супругу, Л.Н. Метцль. Подносились подарки. Говорились речи, на каждую из которых эта пара отвечала словами благодарности, после чего все аплодировали.От всей российской печати Л. М. Метцль получил громадный альбом с серебряной доской. В этом «коллективном» фолианте были помещены фотокарточки редакторов и издателей большого количества газет и журналов.Австро-Венгерское вспомогательное общество в Москве, президентом которого Л. М. Метцль состоял, вручило ему свой адрес. Много подношений было принято от частных лиц.Вечером в ресторане «Эрмитаж» состоялся праздничный обед. И здесь рекой полились речи. Были прочитаны многочисленные телеграммы со всех концов России и из-за границы, от частных лиц, от знакомых, друзей и от издательств, с которыми «Центральная контора объявлений Л. М. Метцль» имела связи. Вечер прошел весьма оживленно.В этот и последующие дни газеты по-прежнему печатали рекламную информацию. Вроде такой: - «Пользуйтесь случаем! Сдается колониальная торговля, при ней – квартира, за скорым отъездом хозяина, на полном ходу, бойкое место, в людной местности, аренда дешевая. Справки: Арбат, Бол. Николо-Песковский пер., дом церкви Николо-Пески, кв.Косникова». Объявление № 24995.1,0.- «Господа велосипедисты! Параграф 13 Обязательных постановлений Мосгордумы о порядке езды по городу на велосипедах гласит: «Употребление при езде на велосипедах непривычных для публики, обращающих на себя внимание костюмов, воспрещается». Ваш поставщик Жак, руководствуясь этим параграфом, заготовил соответственные костюмы, и вы можете смело доверить его предусмотрительности и вкусу выбор велосипедного костюма». Объявление № 1-3726.- «Бесплатная гинекологическая лечебница и родильный приют Е. В. Горбуновой (Пречистенка, Левшинский пер., свой дом). Прием страдающих женскими болезнями производится ежедневно, кроме праздничных дней, от 8 до 11 час. утра. Беднейшим больным выдается бесплатно и лекарство. Роженицы принимаются во всякое время дня и ночи. Для больных, требующих оперативного лечения или постельного содержания, имеются постоянные койки с полным бесплатным содержанием. Заведующий лечебницей Н. Галактионов». И рядом: «Родильный приют открыт. Повивальная бабка М. Я. Яковенко.Сретенка, Ащеулов пер., дом Титова».Есть выбор и конкуренция.Для современного исследователя-историка работа супругов Метцль дает массу полезной и познавательной информации. А потому, если бы мне пришлось побывать на том 25-летии со дня основания конторы, то и мой голос, наверное, не был бы лишним в потоке благодарностей и поздравлений.Издателям, желающим в этом году точно определиться с календарной датой «130летия активизации издательской рекламы и рождения надежного источника денежных поступлений», сообщаю: это – 11 октября.
[b]В 1892 году на нашей планете широко отмечался 400-летний юбилей первой встречи европейцев с Америкой. Вспомнили и об «открытии сигары».[/b]В дневнике Колумба есть информация о том, что его люди, посылавшиеся на разведку-рекогносцировку, часто встречали на местности индейцев обоего пола с маленькими горящими пучками какой-то травы. Испанцы называли эти пучки «tabaco».В 1560 году семена неизвестного табачного растения в Европу, а точнее — в Лиссабон ко двору Екатерины Медичи, впервые привез французский посланник в Португалии Жан Никота. Название заморского чуда стало писаться «Nikotina Tabacum», а открытие этой индейской травы приписали все равно Колумбу.Простонародье, несмотря на вкусовые качества табака, которые поначалу никому не нравились, первым приобщилось к курению «зелья». Была изобретена и специальная трубка для раскуривания травы «Никоты».Высшая аристократия и административные органы всеми силами противодействовали быстро распространявшейся привычке курения. Однако люди, склонные к одурманиванию головы, приобретя в том привычку, взяли верх в этой борьбе.Площади мировых табачных плантаций, независимо ни от каких запретов, очень скоро стали увеличиваться. И на нашей планете уже было трудно найти место, где курение не получило бы полноценного права гражданства. Вместе с этим ростом постоянно увеличивалось и число разумных борцов-противников употребления «одурманивающего зелья». Так, после массы проведенных научных опытов доктора стали активно пропагандировать знания о вреде солей алкалоида-никотина, который был обнаружен в табачных листьях и семенах. Эти соли были отнесены к весьма сильнейшему натуральному яду.С добрыми намерениями врачи стали говорить, что капля никотина легко убивает лошадь. Не верившие в то курильщики всегда просили показать им лошадь, которая могла бы курить. Вероятно, именно эта «сказка» про лошадиные проблемы и для нас является самой сильной и живучей табачной рекламой.К нашим современникам очень робко обращается один Минздрав, который лишь «предупреждает».Уже никого давно не удивляет наличие специальных помещений — «курилок» — абсолютно во всех учреждениях. Правда, у меня вдруг обожглось сердце, когда я в учебном заведении (ПТУ) в конце урока услышала от преподавательницы: «Все, перекур!» вместо приглашения на перемену.
[b]Забавный случай произошел в апреле 1893 года на Курско-Харьково-Азовской железной дороге.[/b]Тогда к здоровью относились бережно, и вагоны имели разделения на «для курящих» и «для некурящих». Об этом в них имелись соответствующие надписи. В поездах ездили вполне грамотные люди, поэтому никаких особых проблем с курением на транспорте никто не испытывал.Но вот в поезде один из пассажиров, ехавший в вагоне для некурящих, вдруг достал из кармана папироску и, как ни в чем не бывало, закурил, не покидая места.Окружавшие не знали, как поступить: ведь на доступном для обозрения месте красовалась предупредительная табличка.Когда клубы дыма распространились до господина средних лет, не слишком выдающегося физическим строением тела, с добрым лицом и хорошими манерами, произошло следующее.Этот господин встал, подошел к нарушителю комфортного передвижения и попросил его выйти из вагона, раз у него появилась потребность покурить. N просьбу проигнорировал.После безрезультатных замечаний возмущенный попутчик курильщика поднялся с сиденья, достал из своего багажа судейскую нагрудную цепь и попросил всех свидетелей вагонной сцены встать.Все присутствовавшие в вагоне разом подчинились прозвучавшему призыву.Пассажиры услышали: «Я, земский начальник… Киевской губернии… ([i]шли казенные протокольные слова[/i]. — [b]Т. Б.[/b])… приговорил человека неизвестного звания, личность которого по прибытии на станцию будет установлена жандармом, оштрафовать пятнадцатью рублями за нарушение правил Министерства путей сообщения».Если бы вместо этой недолгой речи вдруг прозвучал сильнейший раскат грома и блеснула молния, то они не произвели бы такого впечатления на людей и на самого нарушителя железнодорожных постановлений, как этот приговор «вагонного» суда…Вероятно, господин N еще долго не мог оправиться от произошедшего с ним. Такой случай не мог вовсе изгладиться из его памяти.
[b]Недавно москвичи стали свидетелями и участниками торжеств, посвященных 190-й годовщине славного Бородина. Но хоть 7 сентября дата и примечательная, считать ее праздником все-таки не стоит. Настоящим праздником для москвичей стал когда-то день 11 октября 1812 года, когда французские войска покинули наш любимый город.[/b]Памятников той Отечественной войне в Москве было несколько. Есть среди них всем известные: храм Христа Спасителя, например, или Триумфальная арка, построенная в честь входивших в Москву победителей Наполеона. А есть (или, точнее, были) менее знаменитые, а нынче и вовсе забытые.К таким малоизвестным памятникам относится церковь Святых Отцов седьмого вселенского собора, сооруженная на свои средства московским купцом С. А. Милюковым. Этот церковный праздник пришелся как раз на 11 октября – день, когда Москва освободилась от французов.Купец подал прошение о дозволении строительства практически сразу же по выходе из города неприятеля. Разрешение получил, и строительство началось.Храм был построен вблизи Новодевичьего монастыря и освящен в 1833 году. Он стал первым в Москве культовым памятником в честь победы над Наполеоном. Простоял храм до начала 1930-х годов, а потом был разрушен, несмотря на всю свою «мемориальность». На его месте появился восьмиэтажный дом для сотрудников Института красной профессуры с кинотеатром, получившим позднее название «Спорт».Еще одним памятником той далекой войне был крест, воздвигнутый на Воробьевых горах на месте закладки так и не состоявшегося витберговского храма Христа Спасителя. Но наиболее любопытным представляется памятник, открытый в 1912 году напротив Предтеченской церкви, что на Трех горах, у Пресни. Здесь, в саду обсерватории Московского университета, в стену одного из строений вделали бронзовую доску, посвященную «доброму французскому полковнику».А ровно за сто лет до этого произошло вот что: некий французский полковник не позволил мародерам отнять запас муки и картофеля у московского жителя Василия Прохорова и его сына Ивана, которые спасались здесь «от пламени, объявшего Москву, и грабежа неприятелей». Надпись на памятной доске была длинной! В нее было включено повествование, как полковник, уезжая из Москвы, «заходил проститься с хозяином, Василием Ивановичем, и подарил сыну его, Ивану, подзорную трубу…» Нетрудно догадаться, что «хозяин» – один из основателей династии известных мануфактурщиков Прохоровых, владевших нынешней Трехгоркой.Французы из Москвы ушли. Ваня Прохоров умер. А куда делась труба, история умалчивает. Кто-то сейчас в нее смотрит, и что он там видит?
Многим горожанам и гостям Москвы монументальная композиция Михаила Шемякина на Болотной площади кажется странной. Но и сам остров (то есть пространство земли между рекой Москвой и Водоотводным каналом с загадочной фигурой Петра I, не раз затапливаемое в большие наводнения, отчего часто бывшее как бы большой московской клоакой и источником городских эпидемий) — разве он не был всегда таинственным?Темные аллегорические фигуры в бронзе, обозначившие несколько человеческих пороков: наркомания, проституция, эксплуатация детского труда, садизм, война, нищета, для беспамятных, пропаганда насилия, равнодушие, лжеученость, невежество, алкоголизм, воровство — полукольцом окружили две хрупкие детские фигурки с завязанными глазами. Дети забыли про мяч, про любимые книжки (на пьедестале скульптор расположил «Сказки» и «Пушкина»). Они робко направляются в сторону пороков. Скоро кольцо мерзостей замкнется…Но посмотрите — другой, живой и настоящий мальчик вполне самостоятельно сделал свой выбор. Он повернулся спиной ко всему тому, что гадко в нашей жизни, и читает не бронзовую или золоченую книгу, а настоящую — со страницами и картинками.[b]Р.S.[/b] [i]Снимок сделан случайно моей подругой Мариной.[/i]
[b]Когда после «строгих» советских времен нашим школьникам было разрешено посещать школу в чем захочется – любой «гражданской» одежде, многие обрадовались. Впрочем, это «новшество» имело и оборотную сторону медали; многим учителям (да и родителям) она пришлась не по сердцу…[/b]Сегодня школьная форма (в том или ином виде) возвращается. Не везде и не в том серо-черном траурном виде, как 15–20 лет назад, но какие-то фартучки или курточки на учащихся некоторых школ можно приметить…А вот в газетах, которые вышли из типографии ровно 110 лет назад, можно было увидеть сообщения о том, что «с начала учебного года воспитанникам городских школ решено наконец дать общую форму, которая состоит из курток и шинелей, наподобие гимназических... В случае бедности родителей дети будут приобретать эту установленную форму за счет городской Управы...»Тогдашним студентам газеты предвещали новые строгости. Причем именно в ношении формы. Ректор Московского университета предупреждал «господ студентов», что никакие вольности в этом деле недопустимы. «Замеченные в вольностях в одежде подвергаются законной ответственности… И могут быть вовсе удалены из университета».Что же считалось в те времена «вольностью»? «Ношение статского платья, цветных брюк в смешении с формой студенческого образца, а также ношение студенческой фуражки при статской одежде.., присутствие на занятиях в цветных и расшитых сорочках без галстуков…»Студентам также запрещалось пользоваться тростями. А вот ношение шпаги для студента, появившегося на улице без верхнего платья, было обязательным! Впрочем, во все времена запреты существовали для того, чтобы их обходить.А при студенческом характере это и вовсе почиталось «высшим шиком»…
[b]Так, издавна во многих странах полиции разрешалось конфисковывать у детей и подростков «разные курительные материалы». А в Англии на лиц, продававших мальчикам папиросы и сигары, даже папиросную бумагу, накладывался значительный штраф. О девочках речи не было, так как считалось (видимо, так было на самом деле), что они вовсе не курят.[/b]В то же самое время в русском обществе поднимался вопрос о необходимости приспосабливать в училищах для воспитанников отдельные курительные комнаты (то есть создавать комфортные условия для окуривания). Одни обыватели удивлялись вообще разрешению в школьных заведениях свободного курения на переменах, другие считали, что для этого действа созданы плохие условия.Россия всегда была чудна для русских, загадочна и необъяснима — для иностранцев. Дисциплина и методы ее достижения в русских школьных классах по строгости очень отличались от тех, что были в Англии и Германии.Некая учительница, госпожа Ериканова из Нижнего Новгорода, в 1908 году была отправлена городской управой за границу. Там она знакомилась с постановкой начального образования.Немецкий преподаватель сказал ей, что у учителей есть хороший способ возбуждать внимание школьников на уроке. В каждом классе имелись камышовые палки в 1,5–2 аршина длиной. Они хранились в шкафах.В нужный момент преподаватель, без крика и лишнего напряжения, вполне спокойно показывал палку детям, после чего они все как один притихали и наблюдали за уроком.Дети посещали школу очень аккуратно. Если же имели место вольные прогулы, то родителям грозил некоторый денежный штраф. Такому же штрафу подвергались также хозяева или мастеровые, ученики которых были обязаны посещать школу. В случае неуплаты школьного штрафа виновника-взрослого могли заключить в тюрьму на определенный законом срок.Этот обычай и порядок в школах Германии сложился очень давно. В немецком обществе на этот счет в 1870-х годах родился даже афоризм о том, что не армия, а германский «школьный учитель» разгромил Францию в прошедшей к тому времени войне.
[b]Сто лет назад в России да и во многих цивилизованных странах с табакокурением боролись не только на бытовом уровне. Ученые и парламентарии предлагали свои меры по предотвращению начала курения подрастающего поколения, а также к уменьшению зла для заядлых курильщиков.[/b]Приведу два примера.В феврале 1902 года в английском парламенте был представлен на рассмотрение проект закона. В нем предлагалось запретить курение табака англичанам, не достигшим 18-летнего возраста. Соблюдение закона определялось строгостью к нарушителям: виновных заключали в тюрьму, а лавки, в которых был несовершеннолетнему продан табак, подлежали незамедлительному закрытию.В другом же случае в начале того же года Бельгийская королевская академия распространила следующие наставления курильщикам табака, которым не хватало воли избавиться от дурной привычки: «Не курить отсыревшего табака, так как при этом никотин смешивается с паром и проникает в легкие, не разложившись. Не курить натощак и незадолго перед применением пищи. При курении сигар или папирос прибегать к мундштукам, отдавая предпочтение янтарю, пенке или черешневому дереву. Не курить из трубок с коротким чубуком».Курение папирос, считали академики, приносит менее вреда, чем курение сигар и трубки.
[b]Считают, что злостные попойки начались с Петра Первого. Спорить по этому поводу бессмысленно. Однако отмечу, что при нем напиться и вырубиться за столом было не главным делом. И первым заздравным тостом всегда было призвание на Россию милости Божией. Вторым тостом просилось благоденствие флоту. Лишь за этими тостами следовали разные другие величальные.[/b]Пирушки и попойки в то далекое время были нередкими, но вполне дружелюбными. Ссорились, «шумели» очень редко, а публичных драк, кажется, вовсе не было.Многое изменилось, когда во власть вступила дочь Петра, Елизавета, а позднее и Екатерина Вторая. При этих женщинах-правительницах в России был введен обычай считать пьянство делом низким и позорным. Пьяница тогда лишался доброго имени, доверия: его принимали за человека, совсем не годного к серьезному делу.В свое правление императрица Екатерина для винных погребов в Москве отвела специальное место в Якиманской части, справа на острове, между Большим и Малым Каменными мостами. Из Винного двора напитки в розлив не продавались. Откупщики вывозили отсюда продукцию лишь в больших тарах.И вовсе не всегда по части «пьяного дела» Москва была на первом месте в России. Сравните хотя бы выписки из статистики 1836 года по количеству питейных домов в некоторых российских центральных губерниях. К примеру, в Курской их было 1004, в Орловской — 644, в Воронежской — 641, в Тамбовской — 553, в Московской — 458, в Пермской — 428, а в Санкт-Петербургской — 343. Эти цифры в сравнении с современными вам, возможно, покажутся смешными.Винные откупы были уничтожены лишь в царствование Александра Николаевича. При нем, Александре II, винную коммерцию мог иметь уже каждый торговец, заплативший пошлину.Вино и водка везде стали продаваться почти свободно. Правда, были некоторые ограничения для торгующих. Например, не разрешалось устраивать винных погребов и торговлю из них вблизи культовых сооружений: расстояние между этими объектами не должно было быть менее 100 метров (в современном измерении).Позднее еще большую свободу для любителей выпить принесли революционные преобразования начала ХХ века. И не только в связи с уничтожением православных и иноверческих храмов на Руси.Потоки крови на мировых и гражданских войнах, плановое уничтожение благоразумных людей, отречение от старых порядков, вседозволенность и многие другие факторы пошатнули сложившиеся традиции культурного потребления вина и моральные устои россиян… Этот процесс продолжается.Разве кто-нибудь знает способ, как вернуться в старину, к доброму и разумному в ней? Жаль, что в истории, и не только российской, проездного билета с пометкой «обратно» не существует.
[b]В начале ХIХ века считалось, что в Москве «господствовала лень» и «свирепствовал преферанс». Что молодые юношимосквичи «не отличались чрезмерной живостью, любили халат, трубку, кейф, лошадей, тяготились путным разговором, прогулкою пешком и постоянством в занятиях».[/b]На их фоне девушки казались намного бойчее. Они больше читали, были более скорые смекалкою.В нашем городе тогда для девушек не было простой школы гимнастики (подобной тем, что входили в то время в моду на Западе) по причине природной резвости москвичек. И не они, а юноши нуждались в совершенствовании своих молодых тел. Потому именно для них на Трубном (Цветном) бульваре в доме князя Касаткина-Ростовского была открыта Гимнастическая школа. Ее помещение находилось прямо напротив бульварного маломощного фонтана, который вяло циркулировал водой речки Неглинной, как бы символизируя скучную размеренную жизнь молодых людей.Это очень полезное заведение с будущей широкой славой популярности основали, вложив значительный капитал, господа Пуаре и Билье.Школа не имела никакой роскоши, но была оборудована по последнему слову требований к таким же заграничным заведениям — «по всем правилам искусства ломания».В школе были два зала: один для гимнастики «в два света» (то есть по высоте в два объединенных этажа с окнами) и другой — в один свет, для фехтования. В гимнастическом зале на полу был насыпан толстый слой песка. Здесь были оборудованы брусья, бревна, деревянные и веревочные лестницы. В каменной стене можно было увидеть вмонтированные зарубки, по которым ловкие ученики могли взбираться прямо до высокого потолка (вот откуда, должно быть, повелось наше отечественное скалолазание как вид спорта).В зале стояли и чудные, на первый взгляд, снаряды, называвшиеся тогда «подобие лошади». Ученикам говорили: «Вы можете прыгать на нее и через нее». Если наши современники поменяют воображаемый пол «снаряда», то поймут, о чем, собственно, шла речь преподавателя-гимнаста. Эти «лошади»-«кони» и многие другие предметы были тогда физкультурными диковинками для Москвы.Пришедший в Гимнастическую школу мог также «упражнять свою силу и ловкость рук» чугунными гирями. Для точного измерения «могучести» можно было воспользоваться динамометром со стрелкой. К этому громоздкому приспособлению давались разъяснения: «При нажатии пружины прибора по разделенному на градусы медному полукругу отклоняется стрелка. Чем человек сильнее нажимает, тем больше и угол отклонения стрелки». У некоторых «могучих», бывало, стрелка зашкаливала.Фехтованию в Гимнастической школе учил преподаватель Московского кадетского корпуса господин Агафонов. Принципом в занятиях с учениками стало нарастание в физических нагрузках на тело и в сложности выполнения упражнений.Может показаться смешным, но пришедших вначале некоторое время учили просто мотать по команде головой, потом — махать руками и ногами. А если новый ученик не был «медведем по природе», как большинство его сверстников, то он мог начать занятия прямо с половины курса. Первые простые движения, безусловно, считались скучными. Поэтому молодые люди стремились поскорее их усвоить и перейти к более интересным подвижным упражнениям.Гимнастическая школа имела долгую историю своего существования. И в дореволюционной Москве стала настолько модной, что заниматься в ней считалось престижным времяпрепровождением.
[b]Уверена, что большая часть наших читателей, умудренных жизненным опытом, на вопрос, вынесенный в заголовок этой заметки, ответит «по-большевистски»: Феликс Дзержинский! А читатели молодые, черпающие жизненную мудрость из последних телевизионных сообщений, ответят совсем просто: президент Путин! Так вот, дорогие дети и многоуважаемые взрослые, все это началось задолго до не только Владимира Владимировича, но и Феликса Эдмундовича.[/b]Собственно говоря, частная инициатива в этом деле существовала испокон веков. Начал все, как водится, Петр Первый, обязавший открывать «приюты для подкинутых младенцев». А потом продолжила «матушка Екатерина». Московский воспитательный дом, образованный по инициативе И. И. Бецкого и по указу Екатерины II, мог когда-то дать приют и оказать помощь более 17 тысячам сирот! А в октябре 1908 года в Москве образовалось «Благотворительное общество о попечении о беспризорных детях». Такое вот придумали для хорошего дела не слишком складное название… Общество было учреждено по инициативе тогдашнего московского градоначальника Адрианова и ставило своей целью, как было записано в уставе, «заботу о поступающих в ведение московского градоначальника детях, оставленных на произвол судьбы родителями или родственниками, бесприютных и заблудившихся».На первом же его заседании, 24 октября 1908 года, присутствовало более ста человек: преосвященный Василий, епископ Можайский, прокурор Судебной палаты Хрущев, финансовые тузы, именитые купцы и фабриканты, дамы из высшего общества…Помощник градоначальника Б. Ф. Модль произнес прочувственную речь. Она, как писали газеты, была так трогательна, что в этот же день в кассу нового общества поступило 9888 рублей! Всего же только за первую неделю на текущий счет «помощи детям» было внесено около 15 тысяч рублей.Чтобы представить себе «весомость» этой суммы, напомним, что в то время рабочий на 8–10 копеек мог вполне нормально пообедать! Председательницей правления общества в 1908 году была избрана супруга градоначальника – А. А. Адрианова. О ней говорили, что она была неравнодушна к московской детворе…
[b]Сто десять лет назад, летом 1892 года, в Москве состоялась первая Ботаническая акклиматизационная выставка. Подводя ее итоги, ученые отмечали: «Наиболее осязаемым результатом выставки явилась благодаря очень крупному пожертвованию Владимира Карловича Феррейна Бактериолого-агрономическая станция в Московском зоологическом саду. В. К. Феррейн не только возвел изящное каменное здание, но и снабдил его полной обстановкой для производства соответственных бактериологических работ, сообразно всем требованиям современной науки…»[/b]На станцию у Нижнего Пресненского пруда, построенную по проекту архитектора Эриксона, украшенную фигурами сфинксов, приходили не только медики, но и ветеринары, агрономы, фармацевты, люди других научных специальностей.В лаборатории не закрывались двери ни перед любознательным обывателем, ни перед научным работником, желающим произвести эксперименты в области бактериологии. Поэтому на станции в конце ХIХ века можно было встретить врача В. Л. Любенкова, магистра фармации А. В. Феррейна (сына Владимира Карловича), студента физико-математического факультета Московского университета О. Ю. Трабу… Например, агроном Рудзинский, будучи управляющим чайных плантаций на Кавказе, принадлежавших известной фирме К. и С. Поповых, занимался в лаборатории исследованием чайного брожения и участия в нем микроорганизмов.Сюда, в Кудринские Конюшни, ехали со всех концов Москвы, чтобы провести необходимые анализы и получить справки по различным вопросам, касающимся бактериологии и агрономии. Сюда «ввиду обстоятельств» наведывались министры и начальники департаментов, профессора и великие князья, даже генерал-губернаторы! Станция процветала.А в начале ХХ века в ее залах был открыт уникальный «Музей прикладной ботаники», который москвичи называли коротко — «Музей флористики».Очарованный своим детищем, Владимир Карлович Феррейн решил подарить и здание, и все службы с музеем родному городу: он родился в Москве в 1834 году. Московская управа с благодарностью подарок приняла. Несмотря на акт дарения, бывший владелец продолжал материально помогать музею и лаборатории… Я уверенна, что большинство современных москвичей слыхом не слыхивало ни о лаборатории Феррейна, ни о том, что когда-то в столице был Музей флористики.В дни «революционных боев» за власть в 1917 году станция Феррейна была обстреляна. В архивных фондах Музея Москвы я видела фотографию пробитой пулями мраморной доски с обозначенным наименованием организации. А потом Музей флористики как «отрыжка буржуазной пропаганды» был закрыт. Навсегда. Работы в лаборатории «с какими-то» мышками, червями, букашками, микробами были свернуты. Сам дом старел, ветшал, болел и до перестройки пребывал в плачевном виде.Однако в 1990-х годах настал день, когда в здании был потушен последний костер приютившихся тут бомжей. Дом привели в порядок, отреставрировали, покрасили, повесили на окнах белые занавески и… огородили от прохожих приличным забором.Все стало очень хорошо и аккуратно. Лишь одна мелкая неувязка: подаренное городу здание теперь принадлежит не москвичам, а какой-то частной фирме. Здание охраняется спецмолодцами, забор закрыт на замок. На доме нет таблички с наименованием организации и нового хозяина. Нет и охранной доски, из которой можно понять, что в этом здании прекрасной дореволюционной архитектуры было раньше.Давно спущен Нижний Пресненский пруд, возле которого, на пригорочке левого берега речки Пресни, стояла Станция и Музей знаменитого фармацевта. Но рядом, на бывшем правом берегу пруда, стоит другая станция – станция метро: наземный вестибюль «Краснопресненская-кольцевая». Вот такая история.
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.