Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту
Приметы и советы

Автор

Антон Долин

кинокритик

Каким кино нас угощали!
Завершил свою работу 37-й Московский международный кинофестиваль. Своими впечатлениями об этом важном для всех любителей кинематографии событии с «Вечеркой» поделились его участники, организаторы и кинокритики.
Развлечения
Я, гений
[b]Рассекающий волны, танцующий в темноте, элемент преступления, разносчик эпидемии, хозяин королевства, первооткрыватель Америки и заслуженный идиот всея Европы – единственный из гениев современного кино, чья творческая активность давно превратилась в радиоактивность, Ларс фон Триер послезавтра отметит пятидесятилетие.[/b]Самый влиятельный из независимых и самый независимый из влиятельных режиссеров современного кино – датчанин Ларс фон Триер – встречает юбилей на свой лад. Он объявил о глобальном пересмотре своей творческой стратегии: никаких пафосных фестивалей и международных премьер, никаких интервью. Впрочем, он и раньше давал их крайне редко и неохотно.«Говоря короче, – пишет он в своем очередном (неужто последнем?) манифесте, – на пятидесятом году жизни я почувствовал, что заработал привилегию сузить поле деятельности. Надеюсь, что эта попытка оживления принесет плоды и позволит мне удовлетворить свое любопытство и потребность в новых играх, а результатом станет большее количество фильмов».Триер, создавший «Догму 95» и изменивший подход всего мира к малобюджетному кино, снятому на любительскую цифровую видеокамеру; Триер, воскресивший интерес кинематографа к жанру мюзикла; Триер, мастер парадокса и мелодрамы, отменивший любые табу и сделавший литературу частью киноязыка. Этот человек ходит по земле без малого пятьдесят лет.Мастер эпатажа, начавший карьеру с придуманной приставки «фон» к собственной фамилии, сходит со сцены – точнее говоря, уходит за кулисы. Однако люди такого масштаба спрятаться за кулисами не могут при всем желании. Живой пример – 88-летний Ингмар Бергман, которому заочный ученик и верный поклонник Триер первому прислал приглашение присоединиться к братству «Догмы 95». Тот, давно живущий затворником на острове Фаре, разумеется, не ответил. менно Бергман как-то сказал о Триере: «Этот мальчик еще не знает, как много ему дано». Русским зрителям Триера стоит помнить и еще об одном кумире датского режиссера: с юности он увлекался фильмами Андрея Тарковского. Меж тем ничто так не далеко от «поэтического» кино, как работы самого Триера.Скорее чем поэтическими, их можно назвать математическими: все выверено и просчитано, а в результате рождаются моральные парадоксы, которые хочется отнести уже к геометрии высшего порядка. Как истинный поклонник точных наук, Триер предостерегает от идеализма. А заодно истребляет идеализм в себе. Безуспешно. И еще о России: ведь однажды Триер чуть не взялся за проект фильма о самом странном идеалисте нашей истории, буддисте и диктаторе бароне фон Унгерне. Соблазняло режиссера и имя автора сценария – ныне покойного Фридриха Горенштейна, работавшего над «Солярисом». Проект сорвался, и теперь его собираются возрождать Александр Прошкин с Юрием Арабовым. А Триер, забыв о Монголии, принялся исследовать Америку, где он не был никогда.Кому как не нам, жителям страны, краеугольной книгой которой более ста лет остается роман «Идиот», оценить героические усилия Триера по пропаганде доктрины идиотизма? Его «Идиоты» – не больные и не юродивые, а такие же «догматики», как их создатель. Режиссер подтрунивает над стремлением молодых и благоустроенных европейцев поиграть в убогих, но и сам включается в игру: известно, что на первый день съемок он пришел абсолютно голым, да и его демонстративное восхождение по красным ступеням Каннского фестиваля в джинсах вместо смокинга скандализировало окружающих ничуть не меньше.Ему сошло с рук и это. В конце концов, Триер – каннский фаворит. В Каннах показывали все его фильмы, начиная с дебютного «Элемента преступления» в 1984-м. И уже та картина 28-летнего нахального датчанина получила престижнейшую награду Высшей технической комиссии, за визуальное совершенство.Аналогичная награда, которой добавился Специальный приз жюри, ожидал в 1991-м «Европу». Дальше – больше: Гран-при в 1996-м за «Рассекая волны», «Золотая пальмовая ветвь» в 2000-м за «Танцующую в темноте». Высшая точка фестивальной карьеры, она же тупик. Ни «Догвилль», ни «Мандерлей» не получили в Каннах ничего. Как прозорливо предположил давний соратник и актер Триера француз Жан-Марк Барр (он видит каннскую «кухню» изнутри), датчанин слишком далеко ушел вперед – Канны за его открытиями элементарно не поспевают.Так что и ездить туда ни к чему. К призам Триер более-менее равнодушен – не от природы, а потому, что собрал их в достаточном количестве: в головном офисе возглавляемой им компании Zentropa увешана вся стена, свободного места не осталось.За чем ему гнаться? Неужто за «Оскаром»? Наверное, в день, когда Триер получит золотого болванчика, на его творческой карьере можно будет поставить жирный крест. Но этот день не настанет, а карьера не прервется как минимум до середины 2020-х годов – тогда Триер, возможно, закончит фильм своей жизни, «Измерения», по 2–3 минуты которого он снимает ежегодно. Во всяком случае, так гласит легенда.Не стоит забывать и о том, что Триер не любит путешествий и боится полетов на самолете. Возможно, поэтому он, за исключением Канн, не выезжал дальше Польши и Германии. По той же причине Триер никогда не был в Америке, о которой снял «Танцующую в темноте», «Догвилль» и «Мандерлей» (незавершенная трилогия, финальная часть которой, «Васингтон», должна быть снята в 2007-м, так и называется – U.S.A.). И не собирается там побывать. Однако и Европа, похоже, с отменой фестивально-гастрольного графика скоро исчезнет с индивидуальной карты мира Ларса фон Триера. Тогда и нам перестанет иметь смысл надеяться увидеть его на российской земле – скажем, восходящего по синему ковру ко входу в кинотеатр «Пушкинский», где его ждет с неизменно-дежурной улыбкой Никита Михалков. Так или иначе премьера новой комедии, сделанной Триером на датском языке и с датскими актерами (впервые после «Идиотов»), состоится на родине режиссера, в Копенгагене, грядущей осенью.С Данией у Триера сложные отношения. Он был любимчиком профессоров в Копенгагенской киношколе, а потом его возненавидели критики, публика же вовсе отказывалась понимать: второй его опус, «Эпидемия», был признан в 1987-м худшим датским фильмом года. Непонимание и холодность сменились всенародной любовью в 1994-м, когда на телеэкраны вышла первая часть «Королевства»; во время эфира улицы всей Дании пустели. Кроме всего прочего, этот мистически-пародийный эпос – развернутое исследование датского национального характера, проводимое в фильме шведом-ксенофобом Хелмером.Сегодня Триер – национальный герой поневоле. Многие так и не поняли его фильмов, но отдали свои симпатии автору, причем навсегда. Емко выразился один из министров датского правительства после триумфа «Танцующей в темноте» в Каннах: «Тут дело не в художественном вкусе – это как если бы датская сборонат мира».Свое маленькое королевство у Триера есть. Это киногородок «Филмбиен», расположенный на территории бывшей американской военной базы (там даже остался с тех времен танк, подаренный Триеру властями США), километрах в десяти от Копенгагена. Одноэтажные помещения крупнейшей независимой студии в Скандинавии выглядят подчеркнуто скромно, особенно в сравнении с тоталитарным декадансом «Мосфильма». Сам Триер проводит время в маленьком двухкомнатном бунгало; в рабочем кабинете – письменный стол и допотопный пинбольный автомат. Рядом на улице – сауна и бассейн под открытым небом, где Триер остужает творческий пыл даже посреди зимы. В соседних зданиях работают коллеги режиссера, под руководством его давнего товарища, соучредителя Zentropa Петера Олбека Йенсена. Международный кинобизнес знает его как человека, ходящего по каннскому кинорынку босиком, в кристально белых носках.Мне довелось побывать в «Филмбиене» и поговорить там с Ларсом фон Триером дважды. Во второй раз, во время обширного интервью, он – как человек, начинавший с демонстративного обращения в иудаизм (вопреки воле родителей-социалистов), а закончивший истовым католицизмом, – ответил на вопрос о своих религиозных убеждениях: «Я не верю в Бога, но я его боюсь». Парадоксальным образом в фильмах Триера нет и тени богобоязненности, а вот присутствие высшего существа там ощущается. Просто режиссер, будучи фанатиком контроля надо всем сущим, ревниво относится к тому, чей контроль выше. Но в своих мирах, пусть нарисованных мелом на темном полу пустого павильона, Триер – полновластный хозяин и непререкаемый демиург. Он глядит на эти мини-вселенные в объектив камеры сверху, с неба, – и видит их насквозь, вплоть до мельчайшей детали.Новый фильм Триера называется «The boss of it all» – то есть «Хозяин всего». И пусть речь идет о новейшем парафразе гоголевского «Ревизора», и главный герой картины – жалкий самозванец, название говорит само за себя.
Развлечения
«Пора двигаться в сторону России»
[i]Всенародно и всемирно любимая комическая звезда гонконгского кинематографа Джеки Чан – нечастый гость широких экранов (по меньшей мере в России), но неизменный герой видео. На видео вышел и новый фильм с его участием «Миф», где Чан сыграл необычную для себя романтическую роль средневекового генерала. Поговорить об этой работе с Джеки Чаном довелось нашему корреспонденту.[/i][b]– Джеки, вы годами обещаете сняться в серьезной драматической роли. Неужто время настало?[/b]– Да, и это только начало! С комедией покончено! Шучу, конечно. Но в будущем вы увидите больше серьезных драм с моим участием, обещаю. Больше не будет пустых фильмов. В каждом – мораль и послание человечеству. Я вообще человек серьезный. А бесконечные драки… Что ж, их не остановить. Человечество сражается на протяжении миллионов лет, люди убивают друг друга! Я по меньшей мере делаю это не всерьез и предпочитаю смертоубийству рукопашную. Бам-бам, и все. И ребенка не обижу. А дети – наше будущее. Я ежегодно езжу в Камбоджу, чтобы помогать голодающим и больным детям. И во Вьетнам езжу тоже. Вот о чем кино надо снимать. Я хочу наконец перейти к подобным вещам. Сделать в жизни хоть что-то полезное.[b]– Может, сделать фильм с небольшим бюджетом?[/b]– Да-да, это тоже. В Америке я делаю крупнобюджетные фильмы и зарабатываю миллионы – это само собой разумеется. И делаю все, о чем меня ни попросят. Но дома, в Гонконге, в Азии, я делаю все, что пожелаю. Например, такой фильм, как «Миф».[b]– Не исключено, что настанет день, когда и вас будут приглашать в конкурс Каннского фестиваля…[/b]– Нет, мне такое ни к чему! Канны, конечно, приятный городок, но мне не место в конкурсных программах. Если всем этим высоколобым интеллектуалам я по душе – буду только рад об этом услышать; если я им не нравлюсь – наплевать. Важна лишь возможность делать кино и помогать моим продюсерам. Впрочем, я и сам продюсер хоть куда.[b]– А режиссерам сложно с вами работать?[/b]– Со мной работать не только просто, но и приятно! Хотя я и совмещаю в себе стольких людей – актера, продюсера, ассистента режиссера, автора сценария, оператора, главного каскадера… Без меня съемки бы не могли протекать нормально. Я там, где проблемы. Я решаю их и помогаю всем, с кем работаю.[b]– Меняя амплуа, вы не боитесь потерять верную вам аудиторию?[/b]– Мои зрители следили за мной столько десятилетий… Если они выдержали все это, потерпят и еще чуть-чуть. Уж простите меня, зрители, я много лет был с вами и удовлетворял все ваши запросы! Можно теперь я сделаю что-нибудь для себя? Не ради денег, а ради удовольствия! Фильмы для меня – игрушки, и мне нужны хорошие игрушки. Хорошие, умные. Не игрушечные пистолетики.Когда-то я был молод и делал кино только ради заработка, но время прошло, и я изменился. Я вырос и многому научился. Меня волнуют судьбы детей, меня беспокоит состояние окружающей среды…[b]– До съемок в «Мифе» вам доводилось садиться на коня?[/b]– Да, в свое время я занимался верховой ездой на протяжении трех месяцев! Не для этого фильма, а для одной из моих ранних картин. Каждое утро тогда я начинал с поездок на лошади, прямо с шести утра. Меня научили уважать лошадей! На съемках «Мифа» это мне пригодилось. Так много актеров падало во время этих съемок с лошадей, а я неизменно держался в седле. Все потому, что меня учили: когда сидишь на лошади, будь крайне осторожен и все время помни об уважении к ней. Так я и поступил. И это меня спасло. Ведь мы снимали батальные сцены. Представьте, толпа вооруженных людей, все в блестящих доспехах и в придачу орут вот так ([i]издает дикий вопль[/i]). Разумеется, лошадям страшно, и они шарахаются из стороны в сторону. Всадники валятся наземь. Но не я.[b]– Вы немало работали в Азии и Америке. Не думаете сменить место работы и переехать, хотя бы на время, в Европу или в Россию?[/b]– Я готов сниматься в Париже, Дублине, Чехии, России, на Украине. Нельзя проводить всю жизнь в Азии. Впервые я выехал за ее пределы, когда снимался в Испании, а потом я снимался в Югославии и чуть там не умер. Да и Голливуду катастрофически не хватает натуры. Не на компьютере же это все рисовать! Вот я и еду, например, в Индию или Турцию на съемки. Думаю, пора двигаться и в сторону России. Сперва Нью-Йорк, потом Париж, а следом за Парижем – Москва. А потом – отдыхать на Гавайи. Я люблю Гавайи. Но надо менять среду обитания, это точно. Избавляться от клише. Что такого страшного в России? И почему все считают, что Бангкок – город наркоторговцев? Не верьте Жан-Клоду Ван Дамму, он говорит вам неправду! Бангкок – прекрасный город.[b]– «Миф» – фильм о втором рождении. Вы сами верите в реинкарнацию?[/b]– Бывает, когда мне снятся навязчивые сны, которые все время повторяются. Такое дежавю. Этому нет объяснения! Научного по крайней мере. Но я встречался с феноменами, выходящими за пределы понимания человека. Помню, когда мне стало плохо в Югославии, у меня пошла кровь изо рта и носа, я терял сознание и едва не умирал, я отчетливо видел другого Джеки, который вышел из моего тела и собирался улететь куда-то в небо. Я видел его, а мое тело слышало: «Джеки, не покидай нас! Джеки, приди в себя!» И я позвал самого себя и действительно пришел в себя.[b]– Вы человек верующий?[/b]– Единственная моя религия – вера в себя. Я стараюсь помогать людям, и если Бог существует, он поможет мне в этом. Любой бог – индийский или христианский. Ходить в церковь – дело бессмысленное. Иди не в церковь, а домой, помоги своим близким и своей семье![b]– Как вам удается все эти годы поддерживать себя в такой физической форме? Все-таки, посмотрим фактам в лицо, вам уже за пятьдесят, и вы снялись почти в ста фильмах…[/b]– Пять дней назад я был в Сингапуре и Малайзии, вчера утром – в Европе, потом опять возвращаюсь на родину, и в течение всего этого времени я не успевал тренироваться. И знаете что? Я чувствую себя больным! Как будто под воздействием шока. Вся моя жизнь – тренировки.[b]– Вы можете выбрать один из своих фильмов и сказать «Этот – лучший»?[/b]– Мой лучший фильм – всегда мой следующий фильм. Тот, который я сам еще не видел.[b]– Вы сами снимали фильмы как режиссер. И все-таки, есть ли на свете режиссер, с которым вы особенно хотели бы поработать?[/b]– Разумеется! Их полным-полно. Спилберг, Тарантино, Лукас… Их слишком много. Всех не сосчитать. Но я и с любым новым, молодым режиссером с удовольствием поработаю. И многому его научу. В Америке меня прозвали Папой – так много я знаю и умею. На все вопросы у меня есть ответы. А они все говорят: «Ты гений!» Я отвечаю: «Да что тут сложного, я научился всем секретам с детства».[b]– Название фильма символично: вы сами – миф. Сложно быть живым мифом?[/b]– Спасибо за добрые слова. Но я никогда не старался быть мифом. Я пытался быть самим собой, вот и все. Я человек простой, из очень бедной семьи. Начинал как рядовой каскадер. Сегодня я уважаю каждого человека на Земле и по-прежнему верю, что делаю хорошие фильмы. Ничто меня не остановит. Но я никогда не буду называть себя большой звездой. Это вы меня так называете. А я считаю себя везучим человеком.
Развлечения
«Кино настигло меня с возрастом»
[i]Лучший режиссер года, по версии французских «Сезаров», Жак Одиар может считать картину «Мое сердце биться перестало» своим самым большим успехом. О том, как рождался этот фильм, в канун его московской премьеры со знаменитым французским постановщиком побеседовал наш корреспондент.[/i][b]– Чьей была идея переработать на новый лад и перенести на французскую почву такой полузабытый фильм, как «Пальцы» Джеймса Тобака?[/b]– Продюсер Паскаль Кошто очень хотел, чтобы мы с ним поработали вместе, но не знал, что мне предложить. И я не знал. Вот с этого все и началось. У него был удачный опыт ремейка: он сделал новую версию «Нападения на 13-й участок» Джона Карпентера. Так родилась идея сделать еще один ремейк. А я предложил, чтобы это были «Пальцы». Думаю, мне пришел на ум этот фильм именно потому, что в нем немало близких мне тем и идей. Так что перед вами – мой, вполне авторский фильм.[b]– Ну и каково это было, работать над чужим сюжетом? У вас это первый опыт.[/b]– Вполне комфортно, могу вам сказать. Знаете, я увидел «Пальцы» в 1979-м, когда он вышел во Франции. Не так уж многие его посмотрели, но те, кто посмотрел, вряд ли позабыли. Что хорошо, поскольку добыть его негде. За последние двадцать лет я пересматривал его, быть может, лишь однажды, да и то – на специальном сеансе в Синематеке. Это фильм серии «Б», но, даже учитывая это, странно, что он исчез с горизонта.[b]– Одна из тем, перешедших из «Пальцев» в «Мое сердце…», должна быть вам особенно близка – я имею в виду тему непростых взаимоотношений героя с его отцом. Ведь ваш отец, Мишель Одиар, во многом определил ваш выбор профессии?[/b]– Конечно. Мне потому и понравились «Пальцы», что там шла речь об отцовстве. Хотя тема это не только моя, она универсальна. У мальчиков вообще особые отношения с их папами… Не знаю, как у девочек с мамами. Меня интересовал тот момент, о котором говорится в первой же сцене моего фильма: когда отец и сын вдруг меняются местами и сын начинает ухаживать за отцом. Слабость отца, превратившегося в ребенка… Сыну трудно это перенести.[b]– Это вообще один из ваших любимых сюжетов – сильный человек, который вдруг открывает и признает свою слабость.[/b]– Ну, анализировать все это – дело критики, а не режиссера. Однако не случайно я люблю вестерны – они лучше любых других фильмов исследуют природу героя и героизма, трудного пути к героизму. Трагический герой для меня – тот, кто ставит перед собой заведомо недостижимую цель. И признается себе в собственной слабости. Он действует, чтобы не задумываться об этом. Персонаж Тома в «Моем сердце…» – если он сделает перерыв хотя бы на секунду и задумается, то осознает, что у него нет ни малейших шансов пройти решающее прослушивание. Ему тридцать лет, он не садился за пианино в течение последних двадцати лет… Конечно, у него ничего не выйдет! Но в душе он уверен, что победит – не в этом, так в чем-нибудь другом. Быть может, более важном.[b]– Как вышло, что вы выбрали на главную роль Ромена Дюри, больше известного во Франции работами в легких развлекательных фильмах?[/b]– Я, как правило, выбираю актеров, у которых уже есть за плечами определенная карьера – даже если они молоды. Так, чтобы возможно было оценить, на что они способны. А потом… Мне кажется, что не я, а сам фильм их выбирает. Я пишу сценарий, не думая ни о ком конкретном, а потом выбор того или иного исполнителя кажется очевидным. Будто и выбирать-то не из кого.[b]– Ну, предположим, Ромен Дюри отказался бы от роли – и не было бы фильма?[/b]– Скажу честно, это бы меня поставило в тупик. Может, я бы и не стал тогда снимать этот фильм. Может, позвал бы Шона Пенна? ([i]Смеется[/i].) Нет, но подлинный актер может сыграть все что угодно. Он может сыграть героя, напялив бюстгальтер. Иначе он не актер. Актеры, которые играют самих себя, меня не интересуют. Актер должен отдаваться чему-то… У Ромена, конечно, есть удивительные стороны, но я понятия о них не имел, когда его нанимал![b]– И что это за качества?[/b]– Умение потрясающе концентрироваться. Даже в том, что касается игры на пианино – за которое на съемках он сел впервые в жизни! Правда, помогло то, что его родная сестра – пианистка. Она его и тренировала.[b]– В вашем фильме искусство противостоит жестокости окружающего мира...[/b]– Я бы вас поправил: без одного нет другого. И мне особенно дорог мой герой, который относится без уважения к любым иерархиям. Он запросто перескакивает от трип-хопа студии Ninja Tune к Баху, а потом возвращается к Massive Attack. Разницы он не чувствует, это мне в нем и нравится. Это не безумный поклонник духовного искусства. Вопрос в другом: зачем он играет Баха? Зачем ему Бах? Я плохо разбираюсь в музыке, но я понимаю так: Баха можно свести к чистому упражнению для пальцев, играть его, не вдумываясь в суть. Это вам не Шопен. В Шопена надо душу вкладывать, а Том не уверен, что у него есть душа.[b]– Почему вы избрали для сценария мафию, работающую именно с недвижимостью?[/b]– Когда я смотрю фильм, скажем, об итальянской мафии в Америке, я сталкиваюсь с системой кодов и таинственных ритуалов, разобраться в которой практически невозможно, остается их принять на веру. Но к реальной жизни никакого отношения это не имеет. А дельцы, связанные с недвижимостью, – люди абсолютно реальные, это расчетливые финансисты, каких встречаешь каждый день. Даже если они нечисты на руку, от этого они не менее реальны.[b]– Откуда взялся в вашем фильме русский персонаж? И откуда у него неправдоподобная фамилия Минсков?[/b]– Этот актер живет в Париже. Пришел на прослушивание, прошел по конкурсу. Кажется, он из Петербурга, танцор по образованию… Что до фамилии, то она изначально была другой. Ее поменял мой соавтор сценария Тонино Бенаквиста, чтобы она звучала по-русски. А что, «Минсков» – не по-русски?[b]– По-русски было бы, скорее, «Минский».[/b]– Вот оно что… Интересно…[b]– Но не в фамилии дело. Откуда это представление о русских, как о жестоких бандитах?[/b]– В современном европейском кино появилась новая мифологическая фигура. Новая икона. Новое клише. Это русские. Или, скажем так, люди с Востока. Они представляют новый образ жестокости. Но, как мне кажется, это соответствует действительности – поезжайте на Лазурный берег и увидите, что все крупные спекулянты недвижимостью – русские! Откуда их деньги, я не знаю. А вы знаете?[b]– Нет, не знаю.[/b]– Кажется, они и сами не знают. Это не помешало им скупить все Канны и всю Ниццу.[b]– Ваши фильмы находятся на пересечении между жанровым и авторским кино. Трудно балансировать на этой грани?[/b]– Я об этом не задумываюсь. Делаю кино так, как мне кажется правильным. Например, когда костюмеры и декораторы спрашивали меня, на что им ориентироваться, я отослал их к итальянскому неореализму, а вовсе не к американским триллерам. Вот Тобак, снимавший свои картины во времена «Злых улиц», активно занимался изменением жанровых правил…[b]– Вы, как и ваш герой, пошли по стопам отца. А никогда вам не хотелось, как Тому, бросить все и заняться чем-то очень далеким от кинематографа?[/b]–Я двигался в обратном направлении. Кино настигло меня с возрастом. Когда я был молод, я не хотел заниматься этим. Я планировал для себя карьеру филолога, хотел заниматься античностью. Стать преподавателем. Видите, у меня плеер? Как вы думаете, что я слушаю? Так вот, тут у меня записан полный курс лекций Ролана Барта в Коллеж де Франс. Я с ними не расстаюсь.[b]– И как, это помогает в вашей нынешней профессии?[/b]– Конечно! Особенно в те моменты, когда съемочный или монтажный день завершен и я возвращаюсь домой, слушая Барта. В определенные моменты очень важно услышать что-нибудь умное. Лекции я слушаю как музыку.[b]– Последний музыкальный вопрос: почему, по-вашему, кинематограф за последние десять лет так зациклен на пианино? Началось все с «Пианино» Джейн Кэмпион, а потом пошли «Пианистка» Михаэля Ханеке, «Легенда о пианисте» Джузеппе Торнаторе, «Пианист» Романа Полански, теперь вот ваш фильм…[/b]– Интересно, почему… Не думал об этом. Но после ваших слов я вдруг понял, что можно написать историю мирового кино, увиденную через призму игры на пианино. Я бы мог, конечно, сказать какую-нибудь чушь: «Кинематограф начался со звуками рояля Скотта Джоплина…» Но это бред. Знаю лишь то, что из флейты хорошего фильма бы не вышло. А, вот, я нашел ответ: не так уж много есть на свете инструментов, одновременно ритмичных и мелодичных. Пианино – именно такой инструмент. Оно может создать и поддержать ритм, а может создать мелодию. Гитара тоже на это способна, а вот саксофон – вряд ли. Кроме того, пианино – такой красивый и интересный объект.[b]– А еще оно черно-белое.[/b]– ([i]Смеется[/i].) Точно подмечено.
Развлечения
Вдохновенный метроном
[b]«Мое сердце биться перестало» – такое причудливое название (его вычурность объясняется просто: эта строчка позаимствована из песни) дал своему новому фильму французский режиссер Жак Одиар. Сердцебиение публики, однако, только участилось. В результате картина получила сразу восемь французских кинопремий-«Сезаров», в том числе за лучший фильм, режиссуру и сценарий.[/b]«Мое сердце биться перестало» представлял Францию в конкурсе Берлинале-2005, и практически все были уверены, что без награды фильм не останется. На общем, по обыкновению вяловатом, фоне фестиваля Жак Одиар смотрелся без преувеличения блестяще. Однако жюри вынесло решение совсем неожиданное: ни сам Одиар, ни исполнитель главной роли Ромен Дюри «Медведей» не получили, зато приз достался их соратнику, одному из самых успешных композиторов современного кино – Александру Депля. Он тут сработал на славу, спору нет, но какойто в этом награждении крылся дурной парадокс: фильм-то как раз о том, как суматошную нынешнюю реальность (ее и иллюстрируют пассажи Депля) сводит на нет строгая фортепианная классика. С другой стороны, берлинское жюри можно понять – Баху «Серебряные медведи» ни к чему.Следом за берлинским трофеем Депля получил и «Сезара», хотя на этот раз его триумф все же оказался в тени трофеев, полученных самим Одиаром, его соавтором-сценаристом Тониной Бенаквиста, отменным оператором Стефаном Фонтэном и их коллегами-артистами. Попривыкнув, понимаешь логику. Главное достоинство фильма – его странная, необычная для современного кино музыкальность. Хотя в ней, конечно, заслуга режиссера, а никак не создателя саундтрека.Какая музыка нынче ассоциируется в сознании рядового потребителя с французским кино? Или динамичные, жеваные-пережеваные перепевы из «Криминального чтива» (эти объедки с царского стола не гнушались подбирать ни авторы «Такси», ни куда более изобретательные создатели «Добермана»), или ритмичный и совсем уже легкий, до полной воздушности, инструментальный шансон а-ля «Амели». «Мое сердце биться перестало» творит на глазах совсем иной музыкальный ландшафт. Собственно, фильм – перепев давнего и не известного в России триллера американца Джеймса Тобака «Пальцы», где когда-то снялся молодой Харви Кейтел, – рассказывает историю молодого бандита, вышибалы и спекулянта недвижимостью, который в один прекрасный день вдруг решает пойти по стопам матери и стать классическим пианистом.Сумрачной и динамичной визуальности Одиара, возможно, больше подошел бы джаз – такой же безумный, какой, помнится, выдавал на саксофоне главный герой «Шоссе в никуда» Дэвида Линча.Совсем органично смотрелся бы бесшабашный красавчик Дюри в амплуа рокера. А тут – глядишь ты – взял репетитора-китаянку, не знающую ни слова по-французски, и под ее непереводимо-строгий конферанс пилит на ф-но чтото заунывное, правильное, по идее прекрасное, а пока еще будто не вылупившееся. Не этюды Черни, но почти. Тикает беспощадный метроном, и взрывной темперамент молодца потихоньку умеряется, встраивается в новый, незнакомый ритм.Тут как не вспомнить о самом Жаке Одиаре. Ведь он для французов – прежде всего сын классика, хранитель бесценных генов Мишеля Одиара. Тот носил скромный титул кинодраматурга, но сегодня его фильмы издают с обязательным упоминанием на обложке имени сценариста. Даже если в главных ролях заняты гении. Так и пишут: «Фильмы Мишеля Одиара и Жана Габена». Так что, хоть «Мое сердце…» и ремейк, снимал его Одиар-младший о себе самом.Теперь французские критики по достоинству называют его не просто сыном, а наследником. Пройдут годы, и назовут, как отца, классиком. Во всем, что касается кинематографического времени и пространства, Одиар не имеет себе равных во Франции – разве что Патриса Шеро. И с актерами он делает такое, что под силу лишь зрелому и по-настоящему оригинальному мастеру: в «Очень скрытном герое» сыграл свою лучшую (до сих пор непревзойденную) роль Маттье Кассовиц, в «Читай по губам» – Венсан Кассель, в «Моем сердце…» – Ромен Дюри. Все трое ныне считаются главными лицами молодого поколения французского кино. Все трое считались до того актерами по преимуществу массовыми и неглубокими. В арсенале того же Дюри на первом месте значился «Арсен Люпен», о котором теперь, наверное, и вспоминать не будут. Но Одиарне только молодым помогает, он и о стариках помнит. В его дебютной картине «Смотри, как падают мужчины» потрясающе сыграл Жан-Луи Трентиньян, в «Моем сердце…» – Нильс Арструп, получивший за роль беспомощного отца-наглеца все возможные награды. В отцах Одиар толк знает.Франция, в отличие, скажем, от России, – страна киновозможностей. Их спектр так велик, что вероятность неверного выбора лишь повышается. Только очень талантливый и притом умный человек делает столь тонкий и точный выбор, как Одиар; причем никакой рисовки, никаких масштабных претензий, никаких скрытых смыслов в его чистых и честных фильмах нет в помине. От этого они еще симпатичнее. Нам бы поучиться.Хотя о том, какой выбор делают наши соотечественники, можно судить по той ролевой модели русского человека, которая запечатлена в «Моем сердце…». Русский – персонаж по имени Минсков, сыгранный Антоном Яковлевым (сыном Юрия Яковлева, между прочим; вот и опять тема отцовства). Всенепременно – мутный тип, потенциальный или реальный мафиози. Это он ломает пальцы пианисту. Или тот разбивает их о пьяную физиономию русского – сражаясь за свое право быть музыкантом, а не бандитом.Одиар никого, по счастью, не поучает, но констатирует: даже когда вокруг хаос, можно сделать сознательный выбор в пользу ясности и гармонии. Играть не научишься, а бессмертную душу спасешь (так умница Одиар, конечно, не изъясняется; это слова из лексикона неуклюжего критика). Хотя, с другой стороны, почему не научишься? Он, Одиар, научился.
Развлечения
«Жду звонка от российских продюсеров»
[i]Звезды такого уровня заезжают в Москву сравнительно редко, но в случае Миллы Йовович все сложилось: славянское происхождение актрисы и ее давнее желание побывать на исторической родине, первая церемония кинонаград MTV, главной приглашенной гостьей которой она и оказалась, и, наконец, премьера новейшего фильма, где Йовович сыграла новую роль. Идя в кино на лихой и бессмысленный боевик для тинейджеров «Ультрафиолет», российские поклонники смогут насладиться видом Миллы Йовович с лиловыми волосами, с пистолетом в одной руке и горящим мечом в другой. А нашему корреспонденту повезло лицезреть звезду воочию и даже задать ей несколько вопросов.[/i][b]– Сложно ли было сниматься в «Ультрафиолете»? Фильм все-таки полон невероятных трюков, часть которых вам пришлось выполнять самой.[/b]– Сложнее всего были не съемки, а репетиции. Никогда я не тренировалась так долго и упорно, хотя уже снималась в нескольких фильмах подобного рода. В общей сложности это заняло около двух лет. Шесть месяцев я упражнялась до того, как мы поехали на съемки в Китай, а когда мы попали туда, тренировок стало только больше: шестнадцать часов в день, шесть дней в неделю.[b]– Действие фильма происходит в не слишком далеком будущем. А вы как думаете, какое будущее нас ждет?[/b]– Да понятия не имею! Хотя я и люблю читать научно-популярную литературу и прессу, меня больше интересует не то, что с нами будет в ближайшие годы, а то, откуда мы взялись. Например, последнее открытие ученых – доказательство важности религии. Не то чтобы доказано существование Бога, но вера в него, оказывается, действительно воздействует на жизнь и судьбу человека, помогает ему.[b]– Судя по «Ультрафиолету», вы верите только в собственные силы, при помощи которых – буквально огнем и мечом – можно справиться со злом…[/b]– Не надо относиться к этому так серьезно. Речь всего лишь о развлекательном научно-фантастическом фильме. Я с детства обожаю этот жанр. Романы Фрэнка Херберта из серии «Дюна» я читала, наверное, раз двенадцать. И фэнтези любила. Всегда интересовалась боевыми искусствами. Вот теперь наконец я получила возможность воплотить на экране тот идеальный образ героини фэнтези, о котором грезила всегда.[b]– «Ультрафиолет» местами напоминает компьютерную игру. Вы сами – поклонница подобных развлечений? Ведь самые известные коммерческие фильмы с вашим участием – две части «Обители зла» – поставлены по мотивам популярной компьютерной игры.[/b]– «Обитель зла» была любимой игрой моего младшего брата, и я просто не могла отказаться от предложения сыграть в одноименном фильме. Приятно сняться в фильме, который наверняка понравится твоему брату! Ему тогда было тринадцать лет. Я не думаю о компьютерных играх. Это просто отличный развлекательный фильм. А дальше – как снежный ком: если ты снялась в одной картине определенного рода и она была успешна в прокате, то тебе тут же предлагают другие аналогичные проекты, в том же жанре. После третьей части «Обители зла», выход которой запланирован на 2007 год, я надеюсь сделать перерыв.[b]– Что в ваших ближайших планах?[/b]– Разумеется, кино, но и многое другое. Буду продолжать представлять коллекции одежды. Еще я много рисую, люблю читать с детства. Да и музыкой занимаюсь, считаю это превосходным средством самовыражения, хотя я не вполне профессионал.[b]– А русские режиссеры вам не предлагали сыграть в их фильмах?[/b]– Нет, пока нет.[b]– Вы бы хотели сняться в русском фильме?[/b]– С большим удовольствием! Честное слово, хотела бы. Я – человек несколько отсталый в том, что касается новейшего русского кино, но я видела немало фрагментов из ваших фильмов на церемонии кинонаград MTV. Фрагменты выглядели потрясающе! Так что я хотела бы последовать примеру моей мамы, Галины Логиновой, которая тоже актриса и снималась в российском кино.[b]– Вы же понимаете, что российские продюсеры вряд ли могли бы заплатить вам гонорар, сопоставимый с тем, что вы получаете в Голливуде. Вас бы это не остановило?[/b]– Конечно, нет. Я снималась не только в крупнобюджетных фильмах, рассчитанных на кассовый успех, но и в маленьких, скромных, некоммерческих фильмах.[b]– В Россию еще и ехать далеко, неудобно…[/b] В Индию я ездила, в Китай ездила, так что неудобства меня не пугают.[b]– Так, значит, вы ждете только хорошего сценария?[/b]– Жду, когда кто-нибудь позвонит и предложит сняться в российском фильме. Но пока никто не звонил, честно!
Развлечения
С бананово-лимонным Сингапуром
[b]Во Франции объявлена программа 59-го Каннского кинофестиваля – главного кинофорума мира. В богатой громкиименами конкурсной программе не оказалось ни однорусского режиссера. Зато Россия включена в широкую программу «Все кинематографии мира», в рамках которой составят компанию такие развивающиеся» киноимперии, как Сингапур, Венесуэла, Швейцария, Тунис, Чили и Израиль. Впрочем, кажется, в России это никого не расстроило: наше Министерство культуры активно готовится к торжественному празднованию русского дня» на каннской набережной Круазетт.[/b]Отказав (возможно, по справедливости) нам в праве стоять в одном ряду с Педро Альмодоваром или Аки Каурисмяки, Канны опять с удовольствием вспомнили о былой мощи русского кино: в рамках специальной ретроспективы гости фестиваля увидят несколько фильмов Сергея Эйзенштейна, а заодно насладятся выставкой его эротических рисунков. В реальности же постоять за честь русского кино доведется лишь одному режиссеру.Это дебютант Николай Хомерики, учившийся кинематографу именно во Франции. Год назад его дипломный получасовой фильм «Вдвоем» был отмечен одной из премий каннского конкурса «Синефондасьон», а теперь дело дошло до второй по значимости программы фестиваля. Правда, наград в ней раз-два и обчелся, и шансов на победу не так много.Тем не менее патриотам российского кино предлагается следить именно за судьбой фильма под лапидарным названием «977»: эта научно-фантастическая, отчасти навеянная романами братьев Стругацких картина снималась в Москве в течение прошлого года. Основные роли в ней исполнили молодые актеры, к которым присоединились выдающийся французский режиссер Леос Каракс (участие в крошечном эпизоде) и его актриса Екатерина Голубева («Пола Х»).Была занята Голубева и в скандальном эротическом фильме француза Бруно Дюмона «28 пальм». Новый фильм Дюмона «Фландрия», в котором Голубева уже не снималась, включен в каннский конкурс; стоит напомнить, что в 1999-м «Человечность» Дюмона получила в Каннах Гран-при и два главных актерских приза. В основном фестивальном конкурсе этого года хватает малоизвестных имен, каждое из которых – как случилось когда-то с Дюмоном – может оказаться миной замедленного действия. Но пока что публике, не знакомой с их работами, приходится возлагать надежды на более знакомых ей участников.Среди них – такие признанные мэтры, как испанец Педро Альмодовар («Возвращение» с Пенелопой Круз), финн Аки Каурисмяки («Огни предместий»), британец Кен Лоач («Ветер, что колышет ячмень»), американка София Коппола («Мария-Антуанетта» с Кирстен Данст), мексиканец Алехандро Гонсалес Иньярриту («Вавилон» с Гаэлем Гарсиа Берналем и Брэдом Питтом) и итальянец Нанни Моретти («Кайман» с Микеле Плачидо). Довершают картину знатные внеконкурсные участники, которым поручено обеспечить интерес к фестивалю со стороны более неприхотливой публики: например, Рон Ховард покажет на торжественном открытии «Код да Винчи», а исполнители главных ролей – Жан Рено, Одри Тоту и Том Хэнкс – взойдут по красным ступеням легендарной каннской лестницы. Также запланирован показ коллективного проекта «Париж, я тебя люблю» – 20 короткометражек, по числу парижских округов, сняли знаменитейшие режиссеры (от Тома Тыквера до братьев Коэнов, от Жерара Депардье до Гаса Ван Сэнта) с прославленными актерами. А для самых простодушных состоится внеконкурсная премьера третьей части мутантского комикс-эпоса «Люди Х».Судейская комиссия смотра, который начнется в Каннах 17 мая и продолжится до 28-го, тоже состоит сплошь из звезд: жюри под управлением загадочного гонконгского гения Вонга КарВая будет включать в себя красивейших актрис мирового кино – Монику Беллуччи и Чжан Цзы И, харизматичных актеров – Сэмюэла Л. Джексона и Тима Рота, влиятельных режиссеров – Патриса Леконта и Элайю Сулеймана. Ну а радетелям русского кино остается утешаться тем, что короткометражный конкурс будет судить малое жюри под председательством Андрона Кончаловского.Кстати, пару лет назад ту же почетную миссию с успехом выполнил его родной брат Никита Михалков.
Развлечения
Массовая маска
[b]Как скоро расщедрятся на новый фильм самые известные братья современного коммерческого кино – Энди и Ларри Вачовски, – бог весть. Три «Матрицы» принесли им столько денег и популярности и были настолько холодно (с каждой серией все холоднее) приняты критикой, что сейчас по ряду причин культовые режиссеры могут отдыхать. Отдых, однако, не помешал братскому дуэту подарить сценарий, который им когда-то мечталось воплотить на экране самим, своему бессменному первому ассистенту Джеймсу МакТигу. «V значит Вендетта» – его режиссерский дебют.[/b]Вообще-то буква V в массовом сознании ассоциируется скорее со словом Victory – то есть победа; знак победы – сложенные галочкой пальцы. Однако автор комиксов «V значит Вендетта», а вслед за ним и создатели одноименного фильма не могли допустить столь однозначной трактовки. В конце концов, до того как главные герои одержат окончательную победу над вымышленным тоталитарным режимом, правящим в гипотетической Британии, им предстоит пройти все перипетии конспиративной и подрывной деятельности. А следящий за оными зритель (читатель) не должен догадываться об исходе борьбы. Хотя, что тут догадываться: где вендетта, там и виктория.Представления британцев, а тем более американцев о революционном движении жителям страны победившей (пусть в прошлом) революции неизбежно покажутся наивными. Да и о том, что такое тоталитаризм, на Западе знают, как ни крути, только понаслышке. Абстрактное промывание мозгов британским телезрителям в фильме выглядит детским лепетом в сравнении с любым выпуском новостей по нашему телевидению – даже сейчас, а тем более лет двадцать назад. В общем, о такой революции только комиксы рисовать, таким угнетением только детей пугать.Детей в фильме представляет главная героиня, нежная девочка Натали Портман, совсем недавно вылупившаяся из пеленок «Звездных войн» и сдающая при помощи «V значит Вендетта» экзамен на аттестат зрелости.Многие люди, не знающие реальных путей к сущностному изменению себя, подменяют внутреннюю эволюцию внешней; так и героиня Портман, решив стать революционеркой, расстается, хотя и без удовольствия, с пышной шевелюрой. Бритая наголо, она еще больше похожа на девочку-первокурсницу, а никак не на Фани Каплан.Поскольку действие происходит в Британии, авторам ничего не оставалось, как вспомнить о героях единственной тамошней революции, кромвелевской. Точнее, о предтече оной, Гае Фоксе, который 5 ноября 1605 года пытался взорвать парламент – и, увы, не преуспел. Довершить дело Фокса, осуществив идею Порохового заговора, берется безвестный борец по кличке V; лицо его скрыто за маской (на вид деревянной), имитирующей улыбающееся лицо Фокса и его шляпу. Так в маске до самого конца и ходит.Смелое режиссерское (сценарное? продюсерское?) решение. Когда Лондон наводняют анонимные революционеры-террористы в одинаковых масках, сразу возникают мысли о том, что террор – лишь оборотная сторона тоталитарной медали, и пропагандируемая им унификация людей во имя высшей цели не менее опасна, чем прямое угнетение личности. Идея хороша, но не нова. К тому же на уровне визуальном образ реального человека в неподвижной марионеточной маске был куда более эффектен в фильмах чеха Яна Шванкмайера. Сравнение, однако, МакТигу не грозит: у него и Шванкмайера аудитория совсем разная.Роль V играет Хьюго Уивинг: его агент Смит был, бесспорно, самым ярким персонажем «Матрицы», и размножение людей в масках Фокса наводит на мысль о бесстыдной самоцитате. С другой стороны, связать персонажа V с Уивингом сможет абсолютное меньшинство российских зрителей. Ведь от актера замаскированному террористу досталась лишь пластика, по большей части скрытая черным плащом, и голос, уничтоженный дубляжом. Для другого важнейшего героя фильма, диктатора Адама Сатлера в исполнении Джона Херта, не менее важны интонации голоса (недаром Херт – виртуоз закадрового текста, о чем знают все, кто смотрел «Догвилль» и «Мандерлей»), но и их наша публика не услышит.Так и весь фильм: яркие картинки, вроде бритоголовой Натали Портман, останутся, а изложенная в словах суть никакого эффекта не возымеет. В обществе потребления, верные сыны которого и изготовили «V значит Вендетта», главный смысл революции – глубоко частный, психотерапевтический; об этом многое сказано еще в «Бойцовском клубе». Для того же, чтобы стимулировать новую революцию в России, никаких фильмов не хватит.
Развлечения
«Я старался увидеть в жестокости нежность и красоту»
[i]Сегодня на экраны выходит фильм «Предложение» – уникальный пример вестерна по-австралийски. Самый известный австралийский музыкант, лидер группы The Bad Seeds Ник Кейв не только написал для фильма музыку, но и выступил в качестве автора оригинального сценария. Наш корреспондент перед российской премьерой фильма встретился с Ником Кейвом и задал ему несколько вопросов об этой необычной работе.[/i][b]– Вы впервые в жизни взялись написать киносценарий?[/b]– Впервые.[b]– Трудно было?[/b]– Самое удивительное, нет! Проще простого. Все получалось само собой. Меня вел инстинкт, и логика помогла.[b]– Долго писали сценарий[/b]?– Да нет. Три недели.[b]– Выходит, написать сценарий для вас проще, чем сочинить песню?[/b]– Выходит, что так. Когда я пишу песню, мне необходимо сначала родить по-настоящему могучую идею, а затем выразить ее в каких-нибудь трех строчках. Песни писать трудно: столько ограничений, столько запретов… Правда, по преимуществу речь идет о добровольном самоограничении. Это мне и нравится в поэзии: ограничения. Но иногда полезно сделать что-то совсем иное, чтобы почувствовать разницу. Работа над сценарием дала мне свободу, какую я не испытывал уже много лет. В последний раз я чувствовал нечто подобное, когда писал роман несколько лет назад.[b]– Чем эти два опыта – написание романа и написание сценария – отличались друг от друга?[/b]– Отличие – элементарное: на сценарий я потратил три недели, а на книгу – три года. Есть и другие отличия. Книга требует сложной работы, а когда я пишу сценарий, я как бы не вполне пишу: ведь мне нужно придумать лишь диалоги, больше ничего. А с диалогами у меня проблем никогда не было. Что до остального… Вот индеец спускается с холма, так я и пишу, долго не думая: «С холма спускается индеец». Плюс к тому мне помогал жанр: мы же знаем, какими бывают герои вестернов. Так что сценарий писался как бы сам собой.[b]– К «Предложению» так и просится подзаголовок в каком-нибудь песенном духе: «баллада», «жестокий романс».[/b]– Может, получилась у меня своеобразная кинобаллада. Но я, вообще-то, по просьбе моего друга, режиссера Джонни Хиллкота, честно пытался создать австралийский вестерн. А заодно отдать дань тому периоду в истории Австралии – середине XIX века, – о котором мы сегодня так мало знаем. Времена были трудные, вот и кино получилось довольно-таки жестоким и бескомпромиссным. Однако я изо всех сил старался увидеть в этой жестокости нежность и красоту.[b]– Джон Хиллкот, будучи профессионалом, как-то помогал вам писать сценарий, принимал участие в творческом процессе?[/b]– Я бы не сказал. Хотя, написав каждые следующие десять страниц, я тут же отправлял их Джонни по электронной почте. Отдавал дружеский долг. Общий абрис фильма мы обсуждали вместе и вместе решали, куда вырулит к финалу история. Мне вместе с Джонни очень нравится работать. Такого взаимного уважения, как во время совместной работы над фильмом, я не чувствовал никогда в жизни.[b]– А на съемочную площадку вы тоже ходили?[/b]– Нет, зачем мешать профессионалам? Правда, на репетиции я заходил. Знаете, у актеров были ко мне вопросы как к автору сценария. Очень смешные вопросы. Особенно любопытствовал исполнитель главной роли Гай Пирс: «Почему я должен садиться на лошадь с левой, а не с правой стороны? Ты уверен?» Я ответил: «Иди к черту, мне-то откуда знать?» Другие мучили меня куда меньше. Например, выдающийся актер Джон Херт вовсе не репетирует. Никогда. Поэтому и вопросов у него не было.[b]– Актеров помогали отбирать?[/b]– Мы с самого начала решили, что главный герой истории – разбойник по имени Чарли, и что его роль мы поручим Гаю Пирсу. Остальное решалось без моего участия. Правда, хотя я и придумал этого персонажа, похвастаться этим не могу – он слишком неразговорчив. Бродит себе под дождем и помалкивает. Так что Чарли – больше заслуга Гая, чем моя.[b]– Насколько важно для вас было еще и написать музыку к «Предложению»?[/b]– Так было записано в контракте! Это достаточно важно?[b]– Скажем так: мог бы быть в фильме другой композитор?[/b]– Я бы смирился с этим, но предпочел написать музыку сам. Так и сказал продюсерам: «Музыка – на мне, так что отстаньте». Кто тут художник звука, в конце концов?[b]– Писать музыку для фильма – приятное дело? По меньшей мере в сравнении с написанием песен?[/b]– О да! О словах-то не надо заботиться. Напишу мелодию, а скрипачи наиграют. Лучше и быть не может. Я так прямо в сценарии и писал: «Скрипки играют лирическую мелодию». Но многое потом изменил. Во всяком случае, все здесь – моя собственная, оригинальная музыка, навеянная атмосферой австралийских прерий. Все написал я сам. Кроме народной песни, которая слышна на начальных титрах.[b]– Инструменты использовали тоже старинные?[/b]– Да, это австралийские инструменты, аналогичные инструментам XIX века: скрипка, флейта… электрическая бас-гитара. ([i]Смеется[/i].) Мы, честно говоря, не пренебрегали и современными инструментами. Например, тот гул, который постоянно слышится как фон, не пение сверчков. Это драм-машина.[b]– А сыграть в фильме вы не думали?[/b]– Когда-то я играл в кино. Со все меньшим успехом от фильма к фильму. Похоже, сейчас не лучший период в моей жизни для испытания моих актерских способностей. ([i]Смеется[/i].)[b]– Собираетесь еще писать сценарии?[/b]– Вообще-то я уже написал один. Писать сценарии полезно – у тебя сразу появляется много пристрастных читателей: продюсеры, режиссер… Все они требуют что-то переписывать, переделывать. Таким образом я учусь прислушиваться к чужому мнению. Полезное умение.Мой новый сценарий – английская комедия на сексуальную тему. Действие разворачивается на морском берегу. Душераздирающая, слезовыжимательная история. Могу сказать, что романов больше мне писать не хочется, а сценарии – почему бы нет? С другой стороны, музыка мне все же интереснее. Особенно песни.[b]– У вас вообще есть страх перед совместной с кем-то творческой работой? А как же ваша группа, The Bad Seeds?[/b]– Знаете ли, когда я пишу песню, я иногда понятия не имею, какой она выйдет: веселой, грустной, депрессивной, хулиганской. Так и не узнаю, пока группа не разложит ее на партии и не исполнит. И вот этот момент – перед тем как я заново встречусь с написанной мной песней – он, не скрою, меня всегда страшит.[b]– Открою вам страшную тайну: не все ваши слушатели догадываются, что вы австралиец. По звукам ваших песен они предполагают, что вы англичанин или американец. Во всяком случае, многие российские поклонники заблуждаются на ваш счет.[/b]– ([i]С оскорбленным видом[/i].) Они считают меня англичанином? Да как они посмели! Поубиваю тех, кто сомневается в моем австралийском происхождении. Откровенно говоря, на мой вкус, музыка The Bad Seeds – очень австралийская. Хотя американские музыканты немало на нас повлияли. Что-то в нас такое фундаментально австралийское… интересно, что именно? Не возьмусь сформулировать.Наша, австралийская, самобытность – в том, что у нас, в отличие от англичан, нет хорошей рок-музыки. Правда, надо признать, что и у французов ее нет. Зато австралийцы умеют играть рок-н-ролл и любят громкую музыку. Спросите ребят из AC/DC.[b]– Вернемся к саундтрекам: вы вообще в курсе, что значитесь как композитор в титрах фильма Ренаты Литвиновой «Богиня»?[/b]– ([i]Мрачнея[/i].) Нет, впервые слышу. Я бы предпочел об этом знать. А хороший фильм?[b]– Своеобразный. Эдакий Дэвид Линч по-русски[/b].– Да? Ну ладно, бог с ним. Вообще-то у меня есть только один любимый русский фильм. Он повлиял на меня, в том числе как на сценариста.[b]– Какой же?[/b]– «Иди и смотри» Элема Климова.
Развлечения
Короткие волны любви
[b]Неужто очередной кризис нашего кино в очередной раз позади? Только что вышел на экраны и делает неплохую кассу внятный и остроумный боевик «Охота на пиранью». Надвигается телепремьера заоблачного по качеству (особенно для нашего ТВ) многосерийного «Доктора Живаго». Вот и в таком жанре, как молодежная лирическая комедия, вдруг режиссер-дебютантка сняла отменный фильм «Питер FM». Жанр, между прочим, сложнейший, ибо не сфальшивить в нем почти нереально. Оксане Бычковой это удалось.[/b]Американские кинокритики, говоря о кино, любят рассуждать – возникла, мол, между персонажами «химия» или нет. Что такое эта загадочная химия, сказать трудно, но сделать любовь на экране правдоподобной действительно удается редко. Особенно в «легком» жанре, взятом на вооружение Оксаной Бычковой в «Питер FM». Тем не менее в ее фильме химия есть. Она витает в воздухе, так и не разражаясь вспышкой синеватого пламени между главными героями. Сценаристка Нана Гринштейн использовала простой беспроигрышный ход: он и она, которым по сюжету назначено друг друга полюбить, в фильме так и не встретятся. Фабула же – вполне себе реальная. Девушка уронила мобильник, а юноша его подобрал. Вот они и пытаются весь фильм безуспешно созвониться-встретиться, и в ходе этих забавных невстреч начинают догадываться, что судьба сулила им общее будущее.Симпатичнее всего то, что догадка, быть может, неверна – очная явка героев оставлена за кадром. А ну как не понравятся друг другу? Зритель отвечает на этот вопрос в меру собственной сентиментальности.По сути, «Питер FM» – два смешанных монофильма, в каждом из которых герои варятся в своем соку, понемногу доходя своим (невеликим, молодежным) умом до единственно верного решения. Он – начинающий архитектор. Подрабатывал дворником, пока крупная немецкая фирма не предложила ему потрясающий контракт – правда, подписав его, ему придется покинуть родной Питер и всю прошлую, вроде бы пустую жизнь. Она – диджей модной радиостанции, название которой вынесено в заголовок фильма. Постоянно собачится с программным директором, поскольку фаворитка слушателей и высшего начальства; пользуясь этим, постоянно ставит в эфир модную молодежную музыку, а не Киркорова. Героя только что бросила девушка. Она собирается бросить жениха, трагикомически закопанного в приготовления к ненужной свадьбе.Он – Евгений Цыганов, один из единиц на сегодняшнем кино- и телеэкране (да и на сцене, где он еще играет в паре спектаклей своего учителя, Петра Наумовича Фоменко), кто хранит в себе харизму и загадку. Его обаятельно-угрюмый байронизм вкупе с кривоватой ухмылкой складываются не в статичную маску, а в пластичный образ; логичный выбор на роль романтического героя. Она – и вовсе дебютантка в большом кино, Екатерина Федулова: вроде, милая девочка, «как все», но почему-то ей веришь, сочувствуешь, следишь. Похоже, встретились актерские данные с удачным сценарием. Да и вообще – попала в хорошую компанию, где, чтобы стать звездой, вовсе не обязательно быть похожей на Евгению Крюкову или иной ложный идеал замыленного телесознания отечественного обывателя.«Компания» – слово ключевое. История не сложилась бы без группы поддержки, где то в малоречивых, то в вовсе бессловесных эпизодах встретились лучшие из молодых актеров – Артем Семакин, Кирилл Пирогов (он же – автор ненавязчивой музыки), Ирина Рахманова, Олег Долин, Павел Баршак – с самыми фактурными из мастодонтов: Александром Башировым, Юрием Цурило, Андреем Краско. Один Владимир Машков, который появляется в трениках и шлепанцах, чтобы спросить героиню: «Девушка, вас не интересует секс с незнакомым мужчиной?» – а получив отрицательный ответ, исчезает из фильма навсегда, обеспечивает хорошим настроением как минимум на вечер вперед.Но главный герой второго плана – ненавязчивый, не туристический, хотя центральный, а не новостроечный Санкт-Петербург. Вообще-то такой фильм, как «Питер FM», уже пытались сделать, с теми же Цыгановым и Баршаком: «Прогулку» Алексей Учитель и его автор сценария Дуня Смирнова создавали трудно, кропотливо.Потому того легкого дурашливого дыхания, которое фильму могут обеспечить лишь люди одного возраста и схожих убеждений, в их картине не было. У Бычковой с ее героями куда больше общего, чем у Учителя; у нее даже фамилия более компанейская.Никита Михалков все намекал, что «Прогулка» – «Я шагаю по Москве» нового поколения. На самом же деле вот она, реинкарнация шедевра Данелии и Шпаликова – «Я шагаю по Питеру»-2006. Трудно упрекнуть Бычкову со товарищи в хулиганском цитировании неудачливых предшественников: Цыганов с Баршаком сходятся на «месте встречи», где в течение часа безуспешно ждут своих необязательных подруг. При этом, кажется, не обмениваются ни словом.Конечно, какое время – такое кино.Правдоискательства 1960-х – как не бывало. Выбор в пользу умозрительной любви, а не прагматики (респектабельное замужество, престижный контракт), тут, скорее, дань жанру, чем манифест. «Питер FM» дает зрителю не больше, чем вовремя пойманная, удачная радиоволна с хорошими песнями, вдруг идеально попавшими «под настроение». Это не много, но и не так мало. И такое радио, и такое кино сегодня встретить можно крайне редко. Сколько ни крути ручку на приемнике.
Развлечения
«Я не единственный, просто я самый известный»
[i]Москву посетил один из самых читаемых и скандально знаменитых писателей мировой литературы – француз Мишель Уэльбек; он представил в России свой четвертый роман, «Возможность острова». Сквозь толпы желающих к автору «Элементарных частиц» и «Платформы» пробился наш корреспондент.[/i][b]– Как вам нравится в России? Здешние читатели чем-то отличаются от остальных?[/b]– Не уверен… Кажется, вы отличаетесь от остального населения Земли меньше, чем вам самим представляется. Правда, есть у вас одна особенность: проблемы с исламом. Но и тут вы не одиноки ([i]Смеется[/i]). Не так уж меня самого интересует этот вопрос, но меня почему-то постоянно спрашивают об исламе.[b]– Название «Возможность острова» отсылает к острову Ланцароте, где частично происходит действие, или к Ирландии, где вы сами живете? Или это метафора?[/b]– В большей степени метафора. «Возможность острова» – слова из стихотворения, которым заканчивается вторая часть романа. Стихотворения, крайне важного для понимания книги.[b]– Ваша поэтическая ипостась для вас важнее прозаической[/b]?– Для меня важно то, чем я занимаюсь в данный конкретный момент. Начинал я как поэт, так что… К тому же работать я не очень люблю, а стихи требуют меньше работы, чем проза.[b]– Вас не удивляет, что успех вам принесли романы, а не стихи?[/b]– Что же тут удивительного? Поэты во Франции вообще малоизвестны.[b]– Говорят, время поэзии ушло. Как вы думаете, почему?[/b]– Не знаю. Алексис де Токвиль дал неплохое объяснение, когда писал об искусстве для аристократии и искусстве для народа. Но все еще может измениться, и снова настанет время писать стихи.[b]– Ваша поэтическая активность распространяется и на музыку, вы выпустили несколько альбомов.Это важная часть вашей деятельности?[/b]– Как и все прочее, это важно, когда я этим занимаюсь, а когда прекращаю – перестает быть важным.[b]– А какую музыку вы сами любите?[/b]– Музыку моей молодости, Pink Floyd, Джимми Хендрикса... Сейчас таких талантов уже нет. И у меня нет достаточного таланта, чтобы следовать за ними.[b]– Когда вы заканчиваете роман и он поступает в продажу, вас не волнует, как он продается? Работа-то закончена?[/b]– Именно так, закончена. Нет, цифры не важны. Денег у меня и так достаточно. Но я рад за моих издателей, что книги продаются хорошо.[b]– Перейдем от поэзии к науке. В «Возможности острова» вы рассуждаете о клонировании. Представляется ли вам клонирование человека возможным и необходимым?[/b]– Оно, безусловно, возможно и, несомненно, не необходимо. Но здесь встает вопрос общественного согласия, и не мне его решать.[b]– Однако вы в этом романе довольно радикально противопоставляете два пути – самоубийство и вечную жизнь. Вы-то сами к чему больше склоняетесь?[/b]– Существует необходимая и неизбежная писательская шизофрения. В тот момент, когда я пишу о герое, выбирающем самоубийство, я согласен с ним, а потом начинаю защищать другую позицию…[b]– Вам не кажется, что люди все чаще смешивают ваших персонажей и их суждения с вашими собственными взглядами?[/b]– Люди постоянно смешивают одно с другим и делают это намеренно, а не по случайности. Скандальность необходима средствам массовой информации, чтобы повысить коммерческие показатели. Я не единственная их жертва; просто я – самый известный за рубежом.[b]– Никогда не хотелось объясниться, что ваши герои не равны вам?[/b]– Необходимость объяснять столь элементарные вещи кажется мне оскорбительной.[b]– А вам самому скандалы не нужны?[/b]– Да они мне только неприятности приносят! Судебные процессы, например. Издатели сходят с ума – ведь продажи книг могут быть приостановлены, и надолго. Это может в буквальном смысле убить книгу. Как я мог бы к этому стремиться? Если бы мне были нужны скандалы, я бы ходил в прямой эфир скандальных телепередач, куда меня постоянно приглашают. А я не хожу.[b]– Вы хотели бы пожертвовать цифрами продаж ваших книг ради того, чтобы вокруг вас не поднимали скандалов?[/b]– Мое желание ничего не меняет. Книги Орианны Фалаччи об исламе вызвали скандал именно из-за того, что их продавали гигантскими тиражами, в противном случае никто не поднимал бы шума. Если бы я был автором, не известным никому, и стал бы кричать что-то скандальное, никто бы не стал меня слушать. В любом случае, это вопрос технологии скандала, а не идейных дебатов. Мела Гибсона после «Страстей Христовых» в чем только не обвиняли – даже раскопали слова, сказанные его отцом в молодости…[b]– Вас расстраивает, когда влиятельные люди, в том числе уважаемые вами, обвиняют вас в чем-то, признаются в нелюбви к вашим книгам?[/b]– Честно говоря, мне на это плевать.[b]– И еще о любви. В «Возможности острова» вы назвали домашнюю собаку «тренажером для любви». А у вас самого есть собака?[/b]– Да, есть. Но собака – не обычное домашнее животное. Ее с другими не сравнишь. И вообще, не надо думать, что все животные равны друг другу в нравственном плане! Медведь, например, находится в самом низу иерархии… Его мы первого и уничтожим ([i]Смеется[/i]).[b]– Недавно в Берлине с большим шумом представили фильм по вашему роману «Элементарные частицы». О вашем отношении к нему ничего не сообщалось. Вы вообще его видели?[/b]– А где бы я его увидел? Во Франции он пока не вышел. Никто меня не приглашал его посмотреть. Наверное, они сразу решили, что фильм мне не понравится. Но я на них не в обиде.[b]– А мне режиссер Оскар Роллер сказал, что вам просто неинтересно его смотреть.[/b]– Да он даже не попробовал меня позвать! На самом деле я был соавтором сценария другого фильма по тому же роману, но мы с режиссером так и не нашли финансирования. Режиссером должен был быть Филипп Арель, постановщик предыдущего фильма по моему первому роману – «Расширение пространства борьбы». Ничего у нас не вышло.[b]– «Платформу» пока не экранизируют? Ее же наградили специальным призом как роман, заслуживающий экранизации?[/b]– Нет, ничего не слышал о планах ее экранизации. Вернее, слышал, но от всех предложений, поступавших до сегодняшнего дня, пока отказался.[b]– С Михаэлем Ханеке не пытались наладить контакт? Я знаю, что вы преклоняетесь перед его фильмами.[/b]– Да, я его поклонник. Но о совместной работе с ним я не думал, в том числе в связи с вероятной экранизацией «Возможности острова».[i]Вступает директор издательства «Иностранка» Сергей Пархоменко.Для переиздания «Платформы» ему необходима фраза, чтобы вынести ее на обложку; он спрашивает совета у автора. Задумавшись, тот констатирует, что «Платформа» – не лучший его роман. А потом вспоминает удачную фразу: «Я знаю, что счастье существует».[/i][b]– Если не «Платформа», то какой ваш роман – лучший?[/b]– Новый, «Возможность острова».
Развлечения
Не слишком таинственный остров
[b]«Возможность острова» вызвала во Франции скандал, сопровождавший и выход двух предыдущих книг Мишеля Уэльбека – «Элементарных частиц» и «Платформы». Писателю опять прочили Гонкуровскую премию и опять не дали: кажется, что на этот раз – уже чисто из вредности. Ни на ислам, ни на женский пол главный европейский мизантроп на сей раз особо не нападал, а его скепсис в отношении будущего удела рода человеческого давно никому не в новинку.[/b]Образ острова в нынешней литературе, да и в кино, и в изобразительном искусстве, и в театре – один из самых важных и часто повторяющихся. Для эмигранта Уэльбека, покинувшего родную Францию и скрывшегося в Ирландии, добровольного Робинзона Крузо, остров – что в жизни, что на бумаге, – единственная возможность спрятаться от людей. Homo, которому Уэльбек полностью отказывает в определении «sapiens», обречен на жалкое прозябание в ближайшем будущем и полное вымирание в дальнейшем, и потому писатель решил загодя готовить себя к полному одиночеству. «Не в силах выносить царящего разврата, от общества людей уйду – и без возврата», – мог бы повторить Уэльбек за мольеровским героем, мизантропом Альцестом. Против разврата телесного, впрочем, писатель ничего не имеет. Его мишень – разврат и леность духа, не замечающего надвигающейся катастрофы.Остров в четвертом романе Уэльбека – не Ирландия, а Ланцароте, о марсианских пейзажах которого он уже писал в одноименной повести. Впрочем, «Возможность острова» – если и не компиляция или дайджест, то уж точно мини-энциклопедия всех открытий, сделанных писателем ранее. Тут есть и едкая сатира на «общество супермаркета», и авторефлексия профессионала (с плохо скрываемой гадливостью Уэльбек описывает будни своего альтер-эго, модного юмориста Даниеля), и душераздирающая история любви: герой бросает единственного товарища, по совместительству жену, и бросается с головой в роман с юной и безразличной к его творческим страданиям особой. Как поведала в интервью французскому Elle бывшая супруга Уэльбека, практически каждое слово в этом сюжете – чистая правда.Несмотря на то, что будущее видится Уэльбеку в исключительно мрачных тонах, он не перестает искать путей спасения – с настойчивостью, позволяющей заподозрить под личиной человеконенавистника тщательно законспирированного гуманиста. «Возможность острова» – исследование феномена сектантства. В отличие от «исламской проблемы», поднятой писателем в «Платформе», здесь ситуация описана изнутри. Вполне вероятно, что неверующий Уэльбек – член показанной в романе секты, обещающей вечную жизнь и обеспечивающей оную: отменив(уже во второй раз, вслед за «Элементарными частицами») секс как форму человеческой коммуникации, Уэльбек открывает секрет клонирования человека, «модифицированного и улучшенного». Плата за бессмертие – одиночество, проблема неразрешимая: теперь даже и умереть не получается.Уэльбековским эскападам публика удивляться перестала, а он, похоже, только того и ждал. Он все-таки писатель от Бога (в которого не верит), и, как ни странно это обнаруживать, эпатаж ему чужд. Он мыслитель и лирик, наконец нашедший свой таинственный остров и избавившийся от оценивающего взгляда родного социума. «Возможность острова» – не только самый цельный роман писателя, прочитав который можно узнать о вселенной Уэльбека все самое важное, но и самый свободный, самый ненатужный, самый, быть может, честный.Мизантроп – чисто французский комический тип – в России, при помощи Грибоедова, был признан романтически-трагическим. Возможно, потому в горьких максимах Уэльбека нам слышится знакомое «Карету мне, карету».И Владимир Сорокин (другой гуманист под маской изувера) в недавнем романе «23 000» изложил практически те же мысли, что и Уэльбек. При желании в «Возможности острова» можно вычитать и параллели с поздними Стругацкими. В общем, не случайно махнувший рукой на французское гражданство Уэльбек так любим у нас.А ведь он, как любой подлинный мизантроп, сколь ненавидит человечество, столь тоскует по единению с ним и хочет, чтобы за презрение ему платили любовью. Что и происходит. Так и живет Мишель Уэльбек на своем острове – необитаемом, но оснащенном Интернетом, спутниковой связью, кабельным телевидением и прочими достижениями постылой цивилизации.
Развлечения
Брюсов переулок
[b]Брюс Уиллис в роли слегка утомленного жизнью супермена давно стал неотъемлемой данностью коммерческого проката в любой стране мира. Вот давеча вышло у нас «Счастливое число Слевина», и, глядишь ты, уже подоспели «16 кварталов». В этом фильме звезда экшн-фильмов Уиллис, как ни парадоксально, впервые поработал с самым знаменитым экшн-режиссером Ричардом Доннером.[/b]До сих пор Доннер все больше снимал Мела Гибсона – кроме четырех серий «Смертельного оружия», он подарил актеру козырные роли в «Мэверике» и «Теории заговора». Нынче Гибсон в такой поддержке не нуждается, его больше интересует евангельская тематика и история древних майя. Нечего делать: Доннер обращается к Брюсу Уиллису. И тому приходится соглашаться.Хотя, сказать по чести, «приходится» – не то слово. Каким бы заоблачно популярным ни казался сегодняшнему зрителю Уиллис, перед Доннером он в голливудском масштабе – сущий молокосос. Сняться у такого постановщика для любого «крепкого орешка» – нешуточная честь.Доннер начинал как телережиссер, и многие из его фильмов 1960-х сегодня стали классикой. Его фактический дебют в большом кино в 1976-м подарил миру один из самых страшных фильмов за всю историю человечества – «Омен», историю детства Антихриста. Разобравшись с сатанинским отродьем, Доннер пошел дальше и произвел на свет своеобразного мессию в первом (1978), а затем и втором (1980) «Супермене». В общем, заслуги его велики и многообразны.Иным молодым зрителям отчего-то кажется, что Доннер – циничный профи в самом расцвете сил; на самом деле он патриарх, топчущий грешную землю уже свыше трех четвертей века.«16 кварталов» – развернутый, хотя местами и сумбурный мастер-класс по городскому ориентированию. Этот неторопливый урбанистический триллер противопоставляет друг другу двух полицейских. Один, в исполнении Брюса Уиллиса, накануне ухода на покой должен отконвоировать важного свидетеля в суд, для дачи показаний. Второй, бывший напарник конвоира, стремится этому помешать – ибо показания могут бросить тень на его до тех пор безупречную карьеру.Роль коррумпированного копа отдана Дэвиду Морсу. Он, может, не звезда уровня Уиллиса, но в борьбе с собственным имиджем преуспел куда больше. Тот уже не первое десятилетие играет лысоватых супергероев с хитроватым прищуром, способных в одиночку одолеть весь мир, приговаривая время от времени ритуальную фразу: «Для этого всего я слишком стар». Хоть стар, хоть суперстар, Уиллис остается собой. Даже несмотря на приклеенные (чем черт не шутит, может, и выращенные) под носом усы. А вот Морс когда-то, еще молодой телезвездой, начинал в качестве такого же позитивного защитника угнетенных в городских джунглях – и решительно покончил с этим. В «16 кварталах» он исполнил еще более виртуозно, чем прежде, роль гнуснейшего из возможных полицейских. Даже собственные недюжинные достижения в «Танцующей в темноте» переплюнул.Однако все-таки хозяином Нью-Йорка, шестнадцать кварталов которого – от полицейского участка до здания суда – необходимо преодолеть за 1 час 40 минут экранного времени, в фильме остается герой Уиллиса. Так уж в сценарии прописано, и после недолгого внутреннего сопротивления с этим соглашаешься. Все-таки актер он хороший, да и режиссер ведет сюжетную линию умно, протяжно, но без лишних пауз.Кто устал от усталого Уиллиса, может любоваться его не столь затертым напарником – нервическим чернокожим в исполнении модного рэпера Моса Дефа (криминальный дуэт белого с черным – «конек» автора «Смертельного оружия»).Даже сюрприз в финале приберег тертый калач Доннер. Досмотрев фильм до конца, понимаешь, что перед тобой было не вполне развлекательное кино, а своего рода притча. Голливудская, конечно, и потому особых отступлений от традиционной христианской морали не предвидится. Если не считать таковым истовую веру авторов в то, что любой грешник может искупить свои злодеяния одним порядочным поступком.Утешительный идеализм подобных максим – еще одна причина смотреть американское развлекательное кино. Помимо Брюса Уиллиса, разумеется.
Развлечения
«Религия всегда была товаром»
[i]Гуру американского независимого кино Абель Феррара («Король Нью-Йорка», «Плохой лейтенант») для российского проката почти что новичок. В свои неполные 55 лет он выглядит на все 70, кашляет, курит, кряхтит, с трудом выговаривает некоторые слова, иногда начинает гулко хохотать без видимой причины и больше всего походит на Дракулу, недавно вставшего из гроба. Все это не помешало ему, однако, снять незаурядную картину «Мария», принесшую режиссеру первую в его жизни крупную фестивальную награду – Гран-при в Венеции. Завтра этот фильм выйдет в российский прокат, а накануне наш корреспондент попробовал взять у Абеля Феррары интервью.[/i][b]– Из «Марии» следует, что вы ознакомились с «Кодом да Винчи»…[/b]– Да, я читал «Код да Винчи». Он мне резко не понравился. Вообще-то, я не критик, и мне не пристало критиковать других. Ну, книга как книга, но меня возмущает, что она уже два года держится в списке бестселлеров если не на первом, так на втором месте. Что в ней такого особенного?[b]– Вы прочитали и поняли, почему роман Дэна Брауна так успешен?[/b]– Да потому же, почему такой немыслимый успех у Мела Гибсона с его «Страстями Христовыми»! Люди по-прежнему хотят знать, что же там и тогда случилось на самом деле… Религия всегда была товаром, который продается на ура. Это понимают все эксперты кинобизнеса, хотя на подлинный смысл религии им, ясное дело, наплевать.[b]– Персонаж Мэттью Модина – режиссер, сыгравший в своем фильме Иисуса Христа, – не пародия на Мела Гибсона?[/b]– Он кинорежиссер, а значит, в какой-то степени отражение в зеркале. Эгоист, маньяк в темных очках. Таким я иногда представляю себе себя самого.[b]– А вам понравились «Страсти Христовы»?[/b]– Не буду оценивать фильм, за который я бы в жизни не взялся. Чтобы оценивать фильмы, надо быть кинокритиком. Вот вы кинокритик – и оценивайте себе на здоровье. Слава Господу за немногие радости в моей жизни: например, я не обязан судить других за их работы.[b]– Как думаете, ваша «Мария» тоже будет иметь коммерческий успех[/b]?– Откровенно говоря, очень в этом сомневаюсь, хотя не стал бы пророчить ей провал: из того, что фильм удался как произведение искусства, не следует, что он провалится в прокате.[b]– Но вы ведь тоже исходили из того, чтобы рассказать людям что-то новое на вечно интересующую их тему?[/b]– Таков уж персонаж, такова уж тема «Марии» – с ними приходилось проникать в самую суть. Хотя я, поверьте, не собирался поведать истину в последней инстанции. Не случайно герой Фореста Уитакера – ведущий телешоу; всем известна поверхностность любых телешоу. Особенно на религиозную тему.[b]– А вы-то человек религиозный в традиционном понимании?[/b]– Могу лишь сказать, что воспитывали меня в самом что ни на есть традиционно-католическом ключе. Но потом меня стало интересовать все новое: например, апокрифы и заново открытые неканонические евангелия. Нельзя же отрицать существование этих текстов, подчас переворачивающих все известные нам истины… ([i]На этих словах Феррара откидывается на спинку дивана, закрывает глаза и замолкает. За него отвечает его спутница – по всей видимости, жена[/i].)– Новые евангелия не воздействуют на веру как таковую. Мария Магдалина в «Евангелии от Марии» пропагандирует Слово Господне таким, каким мы его знаем из канонических евангелий. Однако для служителей официального культа любая новая информация – потенциальная угроза. Подумайте сами – тринадцатый апостол и женщина вдобавок![b]– Как вышло, что вы взяли на роль Марии Жюльетт Бинош?[/b]([i]Феррара неожиданно просыпается[/i].) – Мы давно были знакомы, и я как-то слышал, что она хотела бы сыграть Марию Магдалину. Подумав, я понял, что она способна на это.[b]– У вас есть любимый фильм об Иисусе Христе? Ясно, что это не «Страсти Христовы»…[/b]– Я фильмы редко смотрю. Хотя люблю это делать. «Страсти по Матфею» Пазолини я смотрю как документальный фильм. Когдато Пазолини был моим самым любимым режиссером… Пожалуй, и до сих пор остался. Вообще-то фильмы о Христе делали в разных жанрах, и не все эти жанры мне интересны.[b]– Вам льстит тот факт, что «Марию» наградили в Венеции Гран-при?[/b]– До сих пор я призов никогда не получал, так что для меня это в новинку. Что ж, один факт включения в фестивальный конкурс для меня – как дар Божий. Чертов «Серебряный лев» только довершил картину.[b]– Вы лично верите в возможность чуда искупления и обращения, которое происходит с героем вашего фильма?[/b]– Искупление, обращение… Если удается найти в жизни баланс и не терять его в дальнейшем – это, по-моему, чудо. Это дело трудное. Особенно если занимаешься кино. Правда, себя я в какой-то момент приучил к одной утешительной мысли: легче уже не будет.[b]– Вы начинали как автор трэшевых порнофильмов. Не думаете вернуться к истокам?[/b]– Я от них никогда не уходил. Этот фильм – настоящий трэш. Буду снимать трэш и в дальнейшем.
Развлечения
Глас божий и глас народный
[b]Несмотря на явственные несовершенства звука и организации, столичный клуб Б2 остается местом, куда по-прежнему время от времени приезжают самые интересные западные артисты. На прошлой неделе, к примеру, там выступили лидеры континентальной альтернативной рок-музыки – бельгийцы dEUS.[/b]То ли dEUS действительно безумно популярен в Москве, то ли столичные СМИ удачно разрекламировали единственное выступление этой культовой группы, то ли так уж устроен концертный зал клуба Б2, что там всегда тесно, – по тем или иным причинам на концерте было не продохнуть, не протолкнуться. Те, кто имел несчастье не поверить организаторам на слово и явился чуть позже назначенных 22.00, были вынуждены стоять на бесконечной лестнице, ведущей к залу, и слушать в таком неудобном положении первые композиции: dEUS начали безо всякого разогрева и всего с получасовым опозданием. Зал пришел в себя и более-менее сплотился к песне, которая того настоятельно требовала, – The Instant Street. Именно в ее клипе, одно время активно крутившемся на MTV, несколько анонимных танцоров совершают ряд коллективных действий прямо посреди улицы.Впрочем, в зале хватало поклонников dEUS середины 1990-х. В те времена бельгийцы казались еще подлинными авангардистами, и на MTV (причем не отечественное) их приглашали разве что в тематические программы о новейших тенденциях современной музыки. Эти зрители давно махнули рукой на новые достижения группы и ждали исключительно «старых добрых» хитов. Однако музыкантам удалось приятно удивить любителей вышедшего из моды андеграунда: драйв был сумасшедшим, и студийного уюта, которым веет от двух последних дисков группы, не ощущалось в помине. А вот желающим изобразить медленные танцы под лирические баллады пришлось уйти несолоно хлебавши.Во-первых, «медляков» было раз-два и обчелся. Во-вторых, танцпол был переполнен хуже некуда, и единственной формой возможных телодвижений на нем было ритмичное подпрыгивание. Его и практиковали посетители концерта, которые при другой погоде не могли бы показаться бешеными рокерами – скорее уж слегка зажатыми студентами гуманитарных и творческих вузов.Никакого позерства пятеро музыкантов dEUS не явили: они выстроились на сцене в ряд и исполняли песню за песней с исключительно невозмутимым видом. Однако это было спокойствие мнимое. Настоящему рок-музыканту необходимо уметь испытать на концерте самому, а затем и передать аудитории совершенно особенное остервенение. Оказалось, что флегматичный уроженец Антверпена, лидер группы и певец Том Барман, способен переходить от тщательно отрепетированных куплетов-припевов к такой бешеной дичи, что становилось не по себе. Казалось, вот-вот лопнут струны на его электрогитаре (что в принципе маловероятно), – и они в самом деле лопались на электроскрипке Клааса Янзунса, второго старейшего участника коллектива.Кстати, слушая его скрипку, можно было наконец понять, почему dEUS считают образцом для подражания The Velvet Underground образца 1967 года.Каждому участнику группы поставили вокальный микрофон, но поначалу они молчали, уступая право на пение Барману. Ключевой номер концерта – Theme From Turnpike – начался с мирных саксофонных сэмплов, а окончился совершеннейшим буйством, во время которого Барман долгое время повторял фразу No more loud music («Громкой музыки больше не будет»), а затем «включил» такую опцию, как дикий крик. Кто бы мог предположить, глядя на слегка отстраненное выражение его интеллигентной физиономии! Разошлись и начали кричать и остальные; в сочетании с непростой и неизменно мелодичной (притом никогда не сладкой) музыкой dEUS это производило жуткое, но и завораживающее впечатление. Довершали дело исключительно неряшливый звук и сомнительные акустические свойства зала.Когда гитарист и бас-гитарист в самом конце концерта орали в свои микрофоны слово Friday из песни, с которой когда-то начиналась карьера dEUS – Suds And Soda, – а Барман одержимо бормотал в микрофон совсем уж неразборчивый текст, и вправду наступила пятница. После пары бисов музыканты окончили концерт.Оглушающе громко и как-то надрывно прозвучала знаменитая песня Roses. Thank you for the roses! – истошно вопил в микрофон Барман. Цветов ему не подарили: на рок-концертах не принято.Но свои розы он все-таки получил, хотя и не узнал о том. Когда час спустя после концерта бельгийцы выходили из клуба под дождливое московское небо, из динамиков в фойе доносилась песня «Веселых ребят» «Розовые розы».
Развлечения
«Мое дело – смотреть на мир широко открытыми глазами»
[i]Завтра в Москве, в клубе «Б2», даст единственный концерт одна из самых влиятельных и оригинальных современных рок-групп – бельгийский коллектив dEUS. Накануне российских гастролей (на следующий день группа поедет в Санкт-Петербург) с создателем, вокалистом, гитаристом и автором текстов dEUS Томом Барманом поговорил наш корреспондент.[/i][b]– А правда ли, что в пору своего первого международного турне вы, выходя на сцену, объявляли: «Мы группа dEUS из Бельгии – знаете, той самой страны, где родился Жан-Клод Ван Дамм»?[/b]– О господи, я уж и забыл! ([i]Смеется[/i].) Да, была такая глупая шутка. Это восходит ко временам наших концертов в США. Американцы вообще вряд ли подозревают о существовании такой страны, как Бельгия, а уж если знают что-то бельгийское, то только Жана-Клода Ван Дамма. Потом, когда нас узнали лучше, я перестал сообщать об этом.[b]– Часто сталкиваетесь со стереотипами, связанными с Бельгией?[/b]– Какие уж там стереотипы! У нас слишком маленькая страна для того, чтобы у кого-то за пределами Бельгии было о ней сформировавшееся мнение. Хотя на самом-то деле в Бельгии очень интересная культура – особенно в том, что касается живописи и моды. Но каждая маленькая страна должна сражаться за то, чтобы ее национальные особенности были заметны со стороны. Мы участвуем в этой борьбе на свой лад.[b]– И достаточно успешно. Других международно известных бельгийских рок-групп сейчас в мире, кажется, нет – только dEUS. Чем, по-вашему, это объясняется? Может, дело в том, что вы с самого начала пели по-английски?[/b]– Ну уж нет, есть и более фундаментальные причины. В те времена, когда мы начинали, у нас было звучание, не похожее ни на кого. Чистая эклектика, если так можно выразиться. Все тогда, лет десять назад, сходили с ума по хип-хопу и гранжу, а тут вылезли мы со своим авангардом и джазом. Наш успех – заслуженный. Вклад dEUS в теперешнюю рок- и поп-музыку очень значителен. Правда, если бы мы пели не по-английски, преуспеть было бы куда сложнее. Но узнавали нас с ползвука. Сразу стали приглашать выступать по всей Европе, а затем и не только там. На радио звали, концерты мы давали каждый день… Стараемся и сейчас поддерживать напряженный гастрольный график. Честно говоря, я очень рад, что мы едем в Москву и Санкт-Петербург.[b]– Но по поводу России-то у вас наверняка есть какие-то стереотипы?[/b]– Да нет, я открыт всему новому, никаких стереотипных ожиданий у меня нет. Собираюсь много гулять по обоим городам. В общем, буду себя вести как настоящий турист. Правда, у меня всего два дня… К русской культуре я тоже неравнодушен. Я давний поклонник русских супрематистов. Мои любимцы – Эль Лисицкий и Казимир Малевич. Литературу русскую и кино тоже очень люблю.[b]– А музыку?[/b]– Не особо. Ни одной русской рок-группы не знаю. А следовало бы?[b]– Слушать, не понимая текста, – вряд ли.[/b]– Вот видите.[b]– Можно попросить вас рассказать об истории создания dEUS?[/b]– Мы решили создать группу в начале 1990-х, собрав воедино все музыкальные стили, которые мы к тому времени знали и любили. Теперь в группе уже нет тех ребят, которые входили в первый состав dEUS. Весело было. Мы выступали на улицах, много импровизировали, делали каверверсии любимых песен, добавляли к ним собственные фрагменты… Амбиций у нас было немало. Мы хотели прославиться – одной Бельгии нам не хватало. Наши первые концерты за рубежом проходили в Испании и Англии, успех был бешеным.[b]– Откуда вы, кстати, взяли такое кичливое название? Считаете себя богами?[/b]– Боги тут ни при чем. Слово dEUS мы позаимствовали из названия песни Sugarcubes – первой группы, где пела Бьорк. Нам очень нравилась эта песенка.[b]– Бьорк-то как к вашей музыке относится?[/b]– Понятия не имею. Точно могу сказать лишь то, что нашу музыку она слышала. И о факте заимствования названия ей тоже известно.[b]– Поменять название никогда не хотелось?[/b]– ([i]Смеется[/i].) А что, по-вашему, оно совсем никуда не годится?[b]– Группа такая оригинальная, а название – заимствованное…[/b]– Подумаешь, большое дело! Sugarcubes тоже позаимствовали название из песни Talking Heads. Кроме того, было бы глупо прославиться под неким названием, а потом его поменять.[b]– С момента выпуска вашего первого альбома, «Worst case scenario», ваша музыка довольно сильно изменилась – из глумливых поборников эклектики вы понемногу превратились в респектабельную группу, исполняющую смягченную версию «альтернативного рока». И на MTV вас стали чаще крутить.[/b]– Причин много. Дело тут не в моде. Просто наша группа всегда состояла из нескольких сильных личностей, и каждый привносил в музыку что-то свое. Только личности из года в год менялись – не считая, собственно, меня. Слишком уж независимые были музыканты: каждый завел собственную группу, времени на участие в dEUS у них оставалось все меньше… Каждый из четырех альбомов записывался с новым составом. Я тоже в этом виноват: года на полтора группа вообще прекратила всяческую деятельность, потому что я увлекся кино и в 2002-м выпустил собственный фильм. Впрочем, музыканты, работавшие над последней пластинкой, «Pocket revolution», останутся и для записи следующего диска.Нам вместе вроде бы хорошо и комфортно.[b]– Вы начинали как наследники музыки 1960–70-х, Captain Beefheart и Фрэнка Заппы. До сих пор вас вдохновляют те же герои минувших лет или нашлись новые образцы для подражания?[/b]– Послушайте, Заппу оставим, а вот параллели с Captain Beefheart нам приписали музыкальные критики. Я, конечно, люблю музыку капитана Бифхарта, но по жизни предпочитаю более спокойные, лирические, классические мелодии. Это слышно по нашему последнему альбому. А главные образцы для подражания у меня – The Velvet Underground и Джон Кэйл.[b]– Ваши спокойные песни – как они, кстати, звучат на концертах? Вживую такой интимный саунд создать обычно нелегко.[/b]– Трудно описать, как именно мы работаем над звуком на концертах. Копировать студийное звучание в любом случае не пытаемся. Чередуем громкую музыку с тихой, иногда просто с ума сходим… Короче, приходите и услышите своими ушами.[b]– А ваша идеальная публика, как себя ведет она? Тихо слушает? Танцует? Орет и кидается на сцену?[/b]– Я люблю, когда зрители не стоят на месте. Аудитория должна… шевелиться, что ли. Мне кажется, наша музыка достаточно энергична, чтобы зарядить публику. Хотя публика бывает разная. Встречаются на наших концертах и молодые люди – до двадцати лет, и наши тридцатилетние ровесники, и поклонники более почтенного возраста. Не старики, конечно, – но сорока-пятидесятилетние. Эта публика – самая умная и самая крутая.[b]– Ваш последний диск называется «Pocket revolution» («Карманная революция»). А это словосочетание вы откуда взяли?[/b]– Не помню уже. Оно само ко мне пришло. «Революция» – хорошее, заводное слово. В нем самом по себе немало энергии. Но я реалист, и понимаю, что резкие изменения – штука не слишком хорошая. Изменения должны происходить понемногу, потихоньку. Чтобы революция была карманной.[b]– В политические революции вы не верите?[/b]– Люди совершают одни и те же ошибки на протяжении тысячелетий. Сперва революции, потом – долгий период консерватизма. Акция, а потом реакция. Я сам не политик, я музыкант. Мое дело – смотреть на мир широко открытыми глазами и фиксировать все, что я вижу вокруг.[b]– А в то, что революцию можно совершить при помощи музыки?[/b]– Даже самая успешная музыка мир не изменит. Но чью-то жизнь – запросто. Моя музыка иногда влияла на чью-то жизнь. Мне нередко говорили, что та или иная песня была крайне важной для того или иного человека в один из периодов его жизни. О больших изменениях речи, конечно, не идет…[b]– Речь идет о карманной революции?[/b]– Именно так.
Развлечения
Часы Хоттабыча, или кинофестиваль по-русски
[b]Во французском Валансе завершился первый фестиваль русского кино. На этом удивительном мероприятии побывал обозреватель «ВМ», и увиденное навело его на размышления о феномене кинофестиваля в современном российском понимании.[/b]В бессмертной сказке Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч» есть эпизод, содержащий универсальный символ, – с его помощью можно охарактеризовать любое мероприятие новорусской жизни, в котором уже есть деньги и желание «сделать хорошо», но нет всего остального.Простой советский школьник Волька-ибн-Алеша просит джинна Хоттабыча подарить ему часы, и тот, рванув волосок из своей волшебной бороды, моментально производит на свет очаровательную вещицу: стрелки, циферблат, все чин по чину, блестит на солнце. Отличные часы, только не ходят, поскольку сделаны из цельного куска золота.Трудно было не вспомнить о часах Хоттабыча, приехав на первый фестиваль русского кино во французском городе Валансе.Выбор этого небольшого городка в часе езды от Лиона представлялся поначалу довольно странным. Один из организаторов развеял все сомнения, констатировав в частной беседе: «Валанс находится где-то на полпути между Куршавелем и Каннами». Не поспоришь.Первые сомнения в представительности данного форума появились при пристальном изучении живописного плаката, возвещавшего обитателям Валанса о фестивале (красочно отрекламированном ярко-оранжевыми перетяжками по всему городу). Из темных грозовых туч, которые на поверку оказываются беспорядочно скрученными витками кинопленки, спускается золоченый ангелок: вот любят же русские эту возвышенную тематику, у них если Георгий, то святой, а если Ангел – то непременно золотой. Под тревожным слоганом «Безумие ангела над Валансом» красуются имена знаменитых отечественных кинематографистов. На первом месте – почему-то Dovjenko, причем его фамилия повторена дважды. Далее, среди таких мастеров, как Kalatozov, Iosseliani, Alexandrov и Bondartchouk, значились странные имена режиссеров Pirosmani (конечно, кинематограф – живопись в движении, но нельзя же все максимы воспринимать настолько буквально), Kamensky (возможно, муж или отец Насти Каменской?) и Soukarov. Режиссер Сукаров – отдаленный родственник Сокурова или его недобрый двойник? Ответ остался неизвестным.Однако в современном российском кино организаторы, видимо, ориентируются лучше. В Валансе оказался впечатляющий десант: Станислав Говорухин и Александр Адабашьян, продюсеры Игорь Толстунов и Сергей Члиянц, Павел Лунгин и Алексей Учитель, аниматор Михаил Алдашин и актриса Инна Чурикова. Плюс полсотни российских журналистов. С французской стороны были обещаны Пьер Ришар, Фанни Ардан, Люк Бессон, Жан Рено. А также семь человек безвестных (по меньшей мере, в глазах россиян) французских кинематографистов, составивших жюри, – оно должно было отсмотреть семь конкурсных картин и присудить главный приз.Русских во «Внукове» посадили в самолет и привезли в Лион. Спрятаться негде, городок маленький – привезли, так участвуй. Французы оказались умнее. Ни Жана Рено, ни Люка Бессона на фестивале не оказалось. Фанни Ардан и неизвестно откуда выплывшая (точнее, не выплывшая) Софи Марсо предпочли личному участию написание торжественных писем в поддержку фестиваля. В вопросе существования этих загадочных посланий пришлось поверить организаторам на слово.Пьер Ришар все-таки появился. Бывший высокий блондин, объявленный почетным президентом фестиваля, связан с главным организатором – белозубым и вечно счастливым на вид Русланом Витрянюком, по совместительству генеральным продюсером компании с впечатляющим названием Promotion Production Pictures. Вместе они делают телесериал «Парижане» под Тамбовом. Есть у них и другие совместные проекты (например, фильм «Дед Мороз», где Ришар должен сыграть заглавную роль). Ришар долгое время оставался забытой звездой даже во Франции, но теперь к нему вернулась слава.Обошлось без новых ярких актерских работ: его вспомнили французские киноакадемики, присудившие Ришару почетный приз «Сезар» в начале этого года. Почувствовав себя опять на подъеме, стареющий комик начал вести себя, как полагается звезде: например, после торжественного открытия фестиваля в Валансе он уехал восвояси. Почетный президент больше не вернулся на подведомственный ему фестиваль. Штука в том, что русские (кроме господина Витрянюка) с Ришаром так и не встретились. Рейс был чартерный, и самолет, вылетевший из Москвы, развернули над Польшей, отправив обратно во «Внуково». Когда наша делегация оказалась в Валансе, над городом стояла ночь, а Ришар, видимо, давно отправился спать.На следующий день организаторы, будто почувствовав, что других местных кинозвезд в Валансе не будет, предъявили приехавшим журналистам не предусмотренную программой Анни Жирардо. Когда-то великая актриса нынче не пользуется большой популярностью, и никто, кроме экстремала Михаэля Ханеке, а также россиянина Валерия Ахадова, не решается снимать ее в кино.Жирардо не покидала фестиваль вплоть до его закрытия. Началось с того, что ее привели на центральную площадь Валанса под руки, после чего усадили за столик в одном из летних кафе. Судя по лицу актрисы, она не вполне понимала, что происходит и как она вообще здесь оказалась. Брать интервью не решался никто – только фотографы и камеры окружили Жирардо, будто загнанного зверя. Та держалась молодцом: заученно улыбалась и демонстрировала кожаную куртку, на спине которой кокетливо красовалась алая роза и надпись «rock-n-roll». Неподалеку остановились пять французских тинейджеров, смотревших на окруженную вниманием актрису, буквально раскрыв рты. Они были потрясены до глубины души – и причина казалась очевидной до тех пор, пока один из них, собравшись с силами, не проронил реплику: «Ребят, а кто это?» Остальные пожали плечами, отвернулись и пошли прочь.Жирардо была единственной иностранной звездой и на церемонии закрытия. Та, кстати, последовала сразу за тремя (!) церемониями открытия: сперва фестиваль открыли для французов, которым показали армянский фильм-оперу «Норма», затем открыли для Пьера Ришара – «Статским советником», после чего открыли для подоспевшей российской делегации «Бедными родственниками». Лицо приехавшего из Парижа Павла Лунгина выражало все скорби мира, но он, в отличие от других русских участников, по меньшей мере имел возможность тут же уехать домой, не дожидаясь рейса «Лион–Москва». В качестве компенсации на закрытие, которое началось с получасовым опозданием, привезли Инну Чурикову. Приз за вклад в мировой кинематограф, выполненный в форме все того же ангела, ей вручили после того, как актрису все-таки заставили пройти из кафе в зал напротив; время ожидания публике скрашивали Кирилл Разлогов, сам переводивший себя на французский, и неизменноулыбчивый Витрянюк.Поводов для улыбок хватало. К примеру, представлявший Мосгордуму Олег Бочаров вручил специальный диплом и статуэтку со святым Георгием (то ли русским организаторам фестиваля, то ли мэрии Валанса), сопроводив это прочувствованной речью: по словам Бочарова, фестиваль прошел «с Богом в сердце и с трудом в руках». Точнее не скажешь.А Станиславу Говорухину пришлось отдуваться за Ришара, вручая приз Чуриковой. «Вчера я был настолько пьян, что прожег сигаретой дыру на штанах», – доверительно сообщил режиссер, добавив, что, вообще-то, какого черта было ехать во Францию, чтобы получить приз не от французов, а от Говорухина? Но Чурикова была тронута – кажется, не на шутку. Остальные два ангела (приз публики и приз жюри) достались фильму «Итальянец» и его режиссеру Андрею Кравчуку.Не будем лезть в душу Кравчуку и выяснять, что он будет делать с двумя ангелами сразу. Вопросов много и без того. И вот главный: зачем и кому был нужен этот фестиваль, который вдобавок обещают сделать ежегодным? Ни одного фильма русские гости так и не увидели – зато отоварились в лионском Duty Free и приобщились к местным спиртным напиткам. Заодно посмотрели на живую Анни Жирардо (а то ее аж с прошлого лета не было в Москве).Прагматический смысл подобного смотра для жителей Валанса очевиден: местные киноманы увидели несколько редких и хороших фильмов из России. Только зачем было припутывать сюда невероятное количество журналистов и так называемых випов? На конференции продюсеров – куда, напомним, так и не приехал Люк Бессон – довелось наблюдать следующую сценку. Русский прокатчик сообщил французскому продюсеру, что выпускает в России фильм, который тот производил.Продюсер благожелательно кивал головой, слушая перевод в наушниках – кивал так долго, что вскоре стало ясно: никакого перевода он не слушал, а просто втихую болтал по мобильному.Шептались, что состоялась тайная встреча представителя российских госструктур, отвечающих за кино, – Сергея Лазарука – и его французского коллеги, на которой обсуждались какие-то архиважные вопросы копродукции. Хорошо бы узнать детали…Говорили, главный приз – не ангела, а грант на 10 000 евро, направленный на прокат фильма во Франции, – получит европейский прокатчик картины-победителя.Этого прокатчика на церемонии закрытия никто не видел, и о деньгах все как-то сразу забыли.Впрочем, если «Итальянец» вдруг все-таки станет хитом французского проката, все мучения застрявших в воздухе россиян будут искуплены сполна: чего не выстрадаешь ради процветания отечественного кинематографа?[i]Валанс–Москва[/i][b]На илл.: [i]Два президента фестиваля в Валансе: реальный – Руслан Витрянюк и почетный – Пьер Ришар.[/b][/i]
Развлечения
«Сложнее выйти из роли, чем в нее войти»
[i]Сегодня в кинотеатре «Ролан» состоится предпремьерный показ скандального фильма «Мария» – работы прославленного американского режиссера Абеля Феррары, получившей Гран-при на прошлогоднем фестивале в Венеции. Главную роль в нем сыграл Форест Уитакер – знаменитый голливудский актер, работавший с Оливером Стоуном, Джимом Джармушем, Робертом Олтманом, лауреат главного актерского приза Каннского фестиваля и других наград. С Форестом Уитакером накануне московского показа побеседовал наш корреспондент.[/i][b]– Вам все равно, с какой именно духовностью, с какой религией иметь дело? Помнится, в «Псе-призраке: пути самурая» Джима Джармуша вы играли роль человека, одержимого восточными духовными практиками, а в «Марии» настало время для христианского мировоззрения.[/b]– Я не вижу противоречия. Все эти практики, а также теории ведут к одному: ты ищешь и по возможности находишь веру внутри себя, Бога в себе. Об этом свидетельствуют не только сходства в разных религиозных концепциях – но и параллели между религиозными ритуалами, которых немало, скажем, между буддизмом и христианством.[b]– «Мария» – фильм о духовном пробуждении, о вере. А вы-то сам человек с насыщенной духовной жизнью?[/b]– Мне кажется, что да. Во всяком случае, я стараюсь по мере сил. Всю жизнь стараюсь. Бывает такое, что я совершаю некоторые поступки, которые, по общему мнению, не должен совершать, – и все же я это делаю, прислушиваясь к внутреннему голосу. Он подсказывает мне, с кем дружить, а с кем – нет. Я работаю над собой, не переставая, – я и вообще человек работящий. И постоянно задаю себе вопрос: «Действительно ли мне нужно это сделать?»[b]– Ваш герой в «Марии» – тележурналист Тед Янгер – тоже постоянно задается разными вопросами, но это не мешает ему быть человеком, далеким от идеала.[/b]– Да-да, он не уверен в себе, пытается найти верный путь – и при этом, например, изменяет своей беременной жене, лжет ей. Не могу сказать, что на его месте я бы поступил так же.[b]– Но это-то вопрос частный, связанный с совестью. А что вы думаете об использовании религиозной морали для разжигания тех или иных конфликтов? Самый, пожалуй, агрессивный персонаж фильма – кинорежиссер Тони Чайлдресс, сыгравший в собственном фильме Иисуса Христа![/b]– Все мы знаем, что религия может послужить поводом не для объединения людей, а для возникновения разлада между ними. Теперешняя европейская цивилизация еще хранит память конфликта между протестантами и католиками. Да и все войны, в которые человечество погружено сегодня, так или иначе связаны с религией. Включая военные действия американцев в Ираке.[b]– Вы без труда разделяете убеждения и судьбу своего персонажа со своими собственными. А в роль входите легко?[/b]– Знаете, да. Мне порой бывает совсем просто сжиться с моим героем, стать им. Я даже начинаю говорить со странным акцентом, который уношу со съемочной площадки домой, и мои близкие указывают мне на это. Так что куда сложнее выйти из роли, чем в нее войти. Иногда я заставляю себя по три дня не выходить из комнаты, чтобы снова обрести самого себя и забыть о персонаже. Но не всегда мне хочется их забывать. Многими из них мне нравится быть. Например, тем героем, кого я сыграл в «Берде». Или здесь, в «Марии».[b]– И что ваша семья думает о ваших ролях?[/b]– Они, по счастью, понимают, что мои роли – это еще не я сам.[b]– Вы – лауреат множества призов, включая приз за лучшую актерскую работу на Каннском фестивале. Это для вас важный фактор профессионального успеха?[/b]– Первый крупный приз – тот, о котором вы говорите, присужденный мне за фильм «Берд», – фактически помог мне начать карьеру с нуля, хотя до того я снялся в паре десятков других картин. После того как меня наградили в Каннах, на меня стали смотреть как на серьезного артиста. Впервые в жизни. Не только для меня, но и для многих актеров призы – крайне важная сторона жизни. Правда, когда мне присудили приз в Каннах, я был молодым идеалистом, одиночкой по призванию и по судьбе; тогда мне казалось, что призы не имеют значения. На самом-то деле я был очень стеснительным. Хотя и жил в Лос-Анджелесе…[b]– Вы получаете удовольствие, работая над проектом, который неминуемо вызовет скандал, споры, полемику?[/b]– А что, по-вашему, «Мария» может вызвать скандал?[b]– По-моему, да.[/b]– Разве? Но ведь это не экранизация апокрифического «Евангелия от Марии Магдалины», а всего лишь кино о съемках фильма по мотивам этого апокрифа. В этом скандальность? Нет, все не так. Мы просто задаем некоторые вопросы, над которыми люди сейчас редко задумываются. Так вот, теперь пусть задумаются! Никаких «мерзостных евангелий», никаких богохульств. Хотя евангелие от Тони Чайлдресса вряд ли правдиво. В сущности, мы всего лишь пытались понять, какие истории стоит рассказывать публике, а какие – нет.[b]– Готовясь к съемкам, вы читали апокрифические евангелия?[/b]– Откровенно говоря, я больше готовился к роли, наблюдая за различными телеведущими – телезвезду мне играть до сих пор еще не доводилось. Хотя «Евангелие от Марии» я прочитал. Это несложно – там всего тринадцать страниц. Для меня, как для человека не особенно религиозного, все евангелия рассказывают одну историю – достаточно жестокую историю о самопожертвовании. И неважно, видим ли мы в Иисусе мессию или политического деятеля, революционера-радикала: от этого его жизнь не перестает быть одной из самых интересных в мировой истории.[b]– Вас не тревожит то, что публике может не понравиться Мария Магдалина такой, какой ее сыграла Жюльетт Бинош?[/b]– Ну, не знаю… В наши дни, когда все – едва ли не каждый, живущий на Земле, – прочитали «Код да Винчи» и ознакомились с теорией Дэна Брауна, вряд ли кого-то оскорбит наша скромная версия.– В «Марии» читается, скорее, полемика со «Страстями Христовыми» Мела Гибсона, чем с «Кодом да Винчи».– Возможно, но я об этом не думал.[b]– Короче говоря, вас критика не беспокоит?[/b]– Как сказать. Иногда беспокоит. Но я не беспокоюсь на собственный счет, потому что знаю: моя главная задача – установить со зрителем связь, объясниться с ним. Показать, что мои намерения чисты. Быть искренним.[b]– Наверное, это еще сложнее в тех случаях, когда вы сами выступаете как режиссер? У вас ведь на счету несколько собственных фильмов?[/b]– Да, именно так. Вы правы. Но я стараюсь изо всех сил найти с публикой общий язык.[b]– Вас не смущает участие в проектах, которые могут принести вам сомнительную славу и, к тому же, не будут пользоваться широкой популярностью у зрителей?[/b]– Я за свою жизнь успел поработать с таким количеством независимых кинорежиссеров, что и не сосчитать. И большая часть из них – честные люди, которые все-таки находят свой путь к публике. Хотя и не прислушиваются к законам рынка. Наиболее очевидный пример – Джим Джармуш. Талантов еще хватает, я не израсходовал мой потенциал и намерен продолжать рисковать с новыми независимыми режиссерами. Самое интересное у меня еще впереди.[b]– Что заставляет вас так думать?[/b]– То, что я знаю наверняка: я могу сыграть еще лучше, чем играл до сих пор. И я уверен, что мне еще есть, чему поучиться. Например, тому, чтобы играть проще. Я хочу быть спонтанным. Просто идти, просто говорить – и чтобы в результате этого рождалось кино. Нечто подобное я испытал, снимаясь в «Марии». В конечном счете, самое главное, что может сделать актер, – это дать жизнь вымышленному персонажу.
Развлечения
Поговори с ним
[b]Легендарная парижская Синематека, уже не первый год живущая в бывшем пригороде столицы Берси открыла уникальную выставку. Экспозиция так и называется – «Альмодовар: выставка!» Обошлось без информационного повода (если не считать скорого выхода в Европе новой картины режиссера «Volver», запланированного на 17 мая), хватило бешеной любви публики к виртуозу кинематографического коллажа и иронической мелодрамы.[/b]Поговорить с самим Педро Альмодоваром, впрочем, доведется немногим. Он приехал в Париж на открытие выставки, отмеченное показом одного из немногочисленных хотя бы отчасти автобиографических его фильмов, «Закона желания». Поблагодарил публику и расстался с ней до публичного выступления два дня спустя.Не дал по обыкновению ни одного интервью. Собственно, внимание прессы Альмодовару завоевывать ни к чему: оно у него давным-давно есть. Попытки проникнуть в его частную жизнь Альмодовар пресекает строго, адресуя любопытных к своим фильмам: и правда, трудно вообразить себе более откровенный рассказ о себе, чем «Дурное воспитание».Впрочем, для роскошного каталога (серебристая коробка с серией стилизованных под 1970-е годы брошюр внутри) Альмодовар все-таки расщедрился на ряд программных высказываний. Посетители выставки могут услышать их из уст самого режиссера с одного из экранов, установленных буквально в каждом углу. Например, такое: «Все средства хороши для того, чтобы персонажи могли выразить себя, показать, какие они есть на самом деле, а зритель понемногу познакомился с ними.Зрелища для меня – катализатор, необходимый, чтобы вызвать эмоцию. В этом смысле театральная постановка, поэтическое чтение или даже телешоу могут создать тайну, ореол которой окружит требуемого персонажа».На седовласого черно-белого Альмодовара можно смотреть, а можно его слушать. Заодно – диалоги и музыку. Для этого на выставке установлена масса скрытых динамиков, повсюду предлагаются наушники. Есть даже специальный уголок, оклеенный кадрами из фильмов, персонажи которых говорят по телефону. На столиках специально для посетителей стоит несколько ретро-аппаратов: снимай трубку и узнавай фильм на слух. По словам режиссера, правдивый звук – главное в картине. Недаром его любимая героиня в «Женщинах на грани нервного срыва» работала на озвучании иностранных блокбастеров для испанского телевидения.Но, конечно, Альмодовара стоит не только слушать, но и смотреть. Причем речь не только о фильмах, кадры и сцены из которых на выставке повсюду, но и об оригинальных рекламных постерах (каждый – произведение искусства, пусть и массового), о мебели и костюмах, о бесчисленных картинках и литографиях, по большей части анонимных, заполняющих стены фантастических интерьеров, в которых живут герои Альмодовара. Есть тем не менее и шедевры признанных мастеров: Синематека не поскупилась вывезти на выставку эротические рисунки Жана Кокто, картины Фрэнсиса Бэкона и Анри Матисса.Отдельный зал посвящен телу, однако зал вдвое больший – лицу, которое всегда интересовало Альмодовара больше любых других образов: по периметру располагаются бесчисленные кадры с крупными планами, настоящая энциклопедия эмоций – от ненатурально-преувеличенных до душераздирающе реальных. Среди прочих есть и лицо самого режиссера, с самых юных лет и до сих пор. Есть черно-белые фото – Альмодовара в армии, Альмодовара-послушника, Альмодовара-школьника, одетого в костюм и поющего в микрофон песни The Beatles под аккомпанемент товарищей по первой рок-группе. Есть и Альмодовар бешеных мадридских 1970-х, герой андеграунда, икона богемной жизни. А есть Альмодовар теперешний. В том числе автопортреты, художник с фотоаппаратом перед зеркалом. Кто усомнится в правдивости, может ознакомиться с предметами из прошлого: и школьные тетради мастера, и собственные рисунки тридцатилетней давности, и даже фанерный чемоданчик, с которым Альмодовар когда-то покинул монастырь, где воспитывался с детства. На нем инициалы P.A.C. То есть, «Педро Альмодовар, кабальеро».Мастерская экспозиция вся построена по любимому Альмодоваром коллажному принципу. Цветовые и формальные ассоциации возникают безошибочно – красные занавески, повсеместные зеркала и укромные комнатки.Хронологический принцип не соблюден, поскольку биография (будем надеяться) далека от завершения. Темы скрупулезно выстроены по порядку: «Мадрид», «Тело и лицо», «Поп-культура», «Письмо». В последней секции Альмодовар показан с достаточно неожиданной стороны – как фетишист – собиратель пишущих машинок.В целом выставка скорее похожа на тотальную инсталляцию. Тех же, кого интересует кино в чистой форме, переадресуют к специальным ретроспективам, подготовленным по случаю выставки. На них можно увидеть не только все, без исключения, работы Альмодовара, но и выбранные им фильмы – те, которые повлияли на него больше всего. Список, достойный внимательного изучения. От классики китча «Розовых фламинго» Джона Уотерса до «Рокко и его братьев» Лукино Висконти, от рокового гомосексуального романса Патриса Шеро «Раненый» до гламурных «Женщин» Джорджа Кьюкора, от трагической «Осенней сонаты» Ингмара Бергмана до элегического «Восхода солнца» Фридриха Мурнау.Выставка закрывается огромным постером нового фильма «Volver», выдержанным в привычном душераздирающе-китчевом стиле. На плакате – крупный план Пенелопы Крус с алым цветком в пышной прическе; на экране та же Пенелопа поет испанский романс.Приобщиться к очередному шедевру наши соотечественники смогут с совсем небольшим опозданием: они увидят фильм к началу лета. Чего, увы, нельзя сказать о выставке. Пока Музей кино ютится в кинотеатре «Салют», а его фонды пылятся где-то, кажется, на «Мосфильме», разговоры о постройке собственного здания для московской Синематеки как-то заглохли сами собой. А без такого помещения мы, при всей любви к кино, еще долго не увидим подобных выставок, посвященных как всемирным знаменитостям уровня Альмодовара, так и легендам российского кинематографа.[i]Париж[/i][b]На илл.: [i]Педро Альмодовар и Гаэль Гарсиа Берналь на съемках фильма «Дурное воспитание».[/i][/b]
Развлечения
Не в ЗАГСе счастье
[b]Моцартовский марафон в парижской Опере был запущен ее гендиректором (не случайно в прошлом – руководителем Зальцбургского фестиваля) Жераром Мортье в день юбилея, 27 января. В так называемом «Дворце Гарнье» давали «оперу опер», «Дон Жуана», в скандальной постановке Михаэля Ханеке. Второй серией стала «Свадьба Фигаро», поставленная самым, наверное, знаменитым из современных театральных режиссеров – швейцарцем Кристофом Марталером. К осени парижан ждут еще «Так поступают все», «Идоменей» и «Милосердие Тита», но французские опероманы негодуют уже сейчас: второй моцартовский спектакль в Опере возмутил их не меньше первого.[/b]Последнее представление «Свадьбы Фигаро», которую играли чуть больше месяца, едва не отменилось из-за национальной забастовки. Например, в пятистах метрах от Оперы, в Комеди Франсез, в этот вечер так и не сыграли «Лжеца» Пьера Корнеля. Перед началом спектакля в Опере на сцену вышел администратор и объявил, что его коллеги тоже примут участие в акции протеста – правда, на свой лад: задержав начало на пятнадцать минут. Возмущенный свист быстро заглох, когда он добавил, что представление состоится, несмотря ни на что, и даже заболевший накануне бас Фредерик Катон все-таки исполнит положенную ему партию Антонио. Достойный уважения героизм. Ему, как садовнику, между прочим, приходится и тяжелые цветочные горшки по сцене таскать, и мебель двигать, и прочей черной работой заниматься.В общем, социально-политический подтекст возникал сам собой, да и текст Бомарше, пусть даже смягченный либреттистом Моцарта Лоренцо да Понте, недаром в свое время называли «революцией в действии». Однако Кристоф Марталер не пошел по дороге, выбранной его предшественником – Михаэлем Ханеке, который в «Дон Жуане» вывел на сцену угнетенный класс уборщиков и заставил их расправиться с угнетателем, «менеджером высшего звена» Доном Джованни.Марталера интересует вечное, а не сиюминутное, музыка и ее содержание, а не актуальный контекст. Он и сам профессиональный музыкант, ставящий оперы не реже, чем драматические спектакли (которые его волей все чаще превращаются в своего рода мюзиклы или концерты).[b]Не о любви[/b]Парижане знают Марталера только по «Кате Кабановой» Яначека (ее, как и «Свадьбу Фигаро», он изначально делал по заказу того же Мортье для Зальцбурга и лишь потом привез во Францию) и теперь еще ждут его «Травиату», обещанную в следующем сезоне. Но за пределами Франции послужной список режиссера в опере поистине внушителен.Предпоследний пункт – нашумевший «Тристан и Изольда» в прошлогоднем Байрейте. Постановка скандальная, ибо Марталер взялся за невозможное: доказать на материале самой знаменитой в мире оперы о романтической любви, что романтической любви в природе существовать не может. Вагнерианцы судили Марталера строго, и тогда у него родился замысел следующего спектакля, «оперной нарезки» под названием «Дрозофилы», поставленной в берлинском «Фольксбюне».Там под музыку «Тристана» по полу катались, пыхтя и сцепившись в каком-то безнадежном объятии тучные актеры: зал хохотал. Отыгравшись на Вагнере, Марталер и Моцарта не забыл. Одна из актрис вылезала на сцену из деревянного ящика, как чертик из шкатулки, и принималась с преувеличенным чувством петь арию Керубино о всеохватной силе любви. Глядя на это, публика тоже от души забавлялась.В парижской «Свадьбе Фигаро» на Керубино тоже нельзя смотреть без смеха, и он точно так же служит одним из веских аргументов в доказательстве марталеровской теоремы – об исчезновении любви как феномена. Пылкий паж Бомарше–Моцарта превратился в анемичное бесполое существо, сутулого подростка с плеером, в кроссовках, очках и безразмерных штанах. Он будто по привычке распевает серенады, а сам думает об одном – как бы в армию не отправили (что с ним, в конечном счете, и происходит).Вот оно, лицо нового поколения. Какая уж любовь, ему бы заткнуть уши побыстрей своей собственной музыкой, чтобы не слышать общего сладкоголосия.[b]Чуждые элементы[/b]«Осовремениванием» как таковым Марталер, однако, не увлечен. Его герои живут в условном пространстве, созданном усилиями давней подруги и соавтора, Анны Фибрук (давно пора говорить о них «Марталер–Фибрук», как «Леннон–Маккартни»), и вовсе вне времени. Ясно лишь, что мы где-то в прошлом столетии. Может, это годы семидесятые? Убогие обои в цветочек намекают, что пространство – жилое, гигантские антресоли и офис за прозрачными стеклами убеждают в обратном. Неформально, но неуютно. Как обычно у Марталера, по сцене постоянно шатаются чуждые элементы, которые и петь-то не умеют. В «Кате Кабановой» это были соседи по коммуналке, а тут – бесчисленные женихи и невесты. Один из счастливцев в красивом кремовом костюме торжественно шагает из одной кулисы в другую, пока не замечает, что за ним крадутся аж две претендентки в свадебных платьях – и тогда, бедняга, бросается наутек.Почему-то некоторые рецензенты решили, что Марталер перенес действие в свадебное ателье. Ничуть не бывало: это офис регистраций гражданского состояния, по-нашему – ЗАГС. Все персонажи оперы по очереди примеряют свадебные одеяния, услужливо предлагаемые здесь же установленными манекенами, и, кажется, хотят жениться не меньше, чем герои известной гоголевской пьесы. Кажется, мы перенеслись в то неопределенное время, когда узы брака считались едва ли не священными. Правда, о святости лучше не заикаться: все-таки ЗАГС – не церковь, а нечто противоположное. Потому вместо кафедры проповедника здесь установлена кафедра для докладов с микрофончиком, стаканом и бутылкой минералки. Оттуда-то и поют свои «программные» арии главные герои оперы.Чаще других туда становится граф Альмавива. В интерпретации Марталера центральный персонаж – он, а вовсе не прагматик Фигаро. И поет его самый яркий участник прекрасно подобранного ансамбля, шведский баритон Петер Маттеи. Он же в январе вышел на парижскую сцену как Дон Джованни, и даже решительные противники постановки Ханеке встретили певца овацией. Сегодня Маттеи – один из лучших в мире исполнителей этих двух партий, Джованни и Альмавивы, но он, к тому же, и незаурядный актер. Его антагонизм с Керубино понятен: для пажа (которого, к слову, поет исполнительница, также блиставшая в «Дон Жуане» в партии Донны Анны, Кристина Шафер) любовь – красивое, но бессмысленное слово, а граф – единственный на сцене влюбленный, причем влюбленный несчастливо.Долговязый чудак, в придачу ко всему близорукий, мечется из угла в угол в поисках того редкого чувства, которое одни (например, графиня) давно отпели и похоронили, а другие заменили женитьбой. Граф усматривает эротическую функцию в каждом атрибуте, будь то кресло с пультом управления – туда он норовит уложить любимую женщину, или дребезжащая электродрель, более чем очевидный символ. А вместо вальса вдруг пытается станцевать со служанкой роковое аргентинское танго. Он, как заведующий ЗАГСом, единственный жениться не собирается и не может.У него эта радость уже позади, и поэтому он так несчастен.По Марталеру, женитьба – последняя утопия, связанная с мифом о любви, и маленький шанс в нее поверить человек получает, лишь облачившись в неудобный костюм или смехотворно-белое платье с фатой. В тот момент, когда решающие слова «провозглашаю вас мужем и женой» будут произнесены, магия, не успев возникнуть, исчезнет. К финалу один глумливый персонаж залезает на антресоли к стоявшим там без дела чучелам животных и затаскивает одних на других в недвусмысленных позициях. Тут не до романтики. Однако хотя бы на миг счастье кажется графу вновь возможным – когда в очередном травестийном припадке надоевшая ему супруга надевает свадебное платье камеристки.[b]Безумный день[/b]Ни Бомарше, ни Моцарт не были классицистами, однако единство времени соблюли – пьеса называется «Безумный день», и все ее события укладываются в одни сутки. В спектакле Марталера время замерло: остановленные часы вечно показывают без пяти шесть.Это момент накануне праздника, непосредственно перед церемонией, которая никак не может состояться. Будто торопя время, Фигаро (Лоренцо Регаццо – фактурный бас родом из Венеции) нарочито забалтывает свои арии-монологи, да и оркестр гонит музыку все быстрее. Эффекта стремительного «безумного дня» дирижер Сильвен Камбрелен добивался намеренно, и, как бы его ни ненавидели парижские оперные ригористы, нельзя не признать: в этом безумии есть система, под ним скрывается концепция.Как минимум за одно оригинальное решение в музыкальной сфере Камбрелена и Марталера надо поблагодарить. Они ввели в число действующих лиц «речитативиста» (давний соратник Марталера Юрг Кинбергер) – типичного уличного артиста с пристегнутой к заднице табуреткой. Он носится по сцене с дешевеньким синтезатором, который и заменяет клавесин: то грубовато имитируя его звук, то предпочитая ему тембр «трубы», «тамбуринов» или еще какой. Комическая и трогательная разноголосица гениальной моцартовской драматургии с этими речитативами становится особенно очевидной. Ближе к концу спектакля артист получает право на соло и исполняет, водя руками по бокалам с водой, старую песенку о женской неверности. Часть зала аплодирует, другая свистит и выходит, хлопая креслами.Кстати, Марталер дает каждому из исполнителей, даже второстепенных, возможность выступить соло. Кто во что горазд: Марселина (Хелен Шнейдерман) играет в стареющую звезду кабаре и шлет публике воздушные поцелуи, Базилио (Буркхард Ульрих) хватается за микрофонную стойку и изображает рокера. Все эти выступления увенчает знаменитый финальный ансамбль, в котором все просят у всех прощения.Тут они еще и выходят на авансцену, чтобы застыть с несколько неестественными улыбками – для свадебной фотографии: уж хотя бы на ней хочется казаться счастливыми.[i][b]Париж[/b][/i][b]На илл.: [i]Один из моцартовских дуэтов режиссер Кристоф Марталер при помощи Петера Маттеи (Граф) и Хейди Грант Мерфи (Сюзанна) превратил в страстное танго.[/i]ФОТО ERIC MAHOUDEAU/OPERA NATIONAL DE PARIS[/b]
Развлечения
Франция в полумгле
[b]Сегодня в российский прокат – пока только в Санкт-Петербурге – выходит самый лучший, по признанию местных кинематографистов, французский фильм года: лауреат восьми премий «Сезар» «Мое сердце биться перестало» Жака Одиара. Мы будем смотреть давно любимое французское кино, а французы попробуют заново познакомиться с подзабытым русским. На юге страны, в городе Валанс, открывается фестиваль «Русское кино сегодня».[/b]Концепция фестиваля, придуманного и осуществленного при поддержке российского Министерства культуры, весьма любопытна. Это не просто панорамный показ «всего, что удалось вывезти», а настоящий конкурс – правда, всего из семи картин. Вошли в него достижения последних двух лет: интеллектуальный и нежный «Настройщик» Киры Муратовой (одного из наименее известных французам классиков российского кино), награжденные полгода назад в Венеции «Первые на Луне» Алексея Федорченко, зрелищно-показательные, каждый по-своему, «Статский советник» Филиппа Янковского и «Не хлебом единым» Станислава Говорухина, трогательный «Итальянец» Андрея Кравчука, а также нашумевшие чуть меньше «Куктау» и «Полумгла». Судить российские фильмы будут исключительно французы – экспертов в жюри ровно столько же, сколько картин в конкурсе.В общем, по замыслу это не очередная зарубежная тусовка для своих, а попытка представить современное российское кино жителям самой киноманской из европейских стран. Для особенно любопытных будут и специальные ретроспективы: фильмы по произведениям Чехова (от «Неоконченной пьесы для механического пианино» и «Очей черных» Никиты Михалкова до «Дяди Вани» его брата Андрона Кончаловского), а также программа с заманчивым названием «Русский боевик». Кроме того, состоится чествование Инны Чуриковой и показ нескольких фильмов с ее участием.Насколько заинтересуются всем этим французы – да хотя бы жители того же самого Валанса, городка на 66 тысяч человек, стоящего на реке Роне неподалеку от Лиона, – судить пока трудно. Во всяком случае, имя патрона фестиваля Пьера Ришара куда лучше знакомо и любимо русским, нежели французам: они вспомнили о когда-то знаменитом комике 1970-х после долгого перерыва лишь месяц назад, вручая ему почетную премию «Сезар».Фестиваль этот забавным образом рифмуется с последней инициативой Unifrance (специального французского ведомства, ответственного за пропаганду и распространение национального кинопродукта): фестиваль «Новое французское кино» в 2005 году проводился не в одной из двух российских столиц, как раньше, а во Владивостоке и Екатеринбурге. Так и наши кинематографисты вместо Парижа или того же Лиона выбрали Валанс.Пройдет чуть больше месяца, и очередной десант россиян снова отправится во Францию, чтобы рассказать местным жителям о своем кино. Речь о Каннском фестивале.Официальная его программа еще не объявлена – это случится в середине апреля. Однако уже сейчас известно, что вне зависимости от участия или неучастия нашей страны в конкурсе самого авторитетного кинофестиваля мира в Каннах пройдет такое мероприятие, как «русский день».Такая несколько абсурдная ситуация уже имела место два года назад: русских картин не было в фестивальных киносписках, но большой и дорогой праздник во славу русского кино все же состоялся посреди набережной Круазетт. Как будет выглядеть каннский День России в этот раз, пока можно лишь гадать. Впрочем, произойдет он 20 мая по инициативе каннского оргкомитета, а не вопреки оному: уже второй раз фестиваль проводит обширную программу «Все кинематографии мира», куда в этом году попала и Россия на правах страны с развивающейся киноиндустрией.Какие именно фильмы попадут в программу, и будут ли они совпадать с теми, что покажут в Валансе, пока неясно. Зато известно, что гости Дня России в Каннах будут гулять на том же пляже, где в прошлом году радовались Дэвид Кроненберг и Джордж Лукас, а в качестве диджеев на вечеринку приглашены всемирно известные французы – Bob Sinclair и Daft Punk.[b]На илл.: [i]Посмотрев «Первых на Луне», французы наконец узнают, что советские космонавты высадились на спутнике Земли лет за двадцать до американцев.[/b][/i]
Развлечения
Казус Кармен
[b]Когда год назад в Берлине «Золотого медведя» отдали африканской картине «Кармен из Хайелитши», поставленной по мотивам почти одноименной оперы, многих удивило решение жюри под председательством голливудского немца Ролана Эммериха. Оказавшись три месяца спустя в Каннах за одним обеденным столом с исполнительницей главной роли и режиссером, автор этих строк поддерживал с ними несложную беседу, и не думая обратить ее в официальное интервью: было очевидно, что в России такой фильм не выйдет никогда. Однако случилось чудо: буквально завтра «Кармен из Хайелитши» все-таки окажется на экране одного из лучших московских кинотеатров, «35 мм».[/b]Как известно, в молодости Фридрих Ницше чуть ли не молился на Рихарда Вагнера, а к зрелым годам в нем разочаровался. Даже написал статью «Казус Вагнер», в которой заклеймил былого кумира и поставил ему в пример антипода – легковесного француза Жоржа Бизе.Гениальный философ был на удивление прозорлив. Он писал о «Кармен»: «Эта музыка весела; но не французской или немецкой веселостью. Ее веселость африканская; над ней тяготеет рок, ее счастье коротко, внезапно, беспощадно. Я завидую Бизе в том, что у него было мужество на эту чувствительность, которая не нашла еще до сих пор своего языка в культурной музыке Европы, – на эту более южную, более смуглую, более загорелую чувствительность...» И тем самым предвидел почти за 120 лет появление фильма Марка Дорнфорда Мея «Кармен из Хайелитши».Ницше писал именно о музыке, не углубляясь в либретто, и, наверное, Дорнфорд-Мей совершил не слишком большое преступление, переписав текст Анри Мельяка и Луи Галеви. В конце концов оба либреттиста не улучшили текст новеллы Проспера Мериме, легшей в основу оперы, и интересующихся первоисточником можно смело перенаправить туда – к книжной полке. Герои этой «Кармен» непременно должны были петь о своем, насущном, африканском, притом на собственном языке. Белый режиссер разумно взял в соавторы текста двух темнокожих (иных в фильме нет) исполнительниц – Андисву Кедаму и Полин Малефане, звезду кейптаунской сцены, которая и спела главную партию. Имя ее героини, вынесенное в название фильма, осталось неизменным, имена остальных героев, от Хосе до Тореадора, изменились – участников этой вечной истории теперь зовут Джонгихайя, Номахайя, Луламиле Нкомо и так далее.Действие происходит в наши дни, но, во-первых, подобное решение оперного сюжета сегодня не удивит даже африканца, а во-вторых, жизнь на Черном континенте в некоторых областях совершенно не изменилась со средних веков, и поэтому любой изысканный анахронизм может на поверку оказаться простой констатацией факта, слепком с реальности. Вообще идея фильма до одури проста: спеть «Кармен» на языке кхоса, сделав героями современных обитателей Южной Африки. Не стоит искать хитрой концепции за внушительной корпулентностью былой цыганки или угадывать социально-политические корни трагедии Хосе. Просто Кармен и ее страстные кавалеры могли бы быть исключительно такими, живи они в Хайелитше – городке неподалеку от Кейптауна.Так что никаких новых измерений в опере Бизе не появляется. Напротив, это зрелище скорее двухмерное, нежели трехмерное.Дело в том, что каждому нужна своя «Кармен», и южноафриканцы не исключение. Порастерявшая в бесчисленных постановках – в том числе экранизациях – ощущение «любви, переведенной обратно на язык природы» (опять Ницше), опера вновь напитывается сумасшедшей витальностью, приживаясь на неблагодатной почве далекой от Европы страны. Любо-дорого смотреть, а слушать – ну, сами знаете.[b]На илл.: [i]Исполнительница роли (и партии) Кармен Полин Малефане обладает не только внушительными формами, но и прекрасным голосом.[/b][/i]
Развлечения
Пираньева победа
[b]Этот фильм – самый убедительный и цельный из боевиков, появившихся на российских экранах за последние лет пятнадцать, а то и все двадцать. И хотя имя режиссера «Охоты на пиранью» Андрея Кавуна вряд ли попадет в учебники, да и зрители его не запомнят, расстраиваться постановщику все же не стоит. Смотреть его работу будет вся страна. Кстати, имена тех, кто поставил «Смертельное оружие» или «Крепкого орешка», не говоря о тьме-тьмущей фильмов со Стивеном Сигалом или Жан-Клодом Ван Даммом, тоже помнят лишь безумные синефилы.[/b]Все мы – жертвы нашего кино и его сбитых набекрень ценностных ориентиров. Будь «Охота на пиранью» снята в США, хоть бы даже и с их звездами, реакция была бы вялой: ну и что, видали мы перевидали ваш экшен. Джеймс Бонд надоел, последние бойскауты вышли на почетную пенсию. У нас все иначе, и «9 рота» кажется глотком свежего воздуха, а «Охота на пиранью», снятая по роману главного трэш-мейкера отечественной беллетристики Александра Бушкова, – и вовсе откровением.Хотя бы по одной простой причине. Это первый новорусский блокбастер, призванный стать всенародным хитом и не объясняющий разнесчастному зрителю, где границы добра и зла, как жить не по лжи и, наконец, что такое истина. В отличие от первого и второго «Брата», первого и второго «Бумера», первого и второго «Дозора», «Жести», «Антикиллера», далее по списку. Что говорить, когда даже телевидение, такое раздолбайское и нелепое, взялось за ум и экранизирует Булгакова, Солженицына, Пастернака, страшно сказать – Достоевского. Куда деваться тем, кто не хочет думать у экрана, кому охота развлечься, посмеяться, охнуть иной раз от неожиданности? Свидетельствую: «Охота на пиранью» – первый российский фильм за долгое время, с показа которого зрители-профессионалы выходили не с серыми, напряженными, изнуренными лицами. Они выходили улыбаясь. И улыбки значили больше, чем все критические стрелы, которые выпустят журналисты в эту, в сущности, нетрудную мишень.Владимир Машков и Евгений Миронов не побоялись контрастного душа и после выспреннего «Идиотского» марафона поменяли амплуа. Машков из демонического купца превратился в неколебимого супермена, а Миронов из блаженненького князька – в безбашенного негодяя, которого в первых же кадрах фильма лишают отца родного и заодно остатков совести: он решает мстить всему миру. Черное и Белое в интерпретации двух, как ни крути, самых ярких современных российских артистов так же однозначны и утешительно плоски, как чернявый имидж героя-Машкова и блондинистая прическа злодея-Миронова. Два былинных архетипа дополнены неизбежным третьим: русская красавица (так и тянет оба эти слова написать с больших букв, но удержимся от искушения) и по совместительству химик-взрывник в исполнении Светланы Антоновой – мощный дебют молодой актрисы, ничуть не уступающий работам двух ее именитых партнеров.Ее косу до пояса отважный капитан Мазур (он же Машков) отрежет на тетиву для лука – вот такими простенькими средствами, в духе полузабытой «Первой крови», будет он справляться с врагами, оснащенными не только автоматами, но и секретным оружием массового уничтожения. Количество бреда на минуту экранного действия в фильме опасно зашкаливает. Начинается этот процесс, когда герои, поехавшие в сибирские глубины для подрыва затопленного еще в советские времена спецобъекта, вдруг проваливаются в совсем неожиданный мир (М.Бахтин сказал бы «хронотоп»): тут егеря с плетками и бабы с коромыслами, кажется, ничего не слышали не то что о сверхзвуковых самолетах или средствах спутниковой связи, но даже об изобретении электричества. Эдакий гибрид «Тихого Дона» с «Угрюм-рекой».Следом за холопами является барин по имени Прохор Петрович (на презентации фильма интеллигентный Миронов, недавно сыгравший Иудушку Головлева, а в более давние времена – Ивана Карамазова, трогательно оговорился, назвав своего героя Порфирием Петровичем). Этот отморозок – так он сам себя с удовольствием называет – устраивает охоту на отловленных в тайге людей. Тут и безобидные туристы, и беглый зэк (его сыграл харизматичный Сергей Гармаш: считать это комплиментом или нет, но подобные роли ему к лицу), и Мазур с гарной дивчиной-химиком. В какой-то момент герой вспоминает, что бегать ему не подобает, и принимается за то, что с характерной скромностью определяет при помощи идиомы «спасать мир». И – пошло-поехало. Апофеоза процесс «спасения» достигает в тот момент, когда Мазур фактически голыми руками, бурча под нос песенку Исаака Дунаевского, заваливает целую армию противников. И огонь отражается в темных зрачках Машкова, приговаривающего по поводу и без «Ну, это нормально» (ничего нормального в фильме, к счастью, нет).Радости, которые испытывает зритель этого стремительного и уморительно смешного фильма, по правде говоря, чисто детские. Тем они сильнее. Наверное, этого и добивались авторы: во всяком случае, смотря на лицо продюсера Валерия Тодоровского, который в свои сорок с хвостиком выглядит ребенком, трудно было усомниться в его искренней радости по поводу удавшегося проекта.Собственно, серьезный минус у фильма всего один: хоть Миронов постоянно поминает всуе джунгли, а Машков с Антоновой плавают под водой, на экране не появляется ни одной пираньи.[b]На илл.: [i]В противоборстве с героем Евгения Миронова (на фото слева) капитану Мазуру (Владимир Машков) помогает молодая химик-взрывник (Светлана Антонова).[/b][/i]
Развлечения
Лед тронулся
[b]Лучший из каникулярных фильмов, обреченный на то, чтобы стать еще и самым популярным из них, – вторая часть «Ледникового периода», трехмерно-анимационной саги о похождениях доисторических животных. Теперь к испытанному трио – ленивец Сид, мамонт Мэнни и саблезубый тигр Диего – прибавились два хулиганских опоссума и мамонтиха Элли.[/b]Магические свойства такой странной субстанции, как лед, россиянам хорошо известны – во-первых, мы обитатели страны с достаточно суровым климатом (да и зима в этом году выдалась холодная), во-вторых, главный летописец и мифотворец нашей современной литературы Владимир Сорокин уже несколько лет исследует феномен льда в своих романах. Лед может переходить из твердой формы в жидкую и газообразную. Заметное достоинство второго «Ледникового периода» в сравнении с первым именно в том, что тут представлены все три состояния льда – героям предстоит научиться плавать и сражаться с подводными тварями, доведется им и убегать от раскаленного пара гейзеров.Первый показ «Ледникового периода» пришелся на лето, и контраст между погодой на улице и апокалиптическими образами на экране был разительным. А вот вторая часть вышла вовремя: как раз сейчас снег сходит, лед исчезает, наступает настоящая – некалендарная – весна. Подзаголовок второй части мультфильма – «Глобальное потепление».Главной проблемой первого мультика – вообще-то очень успешного и поколебавшего самоуверенных гигантов анимации, Pixar («История игрушек», «В поисках Немо», «Суперсемейка») и DreamWorks («Шрек» и «Шрек2»), – был сюжет. Не то чтобы слабый – он был тотально вторичным и напоминал все на свете, от «Книги джунглей» до «Корпорации монстров». Второй «Ледниковый период» куда увереннее и самостоятельнее, но с сюжетосложением у авторов опять что-то не заладилось. Событийная часть весьма бедна: зверюшки (на сей раз более разнообразные) убегают от всемирного потопа, убегают весь фильм – с начала и до конца. Наши герои попутно решают свои маленькие проблемы: мамонт ищет и находит спутницу жизни, тигр учится плавать, самоуверенный ленивец сталкивается с целым племенем, провозглашающим его своим богом. Все это очень мило, динамично, прослоено недурными диалогами – еще и неплохо дублированными, – однако вряд ли может претендовать на новое слово в анимации. Оно, впрочем, и не претендует.Еще одна константа: как и прежде, куда увлекательнее и смешнее главной линии смотрится побочная – драматическая история доисторической белки, преследующей свой идеальный Желудь (иначе, как с большой буквы, его теперь и не напишешь). Каждый скетч мог быть отдельным мультфильмом высочайшего качества, продуманным до секунды. В финале великолепная белка и вовсе попадает на небеса. Там ей самое место, в отличие от остальных персонажей доисторической сказки, способных претендовать максимум на место в Дарвиновском музее.
Развлечения
Шэрон покати
[i][b]После просмотра иных пустяшных фильмов не чувствуешь буквально ничего: эдакая приятная пустота. Другие фильмы оставляют куда менее комфортное ощущение засасывающего вакуума. К числу таковых относится и долгожданный «Основной инстинкт-2», в титрах которого на первом месте значится все та же Шэрон Стоун, а вот режиссерское имя сменено – с Пола Верхувена на Майкла Катон-Джонса.[/b][/i]Режиссер второго «Основного инстинкта» провел своего рода следственный эксперимент: что будет, если четырнадцать лет спустя вернуть на экраны все составляющие легендарного фильма? Роковая блондинка – даже не вамп, а суккуб какой-то, – буквально затрахивает до смерти одну жертву за другой, а рядом с ней, на правах отражения (зеркало – один из центральных образов «Инстинкта» 1992 года, перенесенный в «Инстинкт»-2006), существует корректный мужчина с бритым затылком и в дорогом костюме, также окруженный роем призрачных красоток. Для чистоты эксперимента одну составляющую (Шэрон Стоун) оставили неизменной, вторую поменяли (место Майкла Дугласа занял малоизвестный Дэвид Моррисси, и он уже не коп, а психиатр).Действие на всякий случай перенесли из Штатов в Лондон. Чем больше проходит времени от начала фильма, тем чаще следственный опыт начинает казаться спиритическим сеансом. Бесстрастности как не бывало, и вот уже постановщик, чувствуя равнодушное дыхание пустоты, тщетно взывает к неподвижному блюдцу: «Дух, ты здесь?» Ответ меж тем очевиден и дураку. Странно, что такой многоопытный и уже не юный человек, как Майкл Катон-Джонс, не угадал его заранее.Сексуальное возбуждение – одно из самых мимолетных, трудноописуемых и невосстановимых ощущений. Фильм Верхувена мог вызвать его почти у любого зрителя, сколько бы тот ни сопротивлялся; почти так же универсальна неспособность второго «Основного инстинкта» повторить магический эффект.За себя говорит одна из немногочисленных эротических сцен, в которой герой занимается сексом со своей маловыразительной коллегой (та потом таинственным образом исчезает из фильма), заставив ее повернуться к нему, так сказать, спиной и не отрывая глаз от напечатанного на обложке книги лица писательницы Кэтрин Трэмэлл. Она же, если кто не помнит, Шэрон Стоун. Но даже и это сомнительное удовольствие прервано звонком бывшей жены: ее бойфренд зверски убит, и герой, так и не достигнув желанного, натягивает штаны и спешит на место преступления.Для мужчины симуляция сексуального наслаждения вообще трудна, а после такого облома и вовсе невозможна – какие джакузи ни заваривай, какие ремни на шее ни затягивай. А когда возбуждения нет, попытки его вызвать кажутся со стороны смешными. Никакие загадки не помогут. Свой детектив Катон-Джонс закрутил так хитро, чтобы каждый из участников действия в некий момент оказывался главным подозреваемым, только ведь это не слишком важно. В первом «Основном инстинкте» так и не выяснилось, кто совершал все злодеяния, и на успехе фильма это никак не сказалось.Пытаться восстановить чужой сексуальный фантазм (в данном случае фантазм Верхувена) – дело пустое, лучше уж признаться в собственных эротических грезах. Катон-Джонс то ли слишком застенчив, то ли вовсе этих грез лишен.Для человека, взявшегося снять вторую часть «Основного инстинкта», оба прегрешения непростительны. Афродизиаки бессильны. Даже дедушка Зигмунд Фрейд, портрет которого строго смотрит со стены на героев фильма; даже то, что актер Моррисси женат на живой внучке основателя психоанализа… Лед, который Кэтрин Трэмэлл опять колет своим фирменным ножом, уже не холодит, а камин в ее шикарной квартире не греет, будто нарисован на старом холсте. Над камином, кстати, красуется еще один старый холст – неправдоподобно огромных размеров картина Эгона Шиле, самого, пожалуй, чувственного из художников-модернистов. Но и тут никакого трепета не ощущаешь, а думаешь себе лениво: «Трэмэлл вроде американка, неужто тиражи ее книг так велики, что в свою лондонскую квартиру она купила подлинник Шиле? Или это дешевая подделка?» Да, вот самое неприятное. Как мужчина, у которого с женщиной в самый ответственный момент что-то не получилось, винить во всем начинает не себя, а ее. Вот и намекает, что сексуальная икона последних полутора десятилетий Кэтрин Трэмэлл – дешевка, тривиальная вульгарная блондинка, которая и романы-то пишет не лучше Дарьи Донцовой. Многие поведутся и будут после фильма, анализируя собственную неудовлетворенность, рассуждать: совсем-де плоха стала Шэрон Стоун, не та, что раньше.Ничего подобного. В свои сорок восемь Шэрон Стоун красива, смела, бескомпромиссна, беспринципна, способна на любой риск – будь то малобюджетные, но высокохудожественные «Сломанные цветы» Джима Джармуша или малохудожественный, но амбициозный «Основной инстинкт-2». И если что-то блеснет в пустоте, после того как фильм кончится, то лишь одно – обезоруживающая, открытая, хищная, насмешливая и будто дружеская улыбка Шэрон Стоун.
Развлечения
Крылья широкого размаха
[b]В Москве объявлено о запуске летнего Санкт-Петербургского международного кинофестиваля – вольного или невольного соперника фестиваля московского. В очередной раз возникнет неминуемый спор: какая из двух столиц культурней. Символ ММКФ – святой Георгий, поражающий дракона. Петербургский фестиваль тоже с негодованием отверг разнообразных львов, медведей и леопардов (не говоря о банальных пальмовых ветвях), подняв планку еще выше: лауреатам будут вручать ни много ни мало «Ангелов». Золотых и серебряных.[/b]Этот инфантильный ангел отнюдь не копирует фигуру с вершины Александрийского столпа. Оригинальную скульптуру, которой суждено стать главным призом нового фестиваля, художники Николай Любимов и Карен Сапричян (он вместе с Александром Асадовым является еще и автором нашумевшего архитектурного проекта) создали по наброскам самого Марка Рудинштейна. Неутомимый основатель «Кинотавра», а ныне – глава компании «Киномарк», конечно, признает, что инициатива по созданию международного форума в Северной столице попортила ему немало крови – однако сдаваться многочисленным (и не названным) недоброжелателям не собирается. Фестиваль состоится, это почти бесспорно. Во всяком случае, даты известны: 18–31 июля.Созданием забронзовевшего ангела в плаще заслуги организаторов не ограничиваются. Им удалось главное: отстоять право на проведение фестиваля на Дворцовой площади – это, скажем, как если бы Венецианский фестиваль проходил не на курортном островке Лидо, а посреди площади Сан-Марко. Правда, Рудинштейн поклялся, что ни грома, ни фейерверков, ни прочих бесчинств на историческом месте не будет, – но за спиной у него на мониторе, где демонстрировался план фестивальной площади, в компьютерном небе взрывались предательские праздничные огни.Рудинштейн, как и положено победителю, был настроен благожелательно и предлагал дружбу директору Эрмитажа Михаилу Пиотровскому. Тот при поддержке режиссера Александра Сокурова, давно и активно критикует проект кинофестиваля на Дворцовой площади, однако теперь его вряд ли услышат: ведь сторону Рудинштейна приняли и губернатор ВалентинаМатвиенко, и коллега Сокурова Алексей Герман (теперь, видимо, к его фамилии следует прибавлять «старший»). Автору «Проверок на дорогах» предложен пост «художественного руководителя» фестиваля. Пока не вполне ясно, к чему будут сводиться его функции, но, во всяком случае, Рудинштейн уверил всех, что полагается на хороший вкус выдающегося режиссера.Подключение Германа – шаг не лишний, поскольку из обоймы выпал Андрон Кончаловский, с именем которого изначально связывался проект «Золотого Ангела». К гипотетическому соперничеству Москвы и Питера прибавлялся возможный конфликт родных братьев – главы ММКФ Никиты Михалкова и переезжающего на север Кончаловского. Однако скандала не вышло. Кончаловский сам отказался от предложенной чести.Его место в качестве президента фестиваля занял питерский режиссер Дмитрий Месхиев: кстати говоря, лауреат ММКФ за «Своих». Впрочем, как напомнил сам Месхиев на презентации, «Золотого Георгия» за этот фильм ему дал не Михалков, а глава жюри Алан Паркер. Тоже, кстати, спец по ангелам и их сердцам.К Месхиеву и Герману добавятся и другие громкие имена. В так называемый «президентский совет» фестиваля уже обещали войти Федор Бондарчук, Сергей Сельянов и Валерий Тодоровский. Бюджет у фестиваля «серьезный», заявил Рудинштейн, впрочем, не озвучив ни цифр, ни имен других спонсоров – кроме него самого, вложившего в петербургский фестиваль деньги, полученные от продажи «Кинотавра». Смутную роль арт-директора – что-то вроде куратора VIP-гостей, конкурсного отбора и параллельных программ (то есть всего сразу) – взяла на себя культурный менеджер из-за рубежа Ренате Рожинас, а директором программ стал бессменный отборщик международных конкурсов «Кинотавра» и «Ликов любви» Сергей Лаврентьев.Кто именно из них будет отвечать за качество конкурсной программы, пока непонятно. А отвечать придется: уж слишком радужны и утопичны обещания организаторов. Они правы, в России культура фестивального движения совершенно не освоена, в чем отчасти виноват столичный монополист – ММКФ. Но в мире с этой культурой все в порядке, и не вполне ясно, что привлечет «тысячу иностранных журналистов» (если только вся тысяча не будет представлять исключительно страны СНГ и Балтии) на этот фестиваль.Звезды? Возможно, но ведь только к нам звезды ездят на фестиваль, чтобы попариться в баньке и пройтись по Арбату (вариант: по Невскому). Обычно они покидают свои виллы для того, чтобы помочь рекламе и прокату фильма, в котором снялись, а ведь для этих целей Канны или Венеция – площадки куда более выгодные, чем Петербург. Стивен Сигал или Жан-Клод Ван Дамм – звезды хоть куда для российских неучей, но иностранцы за ними в Питер точно не поедут. Однако предположим, что звезд зазвать удастся. Хотя бы в жюри.И все-таки международный интерес к кинособытию такого уровня могут вызвать только фильмы. Организаторы обещают 18 конкурсных картин, «не показанных ранее на крупных фестивалях Европы». Вот так прекраснодушие: с начала года уже прошли Роттердам, Гетеборг и Берлин, грядут Канны, ММКФ и Карловы Вары, которые завершатся за считанные дни до начала питерского фестиваля. Если даже от этого великолепия останутся две-три стоящие картины, не «засвеченные» ранее, то их оторвут с руками Локарно и Венеция.Уже сейчас Москве и Карловым Варам хороших фильмов не хватает. Ведь у всех, кроме конкурса, есть еще и панорамы внеконкурсные, и уж туда-то попадает любое мало-мальски любопытное кино. Рудинштейн поправился: сейчас в конкурсе можно показывать и те фильмы, которые мелькнули на других смотрах, а Рожинас добавила, что лишь некоторые фильмы будут показаны в Питере в качестве мировых премьер; остальные будут премьерами российскими.Но на эти премьеры в северную столицу приедут разве что москвичи, да и те посмотрят все их интересующее на ММКФ. Вопрос: ради чего огород городить, если в Петербурге уже сейчас есть внеконкурсный «фестиваль фестивалей»? Неужели ради «Красоты с большой буквы», которую арт-директор «Золотого Ангела» провозгласила его центральной идеей? Кстати, кинематографическая красота уже лет тридцать как вышла из актуальной моды – сегодняшних режиссеров куда больше интересует безобразное.Тем не менее заявка на подобный фестиваль настолько неправдоподобна, что одним этим вызывает жгучий интерес. Если затея получится, это будет настоящей международной сенсацией. Ради такой не жалко даже устроить на Дворцовой площади фейерверк.
Общество
Поезд дальше не пойдет
[b]Третья часть молодежного фильма ужасов – рекомендация для большей части публики не самая лучшая. Даже те, кому это кино предназначено (то есть бездумная молодежь), пойдут на него с известной долей пренебрежения и с корытом попкорна под мышкой. Насладиться этим лакомством не удастся. «Пункт назначения 3» – не только весьма хороший, но и исключительно страшный фильм.[/b]От фильма ужасов требуется всего одно качество: пугать как следует. Сегодняшний зритель – бывалый, его так просто не возьмешь. Для этого необходимо найти универсальную формулу, одинаково действенную для человека любого темперамента, образования, семейного положения. Как поступил, например, в 1984-м Уэс Крейвен. В его «Кошмаре на улице Вязов» проводилась очень простая и страшная идея: во сне мы теряем контроль над собой, и потому с нами может случиться что угодно. Как известно, свои жуткие кошмары есть даже у самых отважных людей.Создатели фильма шестилетней давности «Пункт назначения» пошли дальше: они пугают самой смертью. Звучит, возможно, глупо – однако кто не боится смерти? Тем паче смерти бессмысленной и беспощадной, всегда непредсказуемой и несправедливой (как иначе, если в мишени, по законам жанра, выходят туповатые американские старшеклассники). Основа фабулы, напомню, элементарна: из-за чьего-то случайного предчувствия несколько балбесов избегают гибели в несчастном случае. Упустившая свое Костлявая намерена взять реванш и на протяжении фильма косит спасшихся – одного за другим. В строгом порядке, предписанном судьбой.Второй «Пункт назначения» был не слишком большой удачей: продюсеры зачем-то решили протянуть сюжетную нить из первого фильма. В третьем, куда вернулся режиссер изначального «Пункта» Джеймс Вонг, обошлись без условностей. В самом деле, катастрофы происходят где угодно и когда угодно, а узнать о подобном случае из прошлого – дабы не утомлять пересказом тех, кто знаком с предыдущими сериями, – можно, полазив по Интернету. Дескать, было дело шесть лет назад, когда несколько тинейджеров чудом спаслись при аварии самолета, а потом погибли при таинственных обстоятельствах. История повторяется? Само собой.Начинается фильм в инфернальных декорациях парка развлечений. Наиболее головокружительному аттракциону, «американским горкам», предстоит обрушиться, унеся жизни нескольких юношей и девушек из выпускного класса; сцена крушения, предугаданного главной героиней, Венди (на удивление естественная звезда телеэкрана Мэри Элизабет Уинстед), как повелось в серии, – самая эффектная в фильме. За чудесным спасением следует череда аттракционов еще более удивительных: сжигающие насмерть солярии, самострельные пистолеты, костедробильные тренажеры, взрывные фейерверки – безмолвные слуги Смерти делают все возможное, чтобы ненавязчиво привести в исполнение вынесенный и отсроченный приговор.Мысль о возможности умереть вот так сразу, ни за что и без причины, щекочет нервы любому, кто зашел в зал и решился не выходить из него до самого конца. Усугубляет ее атеистическая картина мира, на которой базируется фильм: смерть не является наградой или наказанием, потому и надежды на загробную жизнь нет никакой. Финал, как мертвая петля «горок», соединяется с началом – только вместо вагончика аттракциона по экрану несется поезд метро. Конечная станция приближается неуклонно, подобно самой смерти – пункту назначения каждого из нас. От расплаты не уйдет никто: таков закон не только бытия, но и жанра. Закончись все хорошо, и не видать нам следующего «Пункта назначения». А так – снимай их еще хоть сто лет, хоть двести. До тех пор, пока не изобретут эликсир бессмертия.
Развлечения
Корни ботвы
[b]Новый русский фильм от продюсеров нашумевшего «Антикиллера» (самый известный из них, многофункциональный Юсуп Бахшиев, снялся как актер и там, и в «Жести») априори считается событием. Картина, которая в любой стране мира подавалась бы как тривиальный жанрово-развлекательный продукт, в России всегда наделена сложными мессианскими функциями. Чем больше претензий на философию, тем удивительнее все это смотреть; чем серьезнее, тем смешнее.[/b]«Да он у вас тут должен был, как ботва, корни пустить!» – кричит в бешенстве следователь (Вячеслав Разбегаев) на доктора (Сергей Шакуров), из клиники которого сбежал опасный маньяк, убийца и насильник. «Ботва корни не пускает, она из них растет», – парирует находящаяся при разговоре журналистка Марина (Алена Бабенко), намеренная составить следователю компанию в поисках злодея. Вот и познакомились пламенный мент с умной репортершей. Быть бы у них любви, не убей супермена первые попавшиеся бандюганы, что встретились героям в лабиринтах заброшенных дачных поселков. Девушке удалось сбежать, несмотря на неудобную обувь и узкую юбку. Почему она с легкостью ускользнула от банды жестоких отморозков на мотоциклах, а опытный милиционер не успел сделать ни одного выстрела? Какого черта он вообще туда поперся, не захватив с собой никакой группы поддержки, но взяв журналистку, что наверняка запрещено уставом? Ответов нет и не будет, тем более что действие, по замыслу авторов фильма «Жесть» – режиссера-дебютанта Дениса Нейманда и известного гоп-стоп-драматурга Константина Мурзенко, – происходит не на постсоветском пространстве, а в натуральном аду. «Нет ада, кроме того, что рядом», – сообщает нам фильм, хотя героиня, сбивая пафос, констатирует: «Мы не в аду, мы в жопе, а это гораздо лучше». Остроумию сценаристов предела нет. Хорошо бы, конечно, к этому качеству добавилась способность оригинально мыслить: сценарий кажется списанным отовсюду сразу, хотя, наверное, авторы имели в виду создать русский аналог «Молчания ягнят». Даже несмотря на то, что каждый сюжетный поворот притянут за уши, каждая реплика звучит неестественно (и чем остроумней, тем неестественней; ну не изъясняются люди в крайних ситуациях афоризмами!).Хрупкая девушка спасается от негодяев так долго, как долго это необходимо для развития сюжета. А в качестве спасительного «бога из машины» ей является артист Алексей Серебряков, в черном плаще и на лошади, исполняющий роль экс-десантника, а ныне лесника, но больше похожий на гибрид фараона Имхотепа в первой стадии разложения (из «Мумии») и короля Назгулов (из «Властелина колец»). Списывали бы, что ли, хоть из одного источника, как Егор Михалков-Кончаловский, представивший в триллере «Побег» послушную – хоть и нелегальную – копию голливудского «Беглеца».Эклектика сознания – болезнь тяжелая. Возможно, неизлечимая. Марина, по идее, журналист «Комсомольской правды» – хочется ведь, чтобы фильм поддержала популярнейшая ежедневная газета страны, – и тем не менее на начальных титрах мелькают передовицы, подозрительно напоминающие макет и верстку «Коммерсанта». В последние годы у нас любят клеймить кино с претензией на то, чтобы быть «авторским» или «фестивальным», – и поневоле право на философские обобщения забирают себе неряшливые развлекательные фильмы вроде «Жести». Философский триллер и в Штатах удается единицам, вроде Дэвида Финчера; куда уж нашим дебютантам.Название фильма, кстати, не имеет никакого отношения к «холоднокатаной отожженной листовой стали толщиной 0,08–0,32 мм» (БСЭ). Слово «жесть» в понимании Нейманда–Мурзенко – сленговый термин, образованный от прилагательного «жесткий», ставшего в просторечье синонимом слова «жестокий». Поди разбери, что они имели в виду на самом деле. Но заранее восторженным поклонникам объяснять это не потребуется. Они с удовольствием согласятся не только на подмену понятий, но и на подмену внятной режиссуры виртуозно-красивыми картинками, обеспеченными оператором Михаилом Мукасеем и художником-постановщиком Владимиром Южаковым; последний, кстати, когда-то начинал у Сокурова. Или техничной «западнической» музыкой Игоря Вдовина. Только вот не слушают группу Sneaker Pimps мелкие преступные авторитеты. Пустили бы в саундтреке Аркадия Северного с Михаилом Кругом – куда б натуральнее вышло.Стоит чему-то обрадоваться, как натыкаешься на фальшь: может, широкой публике и невдомек, но журналисты-то знают, что не живут репортеры криминального отдела «Комсомолки» в пентхаусах с колоннами. Даже в заплеванной, истерзанной, шатающейся не первые сутки по помойкам Алене Бабенко проглядывает проклятый гламур – главный источник «фальшака». Конечно, ведь звезда в любых обстоятельствах должна смотреться звездой. Только «звездный» институт в нашем кино до сих пор удивительно хил. Та же Бабенко сыграла до сих пор, по сути, в единственном фильме «Водитель для Веры» – да и то не слишком удачном. Девушка она способная, но этого недостаточно. И вообще, искусственное производство звезд в нашей стране пока не налажено.С исполнителями смешно выходит. Любой голливудский режиссер возьмет для начальной сцены-затакта безвестных актеров-жертв; все равно их по-быстрому убьют, и жить вместо них весь оставшийся фильм будет очередной Брюс Уиллис. Не так у нас. В России что ни психопат – то Гоша Куценко, что ни жертва психопата – то Рената Литвинова. Неужто их присутствие на экране в течение одной-двух минут сделает фильм хоть на йоту лучше? Нейманд тоже почувствовал, что Куценко убит как-то неприлично быстро, и возродил его в качестве галлюциногенного призрака в самом финале, чтобы он произнес с экрана что-нибудь шибко оригинальное, в духе битловского All you need is love.Кстати, вот единственное – но важное – достоинство «Жести».В конечном счете, этот триллер милость к падшим призывает и провозглашает презумпцию невиновности: не каждый маньяк, кто им кажется. Для нашей страны такое заявление – революция в этике. Не случайно маньяк в «Жести» (Михаил Ефремов) – самый убедительный актер и самый хороший человек. Какие философские выводы можно сделать из этого, страшно даже предположить.[b]На илл.: [i]Алексея Серебрякова смогут узнать только зрители с хорошо развитой фантазией.[/i][/b]
Развлечения
Спец по композиторам
[b]Режиссер Брюс Бересфорд в этом августе отметит 65-летие. Он не только ветеран австралийского кино, но и один из самых известных (пусть и не в России) его представителей. Его считают родоначальником австралийской «новой волны» режиссуры, относящейся к 1970-м годам.[/b]Дебютировал Бересфорд в 1972-м; на сегодняшний день он снял около тридцати фильмов. Среди самых известных – хроника из времен англобурской войны «Жестокий Морант» (1980) и мелодрама «Нежное милосердие» (1983). С этими фильмами Бересфорд выдвигался на «Оскар» и на «Золотую пальмовую ветвь» Каннского фестиваля, в котором он участвовал четыре раза. Столько же раз он ездил со своими новыми картинами в Берлин – как правило, оставаясь без личных режиссерских наград, но принося призы своим фильмам.Бересфорд – режиссер, не ограничивающий себя узким набором жанров: чего только нет в его биографии. Встречаются и популярные жанровые фильмы, снятые в Голливуде. Например, не столь давний триллер «Двойной просчет» (1999) с Томми Ли Джонсом и Эшли Джадд. Еще более известен «Шофер мисс Дэйзи» (1989) с Джессикой Тэнди и Морганом Фрименом – именно с этим фильмом был связан первый взлет популярности знаменитейшего ныне афроамериканского актера.Но есть темы, которым Бересфорд отдает предпочтение. Он любитель музыки, и все его фильмы отличаются саундтреками, подобранными с особым тщанием. Он неоднократно снимал фильмы, связанные с классической музыкой, ее авторами и исполнителями. Самый известный пример – коллективный проект «Ария», показанный в Каннах без малого двадцать лет назад. Бересфорд принял в нем участие наравне с такими мастерами, как Жан-Люк Годар, Роберт Олтман, Дерек Джармен и Кен Расселл. А в «Невесте ветра» (2001) Бересфорд поведал душещипательную историю Альмы Малер, покинувшей своего гениального мужа, композитора Густава Малера, ради художника Оскара Кокошки. Так что обращение Бересфорда к личной жизни Сергея Рахманинова вряд ли можно назвать удивительным.Малера в «Невесте ветра» сыграл известный актер Джонатан Прайс. Вообще, в фильмографии Бересфорда встречаются удивительные имена – он дал «путевку в жизнь» множеству нынешних голливудских знаменитостей, от Элизабет Херли до Пирса Броснана.В недавнем телефильме «Панчо Вилья в собственной роли» (2003) в легендарного мексиканского разбойника перевоплотился Антонио Бандерас, а в 1985-м весь мир смеялся над тем, с каким величественным видом Ричард Гир изображал библейского пророка в «Царе Давиде» Бересфорда. Оба фильма – тоже своего рода кинобиографии.Так что трудно прогнозировать, кто именно сыграет роль Рахманинова. Возможно, суперзвезда, выбор которой удивит весь мир, а возможно – никому не известный дебютант, которому эта работа принесет известность. Так произошло всего-то десять лет назад с соотечественником Бересфорда, австралийским актером Джеффри Рашем.В 1996-м он сыграл роль пианиста Дэвида Хэлфготта в картине «Блеск», фактически дебютировав в большом кино в возрасте 45 лет, – и сразу получил «Оскара», а в придачу ворох более мелких наград. Кстати, по странному совпадению, с экрана персонаж Раша играл именно музыку Сергея Рахманинова.
Развлечения
«Я хохочу над своими собственными глупостями»
[i]Самый знаменитый из современных французских постановщиков, автор «Подземки», «Никиты», «Леона» и «Пятого элемента» Люк Бессон вернулся в режиссуру после семилетнего перерыва с комедией «Ангел-а». Возвращение он отпраздновал визитом в Москву на официальную премьеру картины. А перед ней он успел пообщаться с обозревателем «Вечерки».[/i][b]– Самое поразительное – то, как в вас одном уживаются удачливый продюсер и режиссер авторского, часто некоммерческого, кино. Вы сами знаете, как это получается?[/b]– Режиссура и продюсерское дело друг с другом не связаны. Режиссер – игрок, а продюсер – тренер; он в игре не участвует.[b]– Вы бы не хотели делать собственные режиссерские фильмы с другим продюсером?[/b]– Я прекрасно нахожу общий язык с самим собой. И я – человек избалованный, ни на какие компромиссы себя идти не заставляю.[b]– Режиссер и продюсер в вас – доктор Джекилл и мистер Хайд?[/b]– Вот скажите – вам нравится Куросава? Так, нравится. А фильмы Уолта Диснея? Ага, тоже нравятся! Может, и в вас живут доктор Джекилл и мистер Хайд? Режиссер – чем он отличается от зрителя? Ничем! Я и есть зритель – первый зритель своих собственных фильмов. Знаете, когда я писал сценарий «Такси», иногда я был вынужден сделать паузу, потому что просто рыдал. Рыдал от смеха, таким комичным идиотом мне казался герой фильма, полицейский комиссар. Да, я хохотал над своими собственными глупостями! А на следующий день работал над другим сценарием, жесткой драмой, и настроение было уже совсем иным. Иногда приходится переходить от комизма к трагедии в течение одного дня.[b]– Некоторые режиссеры, которых принято считать независимыми, утверждают, что самый независимый на свете – Стивен Спилберг. А вы тоже считаете, что деньги и продюсерская власть дают человеку независимость?[/b]– Стивен – может, и самый независимый, но не самый свободный. А я чувствую себя свободным. «Я – свободный человек» – последняя фраза моего нового фильма «Ангел-а». И для меня это крайне важное заявление. Важнее некуда. И фильм это очень важный.[b]– Фильм освобождения?[/b]– Кто бы чего ни думал обо мне – а обо мне уже сотни страниц исписали: «Люк Бессон – то, Люк Бессон – се», – Бессон делает то, что пожелает! ([i]Смеется[/i].) Бессон делает разговорный чернобелый фильм без спецэффектов, рассказывает простую историю мужчины и женщины. Желание свободы – это важно. И это послание для других. Для других режиссеров, например. Если Люк Бессон, владелец огромной корпорации, такой богатый и влиятельный человек, может себе позволить такую свободу, то каждый может получить ее! Надо просто взять ее, свободу. Не отказываться от нее.[b]– Зрителям этот манифест, по-вашему, тоже скажет что-то важное?[/b]– Бесспорно. Благодаря идущей из Голливуда тенденции к поглощению заранее пережеванной пищи зрители становятся ленивыми. Им надо воскресить в себе любовь к приключениям. Десять лет назад зритель, узнав, что режиссер снял черно-белый фильм, заинтересовался бы, а сегодня ему это безразлично. Надо, чтобы зритель вступил в борьбу за хорошее кино. Что, кстати, понемногу происходит, как показывает недавний «Оскар». Главные награды – у «Столкновения» и «Горбатой горы», фильмов, спродюсированных небольшими студиями и имевших успех в прокате![b]– А что такое для вас – свобода? Свобода творчества, по меньшей мере?[/b]– Роль художника – открывать двери. Когда критики, пресса, телевизионщики, финансисты и банкиры начинают указывать, какую именно дверь надо открыть, художник теряет свое назначение.[b]– Желание этой свободы заставило вас основать первую продюсерскую компанию еще до того, как вы сняли свой дебютный фильм – «Последнюю битву»?[/b]– Объяснение куда проще. Я встречался со всеми парижскими продюсерами, и никто из них не пожелал взяться за мой фильм. Ах, не хотите? Так я спродюсирую его сам. Эта ситуация меня самого тогда не устраивала – в финансировании я ничего не понимал… Пришлось научиться в этом разбираться.[b]– Встреча с Парижем оказалась не самой приятной. Вы же родом из провинции, не так ли? А «Ангел-а» – стопроцентно парижский фильм.[/b]– Так уж и стопроцентно… Меня интересует не город, а персонаж. Ему так плохо, а вокруг все так красиво! Можно было и другой красивый город выбрать. Представьте, мой герой работал бы в Диснейленде. Ему было бы так хреново, а вокруг бы прыгали и радовались жизни Микки, Дональд и Гуфи. Вышел бы такой же контраст. Контраст важнее всего: герой находится в таком прекрасном месте и сам этого не замечает. Нет, действие могло бы происходить и в Москве или Риме.[b]– Раньше в ваших фильмах герои спускались вниз – погружались под воду в «Голубой бездне», жили в туннелях метро в «Подземке». А теперь вас, похоже, потянуло в небо, к ангелам?[/b]– Летишь ты или ныряешь, ты переходишь из привычного состояния в новое, непривычное. Это меня и интересует. Кстати, герой моего первого фильма, «Последней битвы», тоже летал. Интересен поиск другого, нового.[b]– Который ведете и вы?[/b]– Всю жизнь.[b]– Вот вы сделали «Ангел-у», теперь делаете полнометражный мультфильм по собственной книге «Артур и минипуты». А чем дальше собираетесь удивлять самого себя и окружающих? Вы ведь уже все делали в своей жизни – и англоязычные блокбастеры, и авторские фильмы, и теперь вот за детское кино взялись.[/b]– А я еще понятия не имею, чем потом займусь. Придет желание сделать что-то новое – и сделаю.[b]– Прямо так – проснетесь утром и придет новая идея?[/b]– Как-то ко мне пришел приятель, с которым мы делали «Пятый элемент», и принес мне картинку со смешным существом. Я посмотрел на рисунок и сразу задумал серию про Артура. Это существо – на обложке первого тома. Может, опять повезет.[b]– А с продюсерскими проектами как? Тоже хотите делать побольше всего разного или вас все-таки тянет в то кино, которое поприбыльнее?[/b]– В год как продюсер я делаю несколько проектов, и только один-два приближаются к так называемой голливудской модели. Например, в этом году среди прочего я спродюсировал испанский, итальянский, датский фильмы. Таких картин в моем пакете больше, чем чисто развлекательных. Я с Голливудом не соревнуюсь, его лавры мне не нужны. Просто нормальная продюсерская компания не должна ограничиваться одним видом кинематографа. А наиболее коммерчески успешные фильмы помогают заплатить за другие, более сложные проекты. Будешь делать только сложные – сдохнешь. Только коммерческие – зачахнешь. Приходится балансировать.[b]– Что помогает балансировать?[/b]– Честность. Я люблю все фильмы, в которых как-либо участвую. Трюффо, Куросаву и Годара не каждый день смотришь. И по шикарным ресторанам каждый день ходить не будешь. К тому же дети в «трехзвездных» ресторанах умирают от тоски. Им бы в «Макдоналдс». Так что «Такси», «Перевозчик» или «Бандитки» радуют меня не меньше, чем более сильные и сложные фильмы – вроде «Адамова яблока» Андерса Томаса Йенсена или «Не уходи» Серджио Кастеллитто, которые я тоже спродюсировал. Я люблю и «Список Шиндлера», и «Инопланетянина». Их, между прочим, поставил один режиссер![b]– И что, никогда не жалеете о сделанных ошибках? Или вы их не делаете?[/b]– Когда продюсируешь чей-то дебютный фильм, всегда идешь на риск. Думаешь, что режиссер талантлив, и время от времени ошибаешься. Бывают приятные сюрпризы, бывают неприятные. Порой чувствую себя разочарованным, если кто-то сделал посредственное кино. Но это не повод жалеть о сделанном. Такова жизнь.[b]– То есть вы любите риск и как продюсер, и как режиссер. А по-человечески? Вы в жизни экстремал?[/b]– Творчества без риска не бывает. Такова моя философия. Но жизнью я слишком дорожу, чтобы ею еще и рисковать.
Развлечения
Париж, Поднебесная
[b]Восемь лет не было на экранах новых фильмов Люка Бессона-режиссера, и мало кто верил, что он вернется: «Жанна д’Арк» была признана критиками и публикой неудачей, а высокие доходы от продюсерской деятельности позволяли Бессону не беспокоиться о хлебе насущном. Однако возвращение состоялось в черно-белой лирической комедии на двоих – «Ангел-е».[/b]Американцы, и особенно завсегдатаи Голливуда, конечно, убеждены, что родина ангелов на земле – Лос-Анджелес. Вим Вендерс стоит за Берлин, и многие другие режиссеры готовы отстаивать право своего родного города быть эксклюзивным скворечником для этих пернатых. Посмотрев на Париж, черно-белый и пронзительно красивый, полный сладостных шаблонов и клише, – такой увидели французскую столицу Люк Бессон и его постоянный оператор Тьерри Арбогаст, – поневоле перестанешь сомневаться: если ангелы родом и не отсюда, то в качестве временной стоянки они просто не могли бы выбрать иного места.Спустившись же на парижскую благословенную землю, ангел принимает образ неправдоподобно длинноногой блондинки модельной внешности в вызывающе коротком и облегающем черном платье. Ее экранное имя – Анжела, а в жизни ее зовут Ри Расмуссен. Она датская модель, и ее актерский опыт до сих пор ограничивался лесбийской эротической сценой в туалете Каннского фестивального дворца, в фильме Брайана де Пальмы «Роковая женщина».У Бессона ее роль – центральная и заглавная, как и положено по ангельскому чину посланнице небес. Может, Расмуссен и не гениальная актриса, но женщина она эффектная, особенно рядом с исполнителем основной мужской роли, французом Джамелем Деббузом. Он тоже по-своему эффектен, ибо его макушка находится где-то на уровне пупа небесной хранительницы (если у нее есть таковой), а ведь она еще со шпильками не расстается: ангелу незачем бояться подвернуть ногу на старинной парижской мостовой. А еще Деббуз – один из немногих в мире одноруких актеров, и вообще – персонаж колоритный, если кто помнит его роль застенчивого овощеторговца в «Амели».Можно, конечно, обвинить Бессона в том, что картинка интересует его больше, чем спрятанный за ней смысл (а он крайне прост: смертный и ангельша друг друга полюбили, ландшафт тому способствовал). Но слишком уж долго умелый француз пропагандировал принципы примитивных гонконгских комедий в своих продюсерских комедийных проектах и, видимо, проникся к своим неполным сорока семи годам эстетическими установками китайцев: пусть будет красиво, а о содержании будем думать потом.К тому же мелодрама – тем более комедийная – требует от зрителя не мыслей, а чувств. Насколько много вам доведется их испытать на сеансе «Ангел-ы», зависит от ряда факторов: достаточно ли вы легкомысленны и романтичны, а также (не в последнюю очередь) как давно вам доводилось бывать в Париже и доводилось ли вообще. Новый фильм Бессона – прекрасная виртуальная экскурсия по фантастическому городу. Лучше один раз увидеть, сами знаете, – и если не получается увидеть своими глазами, то можно довериться зоркому Арбогасту. Таких операторов, как он, во всем мире – единицы. Увы, сказать то же о режиссере Люке Бессоне сегодня уже нельзя.
Развлечения
«Никогда больше не стану на высокие каблуки»
[i]Датская и международная модель, режиссер, актриса и просто красавица Ри Расмуссен, сыгравшая главную роль в фильме «Ангел-а», приехала в Москву на премьеру фильма вместе с Люком Бессоном и ответила на вопросы нашего корреспондента.[/i][b]– Как вам понравилось играть ангела?[/b]– Ну, это ангел необычный. Такой крутой, лихой ангел, принявший внешний вид блондинки-оторвы. В общем, играла я не ангела, а эту самую оторву, способную на чуть большее, чем обычная девушка. Поверьте, я после этих съемок никогда больше не встану на высокие каблуки! А еще – я не курила до съемок у Бессона и никогда не начну курить. Хватит с меня. ([i]Смеется[/i].) Я так много курила, что иногда чувствовала себя просто чудовищно. Ложилась в углу на пол и потихоньку приходила в себя.[b]– Как сильно эта работа отличалась от предыдущих? Например, у Брайана де Пальмы в «Роковой женщине»?[/b]– Отличий немало. Прежде всего, у де Пальмы я играла совсем маленькую роль…[b]– Но весьма важную.[/b]– Как же иначе! Важнейшую. ([i]Смеется[/i].) Нет, если серьезно, большую часть съемок я просто шаталась по площадке, любуясь на Брайана де Пальму и оператора Тьерри Арбогаста, с которым мне посчастливилось работать в «Ангел-е» уже второй раз. Потом я сама стала режиссером и поставила в этом качестве два фильма.[b]– Понравилось?[/b]– Очень! Не надо никому ничего объяснять – актерам, режиссеру, продюсеру, если сама совмещаешь в себе эти качества. Ничего нет лучше, чем быть режиссером. Потрясающий выброс адреналина. Режиссура – сильнейший наркотик.[b]– Вы не хотели бы сняться после работы с американским и французским режиссером в родном, датском, кино? Вот, звезда «Гладиатора» Конни Нилсен не без успеха вернулась на родину.[/b]– И сыграла просто потрясающе в датской драме «Братья». Но я-то снималась в датских фильмах. Моих собственных. Я уважаю датское кино, обожаю «Торжество» Томаса Винтерберга и преклоняюсь перед Ларсом фон Триером. Я не согласна с обвинениями в том, что он якобы манипулирует своей публикой. Если я могла бы быть ему полезной хоть в каком-нибудь качестве, было бы здорово…[b]– Да, после Бессона и де Пальмы вы у кого попало, наверное, сниматься не захотите.[/b]– Ни за что. Когда с такими людьми поработаешь, захочешь послать куда подальше все киношколы на свете. Нигде так не научишься мастерству, как работая с выдающимися кинематографистами. Но я готова сниматься не только у великих режиссеров. Имя режиссера, конечно, важно, но важен и сценарий. По плохому сценарию хорошего фильма не снимешь, как ни старайся. Нет сценария – нет фильма. Хорошо бы в Голливуде это поняли.
Развлечения
Столкнулись лбами
[i]Семьдесят восьмая церемония вручения «Оскаров» была веселой, бодрой и динамичной. Но главное ее достоинство в другом – она была совершенно неожиданной. Против всех ожиданий, главный приз достался не самому титулованному фильму года, «Горбатой горе» Анга Ли, а «Столкновению» Пола Хэггиса, которого все эксперты считали аутсайдером гонки.[/i][b]Как кролики[/b]«Оскар» в беспроигрышной номинации «лучший полнометражный анимационный фильм», в которой на сей раз выдвигались три равноправных шедевра, был вручен в самом начале церемонии. Оставив позади «Ходячий замок» Хаяо Миядзаки и «Труп невесты» Тима Бертона, по заветной статуэтке получили британцы Ник Парк и Стив Бокс за «Проклятие кролика-оборотня» (это уже третий «Оскар» для эксцентричной заокеанской парочки – не режиссеров, а героев, изобретателя Уоллеса и его молчаливого пса Громита). Выйдя на сцену, свежеиспеченные лауреаты произнесли заветную фразу: «Сыр, Громит, сыр!» Будто следуя завету, участники церемонии беспрестанно улыбались – динамичный ритм и шутки, подчас действительно смешные, сделали 78-ю церемонию вручения «Оскаров» одной из самых удачных за последние годы.Обаятельный оборотень из мультфильма Парка и Бокса стал далеко не единственным существом, вышедшим из положенной тени и обласканным на ярко освещенной «оскаровской» сцене: к нему прибавились прежде законспирированные техасские гомосексуалисты. Однако их триумф оказался не таким полным, как предполагалось.Победа «Горбатой горы» Анга Ли – масштабной и заунывно-сентиментальной ковбойской гей-мелодрамы – казалась очевидной уже тогда, когда фильм получил подряд «Золотого льва», «Золотой глобус» и «Бафту». Обещая фильму приз, организаторы «оскаровской» церемонии подготовили смешнейшую нарезку из классических вестернов, наглядно доказывающую: ковбоев тянуло друг к другу давным-давно, просто они не решались проявить свои чувства на публике. Никого не смутило даже то, что первый «Оскар» «Горбатой горе» дали только в конце второго часа церемонии, когда был награжден композитор Густаво Сантаолалла: лучшее всегда припасают на финал. Однако финал оказался совершенно неожиданным. С обманчиво равным счетом «3:3» победу одержала нетривиальная и запутанная социальная мелодрама Пола Хэггиса «Столкновение».[b]Цари горы[/b]Если Анг Ли уже был обласкан Американской академией – в частности, за «Крадущегося тигра, невидимого дракона» и «Чувства и разум», – то пятидесятитрехлетний Хэггис впервые был замечен «Оскаром» лишь в прошлом году как сценарист «Малышки на миллион». И награды не получил.Вручение «Столкновению» главного «Оскара» многих повергло в ступор, особенно заметный на лицах гостей церемонии в прямой трансляции. Не мог скрыть шока даже вручавший приз Джек Николсон. Только что «Оскар», врученный «Столкновению» за монтаж, казался утешительным, но вот награда за оригинальный сценарий заставила зал насторожиться. Ну да ладно, Хэггис – сценарист, тем и знаменит. Вот «Горбатой горе» дают приз за сценарий, созданный по литературному произведению, следом Анг Ли получает «Оскара» за режиссуру, и последняя номинация… приносит награду «Столкновению». Не выйдет ли теперь нового скандала – уже не из-за награждения картины о гомосексуалистах, а из-за ее ненаграждения? Впрочем, «Горбатая гора» все-таки получила три нехудших «Оскара», и этим чествование сексуальных меньшинств не ограничилось. Ведущий церемонии Джордж Стюарт в самом начале показался в видеоролике, где его можно было увидеть в постели не только с Холли Берри (лауреаткой «Оскара» за «Бал монстров»), но и с Джорджем Клуни.Тот, похоже, совершенно не обиделся, тем более что получил свою первую статуэтку буквально через несколько минут – как лучший актер второго плана в «Сириане». Стюарт справедливо заметил со сцены, что «даже фильм о боксерах в этом году называется «Золушка» ([i]в русском прокате «Нокдаун»[/i]. – [b]«ВМ»[/b]), есть в этом что-то гомосексуальное». По словам ведущего, «фильм «Капоте» разрушил табу, показав, что наши национальные герои – не только ковбои-гомосексуалисты, но и нью-йоркские писатели». Опять шутка: герой фильма, писатель Труман Капоте, – известнейший из американских геев.Кстати, именно Филип Сеймур Хофман, блистательно исполнивший роль Капоте, как и предсказывали практически все эксперты, получил «Оскара» за лучшую мужскую роль. В своей краткой, но выразительной речи он превознес до небес свою маму, которая когдато впервые привела его в театр и заразила своей любовью к актерскому искусству.С актрисой вышло неожиданней. Стюарт привлек внимание публики к исполнительнице роли транссексуала в трагикомедии «Трансамерика», обратившись к залу в первую минуту церемонии: «Леди, джентльмены, Фелисити…» – и, казалось, готовил зал к победе Фелисити Хаффман. Но академики выбрали лауреатку «Золотого глобуса» не в драматической, а в комически музыкальной категории, Риз Уизерспун. Звезда кинобиографии Джонни Кэша «Переступить черту», известная всему миру как «блондинка в законе», с этой наградой перешла в более почтенную и менее молодежную категорию. «Я хотела, чтобы моя жизнь что-нибудь значила, и спасибо, что вы дали мне возможность это почувствовать», – сказала она со сцены. В итоге именно женщины-актрисы – Уизерспун и Рэйчел Уайз, получившая второпланового «Оскара» за роль в «Преданном садовнике», – постояли за традиционные сексуальные ценности.Между прочим, их конкурентки в специальном ролике были довольно остроумно, хотя и не по-доброму, высмеяны. Дескать, Шарлиз Терон в «Северной стране» повторила трюк, за который уже получала приз в «Монстре», а Кира Найтли использовала внешние данные, вместо того чтобы показать актерские способности в «Гордости и предубеждении».[b]Африка вместо рая[/b]Еще один «оскаровский» сюрприз – то, что приз в номинации «лучший иностранный фильм» достался не скандальному «Раю сейчас» палестинца Хани АбуАссада. Решающим фактором могло стать то, что картина, уже получившая «Золотой глобус» в аналогичной категории, встретила отпор со стороны еврейских организаций во всем мире.Серьезный конкурент у этой жесткой драмы о двух шахидах был лишь один – южноафриканская картина о молодых бандитах «Тсотси». Она и получила «Оскара». «Благослови, Господь Бог, Африку», – вскричал со сцены режиссер Гэвин Худ.А вот то, что Стивен Спилберг, также затронувший тему террора и антитеррора в «Мюнхене», останется без единого приза, можно было предвидеть заранее. В тот момент, когда комик Бен Стиллер подколол его перед вручением премии за визуальные эффекты, стало очевидно: и «Война миров» не поможет в этот раз Спилбергу. У Академии теперь есть новый фаворит в области зрелищного кино – новозеландец Питер Джексон. Его «Кинг Конг» не удостоился таких почестей, как «Возвращение короля», но все-таки взял трех «Оскаров» – за звук, звуковые эффекты и спецэффекты. Автору же «Мюнхена» пришлось радоваться за еще одного сменщика, Роба Маршалла: его «Мемуары гейши», спродюсированные Спилбергом, получили «Оскаров» за работу художника-постановщика, костюмы и операторскую работу. Таким образом, «Оскар»-2006 раздал четырем фильмам по три награды – поразительное, давно невиданное равенство.Спилберг когда-нибудь, может, и возьмет реванш – например, с почетным «Оскаром» за заслуги. Пока же этот приз достался только что отметившему восьмидесятилетие Роберту Олтману. Вручавшая приз пара актрис – Лили Томлин и Мэрил Стрип – сыграла в последней картине Олтмана «A prairie home companion», а также спела там кантри, о чем и напомнила со сцены. Сам Олтман, до сих пор ни разу не получавший «Оскара», хотя и номинировавшийся с 1971 года, стал, пожалуй, самым безусловным лауреатом этого года – о чем свидетельствовала продолжительная овация, устроенная ему киноакадемиками.Кроме Спилберга, никто из основных номинантов обижен не был. Например, «Доброй ночи и удачи» Джорджа Клуни остался без наград, зато наградили самого Клуни (не забудем, что «Сириана» – еще и его продюсерский проект). Порадуемся и за «Хроники Нарнии», справедливо награжденные за лучший грим.На илл.: Джек Николсон, не сдержав удивления, награждает неожиданного лауреата «Оскара» в категории «лучший фильм» – режиссера и сценариста «Столкновения» Пола Хэггиса.
Развлечения
Телевизор вдребезги
[b]Каждый год самая знаменитая кинопремия мира «Оскар» награждает среди прочего лучший документальный фильм года. В этом году лауреатом стал «Марш императора» (в русском прокате шел как «Птицы-2»). Долгие годы номинацию «неигровой фильм» вырезали из тех сокращенных версий церемонии, которые показывались по российскому ТВ; теперь перестали. Неигровое кино постепенно возвращается на экраны, пусть по преимуществу и на телевизионные, а не широкие.[/b]Однако и в области кино есть изменения к лучшему. Тому доказательством – второй уже фестиваль «Кинотеатр.doc», завершившийся на днях в Москве.Жюри, в составе которого работал и автор этих строк, следуя регламенту, раздало пять равноправных призов. Всего на фестивале было представлено около полусотни фильмов (только конкурсных – а была и внеконкурсная программа) общей длительностью около суток. Пожалуй, многовато. Зато картина получилась репрезентативной.Главный вывод из утомительного процесса просмотра десятков фильмов (большей частью непрофессиональных) очень прост: интересной фактуры в нашей стране хватает, а вот хороших фильмов значительно меньше. Много жизни и правды (хотя встречался и явный «фальшак»), масса познавательного: складывается цельный образ России нынешней, не менее причудливой, чем во времена Гоголя. Семейно-интимная тематика преобладала, героями половины фильмов оказывались дети из неблагополучных семей или вовсе без семей.Самая внятная и тщательно подготовленная работа на эту тему – «А с детьми – шестеро» Саши Малинина – была награждена с формулировкой «За умение наблюдать».Однако в кино, даже документальном, самым ценным и дефицитным продуктом все же являются не наблюдения, а увлекательные сюжеты. Лучший из таковых представил Дамиан Войцеховски в фильме «Прости меня, Сергей», награжденном «за умение разглядеть историю в реальности». Это фильм о молодой канадке, баптистке, которая попадает с миссией в Россию и увлекается реальной историей советского моряка, в 1970-х бежавшего в Америку и ставшего там проповедником. Через несколько лет он погиб при таинственных обстоятельствах, оставив книгу мемуаров «Прости меня, Наташа». Пускаясь в путь по следам Сергея, героиня фильма со временем разочаровывается в своем идеализме: оказывается, каждое слово в трогательной автобиографии спасенного Богом героя было ложью.Кстати, был на фестивале и еще один любопытный герой с простым русским именем. Фильм Андрея Стволинского «Где Захар?» – несколько неряшливая, но весьма забавная история рокера Захара Мухина, жизнь которого (как и в случае Сергея) круто изменила религия. Фильм был награжден специальным дипломом «За поиски героя нашего времени».Непростые отношения искусства и реальности стали стержнем двух фильмов: израильской картины «Сцена» известного режиссера Петра Мостового – спланированной (и оттого не поражающей воображение) акции по набору всех желающих в театр-кабаре, полной, однако, нетривиальных, удачно уловленных типажей, – и прекрасной пятнадцатиминутной работы Александра Муругова «Бис-15». Первый фильм получил спецприз канала «24док», второй – приз жюри «за оптимизм и остроумие».«Бис-15», ранее награжденный на других фестивалях, – жизнерадостное и правдивое зрелище, в центре которого формирование любительского хора из команды электрослесарейшахтеров. Он обрывается в ту секунду, когда хор выходит на сцену: то есть реальность интересует документалистов все ж больше, чем искусство.Не касаясь вопроса художественных достоинств, можно порадоваться тому, как много молодых и современных людей бесстрашно бросаются в омут неигрового и экспериментального кино. Самая активная из таковых, радикально настроенная девушка с дивным именем Валерия Гай Германика, получила приз по совокупности заслуг – как автор фильмов «Сестры» и «Девочки», а также оператор фильма о превратностях пирсинга «Триумф боли». Другой молодой-перспективный, Николай Хомерики, заслужил приз за один из немногих игровых фильмов конкурса – «Вдвоем». Эта исповедальная черно-белая получасовая драма об отношениях сына с умирающей матерью (ее играет Наталья Коляканова) уже была награждена в Каннах как участник программы дебютов «Синефондасьон».В общем, так называемое «действительное» кино (т. е. неигровое и то игровое, которое пытается правдиво отражать реальность) – факт художественной жизни, а не какой-нибудь нишевой телепродукт.Окончательно в этом убедил шестиминутный фильм «Телевизор» Сергея Лобана – автора нашумевшей «Пыли»; фактически, задокументированный перформанс, цель которого – разбить телевизор огромным гаечным ключом. Не шедевр, конечно, но когда экран разлетается на куски, ощущаешь нечто вроде эйфории.[b]На илл.: [i]Самая молодая и плодовитая участница конкурса Валерия Гай Германика получила приз сразу за три фильма: в двух она была режиссером, в третьем – оператором.[/b][/i]
Развлечения
Путевка в Россию
[b]Иногда российское кино может не на шутку напугать – не чернухой и заказухой, а полным отсутствием взаимосвязи между качеством фильма и степенью его популярности. Как «Ночной дозор» в свое время пробил брешь в сознании, показав, что отечественный фильм может быть и дорогим, и кассовым, – так «Дневной дозор» продемонстрировал: «правило сиквела» в России работает еще лучше, чем в Штатах. На рекламу вкупе с раскрученным брендом (например, привязчивым словечком «бумер») народ купится вне малейшей зависимости от того, хорош ли будет сам продукт.[/b]Впрочем, те, кто несколько лет назад провозгласил Петра Буслова главной надеждой новорусского кино, слово «хороший» не любят – они предпочитают расплывчатый эпитет «правильный» и наречие «круто». В будущем Буслову, пока проходящему под грифом «молодой и многообещающий», придется нелегко – если он будет эксплуатировать ту же нишу бандитски-исповедального кино, что и в «Бумерах», то скоро наскучит самым ярым своим адептам, а потребители других видов кинематографа пока не приучены видеть в нем гения и не захотят списывать все неряшливости на причуды таланта. Но будущее – когда оно еще наступит? Второй «Бумер» – это настоящее, которое уже 7 марта, в день выхода на широкие экраны, будет предъявлено публике. Премьера же прошла в четверг вечером.Первый «Бумер» собрал немалую кассу и полюбился подавляющему большинству критиков. Сочетание редчайшее. Теперь, когда зрители повалят на новый фильм со знакомым названием, у критиков – даже если они опомнятся и протрезвеют – не будет иного выхода, кроме как сообщить с деланным удивлением, что Буслов действительно оказался гением (не признавать же свою ошибку). Меж тем если «Бумер» был довольно ординарным дебютом способного новичка, то «Бумер. Фильм второй» – типичный второй фильм перехваленного экс-дебютанта.Если и есть в нем приметы «неповторимого стиля» Буслова, то они – в крайне странном сочетании претензий на правду жизни и тотальной несостоятельности сюжета. Все притянуто за уши, нет никакой последовательной истории, а число «случайных совпадений» зашкаливает за рекорды, взятые когда-то драматургией испанского барокко и кинематографом индийского Болливуда. Вроде триллер – а снято так медитативно, что поневоле впадаешь в созерцательную каталепсию.Вроде история любви – а сыграно так, что о нежных чувствах героев друг к другу начинаешь догадываться лишь ближе к финалу, в котором эти чувства, так и не проявившись, будут жестко обломаны режиссером.Вообще, парадоксов в «Бумере-2» хватает, и это в нем – самое интересное. Но главный парадокс – страстная любовь публики, которая на премьере в «Пушкинском» восторженно хохотала по малейшему поводу (например, увидев написанное губной помадой на ветровом стекле слово «сука» – правда, смешно?), а в конце, кажется, была растрогана до слез.Зритель нашего кино – идеалист. Он страстно хочет видеть своего героя (неведомо почему французская или итальянская публика к поиску национального героя безразлична), и поскольку данилы багровы или антикиллеры выдыхаются и перестают быть образцами для масс уже через пару лет после выхода соответствующих фильмов, каждый такой «Бумер» – настоящий подарок для жаждущих.Буслов – человек щедрый: в первом своем фильме он дал зрителю аж четверых героев. Во втором – только одного: Костя-«Кот» в исполнении Владимира Вдовиченкова все же больше тянул на положительного, чем предатель «Ошпаренный» (Андрей Мерзликин). Потому вроде как убитого Костю оживили и выпустили на волю, а персонажа Мерзликина по-быстрому убили, чтобы не портил картины. Правда, убили героически.Взамен Буслов подарил желающим героиню, девчонку-оторву Дашку в исполнении Светланы Устиновой – возрождающей, хотя и с меньшим успехом, тот тип блондинистой дворовой красоты, который стал модным благодаря Оксане Акиньшиной. Живет Дашка в провинции на некоем складе с мрачным дядей (роль которого исполнил прекрасный таганкинский артист Феликс Антипов, луч света в царстве «Бумера»), однако, хоть и круглая сирота, у которой, кроме отбывающего срок брата, никого на свете нет, все ж владеет серебристой «Хондой» и навороченным ноутбуком.Пересаживаясь с одной иномарки на другую, Костя и Даша путешествуют по России, постепенно приходя к выводу, что нет ничего лучше, чем их родная страна. Мурманск и Байкал – они так прекрасны, что никакому Гоа не снилось. Впрочем, вместо Байкала герои почему-то хотят улететь на постылое Гоа. Наверное, потому, что картину прекрасной русской жизни им портят столь нелюбимые ими менты (ни одну категорию населения Буслов не изображает с такой гадливостью).«Бумер-2» – кино, в общем, не идеологическое, но патриотическое на сто процентов. Хотя Буслов и смотался на Гоа, чтобы отснять два-три плана с пальмами и пляжем. Нет бы на Байкал! И вот последний парадокс: фальши и лжи в «Бумере-2» все же не ощущается. Его авторы и зрители искренне тоскуют по неведомой им России и так отчаянно хотят ее полюбить, что готовы жертвовать всем. В первую очередь, здравым смыслом. Это благородно и по-своему трогательно.Так рождается на свет уникальное, неконвертируемое явление – энциклопедия русской жизни, увиденной из-за тонированного стекла дорогого импортного автомобиля.
Развлечения
Кого могила не исправит
[b]Фильм, собирающий немыслимый урожай наград (в том числе столь идеологически противоположных, как фестивальные призы и «академические» кинопремии), должен быть как минимум неординарным и обладать каким-то секретом. Секрет «Горбатой горы», как ни парадоксально, именно в ее ординарности.[/b]Ушлый тайванец Анг Ли, давным-давно ставший гражданином мира, обладает редкостным умением нравиться зрителю. Уж на что посредственным был «Крадущийся тигр, невидимый дракон» – подобные фильмы в Китае снимали уже полвека как, – а Ли сумел получить целый букет «оскаровских» номинаций и взять приз за лучший иноязычный фильм. Спасибо, что не за лучший американский, думалось тогда. И вот время настало: новая работа Ли, отнюдь не первый его англоязычный опыт (киноманы помнят «Разум и чувства» или «Ледяной шторм»), будто специально создана для того, чтобы получить важнейший из «Оскаров».Перед нами поставленная по одноименной, награжденной «Пулитцером», повести заунывная мелодрама, которая вдобавок претендует на «мужскую» скупость и суровость интонации. А как же иначе, ведь здесь женщины – персонажи второстепенные, а в центре интриги – настоящие ковбои, полюбившие друг друга не на шутку. Наверное, поэтому живописные пейзажи Горбатой горы (действие разворачивается в Техасе и Вайоминге) и неминуемая музыка кантри навевают ассоциации с рекламными роликами известных американских сигарет, а даже не с классическими вестернами. Общество не дало героям воссоединиться, тем более что история имеет место в 1970-х, и потому первый из них после долгих лет мучительно скрываемых отношений трагически погиб, а второй, как водится, остался вечно тосковать. Причины гибели остаются не слишком проясненными: возможно, режиссер почувствовал, что затянувшийся фильм пора заканчивать.Нетривиально в сюжете лишь то, что разлученные влюбленные – мужчины. Правда, и это не ноу-хау Анга Ли. Авторы продвинутого мультсериала «Южный парк» Трей Паркер и Мэтт Стоун еще несколько лет назад устами своего любимого персонажа, жирного негодяя-третьеклассника Эрика Картмана, дали меткое определение независимого кино: «Это фильм про ковбоев-геев, которые едят пудинг». Может, дело в том, что ковбои-геи с Горбатой горы питаются не пудингом, а консервированной фасолью, но независимого в фильме осталось совсем мало – почти что и ничего, кроме с трудом опознаваемых примет индивидуального стиля Ли.Однако момент угадан чертовски верно. Именно сейчас мир созрел для массового зрелищного кино, героями которого станут приверженцы однополой любви – недаром популярные и чисто гетеросексуальные молодые звезды Хит Леджер и Джек Джилленхолл сыграли в «Горбатой горе» геев, что лишь повысило их популярность и принесло каждому по несколько наград.Началось с Оливера Стоуна и его не слишком удачного «Александра» о полководце-гее, теперь в игру вступил Анг Ли – с куда большим успехом. Впереди, возможно, романтические комедии, фильмы ужасов и фэнтези с участием геев и лесбиянок. Кстати, в Азии и Европе таких фильмов хватает, просто Штаты об этом до сих пор не подозревали. Азиаты (сам Анг Ли) и европейцы (наградивший его «Золотым львом» итальянец Данте Ферретти) и принесли новую моду в Голливуд, слегка обновив набор привычных сюжетов и героев. За это им не жалко и «Оскара» дать.[b]«ОСКАРОВСКИЕ» ШАНСЫ[/b]. Бесспорны. «Горбатая гора» лидирует по числу номинаций, а за последние полгода получала такие призы, как «Золотой лев» Венецианского фестиваля, «Золотой глобус» и британская «БАФТА», – в одной и той же категории, «лучший фильм». Даже если каким-то чудом картина не будет признана главным американским фильмом года, на сегодняшний день она доминирует над остальными участниками забега.[b]РОССИЙСКИЙ ПРОКАТ[/b]. Фильм выйдет на экраны 16 марта.
Развлечения
Список Спилберга
[b]Основной плюс «Мюнхена» Стивена Спилберга – в полемичности посыла, в неоднозначности решения весьма скользкой темы: если преступника невозможно наказать по закону, должно ли карать его, преступая все правила, не доказывая вины и руководствуясь принципом «око за око»?[/b]Те сомнения, которыми мучается герой превосходного актера Эрика Бана, могут и не передаться зрителю – тем паче, что в отряде моссадовских киллеров, которым поручено убить организаторов крупнейшего теракта в Мюнхене, есть еще четверо бойцов, и у каждого – свой взгляд на щекотливый вопрос.Что же касается технической стороны, то в этом Спилбергу по-прежнему нет равных: операторская работа, монтаж, музыка, кастинг – все на немыслимой для других режиссеров высоте. Разве что драматургия подкачала. Но даже это не помешало «Мюнхену» получить «оскаровскую» номинацию за сценарий.[b]«ОСКАРОВСКИЕ» ШАНСЫ[/b]. У Спилберга – пять номинаций за «Мюнхен», включая режиссерскую и самую главную – «лучший фильм». Так много номинаций на «Оскар» у главного режиссера Америки не было уже давно. Однако неясно, идет ли речь о полноценном возвращении в строй или желании Академии отметить политически значимую работу. Ответ будет зависеть от того, обернется ли «Оскаром» хоть одна из номинаций, и какая именно.[b]РОССИЙСКИЙ ПРОКАТ[/b]. Фильм вышел на экраны в середине февраля, широкий прокат заканчивается на днях.
Развлечения
Корни коррупции
[b]Стивен Гэгэн – новичок в режиссуре («Сириана» – второй его фильм, при том что первый широкой известности не получил), зато лауреат «Оскара» за сценарий к «Траффику» Стивена Содерберга.[/b]Режиссер, которому тот фильм тоже принес заветную статуэтку, с тех пор ударился в менее проблемное и менее популистское кино, но, к счастью Гэгэна, компенсировал собственное исчезновение с режиссерской авансцены внезапно проявившимися продюсерскими амбициями.«Сириана» спродюсирована Содербергом и его давним товарищем Джорджем Клуни. Так что, поправляясь и обрастая бородой специально для роли, Клуни оказывал дружескую услугу самому себе. Фрагментарный, как и «Траффик», новый фильм Гэгэна-Содерберга посвящен уже не торговле наркотиками, а нефтяному бизнесу. В остальном модель схожа: мы наблюдаем за простыми разнорабочими, нефтяными баронами и принцами, агентами ЦРУ (какового и сыграл Клуни), адвокатами и финансовыми консультантами, которые сперва шумно торгуются на всемирной ярмарке тщеславия, а затем начинают выстраиваться в складной пляске смерти. А причиной всему – нефть. Для нашей страны, где бизнес устроен куда проще, чем в изысканно-коррумпированной Америке, этот фильм – настоящий мастер-класс. И пусть познавательный аспект искупит чрезмерную дотошность, с которой сделана «Сириана».[b]«ОСКАРОВСКИЕ» ШАНСЫ[/b]. Весьма вероятно, что «Оскар» за лучшую мужскую роль второго плана в этом году возьмет Джордж Клуни, именно за «Сириану», а не собственный «Доброй ночи и удачи». Роль его здесь отнюдь не второстепенная: просто на экране он проводит меньше времени, чем обычно это делают главные герои. В общем, если Клуни получит приз (а «Золотой глобус» за эту роль у него уже есть), это станет не менее значимым событием, чем награждение несколько лет назад Бенисио дель Торо аналогичным «второстепенным» «Оскаром» за «Траффик».[b]РОССИЙСКИЙ ПРОКАТ[/b]. Фильм вышел на экраны ровно неделю назад, сейчас идет в прокате.
Развлечения
Герои среднего пола
[b]Благодаря предполагаемому «оскаровскому» триумфу гей-романа «Горбатая гора» (уже получившего ряд центральных наград сезона) 2006 год обещает принести целый букет наград представителям нетрадиционных ориентаций и секс-меньшинств. Самыми очевидными претендентами на «Оскары» за лучшую мужскую и женскую роль стали Филип Сеймур Хоффман, сыгравший одного из легендарных геев Америки, автора «Завтрака у Тиффани» Трумана Капоте в фильме Бенетта Миллера «Капоте», и Фелисити Хаффман, исполнившая роль транссексуала в трагикомедии «Трансамерика».[/b]Данкан Такер в «Трансамерике» рассказывает историю мужчины, решившего стать женщиной и в последний момент перед получением разрешения на финальную, важнейшую операцию, узнавшего, что у него есть взрослый сын. Трогательная и убедительная в каждой реплике и каждом жесте Фелисити Хаффман, напоминает о лучших героях Альмодовара; вообще «Трансамерика» могла бы носить подзаголовок «Все о моем отце». Формально это мелодрама, но насквозь ироничная и напрочь лишенная голливудской благостности. Наградив Хаффман, академики наградят и фильм как таковой: без этой актрисы он бы не состоялся.Экс-документалист Бенетт Миллер – едва ли не ярчайший дебютант в американском кино этого года, за что академики наградили его пятью номинациями (в том числе «за лучший фильм»). Возможно, «Капоте» получит приз за сценарий – однако это маловероятно. Зато Филипу Сеймуру Хоффману, давно признанному одним из самых тонких и разноплановых артистов в США, на сей раз досталась поразительно сложная и нелинейная роль, достойная любых наград. Балансируя на грани откровенного гротеска и трагедии, Хоффман разыгрывает весьма актуальную драму о праве художника на художественное преобразование реальности. Стоит ли хорошая книга человеческой жизни? Отвечая на этот вопрос, актер сыграл лучшую роль в своей биографии.[b]«ОСКАРОВСКИЕ» ШАНСЫ[/b]. Весьма велики. И у Хоффмана, и у Хаффман есть по «Золотому глобусу», к тому же американские академики обожают актеров, идущих на риск (в данном случае чисто номинальный: успех можно было предвидеть на стадии замысла). Кстати, в данном случае вопрос удачно выбранного амплуа – вторичный. Обе актерские работы в самом деле превосходны.[b]РОССИЙСКИЙ ПРОКАТ[/b]. Шансы на выход в России пронзительной и уморительной «Трансамерики», как и аналитически жесткого и завораживающего «Капоте», пока сомнительны. Утешает лишь то, что оба фильма неминуемо выйдут на видео. Самых нетерпеливых можно адресовать лишь к «пиратским» прилавкам.
Развлечения
Жизнь все лучше
[b]Чисто формально «Тигр и снег» – возвращение того Роберто Бениньи, которого весь мир знает по комедии «Жизнь прекрасна». После казуса с провальной экранизацией «Пиноккио» итальянский чудак снова выступает в жанре, принесшем ему мировую славу: силой фантазии преображает жуткую действительность, спасая близких и веселя публику.[/b]В ХХ веке история человечества приняла такой оборот, что даже заядлые оптимисты перестали надеяться на лучшее. Слова «бывало и хуже» вышли из обихода. Даже истово верующие твердили, что близятся последние времена.В искусстве последних лет тридцати ни один великий мастер не был уличен в оптимизме. Это касается и кинематографа. Однако из общего правила есть одно знаменательное исключение: итальянец Роберто Бениньи. В 1997-м он потряс весь мир, создав жизнерадостную лирическую комедию с манифестарным заголовком «Жизнь прекрасна», в которой задорно, весело, а главное – оптимистично, решал самую трудную тему: тему Холокоста. На радостях Бениньи озолотили, вручив ему пачку национальных кинонаград, Гран-при в Каннах и три «Оскара». Казалось, режиссер (он же сценарист и исполнитель главной роли) поймал тот счастливый момент, когда мир пребывал в недолгой эйфории – уже после победы над Гитлером и еще до Хиросимы.Но следующий фильм Бениньи показал: его оптимизм – не позиция, а диагноз. «Пиноккио», киноверсия самой знаменитой итальянской сказки, с автором (к тому моменту пятидесятилетним!) в роли деревянного человечка, провалилась на родине и была принята с недоумением в Европе, Азии и Штатах; наверное, впервые в истории новый фильм человека, получившего за предыдущую работу несколько «Оскаров», попал лишь в списки «Золотой малины». С идиотически искусственной, слащавой и ненатуральной экранизацией Коллоди Бениньи попал из лучших в худшие.Называть «Тигр и снег» попыткой реабилитации будет не вполне честно. Козырь Бениньи и его проклятие – неспособность выйти за границы однажды выбранного амплуа. Потому он, невзирая на возраст, готов скакать по картонным улицам старой Италии в бумажном колпачке, напевая дурацкие песенки, чувствуя себя при этом совершенно естественно.Трогательный шут может себе такое позволить, и неважно, как зовут его персонажа. Например, в «Тигре и снеге» он носит мужественное имя Аттильо – при том, что он по-прежнему дурашлив, жизнерадостен, влюбчив, говорлив и склонен к лирике (вдобавок ко всему герой Бениньи – поэт по профессии, а «Тигр и снег» – название сборника его стихов).Фокус именно в том, что Бениньи равен самому себе в любых обстоятельствах: что тебе немецкие концлагеря, что оккупированный американцами Ирак, где и происходит действие фильма.Возлюбленная Аттильо (играет ее неизменная муза, а по совместительству жена Бениньи – Николетта Браски), оказавшаяся в Багдаде, после бомбардировок едва не умирает. Ее друг – тоже поэт, только местный – звонит в Рим и сообщает герою, что женщина его мечты – в коме и вряд ли из нее выйдет. Тут и начинается одиссея нелепого итальянца, который, не зная иностранных языков и не умея, кажется, даже шнурки на ботинках завязать, отправляется с миссией Красного Креста в Ирак. Он делает невозможное – по ходу дела добывая лекарства, прыгая по минным полям и катаясь на верблюдах, – чтобы спасти Прекрасную Даму. И спасает, в лучших рыцарских традициях: анонимно.Смотреть на непрекращающуюся клоунаду Бениньи временами просто страшно. Ясно, что в собственном фильме он заставит реальность подыгрывать себе, а в жизни-то как? Ведь перед нами картина полной неадекватности: женщина умирает, а он приплясывает вокруг полутрупа и травит анекдоты. Это уже не жизнелюбие, это более тяжелый случай. Когда друг-поэт, воплощенный на экране мужественным Жаном Рено, кончает с собой, будучи не в состоянии примириться с тем, что творится в его родном Багдаде, вздыхаешь едва ли не с облегчением: наконец-то нормальный логичный поступок.Но в карикатурном пространстве итальянской комедии, давно отпетой и похороненной, но чудом сохранившейся, как муха в янтаре, в фильмах Бениньи, пессимисты – нежелательные чужаки. Им в петлю самая дорога, чтобы не мешали радоваться. Зато тем, кто променял депрессию на благостность, Бениньи гостеприимно открывает дверь: так, счастливую церемонию бракосочетания, которая снится Аттильо еженощно, сопровождает неизменный лирический романс Тома Уэйтса в исполнении автора.Побольше б мажора, поменьше минора – и играй, Том, сколько влезет! Уэйтс и Бениньи принимали участие аж в трех фильмах Джима Джармуша – «Кофе и сигареты», «Вне закона» и «Ночь на земле».Это не совпадение. Для Джармуша неактер Уэйтс и комик Бениньи – одного поля ягоды, самобытные реди-мейды. Так смотрели на Бениньи и другие гении, начиная с Бертолуччи и Феллини (который, кстати, и придумал ставить «Пиноккио» с Бениньи, но не успел).Так что будем, подобно нашему герою, оптимистами: не исключено, что Роберто еще ждут великие свершения в фильмах других режиссеров. Тех, которые не столь уверены, что жизнь прекрасна.[b]На илл.: [i]Том Уэйтс в фильме «Тигр и снег» играет и поет, однако актером его здесь назвать трудно.[/b][/i]
Развлечения
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Никита Миронов
Никита Миронов

Иноагентов нужно сажать?

Александра Ерошенко
Александра Ерошенко

Стартовал прием заявок на участие в литературной премии «Глаголица»

Екатерина Рощина
Екатерина Рощина

Пока живут на свете дураки: почему нас обманывают мошенники?

Елена Соломатина
Елена Соломатина

Фрукты нужно есть каждый день

Эдуард Бояков
Эдуард Бояков

Донбасс — главный узел

Дмитрий Толкачев
Дмитрий Толкачев

Чемодан, вокзал, Россия

Виталий Сучков
Виталий Сучков

Нам нельзя забывать уроки прошлого

Все мнения
О проекте
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.